Таинственный сад.
Глава II

Глава II

Мери любила издали глядеть на свою мать и считала ее очень красивой; но так как она очень мало знала ее, то едва ли можно было о леи дать, что она будет тосковать по ней, когда ее не станет.

Она ничуть не тосковала по ней и так как всегда была углублена в самое себя, то ее помыслы и теперь, как обыкновенно, были сосредоточены на себе самой. Будь она старше, она бы, вероятно, очень беспокоилась при мысли, что осталась совсем одна на свете, но она еще была очень мала, и так как о ней всегда заботились, то она предполагала, что это всегда будет так.

Думала она только о том, попадет ли она к хорошим людям, которые будут с ней обращаться вежливо и во всем уступать ей, как это делала ее айэ и другие туземные служанки.

Мери знала, что не останется навсегда в доме английского священника, куда ее взяли в первое время. Ей не хотелось оставаться там. Английский священник был беден, и у него было пятеро детей, чуть ли не однолеток, которые ходили в лохмотьях, всегда ссорились и таскали игрушки друг у друга. Мери ненавидела их неопрятный дом и так дурно обращалась с ними, что через два дня никто не хотел играть с нею.

- Тебя отошлют домой через неделю, - сказал ей однажды Базиль, мальчик пастора, с дерзкими голубыми глазами и вздернутым носом, которого Мери ненавидела. - Мы все очень рады этому.

- И я тоже рада, - ответила Мери. - А где это такое "дома"?

- Она не знает, где это? - презрительно сказал семилетний Базиль. - Это, конечно, Англия. Наша бабушка живет там, и в прошлом году туда послали сестру Мабель. А ты поедешь не к бабушке; у тебя ее нет. Ты поедешь к своему дяде; его зовут м-р Арчибальд Крэвен.

- Я никогда про него не слыхала, - огрызнулась Мери.

- Я знаю, что не слыхала, - ответил Базиль, - ты ничего не знаешь. Девочки обыкновенно ничего не знают. Я слышал, как папа и мама говорили про него. Он живет в громадном заброшенном старом доме в деревне, и никто к нему не ходит. Он такой сердитый, что никого к себе не пускает, а если бы и пустил, то никто бы не пришел. Он горбун и страшный-страшный.

- Я тебе не верю, - сказала Мери, отвернувшись от него и затыкая уши пальцами, потому что не хотела больше слушать.

Но она все-таки очень много думала об этом; а когда м-с Кроуфорд в тот же вечер сказала ей, что через несколько дней она поедет в Англию к своему дяде, м-ру Крэвену, который жил в Миссельтуэйт-Мэноре, у нее был такой упрямо-равнодушный, точно окаменелый вид, что они не знали, что о ней подумать. Они пытались приласкать ее, но она отвернулась, когда м-с Кроуфорд хотела поцеловать ее, и чопорно выпрямилась, когда м-р Кроуфорд потрепал ее по плечу.

- Она такой некрасивый ребенок, - сказала после этого м-с Кроуфорд тоном сожаления. - А мать ее была так красива! И манеры у нее были такие милые, а Мери самый неприятный ребенок, которого я когда-либо видела.

- Быть может, если бы ее мать почаще появлялась в детской, со своим красивым лицом и милыми манерами, Мери тоже могла бы перенять эти манеры. Грустно вспомнить теперь, когда бедная красавица уже умерла, что очень многие вовсе не знали, что у нее был ребенок!

- Она, кажется, никогда не взглянула на нее, - вздохнула м-с Кроуфорд. - Когда ее айэ умерла, никто и не вспомнил о крошке. Подумай только: все слуги разбежались и оставили ее одну в пустом доме. Полковник Мак-Грю говорил мне, что был поражен, когда отворил дверь и увидел ее совершенно одну посреди комнаты.

Во время долгого переезда в Англию Мери находилась под присмотром жены одного офицера, которая везла туда своих детей, чтобы поместить их в пансион. Она была очень занята собственными детьми и была очень рада, когда сдала Мери женщине, которую м-р Крэвен выслал в Лондон встретить ее.

