Жеводанский зверь.
XXV Открытие

XXV
Открытие

Невзирая на свой небольшой рост, епископ имел величественную осанку и держался с достоинством, внушавшим окружающим почтение. Он был в фиолетовом дорожном плаще и в шапочке того же цвета, из-под которой блестели его как бы спокойные, но полные скрытого нервного напряжения серые глаза. Возле него смиренно шел отец Бонавантюр, по-прежнему уверенный, спокойный и улыбающийся, правда слегка похудевший.

-- Дядя, дорогой! -- воскликнул обрадованный Леонс. -- С вами все в порядке! Я так рад!

Он бросился к приору и крепко обнял.

-- Ну, мальчик мой, ты меня задушишь! От этого поста я стал совсем слаб! -- со смехом отвечал приор. -- Вы так рады мне, осужденному законом преступнику?

-- Преступник - тот, кто оклеветал вас, отец мой! -- с жаром продолжал Леонс. -- Я не сомневался в вашей невиновности... Вы расскажете нам, что на самом деле произошло? Что стало причиной этого чудовищного недоразумения?

В это время владетельница замка в сопровождении сестры Маглоар поспешила навстречу к епископу де Камбису. Монахиня встала перед ним на колени, как того требовал ритуал, а мадемуазель де Баржак склонила перед ним голову и сказала:

-- Монсеньор, я благодарю вас за честь, которой вы меня удостоили, посетив мой замок!

-- Да снизойдет мир Господень на этот дом! -- ответил епископ торжественно. -- Встань, дочь моя, -- обратился он к сестре Маглоар, -- лишь перед Господом нашим стоит преклонять колени! Даже мы, служители его, думающие, что действуют от его имени, на самом деле существа слабые, способные заблуждаться.

Тут взгляд епископа остановился на Леонсе. Прелат внимательно посмотрел на юношу, а затем обратился к отцу Бонавантюру:

-- Это он?

-- Он, монсеньор.

Епископ осенил Леонса крестным знамением.

-- Да благословит вас Господь, сын мой! -- сказал он каким-то особенно проникновенным тоном. -- Сохраняйте привязанность к вашему наставнику, этому достойному человеку, драгоценными советами которого вы всегда пользовались. Вы не захотели явиться ко мне, невзирая на мое настоятельное приглашение; поэтому я приехал сюда сам, чтобы иных обрадовать, а других привести в смущение. Вы также, барон, -- обратился он к Ларош-Боассо, который стоял с недоуменным выражением лица, -- не приехали вчера в аббатство, как вас приглашали.

-- Меня здесь удержало важное дело, монсеньор; но к вам должен был явиться мой поверенный, старый Легри.

Епископ кивнул.

-- Все равно, -- сказал он, -- теперь вы узнаете, что произошло вчера. Само провидение привело вас сегодня сюда, чтобы вы смогли присутствовать при торжественном оправдании человека, которого вы обвинили в тягчайшем преступлении.

Он сел и все заняли места вокруг него, кроме сестры Маглоар и кавалера де Моньяка, которые держались несколько поодаль. Не зная, о чем речь, Леонс и Кристина с тоской во взоре смотрели то на спокойные черты приора, то на строгое лицо епископа. Ларош-Боассо, понимающий, что происходит нечто, не входившее в его планы, не мог больше владеть собою.

-- Монсеньор, -- вскричал он в гневе, -- потрудитесь-ка объяснить, что случилось во Фронтенаке! Странные произошли перемены, как вижу! Тогда вы были исполнены праведного гнева на этих корыстолюбивых и безжалостных монахов, которые убили маленького виконта, чтобы завладеть его наследством! Вы, кажется, обещали, что накажете виновных самым суровым образом! И что же? Теперь вы оказываете величайшую милость главному виновнику преступления, этому волку в овечьей шкуре, смиренному отцу, руки которого обагрены кровью невинного ребенка!

