Золотой адмирал. Книга первая. Глориана. Глава 4. Лондонский пул

Книга первая. Глориана

Глава 4

ЛОНДОНСКИЙ ПУЛ

В необычайно прекрасный июньский вечер барк «Первоцвет» вернулся к своему причалу на Темзе рядом со зданием королевской таможни, напротив ряда серых каменных пакгаузов, принадлежащих компании купцов, торгующих с Испанией и Португалией.

На реке под Лондонским мостом, заметил Генри Уайэтт, стояло совсем не так много торговых судов, как двумя месяцами раньше. Не потому ли, что слишком много английских купцов откликнулись на просьбу короля Филиппа II об импорте пшеницы, трески, говядины и прочих съестных припасов, чтобы помочь его голодающему королевству?

Заметны были, однако, три больших военных корабля королевы: шестисоттонный «Бонавентур», двухсотпятидесятитонный «Подспорье»и «Кристофер», который казался едва ли крупнее «Первоцвета» Ленивыми полукругами разворачивались эти стоящие на якоре морские вояки под воздействием потока воды, коричневато-серой в это время года.

В теплом прозрачном свете начала июня сельская местность за пределами Лондона выглядела особенно ярко-зеленой и сочной после выжженных солнцем желто-коричневых берегов Северной Испании. За предместьем обители Святой Катерины и вдоль Хорсей-Даун на южном берегу реки ряд за рядом кустарниковые изгороди спускались прямо к блестящим и скверно пахнущим приливным отмелям Темзы и радовали душу красными и белыми цветами.

Лондон, в эти годы густо населенный двумястами тысячами душ, вышел за пределы старых городских стен, тянущихся длинным эллипсом от Блекфрайэрс - мрачного монастыря, до Тауэра. Новые жилища всевозможных видов возникали вдоль ряда низких холмов, параллельно которым образовалась улица Темз-стрит - главная артерия столицы, - стоило лишь коммерческим структурам приобрести влияние над зловонными и многолюдными, но крепкими публичными домами, оканчивающимися у края воды среди оживленных причалов и доков.

Тут и там удалось сохраниться нескольким зеленым деревьям, но их совсем не было видно до тех пор, пока, уже гораздо западнее, не начинались окрестности Лестер-хауса, Черинг-Кросс и Вестминстера. Тем не менее Генри Уайэтт решил, что Лондон очень мало изменился с того дня, как девятнадцатилетним юнцом он вместе с Питером Хоптоном, своим стриженым рыжим бездельником кузеном, вступил в него через Барбикан - проходную башню, приехав из Сент-Неотса, чтобы попытать удачу.

Удалось ли Питеру Хоптону вовремя добраться до Плимута, чтобы успеть присоединиться к экспедиции сэра Ричарда Гренвилля в Новый Свет? Если хоть половина того, что рассказывалось о Северной Америке, было правдой, что ж, тогда кузен Питер, возможно, давно уже набил свой бумажник теми здоровенными жемчужинами, которые, как клялись и божились некоторые путешественники, выносит на берег с каждым приливом.

Отдав порту салют пушками «Первоцвета», как было заведено, капитан Джон Фостер, плотно сжав губы и вполне сознавая всю тяжесть имеющихся у него новостей, распорядился, чтобы кулеврины на левом борту разряжались с минутным интервалом наподобие сигнальных пушек. Это, полагал капитан, спешно привлечет портовые власти на борт его барка.

Стрельба из сигнальных пушек полностью была одобрена мастером Гудменом: прибытие таких тревожных новостей могло в значительной степени способствовать отвлечению внимания директоров Торговой компании от его невозможности предъявить им реалы, песо, муидоры и эскудо^*["307] в обмен на товары «Первоцвета». Увы, к тому же возвращение барка из Бискайского залива было настолько медленным и погода в тех краях стояла такая жаркая, что все овощи пропали и стали одной зловонной массой, и, что еще хуже, даже мясо в рассоле протухло и годилось только на продажу королевскому поставщику продовольствия для моряков.

