Маленькая принцесса. Приключения Сары Кру.
III. ЭРМЕНГАРДА

III
ЭРМЕНГАРДА

В это же утро, когда Сара сидела около мисс Минчин и все глаза были устремлены на нее, сама она обратила внимание на девочку, приблизительно одних с нею лет, которая пристально глядела на нее наивными светло-голубыми глазами. Это была толстая, по-видимому, недалекая, но добродушная девочка. Ее светлые волосы были туго заплетены в косичку и завязаны лентой. Девочка обернула свою косичку кругом шеи и, взяв в зубы кончик ленты, облокотилась на пюпитр и с любопытством глядела на новенькую.

Когда Дюфарж заговорил с Сарой, на лице толстой девочки появилось испуганное выражение; а когда Сара, выступив вперед и взглянув на него невинными глазами, стала отвечать ему по-французски, толстая девочка вздрогнула и покраснела от изумления. Сама она в продолжение нескольких недель проливала горькие слезы, стараясь запомнить, что "la mХre" значит "мать", а "le pХre" - "отец". А эта новенькая, которая, по-видимому, не старше ее, твердо знает не только эти слова, но и множество других, и совсем легко, без всякого затруднения, составляет из них фразы с глаголами, как будто это сущие пустяки. Да, тут было от чего прийти в изумление!

Толстая девочка смотрела на Сару так пристально, и с таким остервенением кусала свою ленту, что обратила на себя внимание мисс Минчин. А та была до того раздражена в эту минуту, что тотчас же накинулась на нее.

- Мисс Сент-Джан! - строго сказала она. - Что это за манеры? Примите локти! Выньте изо рта ленту! Сядьте прямо!

Мисс Сент-Джан снова вздрогнула и покраснела, а когда Лавиния и Джесси начали пересмеиваться, покраснела еще больше, покраснела до того, что казалось, слезы сейчас брызнут из ее бедных глупеньких детских глаз. Сара видела все это, и ей стало так жаль мисс Сент-Джан, что она решила подружиться с ней. Она всегда жалела и готова была защищать обиженных. Это было в ее характере.

- Если бы Сара была мальчиком и жила несколькими столетиями раньше, - говорил ее отец, - она сделалась бы рыцарем и, разъезжая по всей стране, защищала бы своим мечом всех несчастных. Она не может видеть равнодушно, если кого-нибудь обижают.

Итак, Сара почувствовала некоторую нежность к толстой, неповоротливой мисс Сент-Джан и несколько раз взглядывала на нее во время уроков. Она заметила, что ученье дается мисс Сент-Джан нелегко и что никогда не будет она сидеть на первом месте в классе. Жаль было смотреть на нее, когда ей пришлось отвечать французский урок. У нее был такой ужасный выговор, что иногда даже сам Дюфарж не мог удержаться от улыбки, а Лавиния, Джесси и другие более способные девочки то пересмеивались, то презрительно взглядывали на несчастную мисс Сент-Джан. Но Сара не смеялась. Она делала вид, как будто не слышит, когда та говорила вместо "le bon pain" - "le bon pang". У Сары было горячее сердечко, и она выходила из себя, слыша хихиканье и смотря на бедное, глупенькое лицо мисс Сент-Джан.

- Тут нет ничего смешного, - шептала она сквозь зубы, наклонившись над книгой. - Им бы не следовало смеяться.

Когда уроки кончились и воспитанницы, разбившись на группы, начали болтать между собою, Сара подошла к мисс Сент-Джан, которая с безутешным видом сидела, сжавшись в комочек, на подоконнике, и заговорила с ней. Хотя в словах Сары не было ничего особенного и она говорила то же самое, что всегда говорят маленькие девочки, знакомясь между собою, тон ее, как всегда в таких случаях, был необыкновенно дружеский и задушевный. И это подкупало всех.

- Как тебя зовут? - спросила Сара.

Мисс Сент-Джан с изумлением глядела на нее. Накануне вечером вся школа толковала о новенькой, и мисс Сент- Джан легла спать до крайности возбужденная всем, что слышала о ней. Ученица, у которой есть экипаж, пони и горничная и которая к тому же приехала из Индии, - большая редкость.

- Меня зовут Эрменгарда Сент-Джан, - ответила она.

- А меня Сара Кру, - сказала Сара. - У тебя очень хорошенькое имя. Оно точно из волшебной сказки.

