Маленький лорд Фаунтлерой.
Глава VI. ГРАФ И ЕГО ВНУК

Глава VI
ГРАФ И ЕГО ВНУК

Когда на следующее утро лорд Фаунтлерой проснулся (он не помнил, как его перенесли в кроватку), он прежде всего услышал треск дров в камине и шепот двух голосов.

- Будьте осторожны, Даусон, не проговоритесь об этом как-нибудь, - говорил один голос. - Он не знает, почему она не с ним, и причина должна быть от него скрыта.

- Если таков приказ его сиятельства, - отвечал другой голос, - конечно, он будет исполнен. Но, между нами будь сказано, это очень жестоко - отнимать у этой бедной и прелестной матери собственную плоть и кровь. Такого маленького красавчика и такого славного! Вчера вечером, в людской, Джемс и Томас говорили, что никогда еще, за все время их службы, им не приходилось видеть такого прелестного мальчика. Он был такой милый, вежливый и занятный за обедом, как будто перед ним сидел его лучший друг, а не наш граф - при виде которого, не во гнев вам будет сказано, стынет кровь от страха. А если бы вы посмотрели на него, когда меня и Джемса позвали в библиотеку, чтобы отнести его наверх! Не многим удавалось видеть такую прелестную картину: Джемс взял его на руки; его личико было покрыто румянцем, головка лежала на плече у Джемса, а золотые локоны свешивались вниз. И, по моему мнению, милорд не оставался к этому безучастным: он следил за ним и сказал Джемсу: "Смотрите не разбудите его".

Цедрик зашевелился на подушке, повернулся и открыл глаза.

В комнате были две женщины. Мебель была обита светлым ситцем с красивыми рисунками. В камине горел огонь, и солнечные лучи проникали в комнату сквозь обвитые плющом окна. Обе женщины подошли к нему, и он увидел, что одна из них была экономка, миссис Меллон, а другая - какая-то особа средних лет с добрым и ласковым лицом.

- Доброго утра, милорд, - сказала миссис Меллон. - Хорошо ли вы спали?

Маленький лорд протер глаза и улыбнулся.

- Здравствуйте, - сказал он, - я не знаю, как я попал сюда.

- Вас перенесли наверх, когда вы спали, - сказала экономка. - Это ваша спальня, а вот это Даусон, которая будет ухаживать за вами.

Цедрик сел на постели и протянул руку, совершенно; так же, как он протянул вчера графу.

- Как поживаете, сударыня? - спросил он. - Я вам очень благодарен за то, что вы хотите присматривать за мной.

- Вы можете называть ее Даусон, милорд, - с улыбкой заметила экономка. - Она привыкла, чтобы ее так называли.

- Мисс Даусон или миссис Даусон? - спросил маленький лорд.

- Просто Даусон, милорд, - просияв, ответила сама Даусон. - Не надо ни мисс, ни миссис. А теперь, не желаете ли вы встать и позволить Даусон одеть вас, чтобы затем позавтракать в детской.

- Благодарю вас, я уже много лет тому назад научился одеваться сам, - отвечал Фаунтлерой. - Милочка меня научила - это моя мама. У нас была только Мэри, она все делала одна - стирала и прочее, - так что, разумеется, не годилось напрасно затруднять ее. Я также могу приготовить себе ванну, если только вы будете добры и посмотрите на градусник.

Даусон и экономка обменялись взглядами.

- Даусон сделает все, что вы прикажете, - сказала миссис Меллон.

- Благодарю вас, - ответил лорд Фауитлерой. - Иногда, знаете, бывает трудно застегивать пуговицы, и приходится к кому-нибудь обращаться за помощью.

Он нашел, что Даусон очень хорошая женщина, и не успел он принять ванну и одеться, как они сделались уже друзьями и он узнал о ней очень много интересного. Оказалось, что ее муж был солдатом и погиб в самом настоящем сражении; сын ее был моряк и уехал в дальнее плавание, где ему пришлось видеть пиратов, людоедов, китайцев и турок; он привозил домой странные раковины и куски кораллов, которые Даусон могла показать Цедрику когда угодно, так как эти вещицы лежали у нее в сундуке. Все это было очень интересно. Он узнал также, что всю свою жизнь она ухаживала за маленькими детьми и даже теперь только что приехала издалека с другого конца Англии, где на ее попечении была очаровательная маленькая девочка по имени леди Гвинет Ваун.