Бум-м-м! Первый залп эхом прокатился по берегам реки, отразился от четырех башенок Тауэра и, затихая, прогромыхал вверх по течению Темзы до самого Вестминстерского аббатства. Только когда на третьей минуте выстрелила пушка «Первоцвета», только тогда стала заметной активность на таможне ее величества неподалеку от барка, расположенной на трех окрашенных в алую и золотистую краску кораблях Военно-Морского флота королевы.

День был безветренный, и дым от тысяч лондонских труб вертикально поднимался в небо, задергивая синевой шпиль собора Святого Павла. Предатели и прочие преступники, изнывающие от королевского гнева в Тауэре, могли, если бы попытались, различить тяжело сидящий в воде барк, стоящий на якоре и готовый распространить свои зловещие новости.

Не кто иной, как сам начальник порта, желчный краснолицый соломенноволосый господин, прибыл на шлюпке, чтобы узнать, что случилось. Он крепко выругался, услышав о вероломстве в Бильбао и многих других испанских портах.

- Дьявол! - резким дребезжащим голосом выпалил его спутник, очень элегантный джентльмен в дублете и французских штанах - брэ, где красный цвет бургундского вина совмещался с серебристым. - Так вот почему пять судов до сих пор еще не вернулись.

Яростная ругань и проклятия зазвучали на близлежащих торговых судах, как только почти невероятные новости об эмбарго испанского короля разнеслись с одного судна на другое зычными матросскими глотками. Вскоре эта весть достигла берега и со скоростью огня Святого Антония распространилась от Биллингсгейта - большого рыбного рынка, до отмелей Смартс-Ки, а оттуда через Лондонский мост вверх по Рыбной улице в те притоны порока, из которых состоял район Колд-Харбор - Холодной Гавани. Носильщики, таскающие кувшины питьевой воды из Доугейта, быстро донесли дурные вести до Квинхайта, Падлдока и пристани Павла.

Наконец на борт прибыла строго одетая делегация Торговой компании, которая оставила свою шлюпку покачиваться рядом с лодкой начальника порта. Кислыми выглядели эти упитанные купцы, когда в свою очередь убедились в причине возвращения «Первоцвета» без ожидаемой прибыли.

Начальник порта пристально вгляделся сначала в Джона Фостера, потом в его мускулистого рыжеволосого помощника.

- Эй, полноте, добрые мои друзья. Что касается этого дела с приказом, полученным коррехидором, уж вы, часом, не приукрашиваете ли факты? Ведь вы обвиняете его королевское величество Испании в поступке таком непристойном, таком нерыцарском.

- Неудивительно, почтенные господа, что такое эпическое предательство вызывает у вас сомнение. Однако у меня имеется доказательство. Генри, прошу тебя, принеси-ка его сюда.

Когда начальник порта прочитал перевод полученного коррехидором приказа, уже изрядно помятого и с пятнами от воды, его худощавые плечи зловеще напряглись, и он прорычал:

- Клянусь ранами нашего Спасителя! Такое невиданное мошенничество выходит за всякие рамки!

Тонкие губы сэра Френсиса Ноллиса сложились в улыбку, выражающую жестокое удовлетворение.

- Нет, друг мой, намерения испанцев здесь ясны как Божий день.

Ноллис прочел до конца и с величайшей аккуратностью сложил письмо.

- Капитан Фостер, прекрасное, доблестное дело то, как вы вырвались на свободу, но еще лучше то, что привезли Дрейку, Хоукинсу, Уолсингему и остальным твердое доказательство, которого они жаждали, - что «Английское предприятие», о котором ходят слухи, вовсе не бабушкины сказки, в чем хотели бы уверить ее величество мой лорд Уильям Беркли и посол самого католического короля сеньор Мендоса.

- Так-то оно так, - резко подхватил сэр Питер Уолтам, самый старший из членов Торговой компании. - У вас теперь есть доказательство, но как быть с нашими пропавшими товарами и конечно же с теми английскими моряками, которые гниют в подземельях Святой инквизиции?

