Рассуждение о любовной страсти

Б. Паскаль

РАССУЖДЕНИЕ О ЛЮБОВНОЙ СТРАСТИ

Человек создан, чтобы мыслить. Он мыслит непрестанно, мыслит каждую минуту. Однако чистые мысли, которые сделали бы его счастливым, будь он в состоянии все время удерживать их в голове, утомляют и обессиливают его. Он не приспособлен к однообразной жизни, ему нужны движение и действие. Иными словами, надо, чтобы его покой время от времени был нарушаем волнением страстей. В сердце у себя он находит их источники - бурные и глубокие.

Две главные человеческие страсти, заключающие в себе множество других страстей, - любовь и честолюбие. При всем их различии многие усматривают между ними какую-то связь. В действительности же они, наоборот, ослабляют друг друга, если не сказать - подавляют.

Какой бы широтой ума мы ни отличались, мы способны испытывать только одну сильную страсть. Поэтому когда мы движимы и любовью, и честолюбием, каждая из этих страстей достигает лишь половины той силы, какой она достигла бы, если бы ей не препятствовала другая.

Ни зарождение, ни угасание этих двух страстей не зависят от возраста. Они пробуждаются в человеке с первых лет жизни и часто не покидают его до могилы. Но все же, поскольку они требуют огня, люди больше расположены к ним в молодости, и оттого создается впечатление, будто страсти с годами ослабевают, хотя бывает это очень редко.

Человеческая жизнь плачевно коротка. Счет ей ведется с момента появления младенца на свет. Что до меня, то я вел бы ей счет со времени рождения разума - с той поры, когда мы начинаем руководиться разумом, что обыкновенно бывает не ранее двадцати лет. До этого возраста мы дети, а дитя еще не человек.

Как счастлива та жизнь, в которой сначала властвует любовь, а под конец - честолюбие! Если бы мне было дано выбирать, я не пожелал бы себе иной. Пока в нас есть огонь, мы внушаем любовь, но рано или поздно огонь угасает - какой простор открывается тогда честолюбию! Бурная жизнь заманчива для недюжинных умов, посредственности не находят в ней отрады: во всех своих поступках они подобны машинам. Вот почему тот, кем в начале жизни владеет любовь, а на склоне лет - честолюбие, обретает наивысшее счастье, какое только доступно человеку.

Чем больше людям отпущено ума, тем сильнее их страсти. Ведь страсти - это чувства и мысли, всецело принадлежащие уму, хотя их внешней причиной служит тело; значит, в них нет ничего, что выходило бы за пределы ума, и, следовательно, они ему соразмерны. Я говорю здесь лишь о пламенных страстях. Что же до прочих, то они нередко перемешиваются между собой, создавая мучительную сумятицу; но такого никогда не бывает с людьми большого ума.

Величие души проявляется во всем.

Иногда спрашивают, стоит ли любить. Об этом незачем спрашивать, это надо чувствовать. Люди не раздумывают, любить им или нет, - они просто следуют своей склонности и охотно обманывают себя, когда у них зарождаются сомнения.

Ясность ума влечет за собой чистоту страсти, поэтому человек, наделенный глубоким и ясным умом, способен горячо любить и всегда отдает себе отчет в том, что он любит.

Существует два вида ума: это геометрический ум и ум, который можно назвать тонким.

Первый рассматривает предмет по порядку с разных сторон, обводя его медленным взором. Последний же обладает гибкостью мысли, позволяющей ему видеть сразу многие привлекательные черты любимого человека. Взор его проникает в самое сердце, по малейшим движениям он угадывает, что делается в душе.

Когда человек одарен и тем и другим умом, сколько наслаждения доставляет ему любовь! Ведь он наделен не только силой, но и гибкостью ума, которая так необходима для того, чтобы двое могли многое сказать друг другу.

Мы рождаемся с любовью в сердце. Она вступает в свои права по мере совершенствования нашего ума, побуждая нас любить то, что представляется нам прекрасным, даже если нам никогда не говорили, что есть прекрасное. Кто после этого усомнится, что мы предназначены не для чего иного, как для любви? Бессмысленно скрывать от самих себя: мы любим всегда, и, даже когда нам кажется, что мы презрели любовь, она таится в глубине нашего сердца. Без любви мы не можем прожить и минуты.