- Она в родстве с вашим сиятельством, - прибавила Даусон, - и, вероятно, вы ее когда-нибудь увидите.

- Вы думаете? - спросил Фаунтлерой. - Я бы этого очень хотел. Я никогда не был знаком с маленькими девочками, но люблю на них смотреть.

Когда он отправился завтракать в соседнюю комнату и увидел, как она велика, когда он узнал, что к ней примыкает еще одна такая же большая комната, по словам Даусон, тоже предназначенная для него, он вдруг снова почувствовал себя совсем маленьким, и чувство это было так сильно, что он не мог не поделиться им с Даусон, когда сидел за столом, красиво накрытым для завтрака.

- Я еще слишком мал, - задумчиво промолвил он, - чтобы жить в таком большом замке и иметь так много больших комнат... Вы этого не находите?

- О, полноте! - сказала Даусон. - Вы несколько странно себя чувствуете сначала, вот и все; но скоро это пройдет, и вам здесь понравится. Это, знаете, такое чудное место!

- Разумеется, - с легким вздохом ответил Фаунтлерой, - но мне нравилось бы здесь гораздо больше, если бы со мной была Милочка. Утром я всегда завтракал вместе с ней, клал ей в чай сахар, наливал сливки и передавал поджаренный хлеб. Конечно, все это очень приятно!

- Ну, еще бы! - весело отвечала Даусон. - Но вы ведь знаете, что можете видеть ее каждый день. Подумайте только, сколько нового и интересного вы ей расскажете. Только сначала немного погуляйте, посмотрите на собак, сойдите в конюшню поглядеть на лошадей. Одна из них, я уверена, вам очень понравится.

- В самом деле? - вскричал Фаунтлерой. - Я ужасно люблю лошадей. Я очень любил Джима. Это была лошадь, возившая повозку с товарами мистера Гоббса. Это была прекрасная лошадь, когда не лягалась.

- Ну, - сказала Даусон, - подождите только, что вы найдете здесь в конюшне! Но, Боже мой, вы еще не заглянули в соседнюю комнату!

- А что там такое? - спросил Фаунтлерой.

- Сначала кончайте ваш завтрак и тогда увидите.

Естественно, что это его очень заинтересовало, и он усердно принялся за еду. Ему казалось, что в соседней комнате скрывалось нечто очень интересное: у Даусон был такой значительный и таинственный вид.

- Ну, готово, - сказал он через несколько минут, спрыгивая со стула, - я сыт! Можно мне пойти и посмотреть?

Даусон кивнула головой и повела его за собою с еще более таинственным и торжественным видом. Он был в высшей степени заинтересован. Когда она открыла дверь соседней комнаты, он остановился на пороге и с восхищением стал осматривать ее, заложив руки в карманы и раскрасневшись. Он раскраснелся потому, что был слишком удивлен и возбужден. Впрочем, подобное зрелище способно было поразить какого угодно мальчика.

Комната была так же велика, как и все другие, но обставлена она была иначе. Мебель была не такая тяжелая и старинная, занавеси, ковры и обои гораздо светлее, на полках рядами стояли разные книги, а столы были завалены теми прекрасными и замысловатыми игрушками, которыми он так часто любовался в окнах нью-йоркских магазинов.

- Это похоже на детскую комнату, - сказал он, наконец, затаив дыхание. - Чьи же эти игрушки?

- Конечно, ваши, - ответила Даусон. - Подойдите и рассмотрите хорошенько.

- Я угадал, это дедушка!

- Да, это подарок милорда, - подтвердила Даусон. - И если вы будете послушным мальчиком и будете хорошо играть и веселиться, то он даст вам все, что вы пожелаете.

Это было совершенно необычайное утро. Нужно было рассмотреть столько вещей, произвести столько опытов! Каждое новое открытие поглощало его настолько, что он с трудом переходил к следующему. И было так странно сознавать, что все это приготовлено для него одного; что еще до того, как он покинул Нью-Йорк, из Лондона приехали сюда люди, чтобы приготовить для него ту комнату, и привезли с собой книги и игрушки, чтобы он мог забавляться.

- Случалось ли вам встречать кого-нибудь, - спросил он Даусон, - у кого был бы такой добрый дедушка?

На мгновение лицо Даусон приняло неуверенное выражение. Она не была слишком высокого мнения о его сиятельстве. Она провела в этом доме лишь несколько дней, но уже достаточно наслышалась в людской нелестных отзывов о характере этого старого аристократа.- Это уж мое несчастие, что из всех порочных, диких, с дурным характером стариков мне пришлось попасть к худшему, - говорил высокий лакей. - Он самый вспыльчивый и капризный, второго такого не сыскать.