Сэр Френсис Ноллис бросил взгляд на «Бонавентур»и коротко распорядился:

- Капитан Фостер и вы, Уайэтт, немедленно готовьтесь сопровождать меня. - Он холодно ухмыльнулся и добавил: - Вас, мастер Гудмен, я оставлю, с тем чтобы вы сообщили своим нанимателям подробности этого вероломства, которое так жестоко опустошило их кошельки.

Теперь шлюпка капитана порта, приводимая в движение восьмеркой дюжих, хотя и дурно пахнущих, гребцов, направилась к крупнейшему судну на реке - кораблю ее величества «Бонавентуру». За время их короткой поездки через Лондонский Пул контр-адмирал сэр Френсис Ноллис, сухощавый мужчина с лошадиным лицом и глазами холодными и серыми, как зимний лед, непрестанно донимал офицеров «Первоцвета» своими вопросами. С каждым ответом Генри Уайэтт чувствовал, как растет удовлетворение этого закаленного ветерана.

- Теперь, клянусь всевидящими глазами Господними, - он хлопнул себя по колену, - они наконец-то, наконец-то в нашей власти!

Рыжий помощник капитана Фостера многое дал бы, чтобы узнать, кого имеет в виду Ноллис, говоря «в нашей». Это неожиданное вторжение в круг великих дел и знаменитостей увлекло молодого человека, до этого объятого столь благоговейным страхом, что он боялся даже открыть свой рот перед контр-адмиралом, занимавшим такое же высокое место, что и грозный, хотя, может, скорее вспыльчивый, Мартин Фробишер. И все эти предприимчивые люди, Хоукинсы, Джон и Уильям, Феннер, сэр Уильям Винтер, сэр Ричард Гренвилль и остальные, в глазах общества стояли всего лишь на ступеньку ниже того несравненного, бесподобного, буйного и непокорного моряка сэра Френсиса Дрейка. Он был не только первым англичанином, совершившим кругосветное плавание, но и первым, кто вернулся на родину нагруженным по планшир добром, вывезенным из Перу, Ост-Индии и некоторых испанских колоний Тихого океана.

Ранней осенью 1580 года из трюма «Золотой лани» выгрузили не менее пяти миллионов фунтов^*["308] чистого золота. Неудивительно, что по всей Англии, Голландии и протестантской Франции, как в замках, так и в крестьянских лачугах, лились всевозможные вина и провозглашались тосты за здравие Золотого адмирала.

Только подумать! Он, ничего не значащий Генри Уайэтт, выходец из Хантингдоншира, предстанет сейчас перед этим блистательным, почти легендарным флотоводцем.

Несомненно, что стрельба из крошечных их орудий и поспешное прибытие шлюпки начальника порта - все это вызвало интерес у команды «Бонавентура». У поручней собралось довольно много загорелых, одетых в грубое платье матросов, которые с любопытством, но молча взирали на шлюпку начальника порта - молча, поскольку сэр Френсис Дрейк первым из флотоводцев установил хоть какую-то дисциплину на английских военных судах. Что касается этого вопроса, на купеческих судах и на борту большинства кораблей королевы формальные отношения между офицерами и рядовыми матросами были, как правило, неизвестны или игнорировались.

Именно Дрейк ужаснул и вызвал враждебность к себе многих из членов старой аристократии, настаивая на том, что всякий джентльмен, служащий на его кораблях, должен «тянуть и тащить вместе с матросами» - революционное нововведение! До той поры ни один благородный офицер не снисходил до того, чтобы пачкать свои руки, выполняя на своем корабле какую-либо физическую работу. Собственно говоря, во многих случаях эти белоручки погибали из-за своего упрямого нежелания оказать матросам содействие в минуту угрозы всему кораблю.

Шлюпка ловко проскользнула под высокий кормовой подзор «Бонавентура», и ее гребцы, как водится, вскинули весла. Уайэтт тем временем смотрел вверх и восхищался прекрасно расписанными маслом и позолоченными резными орнаментами на полуюте флагмана и кормовой галерее. Для английского судна это была тонкая работа, хотя вряд ли сравнимая с украшениями на аналогичном итальянском или испанском судне. На последних красовались бы захватывающие дух лепные украшения, работы резчиков и любое количество фигур религиозного характера.

