Приключения Перигрина Пикля.
Глава I

Глава I

Рассказ о мистере Гемэлиеле Пикле - Описание нрава его сестры - Он уступает ее мольбам и удаляется в деревню

В некоем графстве Англии, которое с одной стороны омывается морем и находится на расстоянии ста миль от столицы, жил Гемэлиел Пикль, эсквайр, отец того героя, чьи приключения намерены мы изложить. Он был сыном лондонского купца, который, начав, подобно Риму, с малого, завоевал в родном городе высокое положение и нажил большое состояние, хотя, к бесконечному своему сожалению, умер раньше, чем оно достигло ста тысяч фунтов, заклиная своего сына, почитавшего последнюю волю родителя, подражать его рвению и следовать его правилам, пока не удастся накопить недостающую сумму, которая была значительно меньше пятнадцати тысяч фунтов

Это патетическое увещание произвело желаемое действие на его наследника, который не только не щадил сил, дабы исполнить просьбу усопшего, но изощрял все способности, коими его наделила природа, в ряде попыток, не увенчавшихся, впрочем, успехом, ибо по прошествии пятнадцати лет, посвященных торговле, он обнаружил, что состояние его уменьшилось на пять тысяч с того дня, когда он вступил во владение имуществом своего отца, - обстоятельство, которое повлияло на него столь сильно, что даже отвратило от коммерции и пробудило в нем желание уйти от мира в какое-нибудь местечко, где бы он мог на досуге оплакивать свое несчастье и путем экономии обезопасить себя от нужды и страха перед тюрьмой, которая постоянно преследовала его воображение. Часто приходилось слышать, как он выражал опасение, что вынужден будет перейти на содержание прихода, и благодарил бога за то, что имеет право на эту поддержку, так как долгое время был квартиронанимателем; короче, он не проявлял никаких врожденных талантов, и его характер не отличался настойчивостью, ибо при всем стремлении к наживе, которое может быть свойственно любому гражданину, он был обременен какой-то леностью и медлительностью, одерживавшими верх над всеми корыстными побуждениями и мешавшими ему извлекать пользу даже из умственной ограниченности и умеренных привычек, - что столь часто способствует приобретению огромного состояния, - каковыми качествами он был наделен в значительной степени. Природа, по всей вероятности, подмешала в состав его существа очень мало горючего материала или вовсе его не подмешала, а быть может, те семена невоздержанности, которые она, возможно, в него заронила, были окончательно заглушены и уничтожены суровым воспитанием.

Проказы его молодости, отнюдь не чрезмерные или преступные, никогда не выходили из границ той пристойной веселости, которая в исключительных случаях могла быть вызвана исключительной выпивкой в клубе степенных счетоводов, чье воображение не отличается ни чрезмерной пылкостью, ни блеском. Не склонный к утонченным ощущениям, он вряд ли бывал тревожим какими бы то ни было бурными чувствами. Любовная страсть никогда не нарушала его спокойствия, и если, как говорит мистер Крич вслед за Горацием, «ничем не восхищаться - единственное средство дать людям счастье и его упрочить», мистер Пикль несомненно владел этим бесценным секретом; во всяком случае никто не видел, чтобы он когда-либо проявлял хотя бы слабые признаки восхищения, если не считать одного вечера в клубе, где он, заметно оживившись, заявил, что съел за обедом нежный телячий филей.

Несмотря на флегму, он не мог не скорбеть по поводу своих неудач в торговле и, вслед за банкротством некоего судового страховщика, которое лишило его пятисот фунтов, объявил о своем намерении уйти от дел и удалиться в деревню. В этом решении его поощряла и поддерживала единственная его сестра, мисс Гризль, которая ведала его домом со времени смерти его отца и ныне переживала тридцатый год своего девства, имея капитал в пять тысяч фунтов и солидный запас бережливости и набожности.