Тот же самый лакей, которого звали Томас, передавал своим товарищам некоторые из замечаний графа, обращенных к мистеру Хевишэму, когда они вдвоем обсуждали приготовления к приезду мальчика.

- Предоставьте ему свободу и наполните его комнаты игрушками, - говорил милорд. - Развлекайте его хорошенько, и он очень быстро забудет свою мать. Обращайте его внимание на разные новые предметы, и у нас не будет неприятностей с ним. Таков уж детский характер.

Может быть, имея в виду именно эту цель, граф был несколько разочарован, найдя характер своего внука не вполне обычным для мальчика. Старик дурно провел ночь и все утро оставался в своей комнате, однако около полудня, после завтрака, он послал за внуком.Фаунтлерой тотчас же явился на зов. В несколько прыжков он спустился по широкой лестнице; граф слышал, как он пробежал залу и появился на пороге с горящими щеками и блестящими глазками.

- Я ждал, когда вы за мной пошлете, - сказал он. - Я уже давно готов. Как я вам благодарен за все эти игрушки! Так благодарен! Я играл ими все утро.

- А, - сказал граф, - так они тебе нравятся?

- Еще бы! - сказал Фаунтлерой, и лицо его вспыхнуло от восхищения. - Я даже не могу объяснить, как сильно они мне нравятся. Одна игра совершенно как бейсбол, только вы играете на столе, белыми и черными шариками, а счет ведете жетонами. Я пробовал научить Даусон, но она не могла сразу как следует понять - видите ли, она, как женщина, никогда не играла в бейсбол, а кроме того, я, кажется, недостаточно хорошо ей объяснил. Но вы, наверно, знаете эту игру?

- Мне кажется, что нет, - ответил граф. - Это, вероятно, американская игра? Что-нибудь вроде крикета?

- Я никогда не видел крикета, - сказал Фаунтлерой, - но мистер Гоббс много раз водил меня смотреть на бейсбол. Это чудная игра. Она так увлекает. Позвольте мне принести свою игру и показать ее вам. Может быть, это вас займет и заставит забыть о вашей ноге. Сильно болит она у вас сегодня?

- Больше, чем обыкновенно, - был ответ.

- Тогда, пожалуй, вам не забыть, - с сомнением произнес мальчуган. - Вам, пожалуй, надоест слушать об игре. Как вы думаете, вам будет интересно или скучно?

- Пойди принеси игру, - ответил на это граф.

Конечно, это было совсем новым занятием - проводить время с ребенком, объясняющим правила игры, но уже самая новизна такого положения забавляла старика. Легкая усмешка блуждала по губам графа в ту минуту, когда Цедрик вернулся, неся ящик с игрой. Мальчик казался очень серьезным и озабоченным.

- Можно придвинуть этот маленький столик к вашему креслу? - спросил он.

- Позови Томаса. Он сделает это.

- О, я могу и сам. Он не тяжел.

Улыбка стала еще заметнее на его лице, пока он следил за приготовлениями внука: тот был вполне поглощен ими. Он выдвинул маленький столик, поставил его рядом с креслом и, вынув игру из ящика, тщательно расставил ее.

- Это очень интересно, стоит только начать, - сказал Фаунтлерой.

- Черные пусть будут ваши, а белые - мои. Здесь они стоят, видите; тут в конце поля - дом, и если пройти его - считается раз; а тут, когда не попадают. Здесь первый лагерь, а тут второй и третий. А здесь - дом,

С величайшим оживлением стал он объяснять деду все особенности игры, учил его разным приемам, рассказал ему об одном замечательном случае, свидетелем которого он был вместе с мистером Гоббсом. Его крепкая изящная фигурка, его быстрые жесты, простодушное оживление и радость были удивительно прелестны. И когда наконец объяснения пришли к концу и игра началась, граф не переставал чувствовать себя заинтересованным. Его юный партнер был целиком поглощен игрой, отдаваясь ей всем своим существом; его скромный веселый смех при удачном ходе, его восторг, когда шарик попадал на место, его искренняя радость, клонилось ли счастье на его сторону или на сторону противника, - все это оживляло игру и делало ее занимательной.