- Вон там, на полуюте, - вдруг проговорил Ноллис с какой-то благоговейной интонацией в голосе, - стоит тот самый доблестный джентльмен, которому вы должны будете повторить свой рассказ.

На самой высокой надстройке полуюта ожидал плотный приземистый человек в смелом наряде, состоящем из голубого плаща и канареечно-желтого дублета, оттеняемых желто-красными широкими шароварами над шелковыми чулками схожего оттенка. Соломенного оттенка были и короткая заостренная борода этого знаменитого человека короткие усы и волосы, достигавшие воротника.

«Бонавентура» бросил линь, змеей скользнувший в шлюпку, он в своем коротком голубом плаще склонился над выкрашенным в красный цвет поручнем, и так впервые Генри Уайэтт оказался в положении человека, глядящего в лицо тому, чье имя неизменно звучало в проклятиях каждого португальца и испанца.

Прежде всего притягивали его большие, широко расставленные глаза, светившие чистой и очень яркой синевой на цветущем, довольно округлом лице с мелкими, но правильными чертами. Уайэтт также заметил, как густые светлые брови великого моряка резко взмывали к наружным своим концам, а затем так же резко изломом падали вниз. В теплом июньском свете можно было различить крупную жемчужину грушевидной формы, свисавшую с левого уха, тогда как на тяжелой золотой цепи, которую он носил под небольшими простыми брыжами, сверкал большой бриллиант.

С некоторым любопытством заглянув вниз, сэр Френсис Дрейк вдруг заинтересовался высоким рыжеволосым парнем, глазеющим на него с таким напряженным вниманием. Волей-неволей он почувствовал, что его привлекает что-то «простое, английское»в этом молодом человеке, а также искренняя прямота его взгляда в сочетании с коротким носом, мощной челюстью и прямыми темно-рыжими бровями. Дрейк опытным взглядом с удовольствием отметил солидную ширину плеч этого торгового моряка. Давно уже славящийся своей непостижимой способностью умело оценивать людей и управлять ими, адмирал королевы оказался озадаченным: почему именно этот парень из нескольких человек, что прибыли в шлюпке, так возбудил его любопытство?

До смертного своего часа не забудет Генри Уайэтт ни малейшей подробности этой сцены, разыгрывающейся теперь в просторной капитанской каюте «Бонавентура». Ряд тяжелых освинцованных окон, выходящих на галерею кормы, были распахнуты, чтобы впустить и солнце, и ветер, дующий из графства Кент, целиком окрашенного весной в сине-зеленые краски и пропитанного простым ароматом клевера многих сочных заливных лугов и цветущих фруктовых деревьев.

Сразу же стало очевидно, что сэр Френсис Дрейк не имел желания ни стушеваться, ни удаляться. Он сидел совершенно прямо в своей увешанной гобеленами каюте в массивном дубовом кресле, покрытом изумительной резьбой и обитом штампованной алой кожей. Уайэтт решил, что когда-то оно находилось среди высокоценимых личных вещей какого-нибудь испанского или португальского вице-короля.

По обе стороны компактной и невыразимо живой фигуры стояли блестяще одетый адъютант и светловолосый мальчик-слуга. Горстка офицеров высокого ранга, включая командира флагманского корабля Томаса Феннера и капитанов Джона Вогана и Джорджа Фортескью, оставались с непокрытыми головами и молча ожидали, когда заговорит адмирал королевы.

Капитана Фостера, красного как свекла, это обстоятельство очень удивило. На любом другом английском военном корабле, где ему когда-либо приходилось бывать, благородные господа так старались перекричать друг друга, что ни слова нельзя было разобрать.

Заключенные в чистый желто-красный итальянский шелк сильные, хоть и слегка кривоватые, ноги Френсиса Дрейка вытягивались вперед, и высокие алые каблуки его башмаков покоились на маленьком табурете. Толстые загорелые пальцы левой руки поигрывали медальоном с красивой финифтью, висевшим на тяжелой золотой цепи, украшенной бессчетным множеством крохотных жемчужин и маленьких рубинов.

