| Автор: | Лофтс Н. |
| Категории: | Роман, Приключения, Пираты |
Часть вторая
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
ДВОР В ХЭМПТОНЕ. МАРТ 1603 ГОДА
Несмотря на холода и собственную, все возрастающую слабость, королева повелела двору отправиться в Хэмптон, а сама поместилась в двух хорошо протопленных комнатах, откуда Ралей когда-то вытащил ее на прогулку в парк. Оглядываясь назад, на тот далекий день, Елизавета думала, что тогда она была еще молодой и здоровой женщиной. Хотя и с трудом, ее величество еще могла передвигаться. Индейские порошки больше не помогали ей, потому что Елизавета все больше и больше увлекалась ими. Она не могла принимать пищу и иногда сидела целый час за столом, обхватив руками бокал с вином, и затем отставляла его в сторону нетронутым.
Ее болезнь пробудила нездоровый интерес к ней, и старые непристойные байки свободно гуляли по дворцу. Например: она родила Лестеру дочь, и теперь та замужем за французским принцем и будет претендовать на трон. Или: ее сын от Ралея был задушен при рождении тут же, в Хэмптоне. Или: Беркли и Уолсингем поимели удовольствие с ней и не требовали никакого вознаграждения за это. Но даже если до нее и доходило что-то из этих сплетен, она не подавала виду: никто не был повешен, никого за уши не пригвоздили к позорному столбу, никому не отрубили руки. Погруженная в меланхолию, вызволить из которой ее никто не мог, королева готовилась к смерти. Все думали, что она уже никогда не покинет своих апартаментов, но в один прекрасный день, когда под порывами ветра дым вздымался над огнем в каминах и колыхались гобелены на стенах, одна из фрейлин прошептала другой:
- Как она?
- Умирает, - ответила другая.
Елизавета встала.
- Я вовсе не умираю, бесстыдницы. Как вы посмели сказать такое?
- Да нет, ваше величество, не вы. Это графиня Ноттингем умирает.
- Графиня? О, леди Хоуард. Почему мне ничего не сказали? Если в такую дьявольскую погоду мне слишком холодно, чтобы выйти наружу, так, значит, со мной можно обращаться как с умалишенной? Притащите мне еще одну шаль. И, вы там, притащите сюда еще и мужчину. Лучше Ралея, если найдете его. Он, наверное, изнывает возле своей поблекшей женушки, но поищите его. Да поскорей.
Срочно призванный Ралей отложил небольшую книжку меланхолической поэзии, которую читал, и поспешил к королеве. Слова одного из четверостиший поэмы, которую он впервые читал в этот день, застряли у него в голове и преследовали его.
Проходя по галереям под порывами ледяного ветра, он подумал, что королева прожила долгую жизнь, но ничего утешительного не было в этой мысли.
Королева приветствовала своего фаворита словами:
- Вот до чего я докатилась, Уолтер, - приходится просить, чтобы мне подали руку. Проведи меня к леди Хоуард. Мне сказали, что она умирает.
- Боюсь, ваше величество, что так оно и есть.
Тело королевы, закутанное в шали, казалось, было не больше, чем тело ребенка, а рука, которую она просунула ему под локоть, стала тонкая до прозрачности, кончики пальцев посинели. Ее величество, однако, браво ступала по полу, во всяком случае, это получалось у нее гораздо лучше, чем предполагал Ралей, когда она изъявила свое желание пойти к графине.
Всю дорогу до покоев леди Хоуард она без конца жаловалась ему на плохое обращение с ней.
- Леди Хоуард всегда была мне другом, и они могли позволить умереть ей, не дав возможности поговорить со мной. Пусть только придет весна, отогреет мою кровь и мои бедные кости, и я заставлю их попрыгать, этих моих фрейлин.
Покои графини были полны людей, и у ее постели находились два врача. Ралей открыл дверь, и Елизавета, увидев, что чья-то спина загораживает ей проход, повисла на Ралее всем телом, а своей палкой нанесла удар по той спине. Жертва удара резко обернулась, и по толпе прошел ропот. Явилась королева. Все еще тяжело опираясь на Ралея, Елизавета прошла к постели умирающей. Та приподнялась немного на одном локте и проговорила:
- Прикажите всем уйти. Мне необходимо кое в чем признаться вам. Мне сказали, что вы не можете передвигаться, и я боялась умереть не прощенной.
- Все вон, - коротко приказала королева. - Уолтер, выйди и постой у двери, чтобы слышал, если позову.