Если бы за неделю до этого кто-нибудь сказал графу Доринкорту, что он в одно прекрасное утро забудет свою подагру и дурное расположение духа и станет забавляться детской игрой белыми и черными деревянными шариками на разграфленной доске, имея партнером кудрявого мальчугана, он, конечно, очень рассердился бы на это. И, однако, он совершенно увлекся ею, когда дверь открылась и Томас доложил о посетителе.

Это был священник местного прихода - пожилой человек, одетый в черное. Он был так поражен этой неожиданной сценой, что даже попятился назад, чуть не сбив с ног Томаса.

Одною из самых неприятных своих обязанностей священник считал необходимость бывать по делам в замке у своего знатного патрона. Последний действительно обыкновенно старался делать эти визиты настолько неприятными, насколько это было в его силах. Он терпеть не мог разговоров о нуждах церкви и о благотворительности. Он приходил в бешенство, когда узнавал, что кто-либо из его фермеров позволял себе быть бедным или заболеть, или вообще нуждаться в помощи. В те дни, когда подагра мучила его очень сильно, он заявлял, что не желает, чтобы его надували, и гневно запрещал рассказывать ему басни о бедствиях фермеров. Когда же ему становилось лучше и он бывал не в столь скверном настроении, ему случалось давать священнику немного денег, но он при этом не мог отказать себе в удовольствии наговорить пастору всевозможных грубостей и беспощадно изругать весь приход за беспомощность и глупость.

Но каково бы ни было его настроение, он никогда не пропускал случая рассердить почтенного настоятеля своими насмешливыми и злыми речами. Нередко случалось, что, вопреки христианскому чувству, последний еле-еле сдерживал неотразимое желание пустить чем-нибудь тяжелым в голову своего собеседника. В течение многих лет, проведенных мистером Мордантом в приходе Доринкорт, он не помнил, чтобы граф по собственному побуждению хоть раз помог кому-нибудь или вообще обнаружил, что думает не только о самом себе.

На этот раз священник пришел по экстренному поводу и входил в библиотеку с особенно тяжелым чувством, зная, что благородный лорд уже несколько дней страдает сильнейшим приступом подагры и что слух о его ужасном расположении духа разнесся уже по всей деревне. Одна из молодых служанок замка рассказала об этом сестре своей, державшей маленькую лавочку и снабжавшей окрестных жителей иголками, нитками, мятой и сплетнями, зарабатывая этим на пропитание. Миссис Диббль знала отлично все о замке и его обитателях, о фермах и их жителях, о деревне и ее населении. И конечно, она знала решительно все о замке, так как ее сестра Джен Шортс была одной из чистых горничных и притом находилась в большой дружбе с Томасом.

- Граф страшно раздражен, - говорила за прилавком миссис Диббль. - Мистер Томас рассказывал Джен, какие он употребляет выражения, - просто ужас, что такое! Представьте себе, два дня тому назад милорд за что-то рассердился и бросил в Томаса целое блюдо с хлебом. Если бы внизу, в людской, не было такого приятного общества, говорит Томас, он давно уже ушел бы.

Конечно, мистер Мордант слышал обо всем этом, так как граф и его дурное настроение являлись излюбленной темой разговоров всюду, где только сходилось несколько женщин.

Еще более смущала его вторая причина, ибо это была новость и о ней говорили с особым оживлением.

Кто не знал, как безумно гневался старый аристократ, когда его красавец сын женился на американке? Кто не знал, как жестоко он поступил с ним? Этот высокий, веселый, ласково улыбавшийся молодой человек, которого одного любили из всей семьи, умер на чужбине, в бедности, не получив прощения. Все знали, как сильно ненавидел граф молодую девушку, ставшую женою ею сына, как возмущала его мысль об ее ребенке, которого он никогда не хотел видеть. И все это продолжалось до тех пор. пока не умерли его два сына и он не остался без наследника. И кто не знал теперь, что без радости и не чувствуя к нему ни малейшей привязанности он ожидает прибытия своего внука, заранее представляя его себе невоспитанным, неуклюжим и дерзким американским мальчиком, совершенно неспособным занять столь высокое общественное положение.

Гордый раздражительный старик воображал, что мог скрывать свои тайные мысли. Он даже не предполагал, чтобы кто-нибудь осмелился их угадать или, еще менее, рассуждать о том, что он чувствует и чего боится; а между тем его слуги зорко наблюдали за ним, следили за его душевной борьбой и толковали об этом в людской. И в то время, как он считал себя в безопасности от вторжения в его личную жизнь чужих людей, Томас говорил Джен, повару, буфетчику, горничным и лакеям, что, по его мнению, старик все думает о внуке и предполагает, что мальчик вряд ли сумеет с честью носить свою фамилию.