После того как все распределились по местам перед его троноподобным стулом, Дрейк резко подался вперед, воинственно выставив наружу свою короткую бородку клинышком.

В наступившей тишине отчетливо был слышен скрип одной из рей «Бонавентура», лениво смещающихся поперек своих бейфутов^*["309]. Хорошо понимая значение этого момента, стойкие капитаны Дрейка сгрудились вокруг, и лица их, носившие следы непогод, болезней и шрамы сражений, гротескно контрастировали с фатоватым богатством их одеяния - в коем отражались вкусы придворной моды.

Как только Джон Фостер - неловко, без живого воображения - приступил к рассказу, Генри Уайэтт стал обводить своими синими глазами присутствующих, чтобы, разглядев их как следует, запомнить поподробнее этих великих людей.

«Морского дракона», чья почти безволосая голова тускло поблескивала в свете кормовых оконных проемов. Он носил простые золотые кольца в ушах, в отличие от командира флагманского корабля Томаса Феннера, серьги которого украшались большими топазами. Подобно младшему брату адмирала, капитану Томасу Дрейку, его ноги были обтянуты чулками из венецианского шелка в желтую и зеленую полоску, пальцы на руках украшались множеством колец, а шея - крупными брыжами. Брыжи обрабатывались желтым крахмалом по моде, введенной госпожой Динген, голландкой, готовой за твердую цену в пять фунтов научить любого, как делать крахмал и как им пользоваться.

Пышный наряд, в который в мирное время облачался капитан Джеймс Эрайзо, странным образом контрастировал с жестким выражением на его лице, особенно потому, что капитан «Белого льва» расстался с веком левого глаза во время сражения с турками близ Ливана.

Эти разряженные джентльмены, пришел к заключению Уайэтт, походили друг на друга только в двух отношениях: распирающей энергией и острым вниманием к каждому слову рассказа Фостера.

Когда контр-адмирал Ноллис представил королевскому адмиралу личные наставления короля Филиппа своему коррехидору, широкий рот Дрейка скривился в злорадную улыбку, обнажив неправильные, но необычайно крепкие и белые для этой эпохи зубы. Он вскочил со стула и, чтобы лучше изучить инкриминирующий документ, разложил его на тяжелом столе, украшавшем когда-то трапезную францисканского монастыря в Вентакрусе.

- Подойдите сюда, джентльмены, - пригласил он, - подойдите и сами прочтите, что за королевское предательство готовит наш испанский друг.

или малиновой испанской кожи создавали в каюте впечатление радуги, когда они перемещались вокруг стола, чтобы занять положение поудобнее, откуда бы им лучше был виден помятый и со следами воды королевский приказ Франциску де Эскобару. Сильные запахи духов, которыми были надушены джентльмены, издавали, думал Уайэтт, любопытную смесь.

- Клянусь Божьей глоткой! - проскрежетал капитан Уильям Винтер. - На большую подлость еще никогда не шел христианский монарх!

- Никогда! - горячо согласился командир порта. Капитан Эрайзо твердо взглянул на Дрейка. - Когда мы начнем карательные действия и где?

Контр-адмирал Ноллис невесело рассмеялся.

этого чернобородого воина, перелезающего через высокий борт каракки.

Резкий, неприятный смех вырвался у Френсиса Дрейка.

- Постой-ка, Уилл! Прежде чем мы начнем заряжать пушки, кому-нибудь нужно разжечь огонек в этой холодной и осторожной рыбе - лорде Беркли или же отнять у него расположение королевы.

- Чтоб ему сдохнуть, этому жалкому трусу! - выпалил Ноллис и стал задумчиво поглаживать темно-каштановую бороду, раздваивающуюся на конце. - Знает Бог, что Уильям Сесил то и дело в последнюю минуту хватал нас за руку, удерживая от столкновения с донами, но когда он прочтет это, - Ноллис постучал пальцем по приказу, полученному коррехидором, - неужто он снова осмелится отказать нам?

