| Автор: | Бронте Ш. |
Секрет
Зеленый карлик[962]
История в прошедшем времени
В свете слышен глухой ропот протеста по случаю моего затянувшегося глубокого и, добавлю, поистине зловещего молчания.
- Что, - вопрошает читающая публика, стоя посреди рыночной площади в сером чепце и рваной юбке - точная копия современного синего чулка, - что такое случилось с лордом Чарлзом? Он вконец изничтожен нападками литературного капитана?[963] Ужели добрый гений и писательская мания его покинули? Носится ли он, играя в чехарду, по Лунным горам или - горестная мысль! - беспомощный, простерся на одре мучительной болезни?
С грустью вынужден ответить, что верно последнее предположение - или, скорее, было верно до недавнего времени. Я болел, болел тяжело. Я переносил неописуемые страдания, проистекающие главным образом от ужасных целебных процедур. Меня варили заживо в так называемой горячей ванне, затем поджаривали у медленного огня и, наконец, беспощадно морили голодом. За подтверждением обращайтесь к миссис Кухарке во дворец Ватерлоо, что расположен в предместьях славного города Витрополя. Как я пережил такое лечение и сколь крепка моя конституция, позволившая выйти с победой из тяжкого испытания - то неведомо и мудрецам. Даже когда мои ввалившиеся щеки вновь отчасти обрели присущий им румянец, меня еще долго держали взаперти в комнате экономки, не давали ни пера, ни чернил с бумагою, диету же мою составляли рисовая кашка, саго, рагу из улиток, хлебная тюря, тушеные тараканы, молочный суп и жареные мыши.
Не могу выразить, какой восторг охватил меня, когда однажды в солнечный летний денек, в два часа пополудни госпожа Кухарка объявила, что по случаю хорошей погоды мне дозволяется совершить небольшую прогулку. Десяти минут хватило мне, дабы облачиться в новый, весьма недурной костюм и смыть с лица и рук всю грязь, скопившуюся, пока Земля семь раз свершила оборот вокруг своей оси.
Исполнив сии необходимые действия, я вышел из дома в шляпе с пером и в кавалерийском плаще. Никогда прежде не ощущал я так остро всей радости свободы! На раскаленной мостовой мне дышалось легко и привольно, будто в росистой прохладе благоуханного вечера где-нибудь в лесной тиши. Ни единое дерево не заслоняло меня заботливыми ветвями от беспощадного солнца, но я и не нуждался в таком укрытии. Медленно, хотя и твердым шагом, продвигался я в тени домов и лавок. Вдруг за поворотом предо мною открылось текучее, вечно свежее море. Я испытал обман чувств, подобный тому, что происходит с несчастными, страдающими от болезни под названием «тропическая лихорадка»: зеленые волны представились мне бескрайней равниной, пенные гребни - белыми цветами на нежной весенней травке, лес корабельных мачт мое взбудораженное воображение преобразило в рощу высоких, стройных деревьев, а мелкие суденышки приняли обличье коров и овец, отдыхающих под их благодатной сенью.
Походка моя вновь обрела присущую ей упругость, но вскоре ослабевшие колени начали подгибаться под тяжестью тела. Не в состоянии двигаться далее, я начал озираться в поисках места, где можно присесть и отдохнуть, пока силы мои не будут un peu retabli[964].
Я находился на обветшалом перекресте, что носит несколько напыщенное название Кваксминской площади и где обитают Бутон, Гиффорд, Лавдаст и еще два десятка чудаковатых старых антикваров. У первого из вышеупомянутых я и решился искать пристанища - как по причине тесной с ним дружбы, так и благодаря приличному сравнительно с другими состоянию его дома.
В самом деле, жилище Бутона никак не назовешь неудобным или неприглядным. Снаружи дом выглядит весьма почтенно и недавно был крайне бережно отремонтирован (шаг, вызвавший почти единодушное осуждение соседей); также и внутреннее убранство отменно хорошо.