Закрывая дверь, он видел, как Елизавета, не согнувшись, присела на край кровати, и услышал, как она самым нежным голосом произнесла:
- Итак, мой старый друг, какая суетная чепуха так тревожит тебя?
У Ралея комок стал в горле, когда он представил себе двух старых женщин за закрытыми дверями, одна из которых старается облегчить душу той, которая уже ступила одной ногой на свою последнюю стезю. Пусть Лиз говорит что хочет, но она недооценивает королеву. Есть в ней большой запас деликатного бескорыстия. Он сам видел, чего ей стоило нанести этот визит и сколько сочувствия было в ее словах: «Мой старый друг…»
Из комнаты не доносилось ни звука. Графиня старалась справиться со своей неизбывной слабостью, а у королевы было плохо с горлом, и ей трудно было говорить.
Ралей провел какое-то время в ожидании, когда тишина в комнате была вдруг нарушена.
- Бог простит тебя, я же - никогда! - кричала королева.
Дверь неожиданно широко распахнулась, и Елизавета появилась в коридоре. У нее был ужасный вид: глаза метали молнии, изо рта показались кровь и пена. Она утиралась рукавом платья, и когда Ралей предложил ей руку, она громко воскликнула:
- Ничего странного, что у меня изо рта течет кровь, это у меня в горле что-то лопнуло. Мне лучше. Но ты иди за мной, у меня есть много чего сказать тебе.
Прямая как палка - и такая же тощая, - она прошагала в свои комнаты, Ралей - за нею, как ему было сказано. Фрейлинам, скучившимся у камина, она прокричала:
Фрейлины быстренько подбросили дров в камин и исчезли.
- А теперь, - сказала королева, бросаясь в кресло и стараясь восстановить дыхание, - я расскажу тебе, что выложила мне эта подлая женщина. Мое горло взорвалось от гнева, удивляюсь, как уцелело сердце. Если бы она не умирала уже, я бы ее прикончила.
Елизавета умолкла, задыхаясь. Ралей видел, с каким трудом дался ей этот вдох: плечи напряглись, раздулись ноздри.
- Уже очень давно я дала Эссексу перстень. - Голос ее пресекся при произнесении этого имени: его не разрешено было вспоминать в присутствии королевы, и сама она едва ли хоть раз произнесла его со времени казни. - На протяжении всех последних дней его жизни я ждала, что он пришлет мне перстень, потому что обещала ему когда-то, что если получу его обратно от него, то помилую, что бы он ни натворил. Перстень ко мне так и не вернулся, и я восприняла это как очередное оскорбление в мой адрес, подумала, что Эссекс предпочел умереть, но не использовать этот талисман. И знаешь, почему кольцо не вернулось? - Елизавета наклонилась к Ралею и тяжело задышала прямо ему в лицо. - Эссекс бросил его в окно какому-то человеку и просил передать кольцо леди Скоуп. А этот дурак отдал его леди Говард, сестре леди Скоуп, и та по своей злобности держала перстень при себе и призналась мне в этом только теперь. Теперь, когда Эссекс уже стал пищей для червей. И он умер, считая, что я не выполнила свое обещание, не помиловала его. -Заканчивая свой рассказ, Елизавета была на грани истерического припадка. Пока Ралей придумывал, как бы утешить ее, она, драматично понизив голос и тыча в него пальцем, сказала: - А кто сделал Эссекса врагом леди Говард?
- Хоуард и Эссекс были всегда… - начал было Ралей, но тут догадка ударила ему в голову. Он мог и не слушать дрожащего голоса королевы.
- Это был ты. Ты, в этой самой комнате, посоветовал мне, как возвысить Роберта над Хоуардом Эффингемом, когда я пожаловала тому титул графа Ноттингема. Одним ударом ты, Ралей, отсек голову Роберту Эссексу. Однажды я остановила вас, когда вы собирались убить друг друга, и всегда старалась поддерживать некое равновесие между вами. Я любила вас обоих. По-разному - он был совсем мальчишка, вроде сына мне. Но любила я вас обоих. Уолтер, я не должна больше видеть тебя. Вот то немногое, чем я могу загладить свою вину. Я, возможно, еще долго проживу, лет до восьмидесяти, и все это время я не хочу видеть тебя. Было бы неправильно встречаться с тобой после того, что ты наделал.
- Но, - сказал Ралей, в очередной раз совершая ошибку и стараясь прибегнуть в разговоре с ней к помощи логики, - я всего лишь посоветовал вам назначить его лордом-маршалом и таким образом возвысить его над адмиралом. Так что не я сделал это. Это сделали вы.
Елизавета закрыла лицо руками и заплакала.
