| Автор: | Бронте Э. Д. |
| Категория: | Роман |
16
Ночью, около двенадцати, родилась та Кэтрин, которую вы видели на Грозовом Перевале: семимесячный крошечный младенец; а через два часа роженица умерла, ни разу не придя в сознание настолько, чтобы заметить отсутствие Хитклифа или узнать Эдгара. Не буду расписывать, в каком отчаянии был мистер Линтон от своей утраты, - это слишком печальный предмет; действие его глубокой скорби сказалось только со временем. В моих глазах несчастье отягчалось еще тем, что господин остался без наследника. Я горевала об этом, глядя на слабенькую сиротку, и мысленно корила старого Линтона, что он (хоть это и было вполне естественным пристрастием) закрепил имение за собственной дочерью, а не за дочерью сына. Бедная крошка! Не вовремя она явилась на свет. Она могла до полусмерти надрываться от плача, и никого это нисколько не заботило - в те первые часы ее существования. Впоследствии мы искупили наше небрежение; однако начало ее жизни было таким же одиноким, каким будет, верно, и конец.
Следующее утро - яркое и веселое на дворе - прокралось, смягченное шторой, в безмолвную комнату и залило кровать и тело на кровати мягким, нежным светом. Эдгар Линтон сидел, склонив голову на подушку и закрыв глаза. Его молодое и красивое лицо было почти так же мертвенно, как лежавшее рядом; и почти такое же застывшее: только у него это была тишина исчерпавшей себя тоски, а у нее тишина полного мира. Лоб ее был гладок, веки сомкнуты, губы даже хранили улыбку; ангел небесный не мог быть прекрасней. И меня охватило то же бесконечное спокойствие, в каком лежала она: никогда мои мысли не были так благоговейны, как теперь, когда я глядела на этот тихий образ невозмутимого божественного покоя. Я невольно подумала словами, сказанными ею за несколько часов перед тем: "Невообразимо далеко от нас - и высоко над нами...". На земле ли он еще, ее дух, или уже на небе, примиренный с богом?
Не знаю, может быть, странность у меня такая, но я редко испытываю иное чувство, кроме счастья, когда сижу над покойником, - если только со мною не делит эту скорбную обязанность кто-нибудь из его близких, бурно убивающийся или застывший в безнадежной тоске. Я вижу тогда успокоение, которое не нарушат силы земли и ада, и преисполняюсь веры в бесконечное безоблачное будущее - вечный мир, куда вступает душа, мир, где жизнь безгранична в своей длительности, и любовь в своем сострадании, и радость в своей полноте. Я отметила на этот раз, как много эгоизма в любви - даже такой, как любовь мистера Линтона, - если он так сокрушается о блаженном конце Кэтрин! Что и говорить, при жизни она была своенравна и нетерпелива и, пожалуй, можно было сомневаться, заслужила ли она в конце концов тихую гавань. Позже, когда пришла пора для холодного размышления, в этом можно было сомневаться - но не тогда, не сидя над телом умершей. Оно утверждало свой покой, казавшийся залогом вечного покоя для обитавшей в нем прежде души.
- Как вы думаете, сэр, достигают такие люди счастья на том свете? Я много бы дала, чтоб узнать.
Я уклонился от ответа на вопрос миссис Дин, прозвучавший для меня несколько еретически. Она продолжала:
- Проследив жизнь Кэтрин Линтон, боюсь, мы не вправе думать, что она его достигла. Но оставим ее с тем, кто ее сотворил.
Мой господин как будто уснул, и когда рассвело, я решилась оставить комнату и пойти подышать свежим воздухом. Слуги полагали, что я вышла стряхнуть с себя сонливость после затянувшегося ночного дежурства; на самом деле моей главной целью было повидаться с мистером Хитклифом. Если он всю ночь простоял под лиственницами, вряд ли он слышал переполох на Мызе; разве что заметил конного гонца, отправленного в Гиммертон. Если он подходил ближе, то мог догадаться по перебегающим огням и по частому хлопанью наружных дверей, что в доме неблагополучно. Я и желала и боялась найти его. Я понимала, что страшную новость необходимо сообщить, и хотелось поскорей с этим покончить; но как приступить, я не знала. Он был там - верней, на несколько ярдов дальше, в парке: стоял, с непокрытой головой, прислонившись к старому ясеню, и волосы его намокли от росы, которая скопилась на ветвях, в полураспустившихся почках и падала вокруг звонкой капелью. Видно, он долго простоял таким образом, потому что я приметила двух дроздов, круживших в трех футах от него: они хлопотливо вили гнездо и не обращали внимания на человека, точно это стояла колода. При моем приближении они улетели, и он поднял глаза и заговорил.
- Она умерла! - сказал он. - Я ждал тебя не для того, чтобы это услышать. Спрячь свой платок - не распускай ты нюни передо мной. К черту вас всех! Ей не нужны ваши слезы.