значительные перемены. Обнаружилась истина. И она подкреплена доказательствами более весомыми, чем шквал гневных слов. Господь не дал свершиться неправедному суду. Монахи подверглись притеснениям с моей стороны незаслуженно, и мне пришлось просить у них прощения за то, что я нарушил уклад их жизни, а главное - пытался заставить их каяться в преступлении, которого они не совершали.

-- Я знал, я знал, -- шептал счастливый Леонс, сжимая руку отца Бонавантюра, возле которого он сидел.

-- Преподобный отец, я также никогда не верила в то, что вы могли... -- начала Кристина, но приор только улыбнулся ей ласково.

-- Монсеньор, вы заблуждаетесь! Они... они вас обманули! -- воскликнул возмущенный Ларош-Боассо. -- Этот хитрый монах одарен хитростью лисы и ядовитостью змеи. Но ему будет нелегко провести меня. Я не отступлюсь от моего обвинения, мой священный долг как потомка семьи Варина - отомстить за моего погибшего от рук монахов родственника. Отец Бонавантюр, по собственному признанию, сопровождал таинственного незнакомца, который в день, когда совершилось преступление, подошел к кормилице Фаржо в саду замка Варина. Прежде всего приору следовало сказать, кто это был, кто осмелился поднять руку на...

-- Теперь мы знаем, кто это был, -- холодно сказал епископ.

-- Кто же?

-- Ваш дядя, граф де Варина, родной отец исчезнувшего виконта.

Ларош-Боассо оторопел, точно его обухом ударили по лбу.

-- Вы сомневаетесь, -- продолжал де Камбис, -- но вы убедитесь в этом, когда увидите вторую часть духовного завещания покойного графа, которая была обнародована только вчера при фронтенакском капитуле. Граф подробно рассказывает, как в упомянутый вечер он вошел в сад замка Варина через калитку, от которой он один имел ключ, придумал предлог, чтобы удалить кормилицу, и...

-- Монсеньор, -- перебил его барон, -- как можно поверить в подобное? Отец, даже в помешательстве, которым мог страдать покойный граф Варина, не мог поднять руку на родного сына! Это бред, написанный обезумевшим графом под диктовку монахов!

-- А кто вам говорит, что ребенок был убит? Он жив.

-- Жив? Это невозможно!

-- Жив, повторяю вам, и мы все его знаем. Он и сейчас среди нас.

-- Как? Неужели это... -- Мысль, возникшая в это мгновение в уме Ларош-Боассо, придала его лицу выражение крайнего изумления.

-- Мнимый племянник приора, так называемый Леонс, который наконец примет теперь свое настоящее имя и титул графа де Варина.

Юноша вопросительно и изумленно смотрел на своего воспитателя, а приор лишь улыбался, словно хотел сказать: "Теперь-то ты понял, мальчик мой, почему я говорил, что Кристина не так далека от тебя, как ты думаешь!"

-- Его преосвященство говорит истину, -- произнес наконец отец Бонавантюр. -- Со мной этот юноша связан узами дружбы, а не кровного родства. В этом легко убедиться, если отправиться ко мне на родину: в селенье, откуда я родом, вам скажут, что я был единственным ребенком у матери, а следовательно, у меня не может быть племянника!

-- Поздравляю вас! -- шепнула Леонсу Кристина. -- Вы заслужили этот подарок судьбы!

Кавалер де Моньяк поспешил извиниться перед юношей за свою неучтивость, а сестра Маглоар со слезами на глазах повторяла: "Слава Господу! Будьте счастливы, виконт!" Кристина тем временем отошла в сторону. Ей вспомнился разговор с отцом Бонавантюром и тот "богатый жених знатного рода", которого ей настойчиво рекомендовал монах. Сердце ее больно сжалось. "Почему мне не могло прийти в голову, что наши интересы могут совпадать?" - подумала она с горечью.

Ларош-Боассо не сделал ни одного движения, чтобы приблизиться к своему новому родственнику. Опомнившись от оцепенения, в которое его повергло это неожиданное известие, он заметил с иронией:

-- В доказательствах нет недостатка, барон, -- сказал епископ. -- Они вполне убедительны. У отца приора есть документы, которые вы имеете полное право изучить.

