Фенелоново замечание о древних историках

Конечно приятно будет для читателей Вестника сравнить суждение Фенелона о древних историках со мнениями других писателей о сем предмете. Не многие из древних и новых прославились в сем роде сочинений; но многие, от Квинтилиана до Лагарпа, судили о единственных и редких образцах в искусстве писать историю. Не так легко, как мы воображаем, определять достоинства и пороки великих писателей; и тем любопытнее знать мнения славных критиков о творениях, освященных почтением веков. Нам кажется, что сии краткия замечания сочинителя Телемака не многим известны; ибо сам Фенелон не известен, как критик. Вот он:

"Геродот, отец истории, повествует совершенно, и разнообразит предметы самым приятным образом; но его сочинение есть собрание известий о разных землях и народах, a не история, которая бы имела единство и порядок истинный".

"Ксенофонт сочинил только дневные записки: у него все точно и правильно, но единообразно. Его Киропедия может скорее назваться философическим романом, как думал Цицерон, нежели истинною историею.

"Полибий искусен в наук военной и в политике; но излишне умствует, хотя умствует хорошо. Он переступает за границы простого историка, и, каждое происшествие объясняет от действия до причины: его история есть точная анатомия. Он показывает некоторого рода механикой, как один народ непременно победит другой, и как заключенный мир между Карфагеною и Римом не может быть твердым и продолжительным.

"Фукидид и Тит Ливий имеют прекрасные речи; но по всем вероятностям сами их сочиняют. Сомнительно чтобы он существовали в подлинниках этого времени. Тит Ливий не знал военного искусства так хорошо как Полибий.

"Саллюстий писал с благородным красноречием и с приятностию удивительною, но далеко распространил изображения нравов и начертание лиц в двух историях весьма кратких.

"Тацит показывает великое дарование с глубоким познанием развратности человеческой; но излишне любит таинственную крайность, излишне богат пиитическими оборотами в описаниях; обнаруживает лишнее остроумие и лишнее утончение; причин: слабость, навык, ложный стыд, досада, совет любимца недостойного, определяют случаи, тогда как Тацит углубляется в исследование тайных побуждений Императора. Люди по большей части посредственны и слабы как во зле, так и в добре. Тиверий, редкий злодей на троне, всегда увлечен более страхом, нежели преклонен решительным намерниям."

Сии замечания Фенелоновы недостаточны, иногда строги, иногда несправедливы, но во всем виден твердый, свободный и просвезенный ум, который судит сам собою о великих дарованиях, без всякого предубеждения, не редко раждаемого славными именами.

Мнение вразсуждении Геродота согласно, кажется, с общим одобрением Греческого народа, который всего более удивлялся приятности языка его, и с критикою других просвещеннейших веков, которые желали в нем более методы, менее сказок,

Достойно удивления, что сочинитель Телемака сказал несколько неучтивых слов о творце Киропедии, когда дух Греческого писателя так близок к духу Французского. Оба имели сладкий дар говорить сердцу и украшать науку мудрости; оба написали безсмертные произведения в роде героических поем, представив в них совершенные образцы для науки правления; и ни кто в пространстве веков их разделяющих не имел, по замечанию одного филолога нашего времени, такого высочайшого искусства пленять нас добродетелью.

О Фукидиде которого так хвалил Цицерон {См. вторый разговор Оратора.}, и о Тите Ливие которого Квинтилиан сравнивал с Цицероном, сказано слишком мало; но слишком много o Полибие, которого не почитают красноречивым писателем, и

Если справедливо отчасти замечание о Саллюстие, то строгий приговор, произнесенный над Тацитом, не имеет, кажется, основания. Фенелон поставляет ему в порок то, что приносит ему редкое достоинство. Его краткость есть сила не принужденная, но естественная, почерпнутая из великой души и пространного разума; и кто может находить излишние пиитические обороты, излишнюю живопись в слоге Тацита? На пример, прочти описание корабля, назначенного для погибели Агриппины, - ночи освещенной, казалось для её спасения небесными огнями; и тишины покоющагося моря {См. Tac. An. I. XIX. в начале сей книги.}; или изображение того часа, когда убийцы вломились в палаты Нероновой матери? когда ужас разсеял всех служителей, когда при одном слабом свете в безмолвном уединении покоя, видя последнюю невольницу от себя бегущую, Агриппина восклицает: "как! и ты изменяешь мне?" и наконец в присутствии грозящих мечей, не верит еще, чтобы сын её повелел такое злодейство {См. ту же книгу.}; или превосходное описание пожара, бывшого в Риме по зверскому повелению Нерона, как полагают другие историки, но чего Тацит не утверждает {Tac. An. I. XV.}. Что касается до обвинения, будто сей историк клевещет на сердце человеческое, то Лагарп заметил справедливо, что он не мог клеветать на тот век, в котором жил и который описывал. Но может быть Фенелон не имел в душе и в уме того свойства, по которому мог бы определить истинное достоинство Римского историка, и мягкий текучий, немного растянутый слог первого много удаляется от сильного, краткого и живописного словотечения последняго писателя.

Наконец кажется, будто Фенелон имел намерение в сих отрывках указать более на пороки и недостатки, нежели на достоинства и красоты древних историков.

[Измайлов В. В.] Фенелоново замечание о древних историках / В.И. // Вестн. Европы. - 1813. - Ч.67, N 1/2. - С.79-84.