Казалось бы, эти качества должны были сократить срок ее безбрачия, так как она никогда не выражала отвращения к супружеской жизни, но, по-видимому, она была слишком осторожна в выборе, чтобы найти в столице спутника себе по вкусу; ибо я не могу допустить, что она так долго не имела претендентов на свою руку, хотя обаяние ее особы было не слишком велико, а манеры не слишком приятны. Не говоря об очень бледном (чтобы не сказать желтом) цвете лица, который, быть может, объяснялся ее девственностью и умерщвлением плоти, она отличалась косоглазием, каковое было отнюдь не привлекательно, и столь широким ртом, что ни искусство, ни усилия не могли сократить его до сколько-нибудь пристойных размеров. Вдобавок набожность ее была скорее сварливая, чем смиренная, и нимало не смягчала некоторой величавости в обращении и разговоре, направленных к тому, чтобы внушить представление о значении и родовитости ее семьи, прошлое которой, кстати сказать, никакая геральдика и никакие традиции не могли проследить дальше, чем за два поколения назад.

Она как будто отреклась от всех идей, усвоенных ею в ту пору, которая предшествовала занятию ее отцом поста шерифа, а эрой, определявшей даты всех ее наблюдений, являлось занятие ее папашей должности мэра. Мало того, эта добрая леди столь заботилась о поддержании и продолжении рода, что, подавляя все эгоистические мотивы, принудила своего брата вступить в борьбу с его же собственными наклонностями и даже преодолеть их настолько, чтобы заявить о любви к особе, на которой он затем и женился, как мы увидим впоследствии.

Поистине она была шпорой, подстрекавшей его на все его необычайные предприятия, и я сомневаюсь, удалось ли бы ему выбраться из той жизненной колеи, по которой он так долго следовал машинально, если бы его не пришпоривали и не побуждали к действию ее неустанные увещания.

добродетель; где всем правили каприз и порок, а достоинства встречали полное пренебрежение и презрение. Это последнее обвинение она высказывала с энергией и скорбью, явно свидетельствовавшими о том, в какой мере считает она себя образцом того, о чем упоминала; и, право же, приговор был оправдан теми толками, какие вызвал ее отъезд у друзей женского пола, которые, отнюдь не приписывая его похвальным мотивам, ею руководившим, намекали с саркастическим одобрением, что она имела веские основания быть недовольной городом, где так долго оставалась в пренебрежении, и что, конечно, разумно было сделать последнюю попытку в деревне, где ее достоинства будут менее затенены, а состояние покажется более соблазнительным.

Как бы там ни было, но ее увещаний, хотя они и отличались убедительностью, оказалось бы недостаточно для того, чтобы преодолеть апатию и vis inertia^[2] взял из дела свой капитал и, поместив его в банковские акции и индийские бумаги, переселился в деревню - в дом, выстроенный его отцом у моря ради удобства вести кой-какие торговые дела, в которых он был глубоко заинтересован.

Итак, здесь мистер Пикль обосновался навсегда на тридцать шестом году жизни, и хотя боль, какую он почувствовал, расставаясь с близкими приятелями и порывая все прежние свои связи, была не настолько острой, чтобы вызвать какое-нибудь серьезное расстройство в организме, но тем не менее он испытал крайнее смущение при первом своем вступлении в жизнь, с которой был вовсе незнаком. Впрочем, он встретил в деревне множество людей, которые из уважения к его богатству искали знакомства с ним и проявляли одно лишь дружелюбие и гостеприимство. Однако беспокойство, связанное с необходимостью принимать эти знаки внимания и отвечать на них, было невыносимой обузой для человека с его привычками и характером. Посему он возложил заботу о церемониале на свою сестру, которая гордо исполняла все формальности, тогда как он сам, обнаружив по соседству таверну, отправлялся туда каждый вечер и наслаждался своей трубкой и кружкой, весьма довольный поведением хозяина трактира, чей общительный нрав позволял ему хранить молчание, ибо он избегал всех лишних слов, так же как уклонялся и от других ненужных расходов.

Примечания

2

лат.).