В это время отец Бонавантюр положил на стол связку бумаг, которые Ларош-Боассо принялся рассматривать с величайшим вниманием, пока епископ рассказывал о подробностях той давней истории:

-- Вы знаете, что ваш дядя, граф де Варина, отрекся от протестантизма. Это поселило раздор между ним и его младшим братом, бароном де Ларош-Боассо, вашим отцом. Однако граф принял католическую веру не из расчета на получение мирских благ. Его обращение - дело фронтенакской братии и в особенности отца Бонавантюра. Им удалось разбудить религиозные чувства графа. В уединении монастыря граф предавался размышлениям о Боге и вечности. Он стал аскетом и мистиком. Страдая неизлечимой болезнью, которая его медленно сводила в могилу, граф часто задумывался о будущем своего маленького сына. Эта мысль не давала ему покоя. После его смерти опекуном мальчика должен был стать его брат барон Ларош-Боассо, который, несомненно, воспитал бы ребенка протестантом. Конечно, граф мог назначить опекуном мальчика кого-нибудь другого, но, считая своего брата человеком крайне опасным, он боялся, что тот все равно вмешается в жизнь несчастного ребенка. Эти мучительные вопросы постоянно вертелись у него в голове, и чтобы преодолеть все затруднения, граф придумал престранный способ. Надо было похитить его сына, находившегося в замке Варина, и распустить слух о его смерти. Поместье Варина не было майоратом, и граф мог завещать его Фронтенакскому аббатству не навсегда, а лишь на время. Что же касается молодого виконта, то он жил бы в монастыре под чужим именем, считаясь родственником одного из монахов. Его должны были воспитывать в правилах католической веры и скрывать от него настоящее имя и звание до двадцатипятилетнего возраста. Лишь став достаточно образованным и самостоятельным, виконт смог бы сам управлять имением. В первый раз, когда граф де Варина сообщил об этом плане своему другу и поверенному отцу Бонавантюру, приор постарался отговорить его от этого рискованного предприятия. Граф сначала как бы дал себя уговорить, но вскоре опять вернулся к этой мысли. Он долго обдумывал все возможные случайности, анализировал варианты развития событий. Граф словно помешался на этой идее, изводя приора бесконечными просьбами. Уступая мольбам графа, отец Бонавантюр посоветовался с капитулом насчет этого весьма странного плана. После продолжительных колебаний было решено, что монахи попробуют осуществить план графа, хотя все очень сомневались в успешности этого предприятия. Но, как ни странно, все удалось. Граф, несмотря на слабость, хотел сам принять деятельное участие в исполнении этого дела. Он тайно уехал из Фронтенака с отцом Бонаватюром и двумя преданными слугами и вечером подошел к калитке сада своего замка. Обманом удалив кормилицу, он подошел к сыну, который его узнал и с радостью ушел с ним. Шапочку маленького виконта отец специально бросил на землю, а для того, чтобы окончательно убедить всех в том, что мальчик умер, в реку через несколько дней выбросили труп ребенка, умершего в приюте аббатства, предварительно одев его в костюм маленького виконта. Конечно, эта инсценированная трагедия разбила сердце кормилицы мальчика, которая до конца своих дней корила себя за то, что оставила ребенка без присмотра. Но будем честны: каким бы пламенным христианином не был граф, он оставался в первую очередь графом, а представителям благородного сословия не свойственно задумываться о том, что у простолюдинов тоже есть сердце.

Предпринятые меры вполне смогли убедить всех в смерти мальчика. Даже представители правосудия остались убеждены, что молодой виконт нечаянно упал в поток, протекавший близ замка. Тогда граф, чувствуя приближение смерти, думал только о завершении начатого им дела. Опасаясь, что впоследствии юного графа сочтут самозванцем, его отец принял самые тщательные предосторожности, чтобы можно было легко доказать принадлежность мальчика к роду Варина.