- Да, я сделала это, я. Я убила одного из тех, кого любила, и теперь не могу смотреть в лицо другому. Уходите, Уолтер Ралей, и, если можете и знаете как, молитесь за меня.
Ралей бросился на колени перед ней.
- Не отстраняйте меня теперь, - умолял он, - мы оба, и вы и я, далеко не молоды. У нас не осталось времени на расставанья. Мы оба допустили ошибку тогда, но не из дурных побуждений. Клянусь, я никогда в жизни не желал ничего плохого Роберту. Я сожалел о его кончине не меньше, чем вы. Мы с вами все, что осталось от прежних времен. Не отстраняйте меня.
Елизавета оттолкнула Ралея от себя и сказала, глядя поверх его головы в пространство:
- Я всегда прислушивалась к твоим словам, хотя мне лучше было бы не делать этого и поступать по-своему, как должно было в таких случаях. А теперь уходи. Я наказываю себя куда сильнее, чем тебя. Пойми же это и уходи скорей.
Склонившись к нему, она быстро и крепко поцеловала его в губы.
- А теперь иди.
Ралей медленно поднялся, ощущая горечь ее поцелуя у себя на губах, и в последний раз, теперь уже навсегда, покинул ее.
Лишенный общества королевы, Ралей тем не менее не покидал дворец, собирая по мелочам сведения о ее состоянии. В субботу прошел слух, что королева окончательно потеряла рассудок. В восемь часов утра она поднялась с подушек и, с огромным усилием встав прямо возле кресел, воскликнула:
- Смерть, я сумею тебя победить!
И она простояла, не сходя с места, целый день. Придворные, боясь, что непосильное напряжение приблизит ее конец, уговаривали ее лечь или сесть по крайней мере, на что она отвечала:
- Как только я перестану стоять, я умру.
день, темнело. «Она все еще стоит», -шептали вокруг. Наступила ночь. Роберт Кэри, который должен был скакать в Шотландию, как только наступит ее смерть, проведал своего коня на конюшне, оседланного и готового пуститься в путь. В Ричмонде никто не сомневался, что смерть так и настигнет ее величество на ногах.
За час до полуночи - к этому времени она простояла уже пятнадцать часов - Елизавета сказала:
- Теперь вы можете положить меня на кровать. Я победила. Приготовьте все к службе к десяти часам утра завтра в большой часовне.
Суеверные страхи, так распространенные в тот век, потрясли двор. Ралей, проводивший все свое время в приемной, почувствовал, как и его скептически настроенный ум проникся тем же трепетом. Может быть, существуют души, не поддающиеся смерти, и если таковые есть, он вдруг поверил, что душа Елизаветы Тюдор - одна из них. Наверное, все эти долгие часы Смерть стояла, глядя ей в лицо, и наконец отступила, поверженная.
В часовне на алтаре расстелили новые покровы. Рано утром кое-кто из фрейлин вышли в парк набрать бледно-желтых нарциссов, которые росли как раз под той стеной, у которой Ралей сорвал когда-то подмерзшую розу. Они расставили их в серебряных вазах у алтаря, как приказывала всегда Елизавета вопреки суровым правилам пуританской церкви тех времен. К десяти часам все было готово: горели свечи, архиепископ Кентерберийский, маленький, темноволосый Уитгифт, стоял в ожидании у алтаря. Ралей со своими гвардейцами приготовился сопровождать королеву. Но из королевских покоев до одиннадцати часов никто не появлялся, пока наконец Агнесса Лоули не приоткрыла тихо дверь и не подошла к Ралею.
- Она не может спуститься в часовню. Попросите, пожалуйста, архиепископа провести службу в ее комнате.
Вслед за архиепископом в комнату королевы протиснулись многие из прихожан, остальные вместе с гвардейцами слушали хор и епископа, оставаясь за открытыми дверьми.
Умирающая лежала посреди комнаты, распростершись на полу, на подушках, облаченная во все королевские аксессуары.
Завеса страха и ужаса нависла над всем двором. Молитвы за здравие королевы звучали как заупокойные молитвы. Сильный голос Уитгифта дрожал, дамы громко рыдали.
Служба закончилась, и все покинули комнату. Ралей остался в прихожей. Он пытался молиться за нее, как она повелела, но вместо молитвы в голову лезли старые, полузабытые строчки из стихов Пила:
Или строка Нэша, так расстроившая когда-то королеву:
Весь тот день его одолевали мысли о прошлом: Голландия, Ирландия, Гвиана… О чем говорили они с товарищами? О королеве. К кому обращались их чаяния и надежды? К королеве. И теперь это ярчайшее Божество сокрушено, старая, больная женщина стонет, распростертая на полу. «Человек, рожденный женщиной, обречен недолго жить, он расцветает как цветок, его косят как траву».