Человеку тягостно оставаться наедине с собой; между тем он любит, - значит, предмет своей любви он должен искать в чем-то другом. Обрести его он может только в прекрасном; а так как он сам - прекраснейшее из всех божьих созданий, надо, чтобы он в себе самом находил образец той красоты, которую он ищет вокруг. Проблески ее при желании заметит в себе каждый. Видя, что внешние предметы либо соответствуют этому образцу, либо расходятся с ним, люди составляют себе идеи прекрасного и безобразного применительно ко всякой вещи. Но хотя человек ищет, чем заполнить великую пустоту, образовавшуюся, как только он вышел за пределы своего Я, он, однако, не может довольствоваться предметами любого рода. У него слишком большое сердце; нужно, по крайней мере, чтобы это было нечто ему подобное и близкое. И потому красота, на которой он останавливает свой выбор, состоит не только в соответствии, но и в сходстве. Это замыкает ее в пределах различия полов.

Природа столь ярко запечатлела эту истину в нашей душе, что для восприятия такой красоты нам не нужно ни искусства, ни каких-либо познаний; похоже, что в сердце у нас для нее отведено особое место, которое не остается пустым. Мы чувствуем это лучше, чем можем выразить. Не видит этого лишь тот, кто умудряется затемнять свои естественные понятия и пренебрегать ими.

Несмотря на то что общая идея прекрасного неизгладимо запечатлена у нас в глубине души, наши представления о красоте далеко не одинаковы, но виною этому лишь наши пристрастия. Ибо нам нужна не просто красота - для нас важны еще очень многие обстоятельства, в зависимости от того, к чему мы больше расположены, и потому можно сказать, что каждый создает себе свой, особый, образ красоты, подобие которого он ищет повсюду. Образ этот часто предопределяют женщины. Безраздельно властвуя над умами мужчин, они дополняют их представление о прекрасном чертами той красоты, какой обладают или какую ценят они сами; так они добавляют к изначальной идее красоты все, что им заблагорассудится. Поэтому бывает век блондинок и век брюнеток, и соответственно тому, как распределяются голоса женщин в пользу тех и других, разделяются и вкусы мужчин.

Наши понятия о красоте часто зависят даже от моды и от обычаев страны, в которой мы живем. Поразительно, что обычай так властно вмешивается в наши страсти. И все же у каждого есть свой собственный идеал красоты, исходя из которого он судит о других. В глазах влюбленного его возлюбленная красивее других женщин, она для него образец красоты.

Красота бесконечно многообразна. Лучшая ее хранительница - женщина. Когда женщина умна, она удивительно одухотворяет и возвышает красоту.

Если у женщины есть желание понравиться и при этом она одарена всеми преимуществами красоты или хотя бы лишь некоторыми из них, она своего добьется. Больше того, если мужчины обратят на нее хоть чуточку внимания, то и без всяких усилий с ее стороны ее непременно кто-нибудь полюбит. Она займет свободный уголок в сердце, которое ждет любви.

Человек создан для наслаждения. Он это чувствует, других доказательств не нужно. Следовательно, предаваясь наслаждению, он повинуется своему разуму. Но довольно часто бывает, что, чувствуя в сердце страсть, он и сам не знает, с чего она началась.

Ложное удовольствие в такой же мере способно поглотить ум, как и подлинное. Что нам до того, что удовольствие это ложное, мы-то принимаем его за истинное!

Любовь не имеет возраста, она постоянно рождается вновь. Это можно прочесть у поэтов, недаром любовь у них олицетворяет дитя. Но мы это чувствуем и без них.

Любовь прибавляет ума и в свою очередь находит опору в уме. Чтобы любить, требуется искусство. С каждым днем человек истощает запас средств, которые он пускает в ход, чтобы нравиться другому, но цель поставлена - и он нравится.

Себялюбие внушает нам, что мы достойны занять место в сердцах многих людей; потому-то нам и отрадно быть любимыми. Оттого что мы жаждем любви, мы очень быстро замечаем ее в глазах любящего. Ведь глаза всегда рассказывают, что у человека на сердце, только язык их понимает лишь тот, кто к нему неравнодушен.