Он велел составить в трех экземплярах подробное изложение всех обстоятельств похищения, им самим учиненного; два экземпляра отданы были на сохранение разным нотариусам, а третий остался в архиве аббатства. Каждая из этих бумаг была подписана им самим, двумя нотариусами и шестью старшими монахами обители, включая аббата и приора. Потом граф написал два завещания, одно из них нужно было обнародовать сразу после его смерти, а другое в тот день, когда его сыну исполнится двадцать пять лет. Кроме того, граф потребовал тех фронтенакских монахов, которые знали эту тайну, поклясться, что они ни при каких условиях не огласят до истечения назначенного срока настоящее имя и звание своего воспитанника. Приняв все эти меры, он умер спокойный, в уверенности, что его воля точно будет исполнена. И монахи с честью сдержали свою клятву. Они подверглись оскорблениям и унижению, но не нарушили волю покойного покровителя. Но время пришло, вторая часть завещания была распечатана и прочтена, а следовательно, все обвинения против приора рассеялись как дым.

Таков был рассказ епископа.

-- Вы видите, любезный юноша, -- заключил епископ, обращаясь к Леонсу, -- каких жертв стоило вашему отцу и вашим друзьям воспитание в правилах веры и нравственности, которое вы получили. Не давайте же заглохнуть доброму семени в вашей благородной душе. Пусть ваше будущее станет достойным продолжением прошлого. Помните о том, кто помог вам достичь того, что вы имеете. Особенно не забывайте ваших благодетелей, добрых отцов святой обители, где вы выросли, и достойного приора, который воспитал вас.

-- Ах, монсеньор, -- воскликнул Леонс, -- если бы мой отец был жив, он не мог бы ожидать от меня большего уважения, благодарности и любви, чем я испытываю к своему наставнику.

Он опять обнял приора, по щекам которого текли слезы. Отец Бонавантюр смущенно вытирал их и счастливо улыбался.

-- Итак, я один оказываюсь виновным во всем этом, -- заключил епископ. -- Я поверил в то, что мирные монахи, известные набожностью и делами милосердия, совершили жестокое преступление. С первых дней, видя, как стойко и терпеливо они переносили жестокое обращение, я стал сомневаться в справедливости этих строгих мер. Позднее, когда Леонс, то есть граф де Варина, попытался организовать для приора побег, а тот отказался, мои сомнения усилились, ведь настоящий преступник не упустил бы возможности уйти от рук правосудия. А вчера при чтении духовной покойного графа я понял всю свою вину. Я признал ее в присутствии всего капитула и просил прощения у достойного отца приора, как прошу и теперь...

-- Ах, монсеньор! -- перебил его отец Бонавантюр. -- Как вы можете так унижать себя? Те факты, которые были вам известны, свидетельствовали против нас. Вы поступали с нами снисходительно, учитывая серьезность приписываемого нам преступления. Мои оправдания вы отвергли совершенно справедливо: внешняя благопристойность не свидетельствует о невиновности. Увы, своим молчаливым упорством мы подтолкнули вас к суровым мерам.

-- Как бы то ни было, я хотел искупить мою вину перед достойным приором, сопровождая его в этот замок. Отец Бонавантюр рассказал мне о событиях, что произошли здесь, и о той неосмотрительности, которую проявила хозяйка этого поместья. Я был весьма озадачен всей этой историей...

Во время этого разговора барон был то рассеян, то внимателен. Сперва он тщательно изучил бумаги, привезенные приором, надеясь отыскать в них повод к пересмотру дела о наследстве. Но к концу речи епископа он уже понял, что это бесполезно.

-- Ну, мое графство решительно полетело ко всем чертям! -- наконец сказал он с видом философического добродушия. -- Однако я все же остаюсь Ларош-Боассо, а это что-нибудь да значит. Любезный кузен, -- продолжал он с иронией, -- примите мои поздравления. Черт меня побери! Я ведь мог убить вас на дуэли, так сказать, обагрить свои руки кровью родственника!

-- Дуэль, Леонс? -- покачал головой приор. -- Вы забыли о своем обещании?

