| Автор: | Смоллетт Т. Д. |
| Категория: | Роман |
ПРИКЛЮЧЕНИЯ РОДРИКА РЭНДОМА
Глава XLIX
Я получаю вызов на поединок. - Последствия сего. - Когда ссора улажена, меня берут под арест благодаря любви и заботливости Стрэпа. - Ознакомившись с делом, меня незамедлительно освобождают. - Поведение мистера Орегена и двух его друзей. - Я посещаю Мелинду, которой рассказываю о дуэли. - Предлагаю ей вступить в брак. - Она отсылает меня к матери, у коей я торжественно прошу руки ее дочери. - Поведение старой леди. - Мне отказывают. - Оскорблен их пренебрежением
На следующий день, когда я собирался выйти из дому, Стрэп принес мне письмо: «Мистеру Рэндому, эсквайру», открыв которое, я нашел, что оно заключает вызов на поединок в таких необычных выражениях:
«Сэр,Поскольку мне известно о вашем ухаживании за мисс Мелиндой Гузтрэп, знайте, что она обещала выйти за меня замуж и я жду вас сейчас позади Монтэгю-хауз с парой добрых пистолетов в руке; если вы придете на место встречи, я заставлю ваш язык признать (после того как вышибу из вас дух), что вы не столь достойны ее, сколь
ваш покорный и проч.Рурк Ореген».
Я догадался по стилю и по подписи на этой записке, что мой соперник чистый ирландец и содержание ее немало меня встревожило, в особенности та часть, где он заявляет о своем праве на мою даму, - обстоятельство, которое никак нельзя было примирить с ее здравым смыслом и рассудительностью. Однако не время было уклоняться от вызова, так как успех моих ухаживаний мог в большой мере зависеть от моего поведения в этом случае.
Потому я тотчас же зарядил мои пистолеты и отправился в наемной карете к месту встречи, где нашел высокого костлявого человека с грубым лицом и черной кустистой бородой, разгуливающим в одиночестве, одетым в поношенный плащ, на который спускалась косица из его собственных волос, вложенная в кожаный кошелек, а на голове красовалась засаленная шляпа, отделанная поблекшим point d'Espagne.
Завидев меня, он немедленно вытащил из-за пазухи пистолет, показал его мне и щелкнул курком без каких бы то ни было вступлений. Встревоженный таким грубым салютом, я стал в позицию и, прежде чем он приготовил свой второй пистолет, разрядил в него один из моих, но не причинил ему никакого вреда. Тут он спустил курок второго пистолета, последовала вспышка, но выстрела не было; он крикнул с каденцой, присущей уроженцам Типерари: «Валяй, милый!» - и начал неторопливо вгонять свой кремень.
Я решил воспользоваться случаем, предоставленным мне фортуной, и шагнуть вперед, приберегая выстрел, дабы потребовать у него на выбор: жизнь или смерть! Но храбрый ирландец отказался сдаться и злобно запротестовал против того, что я покинул свою позицию, прежде чем он даст ответный выстрел; он сказал, что я должен вернуться на свое место и тем самым уравнять наши шансы. Я постарался его убедить в том, что уже предоставил ему лишний шанс и от меня всецело зависит помешать ему воспользоваться третьим шансом. А теперь, когда мне повезло, я требую, чтобы он вступил в переговоры, и хочу знать, на каком основании он вызвал меня на поединок, если я не оскорблял его и никогда раньше не видел. Он заявил, что он джентльмен с состоянием, но истратил все, что имел, и, прослышав, будто Мелинда получила десять тысяч фунтов, задумал прибрать к рукам эти деньги, сочетавшись с ней браком, и порешил достойным способом перерезать горло каждому, кто встанет между ним и его надеждами.
Я пожелал узнать основательность сих надежд; теперь, когда я увидел его, я все больше удивлялся тому, как могло быть дано ему обещание, и потребовал, чтобы он объяснил эту тайну. Он заявил, что целиком возлагает упования на свое происхождение и личные качества, что частенько писал Мелинде, объявляя о своих притязаниях, но она ни разу не удостоила его ответом и даже не позволяла ему показываться ей на глаза; тут он прибавил, что обещание, о котором он упоминал в письме, было дано ему его другом мистером Гахегеном, заверившим его, будто ни одна женщина не сможет устоять перед мужчиной с его наружностью.