- А кто же виноват в этом, - прибавлял Томас, - кроме старого лорда? Чего можно ожидать от ребенка, воспитанного в какой-то там Америке?

И пока почтенный мистер Мордант проходил под высокими деревьями к дому, он вспомнил, что ожидаемым наследник только накануне прибыл в замок, что, по всей вероятности, тайные опасения графа оправдались и что он теперь в порыве гнева готов наброситься на первого попавшего ему под руку человека. Каково же было его удивление, когда Томас открыл дверь и до его слуха донесся звонкий детский смех.

- Два, готово! - почти кричал возбужденный чистый детский голос. - Видите, два!

Граф сидел в кресле, больная нога его лежала на стуле; на низеньком столике перед ним лежала доска с какой-то игрой; хорошенький мальчик, с веселым и оживленным лицом, стоял около него, прислонившись к здоровой ноге старика, и, смеясь, восклицал:

- Ну, теперь кончено! Вы проиграли, дедушка! Вам не повезло!

Граф поднял голову и по привычке сердито сдвинул брови; но пастор все-таки заметил, что взгляд" брошенный на него, не был так суров, как обыкновенно, и что он как будто позабыл рассердиться.

- А, это вы? - сухо сказал он, но все же довольно учтиво подал ему руку. - Здравствуйте, Мордант, как видите, я нашел себе новое занятие!

Говоря это, старый граф положил руку на плечо Цедрика. В эту минуту в душе его шевельнулось чувство гордого удовлетворения от возможности представить мистеру Морданту такого наследника. По крайней мере, в глазах его промелькнуло нечто вроде удовольствия в ту минуту, когда он слегка выдвинул мальчика вперед.

- Вот новый лорд Фаунтлерой, - сказал он. - Фаунтлерой, это священник нашего прихода мистер Мордант...

Фаунтлерой внимательно посмотрел на него и подал ему руку.

- Очень рад с вами познакомиться, сэр! - произнес он, стараясь в точности припомнить те слова, какие обыкновенно употреблял мистер Гоббс, когда церемонно приветствовал новых покупателей. Цедрик хорошо сознавал, что со священниками надо быть особенно вежливым.

Священник на мгновение задержал маленькую руку в своей руке и, улыбаясь, глядел на мальчика. Цедрик с первой же минуты понравился ему. Его, как и всех вообще, поразила не столько красота ребенка, сколько его милое, простое обращение. В каждом его слове чувствовались искренность и милая детская наивность. Смотря на мальчика, мистер Мордант совершенно позабыл о графе. Ничто в свете не имеет такой силы, как доброе сердце, и хотя перед ним стоял только семилетний ребенок, однако его присутствие, казалось, освещало и согревало всю эту большую и мрачную комнату, изменяя ее обычный вид.

- Я очень рад познакомиться с вами, лорд Фаунтлерой, - сказал он. - Вы совершили далекий путь, и мы очень рады, что вы благополучно окончили путешествие.

- Да, мы долго плыли по морю, - ответил Фаунтлерой, - но Милочка, то есть моя мама, была со мной, и мне не было скучно! Конечно, когда едешь с матерью, всегда весело, да и пароход был чудесный!

- Садитесь, Мордант, - сказал граф. Тот сел и перевел взгляд с Фаунтлероя на графа.

- От всей души поздравляю вас, милорд, - горячо сказал он.

Но граф, по-видимому, не желал высказывать своих чувств и только сухо заметил:

- Он лицом похож на отца, будем надеяться, что он будет вести себя лучше. - Затем он прибавил: - Ну, Мор- дант, что скажете? Кто опять умирает с голоду?

Для начала это было не так плохо, как этого можно было ожидать, но мистер Мордант все же еле решился сразу приступить к делу.

- Дело идет о Хиггинсе, милорд, о Хиггинсе с Дальней фермы. Ему что-то не повезло: он был тяжело болен осенью, а у детей скарлатина. Положим, я не могу сказать, чтобы он был очень хороший хозяин, но все же человек он честный - ему просто не везет. За ним, конечно, числится большая недоимка, и управляющий заявил ему, что если он теперь не заплатит аренды, то должен будет очистить ферму, а это было бы большим несчастьем для семьи. Жена его заболела... Он вчера приходил ко мне с просьбой побывать у вас, милорд, и попросить отсрочки. Он надеется, если вы дадите ему время поправиться, в скором времени уплатить свой долг.