Одинокий человек есть нечто несовершенное. Для счастья он должен найти себе пару. Чаще всего мы ищем спутника в своем кругу: здесь мы держимся более непринужденно и у нас больше возможностей проявить себя. Но иногда мы устремляем взоры куда выше и, чувствуя разгорающийся пламень, не смеем открыться той, что его зажгла.

Когда избранница недоступна, любви поначалу может сопутствовать честолюбие, но в скором времени она становится всевластной. Это тиран, который не терпит подле себя равных, предпочитая оставаться в одиночестве. Прочие страсти должны уступать дорогу и повиноваться.

Возвышенная дружба увлекает нас гораздо сильнее, чем обыкновенная ровная привязанность. Ничто легковесное не достигает глубин человеческого сердца; в нем оседает лишь то, что более весомо.

В книгах часто высказываются суждения, которые можно обосновать не иначе, как только заставив каждого поразмыслить над самим собой и воочию убедиться в их справедливости. Все, что я здесь говорю, подтверждается именно таким образом.

Человек сколько-нибудь утонченный обнаруживает утонченность и в любви. Ведь подобно тому как его приводит в содрогание какой-нибудь внешний предмет, точно так же, если что-то противоречит его представлениям, он старается этого избегать. Критерий утонченности устанавливается ясным, благородным и возвышенным умом. Мы можем возомнить себя утонченными, вовсе не обладая этим достоинством, и другие вправе нас за это осудить. Напротив, относительно красоты у каждого есть свой собственный критерий, не зависящий от чужих вкусов. Однако мы должны признать, что между утонченностью и полным ее отсутствием есть середина, и когда человеку хочется быть утонченным, он не так уж далек от цели. Женщинам доставляет удовольствие находить в мужчинах утонченность, и, по-моему, легче всего завоевать их любовь, затронув в них эту струнку. Приятно видеть, что нам отдают предпочтение перед тысячей других.

Способности ума не приобретаются упражнениями, их можно только совершенствовать. Отсюда ясно, что утонченность - это природный дар, а не плод искусства.

Чем умнее человек, тем больше для него существует разных типов красоты, но это при условии, что он не влюблен, ибо для влюбленного вся красота воплощена в одном-единственном образе.

Не кажется ли вам, что, завладевая сердцами других, женщина всякий раз освобождает место другим в своем собственном сердце? Правда, я знаю женщин, которые это отрицают. Но кто скажет, что это несправедливо? Взятое полагается отдавать обратно.

Если ум постоянно сосредоточен на одной и той же мысли, она изнуряет и опустошает его. Поэтому, чтобы любовь как можно дольше доставляла нам наслаждение, надо порой забывать о том, что мы влюблены. В этом нет никакой измены: мы ведь не влюбляемся в других, мы только восстанавливаем силы, чтобы любовь не угасла. Это получается само собой; ум дает себе отдых, следуя безотчетному побуждению, - таково веление природы.

Однако нельзя не согласиться, что тем самым мы отдаем дань слабости, присущей человеческой природе, и что мы были бы счастливее, если бы не нуждались в перемене мыслей. Но тут мы над собой не властны.

Радость любить, не дерзая сделать признание, сопряжена с муками, но в такой любви есть и своя прелесть. С каким воодушевлением мы делаем все, что может понравиться человеку, которого мы беспредельно чтим! Изо дня в день мы неустанно ищем способ открыться. На это у нас уходит столько же времени, как если бы нам предстояло беседовать со своей возлюбленной. Наши глаза вспыхивают и гаснут в одно мгновенье, и даже если мы видим, что виновница всего этого смятения ничего не подозревает, нам отрадно сознавать, что все эти волнения мы испытываем из-за человека, в высшей степени того заслуживающего. Нам хотелось бы дать волю языку, чтобы излить свои чувства; ведь не решаясь воспользоваться словами, мы вынуждены ограничиваться красноречием действия.