Я не мог удержаться от смеха, убедившись в простоватости моего соперника, которому, по-видимому, не понравилась моя веселость, и он стал весьма серьезен; но я постарался его успокоить, заверив честным словом, что отнюдь не намерен мешать его ухаживанию за известной нам леди и готов представить его ей в самом благожелательном свете, не погрешая против истины, но он не должен будет удивляться, если она останется слепа к его достоинствам, ибо нет ничего на свете капризней женского ума и любовь этого пола редко можно купить только одними добродетелями.
Дабы моя декларация возымела больший эффект, я сделал замечание касательно его небрежного костюма и, выразив скорбь о том, что джентльмен дошел до такой нужды, сунул ему в руку две гинеи, при виде которых он отшвырнул свои пистолеты, заключил меня в объятия и вскричал:
- Клянусь Иисусом, вы лучший мой друг из всех, кого я встретил за семь долгих лет!
Причинив мне немалые страдания своими объятиями, он отпустил меня и, воздев руки, выразил пожелание быть сожженным дьяволом, если он когда-нибудь причинит мне беспокойство из-за женского пола.
Когда ссора завершилась столь дружеским образом, я попросил его дать мне взглянуть на его пистолеты; они были так загрязнены и ветхи, что, к его счастью, не выстрелили, ибо один из них при выстреле всенепременно разорвало бы и его хозяин лишился бы руки; но живое понятие о нраве этого человека я получил, убедившись, что один из пистолетов был заряжен, но без затравки, а во втором была затравка, но не было заряда.
Покуда мы шли домой, я выразил желание узнать прошлое моего нового приятеля, и он мне сообщил, что служил в германской армии волонтером во время войны с турками; за свои заслуги при осаде Белграда{78} он был награжден чином прапорщика, а затем возведен в лейтенанты, но у него произошло столкновение с капитаном, который вызвал его на дуэль и был им убит, после чего ему пришлось бежать. В Англии он в течение нескольких лет домогался у своих друзей назначения в английскую армию; но в этом он не преуспел и, по совету мистера Гахегена, обратил свои помыслы к женитьбе, намереваясь выгодным браком устроить свою фортуну, вследствие чего направил свои искательства на Мелинду; узнав от ее лакея-ирландца, что я являюсь главным фаворитом, он вызвал меня в надежде, что моя смерть устранит важнейшую помеху его чаяниям; теперь же он убедился в моем великодушии и клянется пресвятой девой, что больше не думает о Мелинде, хотя бы на свете не осталось никакой другой женщины. В доказательство своей правдивости, в которой я не сомневался, он вытащил из старой железной табакерки документ о своем чине в армии имперцев и вызов капитана, хранимый им, как свидетельство о его прошлых заслугах. Я столь был убежден в честности и храбрости бедняги, что решил походатайствовать за него у моих знакомых, которые замолвили бы за него словечко перед теми, кто мог бы о нем позаботиться; вместе с этим я решилдать ему кое-какую одежду, которая приукрасила бы его и помогла бы ему хлопотать о своих делах самолично.
Мы шли, обходительно друг с другом беседуя, и вдруг увидели шеренгу мушкетеров во главе со Стрэпом, который, как только мы приблизились, закричал с безумным видом:
Тотчас же нас окружили, и я был арестован капралом, командовавшим солдатами, тогда как Ореген вырвался и побежал по направлению к Тоттенхем-корт-род с такой быстротой, что скрылся из виду в один момент. Когда у меня отобрали оружие и взяли под стражу, Стрэп немного успокоился и попросил простить ему вольное со мной обращение, что я, без сомнения, должен сделать, ибо оно проистекает из его любви. Затем он сказал, что, заподозрив в письме (которое, кстати сказать, было доставлено самим автором) что-то неладное, он увидел в замочную скважину, как я заряжаю пистолеты, и помчался в Уайтхолл, где упросил дежурного офицера дать ему отряд солдат, чтобы арестовать меня, но, прежде чем он вернулся назад, я успел уехать в карете; расспросив, куда я направился, и узнав, что дуэли обычно происходили позади Монтэгю-хауз, он повел туда солдат и вот теперь встретил меня, благодарение богу, целым и невредимым.