Я постучал в дверь. Мне открыл старый лакей, увенчанный почтенными сединами. В ответ на мой вопрос, дома ли хозяин, лакей проводил меня в небольшую, но очень приятную комнату. Бутон сидел за столом, обложившись рваными пергаментами и всяким прочим хламом, и пространно излагал свои соображения по поводу заржавленных пряжек для ботфортов, которые держал в руках, обращаясь притом к маркизу Доуро и еще одному юному щеголю - оба они с самым учтивым видом стояли перед ним, спиной к камину.
- Что с тобой приключилось, дорогой мой? - спросил меня славный пожилой джентльмен. - Отчего такой больной и бледный? Надеюсь, не оттого, что тебя огорчают измышления Древа? Околесица преестественнейшая!
- Господи помилуй! - воскликнул Артур, не дав мне промолвить и слова. - Что за бледная немочь! Видно, взбучка, которую я ему задал, пошла на пользу его тощему тельцу! Эй, Чарли, синяки еще не сошли?
- Братоубийца! - отвечал я. - Как дерзаешь ты в легком тоне обращаться к едва не убиенному брату? Как осмеливаешься спрашивать, сохранились ли еще на измученном теле следы учиненных тобою пыток!
На это он ответил смехом - несомненно, рассчитанным на то, чтобы показать ослепительно белые зубы, - и снисходительной улыбкой, долженствующей подчеркнуть его утонченный ум, а между тем как бы невзначай дотронулся до хлыста.
- Нет-нет, милорд! - воскликнул Бутон, заметив сей многозначительный жест. - Не нужно больше этих грубых забав. Всерьез ведь пришибете парнишку!
- Да не трону я его, - промолвил Артур. - Не в том он сейчас состоянии. Но пусть только попробует вновь меня оскорбить - я с него шкуру спущу, ни лоскута не оставлю!
Не знаю, какими бы еще чудовищными угрозами он меня осыпал, если бы не был прерван появлением обеда.
- Милорд и полковник Мортон! - сказал Бутон. - Прошу вас, отобедайте со мной, если наше простое угощение не покажется слишком грубым для вашего утонченного вкуса.
- Клянусь честью, капитан! - отвечал Артур. - Ваша холостяцкая трапеза выглядит весьма привлекательно, и я бы непременно соблазнился, но я всего лишь два часа как позавтракал. Вчера - а вернее сказать, нынче утром, - я лег в шесть, а проснулся соответственно не ранее полудня. Так что насчет обеда не может быть и речи до семи-восьми вечера.
Мортон отклонил приглашение под каким-то предлогом в том же духе, и вскоре оба джентльмена удалились, к большой моей радости.
- Что же, Чарли, - сказал мой друг, когда мы остались одни. - Я знаю, уж ты-то составишь мне компанию! Располагайся вон в том кресле и давай набрасывайся от души!
За едою разговаривали мало: Бутон терпеть не может болтовни во время приема пищи, я же был слишком занят поглощением вкуснейших блюд, каких не едал вот уже целый месяц, и потому не мог уделить внимания менее насущным вопросам. Зато, как только убрали со стола и принесли десерт, Бутон подвинул круглый столик ближе к открытому окну, налил по бокалу хереса, удобно устроился в мягком кресле и произнес удовлетворенным тоном, каким говорят люди в состоянии полнейшего комфорта:
- Ну, Чарли, о чем будем беседовать?
- О чем угодно, - ответил я.
- О чем угодно? Да это все равно что ни о чем! О чем бы тебе хотелось?
милость, я буду вечно тебе обязан.
Разумеется, Бутон, по обычаю всех рассказчиков, сперва немного поломался, но льстивые слова и уговоры заставили его сдаться. Уступив моей мольбе, он начал рассказ о событиях, которые я ныне предлагаю вниманию читателей - не совсем теми же словами, в каких я сам о них услышал, однако же строго придерживаясь фактов и общего смысла.
Ч. Уэлсли
962
Роман написан в 1833 году. Как во всех юношеских произведениях Шарлотты и Брэнуэлла Бронте, действие происходит в вымышленной колонии на берегу Гвинейского залива, в Витрополе, или Великом Стеклянном городе. Рассказчик, как почти всегда у Шарлотты, юный лорд Чарлз Уэлсли, младший сын герцога Веллингтона и брат блистательного молодого поэта Артура, маркиза Доуро.
963
964
Немного восстановлены (фр.).