Любовь наполняет душу радостью и поглощает все наши мысли. Это значит, что мы счастливы, ибо весь секрет, как поддерживать страсть, заключается в том, чтобы не оставлять в уме ни малейшей пустоты, беспрерывно устремляя его на предметы, вызывающие сладостные мысли о нашей любви. Но если мы принуждены таиться, мы не сможем долго пребывать в подобном состоянии. Так как мы единственное действующее лицо в страсти, предуготовленной для двоих, наши чувства вскоре иссякнут.

Страсть нуждается в новизне. Человеческий ум требует разнообразия, и кто умеет предстать в новом свете, того трудней разлюбить.

Достигнув своей вершины, страсть иногда утрачивает полноту. Отторгнутые от живительного источника, мы поникаем, и сердце отдается во власть враждебных страстей, разрывающих его на части. Но стоит появиться слабому проблеску надежды, и мы вновь воспаряем душою. Для женщин это подчас только игра, но порой, изображая участие, они в самом деле проникаются состраданием - тогда мы снова чувствуем себя счастливыми.

Глубокая и непоколебимая любовь всегда начинается с красноречия действия. Самое главное здесь - глаза. Однако их выражение надо уметь разгадывать.

Когда двое охвачены одним чувством, им разгадывать не приходится. Хотя бы один из них непременно понимает, что хочет сказать другой, даже если другой то ли не понимает его, то ли не смеет понять.

Когда мы любим, мы замечаем, что стали совсем другими. Нам кажется, что все кругом видят, как мы переменились. Это глубокое заблуждение, но, так как наш умственный взор затуманен страстью, мы не в состоянии переубедить себя и смотрим на окружающих с недоверием.

Влюбленный убежден, что от него не укрылась бы чужая страсть. Это его тревожит.

Чем длиннее путь в любви, тем больше наслаждения испытает утонченный ум.

Есть люди, в которых надо долгое время поддерживать надежду, - это те, кто наделен утонченным умом. Иные же не способны долго бороться с препятствиями - это люди самого грубого ума. Первые отличаются постоянством; таким любовь приносит больше радости. Вторые быстрее влюбляются и ведут себя смелее, но их любовь недолговечна.

Первый признак любви - благоговение. Мы боготворим того, в кого мы влюблены, и это совершенно справедливо, ибо ничто на свете не сравнится для нас с предметом нашей страсти.

Распутство столь же чудовищно, как и извращенность ума.

В любви молчание дороже слов. Хорошо, когда смущение сковывает нам язык: в молчании есть свое красноречие, которое доходит до сердца лучше, чем любые слова. Как много может сказать влюбленный своей возлюбленной, когда он в смятении молчит, и сколько он при этом обнаруживает ума! Каким бы красноречием мы ни обладали, подчас для нас лучше, чтобы оно истощилось. Тут нет никаких правил и никакого расчета. Все само собой выходит так, как должно быть.

Нередко бывает, что, полюбив, человек хранит нерушимую верность тому, кто даже не подозревает о его чувствах. Но для этого надо любить самой чистой и трепетной любовью.

Какой у людей ум, а значит, и страсти, мы узнаем, сравнивая себя с другими.

чтобы они нуждались в чем-либо еще, кроме любимого человека. В уме, преисполненном любви, не остается места для заботы и беспокойства. Без этой крайности любовь не может быть прекрасной; поэтому влюбленный не задумывается над тем, что будут говорить люди, он знает, что окружающие не должны порицать его поступки, ибо они исходят от разума. У того, кто целиком отдается страсти, нет охоты размышлять.

Надеясь снискать благосклонность женщины, мужчина первый делает шаг навстречу - это не просто обычай, это обязанность, возлагаемая на него природой.

Забвение, даруемое любовью, и привязанность к другому человеку порождают в любящем такие свойства, каких в нем не было прежде. Любовь делает людей великодушными. Скупой и тот становится щедрым и даже не вспоминает о своих прежних привычках. Все это вполне объяснимо, ибо есть страсти, угнетающие и сковывающие душу, а есть такие, от которых она расправляется и рвется из груди.