Женщина эта была экономкой в Миссельтуэйт-Мэноре, и звали ее м-с Медлок. Она была очень полная, с румяными щеками и зоркими черными глазами.

Она очень не понравилась Мери; но так как Мери очень редко кто-либо нравился, то в этом не было ничего удивительного; кроме того, было очевидно, что м-с Медлок тоже была невысокого мнения о девочке.

- Экая она некрасивая! - сказала она. - А мы ведь слышали, что ее мать была красавица. Она, как видно, красоты-то ей в наследство не оставила, не так ли?

- Она, быть может, переменится, когда подрастет, - добродушно сказала жена офицера. - Если бы она не была такая желтая и выражение лица ее было бы поласковей. А черты лица у нее хорошие. Дети ведь так меняются!

- Ей придется измениться во многом, - ответила м-с Медлок. - А в Мйссельтуэйте нет ничего такого, что могло бы изменить ребенка к лучшему, если вы спросите меня!

Обе они думали, что Мери не слушает, потому что она стояла несколько поодаль, у окна отеля, где они остановились. Она смотрела на прохожих, на проезжавшие омнибусы и кэбы, но слышала весь разговор; в ней проснулось любопытство по отношению к дяде и его жилищу. Что это был за дом и на что он был похож? Что такое горбун? Она никогда не видала горбуна; быть может, их в Индии вовсе не было.

С тех пор, как она стала жить в чужих домах и у нее не было айэ, она стала чувствовать себя одинокой, и в голову ей приходили странные, совершенно новые для нее мысли.

Она думала о том, почему это она всегда была "ничья", даже когда отец и мать ее были живы. Другие дети "принадлежали" своим отцам и матерям, она же, казалось, была всем чужая. У нее были слуги, была пища и одежда, но никому не было до нее дела. Она не знала, что причиной этого было то, что она была очень неприятный ребенок; само собой разумеется, что она не знала, какая она неприятная. Она часто находила, что другие люди очень неприятны, но не подозревала, что она сама такова.

Она считала м-с Медлок самой неприятной особой, которую когда-либо видела, с ее грубым румяным лицом и безвкусной вычурной шляпой. На следующий день, когда они уезжали в Йоркшир, Мери шла по платформе к вагону с высоко поднятой головой, стараясь держаться как можно подальше от нее, как будто совсем не "принадлежала" ей. Она бы очень рассердилась, если бы знала, что люди могут принять ее за дочь м-с Медлок.

Но м-с Медлок очень мало обращала внимания на самое Мери и на то, что она думала. Ей вовсе не хотелось ехать в Лондон, как раз когда была свадьба ее племянницы, но у нее было удобное, выгодное место экономки в Миссельтуэйт-Мэноре, и удержать это место за собой она могла только делая то, что м-р Крэвен приказывал. Она не смела даже задавать вопросов.

в Лондон и сами привезти ее.

И она уложила свой небольшой чемодан и отправилась в путь.

Мери сидела в углу вагона, некрасивая, с капризным выражением лица. Ей нечего было читать, не на что было смотреть, и она сидела, сложив на коленях свои маленькие руки в черных перчатках. Благодаря ее черному платью она казалась еще желтее, чем всегда, и ее редкие светлые волосы торчали из-под черной креповой шляпки.

"Никогда в жизни не видывала ребенка с таким капризным видом", - подумала м-с Медлок. Она никогда не видела ребенка, который бы сидел так неподвижно, ничего не делая. Наконец, ей надоело смотреть на Мери, и она заговорила быстро и резко.

- По-моему, надо тебе рассказать кое-что о том, куда ты едешь, - сказала она. - Знаешь ты что-нибудь о своем дяде?

- Нет, - сказала Мери.

- Ты никогда не слышала, что твои родители говорили о нем?

- Нет, - сказала Мери, нахмурившись. Она нахмурилась потому, что вспомнила, что ее отец и мать никогда не говорили с ней о чем-нибудь определенном и никогда ни о чем ей не рассказывали.

- Гм... гм-. -проворчала м-с Медлок, пристально глядя на странное бесстрастное личико. Она несколько секунд молчала, но потом снова заговорила.