- Тебе оно нравится? - смущенно проговорила Эрменгарда. - А мне нравится твое.

Отец мисс Сент-Джан был, к ее величайшему огорчению, человек очень образованный. Если ваш отец говорит на семи или восьми языках, если у него тысячи книг, которые он, по-видимому, знает наизусть, то ему, конечно, хочется, чтобы вы, по крайней мере, хоть хорошо учили ваши уроки. И он полагает, что вы должны помнить разные вещи из истории и писать без ошибок французские упражнения. Эрменгарда была тяжелым бременем для м-ра Сент-Джана. Он не мог понять, каким образом его дочь вышла такой глупой, неспособной, не одаренной никакими талантами девочкой.

"Господи Боже мой! - часто думал он, смотря на нее. - Неужели она будет такая же глупая, как ее тетка Элиза!"

Если тетке Элизе совсем не давалось ученье, если она тотчас же забывала все, что с величайшим трудом выучивала, то Эрменгарда была удивительно похожа на нее. Она считалась - и совершенно справедливо - самой неспособной девочкой в школе, настоящей тупицей.

- Заставьте ее учиться, - сказал ее отец мисс Минчин.

И бедная Эрменгарда проводила большую часть своей жизни в слезах и в опале. Она учила уроки и забывала их, а если помнила, то ничего не понимала в них. А потому нет ничего удивительного, что, познакомившись с Сарой, она сидела и с глубочайшим изумлением глядела на нее.

- Ты умеешь говорить по-французски? - почтительно спросила она.

- Да, умею, потому что всю свою жизнь слышала французский язык, - ответила она. - И ты умела бы, если бы постоянно слышала его.

- Нет, нет, я бы не сумела! - воскликнула Эрменгарда. - Я никогда не могла бы говорить по-французски!

- Почему же? - с любопытством спросили Сира.

- Ты слышала, как я отвечала сегодня, - сказала Эрменгарда. - И я всегда отвечаю так. Я не могу произносить французские слова. Они такие странные.

Она остановилась на минуту, а потом прибавила чуть не с благоговением:

- Ты очень умна - да?

Сара глядела в окно на грязный, разбитый на площади садик, на воробьев, которые прыгали и чирикали на мокрой железной решетке и на мокрых ветках деревьев. Она задумалась и ответила не сразу. Ее часто называли умной, но теперь она спрашивала себя, действительно ли она умна, а если умна, то почему это вышло.

- Не знаю, - наконец сказала она, а потом, заметив, что круглое, толстое лицо Эрменгарды омрачилось, слегка усмехнулась и переменила разговор.

- Хочешь видеть Эмили? - спросила она.

- Кто такая Эмили? - спросила в свою очередь Эрменгарда, совершенно так же, как мисс Минчин.

- Пойдем в мою комнату и посмотрим, - сказала Сара, протянув руку.

Они соскочили вместе с подоконника и пошли наверх.

- Правда, что у тебя есть своя собственная гостиная? - шепнула Эрменгарда, когда они проходили через переднюю.

- Правда, - ответила Сара. - Папа просил мисс Минчин дать мне отдельную гостиную, потому что... ну, да, потому что, когда я играю, то придумываю разные истории и рассказываю их себе. И я не люблю, чтобы кто-нибудь слушал меня; это мешает мне.

В это время они только что вошли в коридор, ведущий в комнату Сары. Эрменгарда вдруг остановилась и, едва дыша, устремила глаза на Сару.

- Ты сама выдумываешь разные истории? - задыхаясь, проговорила она. - Ты можешь делать это так же хорошо, как говорить по-французски? Можешь - да?

Сара с удивлением взглянула на нее.

- Это может всякий. Ты никогда не пробовала? - спросила она и, не дожидаясь ответа, шепнула:- Пойдем к двери как можно тише, а потом я сразу отворю ее. Может быть, нам удастся захватить ее врасплох.

Сара улыбалась, говоря это, но по глазам ее было видно, что она надеется увидать что-то необыкновенное, таинственное. Такое же настроение охватило и Эрменгарду, хоть она не имела ни малейшего понятия о том, что все это значит и кого хотят они захватить врасплох и зачем нужно захватить ее. Во всяком случае, что бы это ни значило, Эрменгарда была уверена, что увидит что-нибудь чудесное и необыкновенное. И, дрожа от ожидания, она на цыпочках пошла за Сарой по коридору.

