| Автор: | Смоллетт Т. Д. |
| Категория: | Роман |
Глава LXXI
Перигрин укрощает знаменитого Гектора и встречает странного человека в доме одной леди
Среди тех, кто неизменно проводил сезон в Бате, был один человек, который, после нищенского существования, скопил благодаря своему усердию и мастерской игре в карты около пятнадцати тысяч фунтов и, несмотря на дурную свою репутацию, снискал такое расположение так называемого лучшего общества, что принимал самое близкое участие почти во всех увеселениях, устраиваемых его представителями. Был он гигантского роста и имел весьма свирепую физиономию; грубый от природы, он стал после всех своих похождений и успехов нестерпимо наглым и тщеславным. Благодаря зверскому своему лицу и смелому поведению он приобрел репутацию неустрашимого храбреца, каковую укрепил многими подвигами, усмирив самых высокомерных героев своего братства; и теперь он царил в Бате, словно Гектор, пользуясь неоспоримым авторитетом.
С этим баловнем фортуны начал Перигрин играть однажды вечером в карты и с таким успехом, что не мог не уведомить друга о своей удаче. Годфри, выслушав описание несчастливого игрока, тотчас признал в нем человека, которого знавал в Танбридже, и, заявив Пиклю, что это шулер чистейшей воды, посоветовал ему воздержаться от дальнейшего общения с таким опасным партнером, который, по его утверждению, позволил Пиклю выиграть небольшую сумму с той целью, чтобы Пикль в следующий раз проиграл сумму значительно большую.
Наш молодой джентльмен оценил этот совет; хотя он и предоставил игроку возможность возместить потерю, когда тот на следующий день потребовал реванша, однако наотрез отказался продолжать игру после того, как партнер отыгрался. Последний, почитая его за вспыльчивого, легкомысленного юношу, попытался воспламенить его гордость, с целью продолжить игру, отозвавшись об его мастерстве презрительно и с пренебрежением, и, наряду с другимисаркастическими замечаниями, посоветовал ему вернуться в школу и не притязать на соревнование с мастерами игры. Наш герой, взбешенный его высокомерием, отвечал с большим жаром, что почитает себя достойным играть с людьми чести, которые играют без обмана, и выразил надежду, что всегда будет считать позорным делом изучать и применять трюки профессионального игрока.
- Кровь и гром! Вы имеете в виду меня, сэр? - крикнул сей артист, придав своей физиономии самое грозное выражение. - Проклятье! Я перережу горло любому негодяю, который дерзнет предположить, что я играю менее честно, чем любой дворянин в королевстве. И я требую, чтобы вы объяснились, сэр, иначе - клянусь преисподней! - я буду настаивать на другом удовлетворении!
Перигрин (чья кровь к тому времени закипела) отвечал, не колеблясь:
- Ну, что ж! Я не считаю ваше требование неразумным, объяснюсь с полной откровенностью и скажу вам, что, опираясь на бесспорный авторитет, я считаю вас бесстыжим мерзавцем и плутом.
Гектор был столь удивлен и ошеломлен этим недвусмысленным заявлением, которое, по его мнению, никто не посмел бы сделать в его присутствии, что в течение нескольких минут не мог опомниться и, наконец, шепотом бросил нашему герою вызов на дуэль, каковой и был принят.
Когда они явились утром на место поединка, игрок, скривив физиономию в устрашающую гримасу, выступил вперед со шпагой чудовищной длины и, став в позицию, грозно крикнул:
- Обнажите шпагу, черт бы вас побрал, обнажите шпагу! Сейчас я отправлю вас к праотцам!
Юноша не замедлил исполнить его желание; оружие было мгновенно выхвачено из ножен, и он бросился в атаку с таким пылом и так искусно, что противник, с великим трудом парировав первый удар, отступил на несколько шагов и открыл переговоры, стараясь внушить юноше, что тот поступает крайне опрометчиво и безрассудно, принуждая человека, пользующегося такой репутацией, как он, покарать нашего героя за дерзость; но, чувствуя сострадание к молодости Перигрина, он готов его пощадить, если Перигрин отдаст свою шпагу и обещает публично просить прощения за нанесенную обиду. Пикль был до такой степени возмущен этой беспримерной наглостью, что, не удостаивая дать ответ, швырнул шляпу в лицо противнику и возобновил атаку с такою неустрашимостью и проворством, что игрок, видя неминуемую опасность, обратился в бегство и с невероятной быстротой помчался по направлению к дому, преследуемый по пятам Перигрином, который, вложив шпагу в ножны, осыпал его на бегу камнями и заставил его в тот же день бежать из Бата, где он так долго пользовался неограниченной властью.
Благодаря этому подвигу, вызвавшему изумление всего общества, которое до сей поры считало беглеца героическим смельчаком, у нашего искателя приключений создалась репутация человека, выдающегося во всех отношениях, хотя он своим поступком доставил неудовольствие многим светским щеголям, которые ранее состояли в тесной дружбе с изгнанным игроком и были раздосадованы его унижением, словно это несчастье постигло человека достойного. Впрочем, этих великодушных покровителей было очень немного сравнительно с теми, кто остался доволен исходом дуэли, ибо за время пребывания в Бате они были либо оскорблены, либо обмануты задирой. К тому же этот пример доблести нашего героя не был неприятен батским леди, из коих не многие могли теперь устоять перед столькими талантами. В самом деле, и он и его друг Годфри не встретили бы затруднений в выборе очаровательной спутницы жизни; но сердце Гантлита было уже отдано Софи, а Пикль, занятый своею любовью к Эмилии, более сильной, чем он сам предполагал, отличался таким непомерным честолюбием, что его не удовлетворила бы победа над любой из женщин, встреченных им в Бате.