Я плакала больше о нем, чем о ней: мы порой жалеем людей, которые не знают жалости ни к себе, ни к другим. Едва глянув ему в лицо, я поняла, что он знает о катастрофе; и у меня явилась нелепая мысль, что сердце его сокрушено и он молится, потому что губы его шевелились, а глаза смотрели в землю.
- Да, она умерла! - ответила я, подавляя рыдания и вытирая глаза. - Вознеслась на небо, я надеюсь, где мы - каждый из нас - можем встретиться с нею, если примем, как должно, предостережение, и оставим дурные свои пути, и пойдем по стезе добра.
- Значит, она "приняла, как должно, предостережение"? - сказал Хитклиф и попробовал усмехнуться. - Умерла, как святая? Расскажи мне всю правду, как это было. Как умерла...
Он силился произнести имя, но не мог. И, сжав губы, молча боролся с затаенной мукой, в то же время отвергая мое сострадание твердым и злобным взглядом.
- Как она умерла? - проговорил он наконец, вынужденный при всей своей стойкости опереться спиной о ствол, потому что, как он ни боролся, он весь дрожал - до кончиков пальцев.
"Несчастный! - подумала я. - У тебя то же сердце, те же нервы, что и у всякого другого! К чему ты хлопочешь скрывать их? Бога не ослепит твоя гордость! Ты искушаешь его терзать их до тех пор, пока он не исторгнет у тебя постыдного крика боли!"
- Тихо, как ягненок... - ответила я вслух. - Она вздохнула и вытянулась, точно младенец, когда он пробуждается и тут же опять засыпает. А через пять минут я почувствовала, что сердце ее только чуть встрепенулось - и все!
- И... и она ни разу не позвала меня? - спросил он, не вдруг решившись, точно боялся, что в ответ на вопрос последуют подробности, слушать которые будет нестерпимо.
- Госпожа так и не приходила в сознание, - сказала я. - С той минуты, как вы ушли от нее, она никого не узнавала. Она лежит со светлой улыбкой на лице; в своих последних мыслях она возвращалась к милым детским дням. Ее жизнь окончилась тихим сном - дай ей боже проснуться так же безмятежно в другом мире!
- Дай ей боже проснуться в мучениях! - прокричал он со страшной силой, и топнул ногой, и застонал в неожиданном приступе неукротимой страсти. - Она так и осталась обманщицей! Где она? Не там - не на небе... и не погибла - так где же? О, ты сказала, что мои страдания для тебя ничего не значат! У меня лишь одна молитва - я ее постоянно твержу, пока не окостенеет язык: Кэтрин Эрншо, не находи покоя, доколе я жив! Ты сказала, что я тебя убил, так преследуй же меня! Убитые, я верю, преследуют убийц. Я знаю, призраки бродят порой по земле! Будь со мной всегда... прими какой угодно образ... Сведи меня с ума, только не оставляй меня в этой бездне, где я не могу тебя найти! О боже! Этому нет слов! Я не могу жить без жизни моей! Не могу жить без моей души!
были в крови; должно быть, сцена, разыгравшаяся на моих глазах, была повторением других таких же, происходивших здесь всю ночь. Она почти не будила во мне сострадания - она меня ужасала. И все-таки я не решалась его оставить. Но, когда он несколько овладел собой и заметил, что за ним наблюдают, он громовым голосом приказал мне уйти, и я подчинилась. Уж где мне было успокаивать его и утешать!
дни и ночи - бессонный сторож; и Хитклиф - это осталось тайной для всех, кроме меня, - проводил если не дни, то все эти ночи в парке, равно не зная сна. Я с ним не сносилась, но все же я понимала, что он намерен войти, если будет можно; и во вторник, когда стемнело и мой господин, до крайности уставший, вынужден был удалиться на несколько часов, пошла и раскрыла одно из окон: настойчивость Хитклифа меня растрогала, и я решила дать ему проститься с бренным подобием своего кумира. Он не преминул воспользоваться случаем - осторожно и быстро, так осторожно, что не выдал своего присутствия ни малейшим шумом. В самом деле, я бы и не узнала, что он заходил, если б не заметила, что примята кисея у лица покойницы и что на полу лежит завиток светлых волос, скрепленных серебряной ниткой; проверив, я убедилась, что он вынут из медальона, висевшего у Кэтрин на шее. Хитклиф открыл медальон и выбросил локон, подменив его своим собственным - черным. Я перевила их оба и положила вместе в медальон.
Мистер Эрншо, понятно, получил приглашение проводить прах своей сестры; он не явился и не прислал извинения; так что, кроме мужа, провожали гроб только арендаторы и слуги. Изабеллу не пригласили.
К удивлению поселян, Кэтрин похоронили не в стенах церкви, в лепной усыпальнице Линтонов, и не на погосте рядом с ее собственными родственниками - гроб зарыли на зеленом склоне в углу кладбища, где ограда так низка, что поросли вереска и черники перебрасываются через нее с открытого поля, и могильный холмик теряется там между торфяными кочками. Супруг ее похоронен тут же рядом; и у них у каждого поставлен в головах простой надгробный камень, и простая серая плита лежит в ногах, отмечая могилы.