| Автор: | Смоллетт Т. Д. |
| Категория: | Роман |
Глава XXXV
Он отплывает во Францию. - Застигнут штормом. - Изумлен появлением Пайпса. - Высаживается в Кале и вступает в драку со служащими таможни
Едва успело судно пройти две лиги, как ветер, изменив направление, подул им прямо в лоб, и они вынуждены были держать круто к ветру и взять другой курс. Так как на море поднялось довольно сильное волнение, наш герой, находившийся внизу, в своей каюте, стал ощущать дурноту, и, следуя совету шкипера, вышел на палубу для успокоения своего желудка, тогда как гувернер, привычный к таким бедствиям, с большим удобством расположился в постели, развлекаясь трактатом о циклоиде с алгебраическими доказательствами, которые неизменно увлекали его воображение самым приятнейшим образом.
Тем временем ветер, усилившись, перешел в шторм, началась жестокая килевая качка, волны заливали палубу, шкипер был встревожен, команда растеряна, пассажиры измучены тошнотой и страхом, и воцарилось всеобщее смятение. В разгар этой суматохи, когда Перигрин, вцепившись в поручни гакаборта, мрачно смотрел вперед, изумленным его взорам внезапно представилась физиономия Пайпса, словно вынырнувшего из трюма. Сначала он принял его за призрак, порожденный его испуганным воображением, но недолго пребывал в страхе и ясно разглядел, что это был Томас, который, бросившись на шканцы, завладел рулевым колесом и отдал приказ матросам с такою властностью, как будто был командиром судна. Шкипер увидел в нем ангела, посланного ему на помощь, а команда, быстро распознав в нем, несмотря на его ливрею, искушенного моряка, исполняла его приказания с таким проворством, что в короткий срок замешательство рассеялось и было сделано все необходимое для того, чтобы благополучно выдержать шторм.
Наш молодой джентльмен тотчас угадал причину появления Тома на борту и, когда суматоха немного улеглась, поднялся наверх и попросил его не щадить сил ради спасения судна, обещая принять его снова на службу, с которой он никогда не будет уволен иначе, как по собственному желанию. Это заявление возымело удивительное действие на Пайпса, который, не давая никакого ответа, передал штурвал шкиперу, сказав:
- Эй вы, старая провиантская шлюпка, берите рулевое колесо, так держать, парень, так держать!
И заметался по кораблю, обрасопливая паруса, и управлялся со снастями с такой быстротою и ловкостью, что все на палубе были поражены его сноровкой.
Мистер Джолтер отнюдь не оставался равнодушным к необычайному крену судна, завыванию ветра и шуму, раздававшемуся над его головой; в пугливом ожидании он смотрел на дверь каюты, надеясь увидеть кого-нибудь, кто бы мог рассказать о погоде и о том, что происходит на палубе; но никто не появлялся, а он был слишком хорошо знаком с наклонностями своего желудка, чтобы хоть в какой-то мере изменить позу. Он долго лежал в мучительном напряжении, как вдруг юнга, ввалившись в его каюту, упал с таким шумом, что ему почудилось, будто мачту унесло за борт, и, усевшись в постели, он с нескрываемым ужасом спросил, какова причина этого смятения. Юнга, оглушенный падением, отвечал трагическим голосом:
- Я пришел закрыть глухие иллюминаторы.
Услышав слова «глухие иллюминаторы», смысла коих он не понял, бедный гувернер в отчаянии задрожал. Память изменила ему, он опустился на колени в постели и, устремив глаза в книгу, которую держал в руке, начал изрекать вслух с великим жаром:
- Период полного колебания по циклоиде относятся ко времени, в течение которого падающее тело пройдет по оси циклоиды DV, как длина окружности к ее диаметру.
По всей вероятности, он продолжал бы доказывать эту теорему, не начнись у него такого приступа тошноты, что он принужден был бросить книгу и уступить своему недомоганию; поэтому он растянулся во всю длину и, взывая к небесам, стал готовиться к смертному часу, как вдруг шум наверху замер; а так как он не мог постигнуть причину этого зловещего молчания, ему почудилось, что либо все люди смыты за борт, либо, отчаявшись спастись, они перестали бороться с бурей. В то время как он терзался мучительной неизвестностью, которую, впрочем, озаряли слабые лучи надежды, в каюту вошел шкипер; тогда он спросил голосом, ослабевшим от страха, что происходит напалубе, и шкипер, поднеся ко рту большую бутылку бренди, глухо ответил:
- Теперь все кончено, сударь.