- Они всегда только надеются, - мрачно ответил граф.

Фаунтлерой невольно подвинулся вперед; стоя между дедом и посетителем, он с напряженным вниманием слушал разговор. Он уже сочувствовал Хиггинсу, и ему хотелось узнать, сколько у него детей и как они перенесли скарлатину. С широко раскрытыми и устремленными на мистера Морданта глазами он внимательно следил за разговором.

- Хиггинс весьма порядочный человек... - продолжал пастор, стараясь подкрепить свою просьбу.

- И достаточно плохой фермер, - перебил его граф. - Невик говорит, что за ним всегда числятся недоимки.

оправились еще после скарлатины, доктор прописывает им вино и дорогую пищу, а у него ничего нет...

При этих словах маленький лорд еще ближе подвинулся к говорившему.

- Так было у нас с Микелем, - воскликнул он.

Граф слегка вздрогнул.

- Я про тебя и забыл, забыл, что у меня в доме появился филантроп. Кто такой Микель? - уже мягче спросил он.

- Муж Бриджет; он тоже был болен и не мог заплатить за квартиру. Помните, вы еще прислали мне денег для него...

Граф с усмешкой поднял брови и сделал легкую гримасу. Он искоса посмотрел на мистера Морданта.

- Воображаю, какой из него выйдет помещик, - сказал он. - Я велел Хевишэму дать ему денег на удовольствия, а удовольствием для него оказалось - раздать деньги нищим.

- Совсем не нищим, - с живостью перебил его Фаунтлерой. - Микель - отличный каменщик, и все они вообще хорошие работники...

- Ну, конечно, не нищие! Отличные каменщики, чистильщики сапог, торговки яблоками...

Говоря это, граф пристально посмотрел на мальчика, и в голове его вдруг промелькнула новая мысль.

- Подойти-ка сюда, - сказал он внуку.

Фаунтлерой подошел, стараясь не задеть больной ноги деда.

- Что бы ты сделал на моем месте? - спросил граф.

Надо признать, что мистер Мордант испытывал в эту минуту довольно странное ощущение. Будучи мыслящим человеком и проведя много лет в поместье Доринкорт, он знал всех фермеров и поселян - богатых и бедных, трудолюбивых и ленивых, честных и нечестных, и ясно представлял себе, какая большая власть делать добро или творить зло достанется впоследствии этому маленькому мальчику, который стоял теперь здесь, широко раскрыв свои темные глаза и засунув руки в карманы. И он думал также и о том, что эта громадная власть может быть по капризу гордого и самонадеянного человека передана ему теперь; и если детская душа не великодушна и не искренна, то, возможно, это худшее из того, что могло случиться - и не только для других, но и для самого ребенка.

- Ну, что же ты сделал бы? - повторил старый граф.

Фаунтлерой положил руку на колено старика и самым доверчивым тоном ответил:

- Если б я был очень богат и не был совсем маленьким мальчиком, я оставил бы ферму за Хиггинсом и дал бы ему денег на лекарство. Но я еще мальчик... - Однако после минутной паузы лицо его вдруг просияло, и он воскликнул: - Да вы ведь можете сделать все, что хотите, не правда ли?

- Гм! - промычал граф, но, видимо, не рассердился. - Ты так думаешь?

- Конечно, вы можете помочь всякому. А кто такой Невик?

- Вы сейчас напишете ему письмо? - спросил Фаунтлерой. - Я принесу вам перо и чернила и сниму со стола шашки.

По-видимому, ему ни на минуту не приходило в голову, что Невику могут позволить применить самые строгие меры.

Между тем граф продолжал смотреть на внука и наконец спросил:

- Умеешь ли ты писать?

- Умею, но не очень хорошо.

- В таком случае, очисти стол и принеси листок бумаги, перо и чернила.

Любопытство священника с каждой минутой возрастало. Мальчик проворно исполнил приказание деда. В минуту были принесены лист бумаги, большая чернильница и перо.

- Готово! - весело сказал он. - Теперь вы можете писать.

- Ну, нет, писать буду не я, а ты.

- Я? - воскликнул удивленный Фаунтлерой. - Я должен написать? Но я не всегда пишу правильно, когда у меня нет словаря и никто мне не говорит, как следует...

- Сойдет! Хиггинс не будет в претензии на твои ошибки. Филантроп не я, а ты. Обмакни перо.