-- Простите, отец! Теперь я понимаю, почему вы так настаивали на том, чтобы я избегал ссор с мосье де Ларош-Боассо. Барон, -- прибавил он тотчас, -- мне хотелось бы, чтобы мы с вами были в добрых отношениях, как подобает близким родственникам, в доказательство я протягиваю вам руку, которую вы вольны пожать или оттолкнуть.

Ларош-Боассо пожал плечами.

-- Дружба со мной поссорит вас с друзьями, -- ответил он, усмехнувшись. -- Рука зачумленного еретика может передать вам заразу, которой опасался ваш отец. Нам лучше держаться подальше друг от друга. Слава и благополучие новому графу де Варина! Что касается меня, то благодаря своему вчерашнему счастливому выстрелу, я могу жить, не завидуя вам.

-- Вы правы, -- со вздохом согласился Леонс. -- Я охотно променял бы мое состояние и титул на...

Леонс рассказал ему о том, что Ларош-Боассо убил жеводанского зверя. Эта новость огорчила отца Бонавантюра, а также епископа, который, очевидно, прибыл сюда для того, чтобы силой своего авторитета убедить Кристину отказаться от клятвы. Впрочем, епископ все-таки постарался вмешаться в дело.

-- Этот брак не может состояться, церковь никогда не согласится его благословить. Мадемуазель де Баржак - католичка, она не может выйти замуж за протестанта.

-- Вот они, ваши монашеские хитрости! -- с презрением в голосе сказал Ларош-Боассо. -- Но дав клятву, мадемуазель де Баржак не сказала о том, что протестант не может претендовать на ее руку. Речь шла только о том, что это должен быть человек благородного сословия, и только. Я спросил ее, могу ли я рискнуть, и она ответила, что я имею такие же права, что и прочие. Не так ли, Кристина?

Графиня молчала.

-- Говорите, дочь моя, -- сказал епископ. -- Я обладаю достаточной властью в церкви, чтобы снять с ваших плеч бремя этого тяжкого обета... Вы будете счастливы с тем, кого любите!

-- Все было так, как говорит барон, -- тихо произнесла Кристина. -- Я дала слово и его сдержу. В моей семье честность считалась главной добродетелью, а счастье... Счастье - небольшая плата за сохранение достоинства.

Мертвое молчание наступило после этих слов.

-- Черт возьми! -- вскричал наконец Ларош-Боассо, глядя на свою будущую жену. -- Мне достанется чертовски гордая женщина! Наслаждайтесь вашим титулом и вашим богатством, кузен Варина, у меня будет сокровище получше. Ничего не скажешь, я весьма вовремя убил жеводанского зверя!

-- К несчастью, вы еще не убили его, любезный барон! -- произнес сзади насмешливый голос.

Два человека только что тихо вошли в гостиную, незамеченные никем. Один был поверенный барона, другой - старый егерь Леонса.

Это заявление настолько удивило собравшихся, что никто даже не возмутился из-за столь бесцеремонного вторжения. Барон, вспыхнув от гнева, тут же бросился к Легри.

-- Что тебе надо? -- спросил он дрожащим от ярости голосом. -- Как ты смел явиться сюда?

-- Я пришел потому, -- ответил Легри громко и не пугаясь гнева своего патрона, -- что, с вашего позволения, вы не убили жеводанского зверя, и я поспешил предупредить недоразумение или опрометчивый поступок.

-- Как ты... ты, который вчера видел сам, что я всадил пулю в сердце этого проклятого зверя... как ты можешь опровергать... -- Ларош-Боассо задыхался от гнева.

-- Спросите у этого человека, -- сказал Легри спокойно. -- Ну что, Дени, -- обратился он к егерю, который, не обращая ни малейшего внимания на присутствие важных господ, принялся рассматривать волчью голову и лапу, -- что скажешь? Это жеводанский зверь?

-- Нет, сударь, -- решительно произнес Дени. -- Я уверен, что этот, несомненно, очень могучий и сильный волк все-таки не тот, которого называют жеводанским зверем.