Они неслышно подошли к двери, а потом Сара вдруг повернула ручку и распахнула настежь дверь. В красиво убранной комнате стояла глубокая тишина; в камине приветливо горел огонек, а на стуле сидела великолепная кукла и как будто читала книгу.

- Нет, нам не удалось захватить ее! - воскликнула Сара. - Она успела добежать до своего стула. Вот так они делают всегда. Они быстры, как молния.

- Разве она может ходить? - с изумлением спросила она.

- Да, - ответила Сара, - по крайней мере, я думаю, что может, то есть я представляю себе, как будто я думаю, что она может. И тогда мне кажется, что это правда. Ты никогда не представляла себе ничего?

- Нет, никогда, - ответила Эрменгарда. - Расскажи мне об этом.

Эта странная новенькая так очаровала ее, что она больше смотрела на нее, чем на Эмили, несмотря на то, что никогда в жизни не видела такой прелестной куклы.

- Сядем, и я расскажу тебе, - сказала Сара. - Это очень легко. Стоит только начать, и тогда уж трудно остановиться. И это так приятно! Эмили, ты тоже можешь послушать. Это Эрменгарда Сент-Джан, Эмили. Эрменгарда, это Эмили. Хочешь взять ее на руки?

Никогда в течение своей скучной коротенькой жизни не думала Эрменгарда, что ей удастся провести время так приятно, как в это утро в комнате Сары. Они оставались там целый час, до самого звонка к завтраку.

Сара сидела на коврике перед камином и рассказывала разные удивительные вещи; зеленые глаза ее блестели, щеки горели. Она рассказывала о своем путешествии и об Индии. Но больше всего пленила Эрменгарду ее фантазия о куклах, которые будто бы ходят и говорят, когда в комнате нет никого. Они только никому не открывают своего секрета и быстро, "как молния", садятся на свои места, когда слышат, что кто-нибудь идет.

- Мы не могли бы делать этого, - серьезно сказала Сара. - Это волшебство.

Когда она рассказывала, как искала Эмили вместе с отцом, Эрменгарда заметила, что лицо ее вдруг изменилось. Как будто облако затуманило его и погасило блеск ее глаз. У нее вырвался какой-то странный, похожий на рыдание вздох, и она крепко сжала губы, как бы решившись сделать что-то или не делать чего-то. Эрменгарде показалось, что она сейчас заплачет. Но она не заплакала.

- Да, но у меня болит не тело, - после небольшого молчания ответила Сара и прибавила, понизив голос и стараясь, чтобы он не дрожал:- Любишь ты своего папу больше всего на свете?

Эрменгарда открыла рот. Говоря по правде, ей никогда и в голову не приходило, что она может любить отца; она даже готова была вынести все, лишь бы не остаться с ним наедине в течение десяти минут. Но Эрменгарда понимала, что благовоспитанной девочке, учащейся в образцовой школе, было бы неприлично сознаться в этом.

- Я... я почти никогда не вижу его, - пробормотала она. - Он всегда сидит в библиотеке и... читает разные книги.

- А я люблю моего папу больше всего на свете... в десять раз больше! - сказала Сара.

"Она сейчас заплачет!" - со страхом подумала Эрменгарда.

Но Сара и на этот раз не заплакала. Ее короткие черные волосы упали ей на уши, и она сидела молча, а потом заговорила, не поднимая головы.

- Я обещала ему перенести это, - сказала она, - и я перенесу. Ведь всякому приходится переносить многое. Подумай только, сколько приходится выносить военным! А мой папа - военный. В случае войны ему пришлось бы идти в поход, он терпел бы лишения, был бы, может быть, опасно ранен. Но он никогда не сказал бы ни слова, ни одного слова!

Эрменгарда молча глядела на Сару и чувствовала, что начинает горячо любить ее. Она была такая необыкновенная, такая непохожая на других.

Эрменгарда почувствовала, что какой-то клубок подступает к горлу и слезы навертываются у нее на глазах.

- Лавиния и Джесси закадычные друзья, - хрипло проговорила она. - Я бы желала, чтобы ты была моим закадычным другом. Хочешь подружиться со мной? Ты самая умная, а я самая глупая во всей школе, но я... я так полюбила тебя!

- Я очень рада, что ты меня любишь, - сказала Сара. - Да, мы будем друзьями. И знаешь что? - прибавила она с просветлевшим лицом. - Я буду помогать тебе учить французские уроки.