Фаунтлерой опустил перо в чернильницу и уселся получше, склонившись к столу.

- Что мне писать? - спросил он.

- Пиши, чтобы Хиггинса оставили пока в покое, и подпишись: Фаунтлерой.

Фаунтлерой снова опустил перо в чернила и стал медленно и серьезно чертить буквы на бумаге; си старался язе всех сил и через несколько минут со слабой улыбкой, смешанной с опасением, передал оконченное письмо дедушке.

- Так ли я написал?

Граф посмотрел на письмо я слегка усмехнулся.

- Да. Хигтинс найдет его вполне удовлетворительным.

С этими словами он передал письмо ректору, который прочел следующее:

"Дорогой мистер Невик, пожалуйста, оставьте пока в покое мистера Хиггинса, чем обяжете уважающего вас Фаунтлероя".

- Мистер Гоббс всегда подписывал так свои письма, - объяснил маленький лорд, - и я написал "пожалуйста", думая, что так будет учтивее. Не знаю только, правильно ли я написал?

- Не совсем, - ответил граф, - в словаре некоторые слова пишут иначе...

- Вот этого я и боялся! - воскликнул Фаунтлерой. - Мне следовало бы спросить! Когда в слове более двух слогов, я всегда ошибаюсь. Лучше в таких случаях смотреть в словарь. Дайте, я перепишу.

И он стал переписывать письмо, спрашивая у графа в сомнительных случаях, как надо писать.

Когда письмо, наконец, было окончено, ректор взял его с собою. Первое знакомство с маленьким лордом оставило в нем самое приятное впечатление - чувство, которого мистер Мордант никогда не испытывал после своих посещений замка графа Доринкорта. Маленький лорд проводил ректора до дверей и воротился к деду.

- Могу ли я теперь идти к маме, она, должно быть, ждет меня.

Граф помолчал с минуту.

- Хорошо, но прежде пойди в конюшню: там что-то есть для тебя. Позвони.

- Простите, я вам очень благодарен, - ответил, краснея, Фаунтлерой, - но я лучше посмотрю завтра. Она, наверно, уже давно поджидает меня.

- Пони? - переспросил, затаив дыхание, мальчик. - Чей же это пони?

- Твой...

- Мой... Мой?.. Как игрушки в моей комнате?

- Да. Не хочешь ли взглянуть на него? Не велеть ли привести его?

- Я никогда не думал, что у меня будет пони. Как Милочка будет довольна... Вы столько мне дарите!

- Ну, что же, хочешь видеть лошадку?

Маленький лорд вздохнул.

- Очень хочу! Так хочу, что даже не терпится... Но боюсь, что уже поздно.

- Нет, нельзя, мама ждет меня все утро, и я все это время думал о ней.

- Вот как! Ну, в таком случае позвони!

Старик поехал вместе с внуком, но, проезжая под тенью больших деревьев, упорно молчал, зато Фаунтлерой, не умолкая, расспрашивал деда про пони: какой он масти, каких лет, какого роста, как его зовут и рано ли можно будет завтра увидеть его.

- О, как Милочка будет рада! Как она будет вам благодарна за вашу доброту ко мне! Она знает, что я всегда очень любил пони, но, конечно, мы никогда не надеялись, что у меня будет собственная лошадь. В Нью-Йорке у одного мальчика с Пятой улицы тоже был пони, и он каждое утро катался, а мы только издали смотрели и любовались им.

- Я думаю, что вы самый лучший человек в мире! - воскликнул он наконец. - Вы всегда делаете только добро и думаете о других, разве не правда? Милочка говорит, что это и есть настоящая доброта - не думать о себе и заботиться о других. Вот вы совсем такой.

Граф был так поражен этой неожиданной характеристикой, что решительно не знал, что сказать. Он чувствовал, что ему надо подумать, прежде чем ответить. Странно было слышать из уст ребенка, что все его эгоистические дурные намерения вдруг получили другую окраску и превращались чуть ли не в добродетель.

А Фаунтлерой продолжал восторженно глядеть на деда своими большими невинными глазами.

- Подумайте только, - продолжал он, - скольких людей вы сделали счастливыми. Микеля, Бриджет и их десять человек детей, торговку яблоками, Дика, мистера Гоббса, мистера Хиггинса, мистера Морданта - он ведь тоже был рад, - меня и Милочку. Я нарочно сосчитал по пальцам и в уме - оказалось целых двадцать семь человек, а это очень много - двадцать семь!