Поэтому он делал визиты без разбора, преследуя одну лишь цель - позабавиться; и хотя гордости его льстили авансы прекрасного пола, им плененного, он и не помышлял о том, чтобы преступить границы простой галантности, и заботливо избегал интимных объяснений. Но наибольшее удовольствие доставили ему сведения о скрытых подробностях частной жизни окружающих лиц, полученные им от одного замечательного человека, с которым он познакомился следующим образом.
смех старого дурака. Сей petit-maitre, гордясь поручением, подошел к старику, у которого физиономия была весьма своеобразная и значительная, и, приветствовав его изысканными поклонами, обратился к нему с такими словами:
- К вашим услугам, старый мерзавец! Надеюсь, я буду иметь честь видеть вас повешенным. Ей-богу, ваши заплывшие глаза, впалые щеки и беззубый рот производят отвратительное впечатление. Как, вы делаете глазки леди, старый вы распутник? Да, да, мы замечаем ваше подмигивание, но, черт возьми, вы должны удовольствоваться судомойкой! Вижу, что вам хочется сесть. Ваши слабые ноги дрожат под непосильным грузом. Но придется вам вооружиться терпением, старый козел! Будь я проклят, если не хочу еще немного поиздеваться над вами!
Гостей так позабавила эта речь, произнесенная с гримасами и жестами, что они разразились громким смехом, притворяясь, будто он вызван обезьяной, сидевшей на цепочке в комнате; когда же хохот замер, остроумец возобновил атаку:
- Кажется, у вас хватило глупости подумать, что этот смех относился к обезьяне. Да, она здесь, и советую вам обратить на нее внимание: черт побери, она вам родня! Но смеялись-то над вами, и вы должны возблагодарить небо за то, что оно сделало вас таким забавным.
В то время как он произносил эти остроумные фразы, старый джентльмен отвешивал поклоны то ему, то обезьяне, которая как будто ухмылялась и тараторила, словно передразнивая щеголя; а затем с лукавым и торжественным видом он проговорил:
С этими словами он сел и с удовольствием наблюдал, как смех обратился против зачинщика, который был смущен и пристыжен и через несколько минут покинул комнату, пробормотав при этом:
- Будь я проклят, старик начинает грубить!
В то время как Перигрин молча дивился этой необычайной сцене, хозяйка дома, заметив его изумление, объяснила ему, что дряхлый посетитель страдает полной глухотой, что зовут его Кэдуоледер Крэбтри, нрав у него крайне мизантропический, а в обществе его принимают лишь потому, что он способствует увеселению своими саркастическими замечаниями и забавными промахами, которые совершает вследствие своего недуга. И нашему герою недолго пришлось ждать того, чтобы этот странный субъект обнаружил свой нрав. Каждая его фраза была насыщена желчью; и сатирический его характер сказался не в общих рассуждениях, но в различных замечаниях, свидетельствовавших о весьма эксцентрическом и своеобразном уме.
в результате угостил собравшихся сообщением о тайной экспедиции, которую деятельно подготовляют французы, и заверил их, что слыхал об этом от самого министра, коему эти сведения были переданы одним из его заграничных агентов. Подробно описывая вооруженные силы, он заявил, что у французов стоят наготове в Бресте двадцать линейных кораблей, снабженных командой и провиантом, которые должны отплыть в Тулон, где к ним присоединится еще столько же кораблей, после чего они приступят к выполнению плана, который, по его словам, не подлежит разглашению,
и располагая определенным образом пальцы, - спросила его, не слыхал ли он за последнее время какой-нибудь из ряда вон выходящей новости. Кэдуоледер с обычной своей учтивостью отвечал, что, по-видимому, она принимает его за придворного или за шпиона, ибо вечно досаждает ему этим вопросом. Затем он стал разглагольствовать о дурацком любопытстве рода человеческого, которое, по его словам, проистекает либо из праздности, либо от отсутствия мыслей, и повторил чуть ли ни слово в слово сообщение офицера; это сообщение он назвал необоснованным и нелепым слухом, пущенным каким-то невежественным фатом, который вздумал поважничать и заслужил доверие лишь тех, кто понятия не имеет о политике и военных силах французского народа.
В подтверждение своих слов он попытался доказать, сколь невозможно было бы для французов снарядить хотя бы треть такого флота в столь краткий срок после потерь, понесенных ими на войне, и подкрепил свои доводы заявлением, что гавани Бреста и Тулона, насколько ему известно, не могут в настоящее время выслать эскадру из восьми линейных кораблей.
Член парламента, который был вовсе незнаком с этим мизантропом, услыхав, с каким презрением относятся к его словам, почувствовал смущение и досаду и, повысив голос, начал с великим жаром и волнением защищать свою правоту, присовокупляя к своим доводам красноречивые обвинения, направленные против наглости и грубости предполагаемого противника, который сидел с невыносимо хладнокровным видом, пока терпение офицера не истощилось окончательно. И тогда, к крайнему своему раздражению, он узнал о полной глухоте своего противника, который, по всей вероятности, не услышит и трубы страшного суда, если предварительно не будет исцелен его орган слуха.