Тут мистер Джолтер, почитая себя погибшим, в ужасе завопил:
- Господи, помилуй нас! Христос, помилуй нас!
И повторял эту молитву как бы машинально, пока шкипер не вывел его из заблуждения, пояснив смысл своего замечания и объявив, что шторм прекратился.
Такой неожиданный переход от страха к радости вызвал у мистера Джолтера чрезвычайное волнение, как душевное, так и телесное, и прошло не меньше четверти часа, прежде чем он вновь обрел власть над своими органами. К тому времени погода прояснилась, ветер снова стал попутным, и на расстоянии пяти лиг показалось Кале; поэтому лица всех просветлели от радостного ожидания, и Перигрин, рискнув спуститься в каюту, утешил своего гувернера сообщением о счастливом завершении дел.
Возликовав при мысли о скорой высадке, Джолтер начал воспевать хвалу тем краям, куда они направлялись. Он заявил, что Франция - страна учтивости и гостеприимства, каковыми отличается поведение людей всех чинов и рангов, от пэра до крестьянина, что джентльмен и иностранец не только не страдает от оскорблений и надувательства, как в Англии, но к нему относятся с величайшим почтением, чистосердечием и уважением; что поля там плодородны, климат приятный и здоровый, фермеры богаты и трудолюбивы, а все подданные - счастливейшие из смертных. Он мог бы долго распространяться на свою излюбленную тему, если бы его воспитанник не вынужден был выбежать на палубу, в результате предостережения, сделанного ему его желудком.
Шкипер, видя его состояние, очень добросовестно напомнил ему о холодной ветчине и птице, равно как о корзине с вином, которую он приказал доставить на борт, и спросил, не пора ли накрывать на стол. Он не мог выбрать более благоприятный момент для того, чтобы доказать свою незаинтересованность. Перигрин скорчил кислую гримасу при упоминании о еде, умоляя его ради Христа не говорить больше об этом предмете. Тогда он спустился в каюту и задал тот же вопрос мистеру Джолтеру, который, как было ему известно, питал не меньшее отвращение к его предложению, и, встретив у него такой же прием, отправился в кубрик и повторил свой учтивый совет камердинеру и лакею, которые лежали, страдая от двустороннего извержения, и отвечали на его любезность неистовыми проклятиями. Потерпев, таким образом, неудачу и вопреки своим добрым намерениям, он приказал юнге спрятать провизию в один из ящиков, согласно обычаям судна.
Мистер Джолтер поднялся на палубу и, с невыразимым удовольствием вдыхая французский воздух, спросил лодочников (дружески называя их mes enfants[12]), сколько они возьмут за то, чтобы доставить его с воспитанником и поклажей на пристань. Но как же он был поражен, когда эти учтивые, чистосердечные, разумные лодочники потребовали за такую услугу луидор! Перигрин с саркастической усмешкой заявил, что начинает понимать справедливость его панегирика французам, а огорченный гувернер ничего не мог сказать в свое оправдание кроме того, что их развратило общение с жителями Дувра. Однако его воспитанник был столь возмущен их вымогательством, что наотрез отказался их нанять, даже когда они сбавили цену наполовину, и поклялся, что предпочтет скорее остаться на борту до той поры, пока пакетбот не сможет войти в гавань, чем поощрять такую наглость.
Шкипер, который, по всей верроятности, питал какую-то симпатию к лодочникам, тщетно доказывал, что не может лечь в дрейф или стать на якорь у берега с подветренной стороны; наш герой, посоветовавшись с Пайпсом, отвечал, что нанял его судно для переезда в Кале и не угодно ли ему исполнить взятое обязательство.
Шкипер, весьма расстроенный этим повелительным ответом, который отнюдь не доставил удовольствия мистеру Джолтеру, отослал лодку, несмотря на просьбы и уступки лодочников. Подойдя немного ближе к берегу, они стали на якорь и ждали, пока прилив не помог им пройти отмель. Тогда они вошли в гавань, и наш джентльмен со своими спутниками и поклажей был доставлен на пристань матросами, которых щедро вознаградил за труды.