Небо покрылось тучами, и начался чудесный, сплошной ливень, его струи погасили остатки дневного света. Прибыл Сесил, промокший до нитки, и был допущен к королеве. Когда он вышел от нее, то остановился возле Ралея и сказал:
«Ничтожный человек, „должен" не то слово, с которым можно обращаться к персонам королевской крови». Я спросил ее о наследнике престола, и она назначила Якова.
- Назначила?
- Ну, она сказала: «не низкого происхождения человек, но король». Это указывает на единственного, кого я реально вижу.
- Она сама не знала, что говорит. Она всегда ненавидела его.
- Боюсь, вы приписываете ей свои собственные чувства.
- Я буду ненавидеть любого, кто займет ее место.
Сесил криво улыбнулся и вышел.
В восемь вечера Ралей, не имевший ни росинки во рту за весь день, решил спуститься в кладовую, выпить немного вина и съесть кусок хлеба. Возвращаясь по едва освещенным, холодным переходам, он натолкнулся на трепетавшую от ужаса Агнессу Лоули. Она всем телом прильнула к нему.
- Я только что видела ее прогуливающейся по Длинной галерее, одетую и легко передвигавшуюся. Я вернулась в комнату, чтобы проверить, но она все так же, как когда я уходила, лежала на подушках с пальцем, засунутым в рот. Это была ее тень. Это означает, что смерть пришла.
И фрейлина разрыдалась у него на руках.
- Это от перенапряжения, ваши чувства обманули вас, - уверял ее Ралей, - постойте еще немного со мной здесь.
моряка, который когда-то следил за действиями Эссекса. Но дух его был непоколебим.
- Говорят, она отказывается ложиться в постель.
- Сесил этим утром пытался убедить ее лечь, - сказал Ралей, - но она не стала слушать его.
- Я не собираюсь убеждать ее, - заявил старый граф, - я собираюсь поднять ее и положить на кровать.
- Не могу ли я помочь вам? - предложил Ралей.
Он прошел в комнату, но вскоре вернулся и попросил Агнессу помочь раздеть ее госпожу.
Над Ричмондом опустилась ночь. Королева спала. Лысая голова, укутанная шалью, провалившиеся глаза под арками поднятых бровей, умолкший наконец насмешливый, лицемерный язык, упокоившиеся неугомонные руки - королева спала.
Перед самым рассветом, наклонившись над ней, они увидели, что простыни не шевелятся от дыхания, а пульс на ее морщинистой шее больше не бьется.
Роберт Кэри вскочил на своего коня и поскакал в Эдинбург сообщить Якову Шотландскому, что Англия отныне принадлежит ему.
свинцовым гробом, накрытым покрывалом, над которым возвышалась восковая фигура королевы в том обличий, в каком она предстала перед людьми в день ее коронации: бледное, гордое лицо, освещенное разумом, золотисто-рыжие волосы, королевские одежды. За катафалком шел старый Хоуард, в последний раз исполняя свой долг перед королевой; за ним следовал Сесил, уже изменивший своей королеве; затем шествовали придворные, фрейлины с лицами, перекошенными от рыданий. Все они медленно проплыли мимо высокого, мрачного человека, чьи мысли в это время были заняты воспоминаниями о другом апрельском дне; в тот день тучи закрывали временами солнце, и королева спросила: «Господи, да буду ли я королевой Англии Там?»
Все ее величие и острый ум, все эти вспышки гнева и доброта, все ее мужество, вся ее жизнь, вся она - все сжалось, превратилось во что-то ничтожно малое, что сейчас поднимут себе на плечи люди, унесут и забудут.
По команде гвардия пристроилась сзади похоронной процессии и проследовала к Вестминстерскому аббатству. Воздух был напоен запахом древнего ладана, смешанного с запахом колеблющихся на ветру свеч. Величественные, торжественные слова заупокойной молитвы перекрывали плач и всхлипывания присутствовавших. В назначенное время тело королевы поместили рядом с прахом ее предков: осторожного, умного Генриха Седьмого, грубого и сластолюбивого Генриха Восьмого. Она взяла многое от них, но по своему величию превосходила их обоих.
Хор закончил свое последнее печальное песнопение, свечи растаяли в подсвечниках. Ралей вывел своих гвардейцев наружу, на апрельское солнышко и распустил их. Теперь не осталось нужды в гвардии. Нечего стало охранять.