Я заявил ему, что на этот раз прощаю ему заботливое вмешательство, но предупредил в весьма суровых выражениях о том, чтобы в будущем он не смел делать меня мишенью сплетен; затем, обратившись к капралу, поблагодарил его за труды и дал ему крону на выпивку для него и его солдат, заверив, что поединок закончился задолго до того, как он появился, а также, что все уладилось, о чем он может судить по отношениям между мной и моим противником; подтверждение сего он может найти, если осмотрит один из моих пистолетов, который уже разряжен. Но этот любезный капрал, не затрудняя больше ни себя, ни меня, принял мой дар с тысячью поклонов, выражающих признательность, и, возвратив мне пистолеты, немедленно меня освободил.
Не отошел он и на сотню ярдов, как мой приятель Ореген появился с целью меня спасти в сопровождении двух оборванцев, которых он захватил для сего поблизости от церкви Сен-Джайлс. Один из них был вооружен мушкетом, у коего не было замка, другой - заржавленным палашом, а костюмы их невозможно было описать.
Увидев, что я уже освобожден, он принес извинение за свое внезапное бегство и познакомил меня с двумя своими сотоварищами - сперва с советником Фиц-Клеббером, погруженным в составление истории королей Мюнстера{79} по ирландским манускриптам, а затем со своим другом мистером Гахегеном, глубоким философом и политиком, изобретателем многих превосходных планов, долженствующих послужить на благо своей родины.
Но, невидимому, эти ученые мужи имели весьма скудное вознаграждение за свои полезные труды, так как на обоих приходилась одна рубашка и пара штанов. Я поблагодарил их вежливо за готовность мне помочь, выразил в свою очередь желание быть им полезным, пожелал им доброго утра и повел Орегена к себе домой, где дал ему из моего гардероба пристойную одежду, которая так его восхитила, что он поклялся в своей вечной благодарности и дружбе и по моей просьбе рассказал обо всех своих жизненных перипетиях.
Днем я навестил Мелинду, встретившую меня весьма благосклонно, и она от души посмеялась, слушая о моем столкновении с ирландцем, о чаяниях которого знала из дюжины находившихся у нее писем, повествовавших о его любви, которые она передала мне для прочтения. Мы повеселились на счет этого бедняги поклонника, и тут я улучил время, когда мать ее вышла из комнаты, и объяснился ей в своей любви, о которой поведал со всем пылом и красноречием, на какое только был способен.
меня ответа, вошли новые посетители. После чая, как обычно, сели за карты, и мне повезло, так как я имел партнером Мелинду, благодаря чему не только ничего не проиграл, но выиграл пять гиней чистоганом.
Скоро я перезнакомился с большим количеством светских людей и проводил время в увеселениях, как повелевала столичная мода, - посещал театральные представления, оперу, маскарады, вечера с танцами, ассамблеи и театр марионеток, большей частью вместе с Мелиндой, за которой я ухаживал со всей той пылкостью и ловкостью, на какие только моя цель могла меня вдохновить. Я не жалел ни себя, ни кошелька, чтобы удовлетворить ее тщеславие и гордость; мои соперники были устрашены, и я затмил их, но все же я начинал опасаться, что у милого создания нет сердца, которое она могла бы потерять.
В конце концов, убедившись, что я не могу больше столь расточительно тратить деньги на сию любовь, я решил выяснить все разом.