- Ну, конечно, вы, - ответил Фаунтлерой. - Знаете, - прибавил он с некоторым замешательством, - люди иногда очень ошибаются насчет графов, когда не знают их лично. Вот хотя бы, например, мистер Гоббс. Я хочу ему написать по этому поводу.

- Какого же мнения мистер Гоббс о графах? - спросил старый лорд.

- Он говорит, что все они страшные деспоты и вообще дурные люди. И что он ни одному из них не позволит даже войти к себе в лавку. Вы не сердитесь на него. Все это он говорил только потому, что лично не видал ни одного графа, а только читал о них в книгах. Но если бы он знал вас, то переменил бы свое мнение о графах. Вот я ему напишу о вас...

- Что же ты ему напишешь?

- На меня? - переспросил граф и пристально поглядел на милое личико внука. Краска стыда в первый раз покрыла его морщинистое злое лицо. Он невольно отвел глаза и стал смотреть на развесистые деревья, ярко освещенные солнцем.

- Да, на вас, - сказал Фаунтлерой, - я, может быть, не такой добрый, но я постараюсь.

Экипаж между тем катился по величественной аллее, под сенью прекрасных тенистых деревьев. Мальчик снова увидел те чудесные места, где росли высокие папоротники и синие колокольчики. Он снова увидел оленей, следивших испуганными глазами за экипажем, видел шныряющих повсюду кроликов, смотрел, как поднимались из кустов куропатки, - и все это показалось ему еще более прекрасным, чем в первый раз. Сердце его переполнилось счастьем и радостью.

Но старый граф видел и слышал совсем другое, хотя тоже смотрел по сторонам. Перед ним быстро пронеслась вся его долгая жизнь, не знавшая ни добрых дел, ни великодушных мыслей. Пронеслись годы, в течение которых молодой, полный сил, богатый и могущественный человек тратил свою молодость, здоровье и богатство на одни лишь удовольствия, праздно убивая время. Он видел, как к этому человеку подошла старость, и вот он стоит среди всего своего богатства одинокий, без истинных друзей. Все ненавидят его, боятся его и сторонятся, и хотя и льстят ему и раболепствуют перед ним, но совершенно равнодушны к тому, жив он или умер, поскольку не ждут выгод от его смерти. Он смотрел на раскинувшиеся кругом владения свои - и он знал, чего не знал Фаунтлерой: как обширны они и какое богатство они собой представляют, как много людей живет на этой земле и зависит от него. И он знал также, - и это опять-таки было неизвестно Фауитлерою, - что во всех этих домах, зажиточных и бедных, нет, вероятно, ни одного человека, как бы ни завидовал он его богатству, знатности и могуществу и как ни хотел обладать ими, который хотя бы на мгновение подумал назвать его "добрым" или пожелал, как это сделал простодушный мальчик, походить на него.

такой степени необыкновенным, что он невольно спросил себя: является ли он в действительности человеком, которого можно принять за образец...

Видя, что граф сдвинул брови и молча смотрит в окно, Фаунтлерой подумал, что, вероятно, его опять мучит подагра; не желая беспокоить его, деликатный мальчик стал молча любоваться прелестным видом. Наконец" проехав через ворота, экипаж остановился. Они достигли Корт-Лоджа. Фаунтлерой спрыгнул на землю, как только высокий ливрейный лакей отворил дверцы.

Граф слегка вздрогнул и очнулся от своих размышлений.

- Что? Уже приехали? - спросил он.

- Да, - ответил Фаунтлерой. - Вот ваша палка, обопритесь на меня, я помогу вам выйти.

- Как, вы не хотите видеть Милочку? - с удивлением воскликнул Фаунтлерой.

- Пускай уж Милочка извинит меня, - сухо продолжал граф. - Пойди и скажи ей, что даже пони не мог удержать тебя дома...

- Она очень будет сожалеть... ей давно хочется вас видеть...

- Не думаю, - был ответ. - Я пришлю за тобой экипаж. Скажи кучеру, Томас, чтобы он ехал домой.

быстротой. Очевидно, владелец их не намерен был терять времени.

Экипаж катился медленно, и граф все еще смотрел в окно. Сквозь деревья он мог видеть, что дверь дома была широко открыта. Маленькая фигурка вбежала по ступенькам. Молодая женщина в трауре, стройная и красивая, бросилась навстречу. Мальчик кинулся в ее объятия и стал покрывать поцелуями ее хорошенькое, кроткое личико.