Напрасно любовь считают недостойной называться именем разума. Противопоставлять их нет оснований, потому что любовь и разум - это одно и то же. Мы увлекаемся человеком прежде, чем хорошо его узнаем, - это своего рода торопливость мысли, но она далека от неразумия, и мы не должны, да и не можем помышлять о том, чтобы стать иными: тогда мы превратились бы в бесчувственные машины. Так не будем же отторгать от любви разум, ибо они неразделимы.

Стало быть, не правы поэты, изображающие любовь слепой. Надо сорвать с ее глаз повязку, закрывшую ей белый свет.

придворные легче завоевывают сердца, нежели столичные жители, не бывающие при дворе: те полны огня - эти же привыкли к однообразной жизни, в которой не случается ничего, что могло бы всколыхнуть душу. Бурная жизнь сулит неожиданности, она будоражит ум и оставляет в нем яркие впечатления.

Я думаю, что любовь преображает душу. Эта страсть возвышает людей и преисполняет их благородством. Все в человеке должно быть ей под стать, иначе она окажется ему не по силам и будет его тяготить.

Приятное и прекрасное - одно и то же, это известно всем. Я имею в виду нравственную красоту, заключенную в словах и поступках. Конечно, есть определенные правила, как стать приятным, но здесь еще нужно физическое влечение, а это не в нашей власти.

Мы составили себе столь идеальное представление о приятном, что нет на свете человека, который бы ему соответствовал. Давайте-ка хорошенько поразмыслим и признаем, что в людях нас покоряет просто-напросто восприимчивость и живость ума. Эти два качества для любви чрезвычайно важны: влюбленному нельзя ни спешить, ни медлить. Остальное решает опыт.

Уважение и любовь должны быть столь соразмерны меж собой, чтобы они служили друг другу опорой и уважение не подавляло любви.

они не в пример сильней остальных.

Говорят, что народы в разной степени подвержены любовной страсти. Это неверно; во всяком случае, это нельзя признать безоговорочной истиной.

Коль скоро любовь состоит в определенной направленности мыслей, нет сомнения, что она повсюду одна и та же. Правда, поскольку она зависит не от одной души, в нее привносит кое-какие различия климат, но это имеет отношение лишь к телу.

Любовь что здравый смысл. Люди убеждены, что ума у них столько же, сколько и у других, точно так же им кажется, что и любят они, как все. Однако, если вдуматься, в любимом человеке каждому дороги такие черточки, которые оставляют других равнодушными. (Чтобы уловить эту разницу, нужна большая проницательность.)

Кто прикидывается влюбленным, тот рискует влюбиться всерьез; во всяком случае, без легкого увлечения тут не обойдется. Ведь разыгрывающий из себя влюбленного поневоле вживается в роль, иначе кто поверил бы его словам? Истину страстей утаить труднее, чем скрыть более важные истины. Чтобы сохранить в тайне первую, нужны пыл, находчивость, легкая и быстрая игра ума, тогда как для замалчивания последних надо только изворачиваться и тянуть время, что значительно проще.

равновесие, между тем как в присутствии предмета своей страсти мы испытываем необычайное волнение, лишающее нас твердости.

В любви мы не осмеливаемся идти на риск из боязни все потерять. Надо продвигаться дальше, но кто скажет, у какой черты нужно остановиться? Пока мы не найдем для себя эту черту, мы трепещем, а когда мы ее наметим, ее недолго преступить. Благоразумие здесь бессильно.

Нет ничего мучительнее, как быть влюбленным и замечать ответное чувство, не смея себе поверить. Временами нас озаряет надежда, но затем охватывает страх, и страх в конце концов побеждает.

Когда мы страстно влюблены, мы каждый раз смотрим на любимого человека так, словно видим его впервые. В его отсутствие мы уже через минуту сердцем чувствуем, как нам его не хватает. Великая радость - обрести его вновь! Наши тревоги тотчас уходят прочь.

Однако для этого нужно, чтобы любовь была уже достаточно зрелой. Если же она еще только рождается и мы еще не добились взаимности, тревоги рассеиваются, но их сменяют другие.

волнуют нас так, как настоящие, а судим мы по тому, что задевает нас за живое. Можно ли не сострадать влюбленному, испытывающему такие муки?

Перевод В. П. Гайдамака.

Pascal В. Oeuvres complètes.

P. 1963. P. 285-289