Однажды вечером, когда мы были вдвоем, я пожаловался на ее безразличие, описал муки, причиняемые неизвестностью изнывающей от любви душе, и столь настойчиво понуждал ее высказать суждение касательно нашего брака, что, невзирая на свое умение, она не смогла увильнуть, но вынуждена была пойти на eclaircissement[78]. С беззаботным видом она сказала мне, что ничего против меня не имеет, и если я смогу удовлетворить ее мать в других отношениях, то не возражает против брака; без помощи и совета своей родительницы в столь важном деле она порешила ничего не предпринимать.
Однако прежде чем почесть мои планы безнадежными, чтобы засим от них отступиться, я посетил ее мать и по всей форме попросил руки ее дочери.
Славная леди, женщина почтенная, держала себя с большим достоинством и крайне вежливо поблагодарила меня за честь, оказываемую ее семье, и сказала, что не сомневается в моих способностях осчастливить женщину, но ее, как мать, пекущуюся о благополучии своего ребенка, занимает вопрос о том, есть ли у меня состояние и какое назначение я предполагал ему дать. На этот вопрос, который привел бы меня в полное смущение, ежели бы я его не ждал, я ответил, не колеблясь, что, несмотря на мои скудные средства, будучи джентльменом по рождению и воспитанию, я смог бы содержать ее дочь, как леди, и закрепить навсегда ее приданое за ней и ее наследниками.
Этой осторожной матроне мое предложение не пришлось по вкусу, и она холодно заметила, что нет никакой нужды закреплять за ее дочерью то, что и без того ей уже принадлежит, однако, если это мне угодно, ее поверенный вступит в переговоры с моим, а я окажу ей милость, если сейчас познакомлю ее с росписью своих доходов.
Несмотря на крайнее огорчение, испытываемое мной, я чуть не расхохотался ей в лицо при упоминании о росписи моих доходов, что являлось жестокой сатирой на мой образ жизни. Я откровенно сознался в отсутствии у меня поместья и сказал, что не могу точно указать суммы, коей располагаю, пока не приведу в порядок свои дела, которые в настоящее время немного запутаны, но что очень скоро я сумею удовлетворить ее желание.
Вскоре я откланялся и вернулся к себе в крайне меланхолическом расположении духа, убедившись, что с этой стороны мне нечего ждать. В этом убеждении я укрепился на следующий день, когда пришел дать более подробные объяснения старой леди, и лакей мне сказал, будто обеих леди нет дома, хотя я видел Мелинду, пока шел к дому, за шторой в просвет окна гостиной. Рассерженный таким афронтом, я покинул дом, не сказав ни слова, и, проходя мимо окна, поклонился мисс Мелинде, которая все еще оставалась в прежней позиции, полагая, будто она тщательно скрыта от меня.
постоянной помехой, пока я ухаживал за Мелиндой, и, весьма возможно, способствовало провалу моего плана, ибо обуздывало мои восторги и осуждало мои домогательства.
Пришла пора сообщить моему другу о том, что произошло со мной, и я исполнил сей долг с преувеличенным жаром, поклявшись, что больше я не буду его ломовой лошадью и желаю, чтобы он взял ведение своих дел в свои руки. Эта хитрость увенчалась желанным эффектом, так как, вместо того чтобы брюзжать по поводу моего дурного поведения, Стрэп испугался моего притворного гнева и стал просить меня, во имя господа бога, успокоиться, заметив при этом, что хотя мы и понесли большой ущерб, но его можно будет возместить, потому что фортуна если сегодня и хмурится, то завтра может улыбнуться.
Я сделал вид, будто покоряюсь его желанию, восхвалил его хладнокровие и пообещал, что невзгоды послужат мне уроком. В свою очередь он притворился, что доволен моим поведением, и заклинал меня следовать велениям собственного рассудка. Но, несмотря на все его уловки, я заметил, что он был опечален и его лицо с этого дня сильно вытянулось.
Комментарии
78
…при осаде Белграда… - Речь идет об осаде Белграда турками в войне 1739 г. против Австрии; по Белградскому мирному договору столица Сербии снова перешла под власть Оттоманской империи.
79
кельтских племен, именовавшийся «королем».
Примечания
78
Объяснение, разъяснение (франц.).