Его немедленно обступило великое множество носильщиков, которые, подобно голодным волкам, завладели его багажом и начали расхватывать отдельные вещи, не дожидаясь его распоряжений. Взбешенный этой дерзкой назойливостью, он приказал им остановиться, присовокупив немало проклятий и ругательств, какие подсказывало ему раздражение; и, видя, что один из них как будто не обращает никакого внимания на его слова и удаляется со своей ношей, он выхватил дубинку из рук своего лакея и, мгновенно догнав парня, поверг его на землю одним ударом. В ту же секунду он был окружен толпой этих canailles[13] что неприятель вынужден был отступить с явными следами поражения, грозя посвятить в их ссору коменданта. Джолтер, который знал пределы власти французского губернатора и боялся его, начал дрожать от страха, слыша их несмолкающие угрозы; но они не посмели обратиться к этому судье, который, при беспристрастном изложении дела, сурово наказал бы их за жадность и наглость. Перигрин, без дальнейших неприятностей, прибег к помощи своих спутников, которые взвалили на плечи его поклажу и последовали за ним к воротам, где их задержали часовые, покуда не будут зарегистрированы их имена.
Мистер Джолтер, уже подвергавшийся ранее этому допросу, решил использовать свой опыт и хитро назвал своего воспитанника молодым английским лордом. Как только это заявление, подкрепленное видом его экипировки, дошло до сведения офицера, тот вызвал стражу и приказал своим солдатам взять на караул, покуда его лордство прошествовал торжественно к Lion d'Argent[14], где он снял помещение на ночь, рассчитывая на следующее утро выехать в почтовой карете в Париж.
Гувернер чрезвычайно гордился этим образчиком учтивости и уважения, коим их почтили, и вернулся к своей излюбленной теме, восхваляя методы управления французского правительства, - управления, которое обеспечивает поддержание порядка и защиту населения лучше, чем какой бы то ни было другой государственный строй. Что касается их вежливого внимания к иностранцам, то никаких доказательств не требовалось после оказанной им любезности и потворства губернатора, когда Перигрин прибег к своим собственным слугам для доставки вещей в гостиницу, нарушив привилегии местных жителей.
В то время как он с величайшим самодовольством распространялся об этом предмете, камердинер, войдя в комнату, прервал его рацею, сообщив своему хозяину, что их сундуки и чемоданы должны быть доставлены в таможню для того, чтобы их обыскали и запечатали свинцовой пломбой, которая должна оставаться неприкосновенной вплоть до прибытия в Париж.
назначают свою цену, он наотрез отказался подчиниться их требованиям. Мало того, он угостил одного из самых крикливых пинком и заявил им, что если их таможенные чиновники хотят осматривать его багаж, они могут прийти для этой цели в гостиницу. Камердинер был смущен столь дерзким поведением своего господина, которое, - как заметил, пожимая плечами, лакей, - было bien a l'anglaise[15], тогда как гувернер счел его оскорблением, нанесенным целому народу, и убеждал своего воспитанника подчиниться обычаю страны. Но высокомерный от природы нрав Перигрина воспрепятствовал ему прислушаться к благоразумному совету Джолтера, и не прошло и получаса, как они заметили шеренгу мушкетеров, приближавшуюся к воротам. При виде этого отряда воспитатель задрожал, камердинер побледнел, а лакей перекрестился; но наш герой, не проявляя никаких чувств, кроме негодования, встретил их у порога и с гневным видом спросил, что им нужно. Капрал, командовавший шеренгой, отвечал с большим спокойствием, что получил приказ доставить его багаж на таможню, и, увидев сундуки у входа, разместил своих людей между ними и их владельцем, в то время как следовавшие за ним носильщики взяли их и, не встречая сопротивления, направились к таможне.
Пикль был не настолько сумасброден, чтобы оспаривать силу этого распоряжения, но с целью досадить и выразить презрение тем, кто его принес, он громко обратился к своему камердинеру, приказав ему по-французски следовать за багажом и позаботиться о том, чтобы белье его и вещи не были украдены осмотрщиками. Капрал, обиженный этим сатирическим замечанием, бросил гневный взгляд на виновника, словно пекся о славе своей нации, и сказал ему, что узнает в нем чужестранца во Франции, так как иначе он избавил бы себя от труда принимать столь ненужные меры предосторожности.
Примечания
12
Дети мои ().
13
Негодяй, каналья! (франц.).
14
франц.).
15
франц.).