Собравшиеся переглянулись. На лицах застыло недоумение. Те, кому надо бы радоваться, боялись, что эта радость окажется преждевременной, а потому предпочли послушать дальнейшую речь егеря.

Ларош-Боассо взорвался:

-- Что означает эта дерзкая шутка? -- вскричал он. -- Что это за наглый простолюдин, который приходит учить дворянина в гостиной дамы?

в последнее время в соседних лесах и названного Черным волком. Он был очень свиреп и немало из тех нападений, что приписывались жеводанскому зверю, совершил именно он. Я не раз встречал в лесу его следы и тоже поначалу думал, что он и есть жеводанский зверь. Но потом я увидел след настоящего зверя - его лапы гораздо крупнее, хотя вам, наверное, трудно доверить в то, что такое вообще возможно. Мосье Леонс, мой господин, вы помните, что я указывал вам на эту разницу следов?

-- Стыдно признаться, я совсем забыл об этом! О да, теперь я вспоминаю! К тому же известно, что жеводанского зверя однажды ранили в голову, и впоследствии на ней остался шрам. Об этом говорили многие охотники!

-- Я, -- сказал Легри, -- один из немногих, кто видел зверя. Он сбил меня с ног, когда я шел через овраг Вепря. Я помню, что у него шерсть была серой, а эта голова почти черная. Кавалер де Моньяк, вы там тоже были, подтвердите или опровергните мои слова!

Кавалер поспешил подтвердить слова Легри.

-- Стало быть, тут ошибка или обман? -- спросила Кристина де Баржак, задрожавшая от волнения. -- Жеводанский зверь жив, а я свободна!

-- Нет, графиня! -- отрезал барон. -- Я утверждаю, что этот волк и есть пресловутый жеводанский зверь. Чтобы убедить меня в противном, нужны более весомые доказательства.

-- Вам нужны доказательства, господин барон? -- спросил Дени насмешливым тоном. -- Я с утра высматривал след одного зверя, мне удалось его загнать в каменоломни Монфишэ за Монадьерским лесом. Зверь имел неосторожность войти в эту лощину без выхода. Проход в нее я поручил стеречь Жервэ и нескольким крестьянам, малым неробким, а сам что было духу помчался уведомить мосье Леонса. Попавший в западню волк и есть единственный и настоящий жеводанский зверь.

-- Что ты говоришь, Дени? -- радостно воскликнул Леонс. -- Может ли такое быть?

-- Скорее на лошадей! Не будем терять ни минуты, а то волк может ускользнуть! -- Леонс бросился к выходу из залы.

-- Он не ускользнет, но и без боя не сдастся! Будьте готовы к этому...

-- Я давно готов! Живо - на лошадей и в путь! Благословите меня!

Он подошел к приору и к епископу, которые дали ему свое благословение.

С этими словами он исчез в дверях.

-- Я буду ждать вас! -- Кристина бросилась за ним вслед, надеясь, что он услышит ее. -- Я буду молиться о вас!

"Я люблю вас!" - прошептала она тихо, остановившись на пороге.

Ларош-Боассо стоял мрачный и задумчивый в углу комнаты. Легри же, казалось, наслаждался его унынием.

и охотник недурной, мои люди и лошади ожидают меня во дворе... Дело еще, может быть, не совсем проиграно! Жеводанский зверь жив, а кем он будет убит - решит случай.

Он сделал Легри знак последовать за ним.

-- Вы зовете меня с собой? -- возмутился тот. -- Вы меня предали, не желаю больше иметь дела с вами!

-- А, -- сказал барон с презрением. -- Ваш отец уже написал вам о моем совершенном разорении и гибели всех моих надежд? Да, это правда, дружба со мной больше не сулит вам выгоды. Но неужели вы полагаете, что вас примут в свой круг эти люди? Не думаю. Посмотрите, с каким презрением на вас смотрит кавалер, который, помнится, обещал вас отколотить...

Этот довод убедил Легри. Вскоре приор и епископ остались наедине.