- Открыто - нет. Но я боюсь, что он станет требовать полумер - Голос Дрейка взлетел, наполнив собой душную от избытка народа каюту «Бонавентура». - Я и раньше не раз разбивал этого клятвопреступного негодяя короля Эскуриала^"310], и всего лишь слабенькими кораблями и разболевшимися командами. Я заставлял высокомерных наместников того же самого Филиппа скулить о пощаде, я плавал по его доминионам куда мне вздумается, я грабил его города, пленял или топил его корабли с сокровищами и освобождал его рабов. Один и без всякой поддержки, я делал это, несмотря на Уильяма Беркли и других бесхребетных слюнтяев при дворе королевы.

Золотой адмирал гневно огляделся вокруг.

- Разве кто-нибудь из вас сомневается, что я лучший моряк Англии всех времен? Разве кто-нибудь еще разбирается так, как я, в мореплавании, судостроении, артиллерии?

Никто ничего не сказал, но Уайэтт заметил несколько залившихся краской лиц и брошенных в сторону взглядов.

… - как искусный оратор, каким он и был, Дрейк сделал паузу, - если ее величество королева дарует мне разрешение извести этого монаршего иуду в его собственном отечестве, где я разобью Филиппа в пух и прах.

С характерно резким движением Дрейк повернулся к своему адъютанту.

- Распорядись, чтобы моя шлюпка через полчаса была наготове с командой крепких гребцов. До Хэмптон-Корта идти далеко вверх по течению. Капитан Феннер, приготовьтесь сопровождать меня. - Адмирал сделал такой резкий поворот, что его золотой воротник засверкал. - Капитаны Винтер, Мун и вы, мастер Ричард Хоукинс, отправляйтесь в контору коменданта порта с капитаном Фостером. Там тщательно установите, какое количество наших судов ушло из всех портов в Испанию и Португалию за последние два месяца. - Неожиданно он подмигнул своим ярко-синим глазом. - И того - смотрите, чтобы случайно не вышло так, что вы недооценили их количества.

К огромному удивлению Генри Уайэтта, он вдруг прибавил со своей необычайно обаятельной улыбкой:

- Молодой Уайэтт, вас я попрошу отправиться со мной в Хэмптон-Корт незамедлительно. Там при дворе я научился понимать, что сведения очевидца имеют большую убедительность.

сколоченной из тяжелого дуба, очень живыми красками и со вкусом был воспроизведен герб, дарованный Золотому адмиралу. Герольд описал бы его таким образом: «Щит черный, меж двух серебристых звезд колышется топь; гребень - земной шар, большой корабль под парусом, ведомый канатом, который держит рука, появившаяся из облака серебристого».

Капитан Джон Фостер уже направился к сходному трапу, когда Дрейк ухватил его за грубую серо-коричневую байку рукава его куртки.

- Скажи-ка мне, мил человек, это ты первым заподозрил, что истинное намерение коррехидора состоит в захвате вашего судна?

- Бог с вами, нет, ваше превосходительство, это был мой помощник Гарри Уайэтт. Он молод, но шустр, и у него острый глаз на мошенничество - как я впервые убедился в прошлом году в Леванте.^*["311]

собственными моими руками. Принеси-ка его сюда, чтобы я мог подарить сей скромный знак уважения честному, откровенному моряку.

Примечания

307

…реалы, песо, муидоры и эскудо… - старинные денежные единицы Испании и Португалии.

308

…не менее пяти миллионов фунтов… - Автор приводит совершенно несусветную сумму, так как в конце XVI века годовой доход Англии составлял не более четырехсот тысяч фунтов. По другим источникам, добыча Дрейка составила пятьсот тысяч фунтов.

309

…поперек своих бейфутов. - Бейфут - шарнирное приспособление в охват мачты, позволяющее рею перемещаться.

310

…короля Эскуриала… - Эскуриал - дворец, резиденция испанского короля в Мадриде.

311

…в прошлом году в Леванте. - Левант - так в средние века называли земли Сирии и Палестины в Малой Азии.