- Надо тебе все-таки кое-что рассказать, чтобы тебя подготовить. Ты едешь в очень странное место.

Мери ничего не сказала, и ее явное равнодушие несколько озадачило м-с Медлок, но, передохнув, она стала продолжать:

- Нечего сказать, поместье громадное, но мрачное, и м-р Крэвен очень гордится им... по-своему. Дом был выстроен шестьсот лет тому назад, на краю степи, и в нем почти сто комнат, хотя большинство из них затворены и заперты. А в них картины и красивая старинная мебель и всякие другие вещи... и все это стоит там целые века; вокруг дома громадный парк, и сады, и деревья, ветви которых волочатся по земле. - Она остановилась и опять вздохнула. - А больше ничего, - неожиданно закончила она.

Мери невольно начала прислушиваться. Все это было так не похоже на Индию, а все новое всегда привлекало ее. Но она не намеревалась показывать, что ее это интересует. Это была одна из ее несчастных, неприятных привычек. Она сидела молча.

- Ну, что ты думаешь обо всем этом? - сказала м-с Медлок.

- Ничего, - ответила она. - Я ничего не знаю про такие места.

Это заставило м-с Медлок рассмеяться коротким смешком.

- Да ты похожа на старуху, - сказала она. - Разве тебя это не беспокоит?

- Это все равно, беспокоит или нет, - сказала Мери.

- Ну, ты, пожалуй, права, - сказала м-с Медлок, - это все равно. Почему именно тебя надо держать в Миссельтуэйт-Мэноре, я не знаю, разве только потому, что это удобнее всего. Он не будет тобой очень заниматься, это-то верно, он никогда и никем не занимается.

Она вдруг остановилась, как будто вовремя вспомнив о чем-то.

- У него спина кривая, - сказала она. - Это его испортило. Он был угрюмый человек и не пользовался ни своими деньгами, ни своем поместьем, пока не женился.

Взгляд Мери остановился на ней, несмотря на все намерения не выказывать интереса. Она никогда не думала, что горбун может жениться, и была несколько удивлена. М-с Медлок заметила это, и так как она была очень болтлива, то продолжала с большим оживлением. Во всяком случае, это был способ убить время.

- Она была такая милая, красивая, и он готов был обойти всю землю, чтобы достать ей даже былинку, которую ей хотелось... Когда она умерла...

Мери невольно вздрогнула.

- О, так она умерла! - воскликнула она почти против воли. Она только что вспомнила, что когда-то читала французскую сказку, в которой говорилось о бедном горбуне и прекрасной принцессе, и ей вдруг стало жаль м-ра Крэвена.

- Да, она умерла, - ответила м-с Медлок, - и с тех пор он стал еще более странным. Он никем не интересуется. Он не хочет видеть людей. Он по большей части в разъездах, а когда он в Миссельтуэйте, то запирается в западном флигеле и не пускает к себе никого, кроме Пичера. Пичер уже старик, но он ходил за ним, когда он был еще ребенком, и знает все его привычки.

Все это очень похоже было на рассказ из книжки и не особенно ободрило Мери. Дом с сотнею комнат, двери которых заперты, дом на краю степи - что бы это ни значило, во всем этом было что-то мрачное. И человек с кривой спиной, который тоже запирается!

она могла бы оживить мрачный дом, как ее мать: она бегала бы туда и сюда, ездила бы в гости, как она, в платьях с кружевами. Но ее уже больше не было.

сама себя занимать. Тебе скажут, в какие комнаты тебе можно ходить и в какие нельзя... Садов есть довольно, но когда ты будешь в доме, не шатайся и не заглядывай повсюду. М-р Крэвен этого не любит.

- Я и не захочу идти заглядывать повсюду, - кисло сказала Мери, и так же внезапно, как в ней появилась жалость к м-ру Крэвену, жалость эта исчезла; она подумала, что такой неприятный человек заслуживает всего того, что с ним случилось.

Она обернулась лицом к мокрым окнам и стала смотреть на серые потоки дождя, который, казалось, никогда не мог перестать; смотрела она так долго и пристально, что серый цвет стал сгущаться пред ее глазами; и она скоро уснула.