Таинственный сад.
Глава XXVI

Глава XXVI

Вера детей в "волшебную силу" была непоколебима. После утренних "заклинаний" Колин иногда читал им "лекции" о ней.

- Я люблю делать это, - объяснил он, - потому что когда я вырасту и сделаю важные научные открытия, я должен буду читать о них лекции; значит, это навык. Теперь лекции мои короткие, потому что я еще маленький, и еще потому, что Бен опять уснет.

- Самое лучшее в лекциях, - сказал Бен, - это то, что человек может стать и сказать что ему угодно и никто другой не может ему ответить. Я бы и сам иногда не прочь был прочесть лекцию.

Когда Колин произносил свои речи под деревом, старый Бен не сводил с него глаз. Его интересовала не столько "лекция", сколько ноги мальчика, которые с каждым днем становились крепче и прямее, его голова, которая была так красиво поставлена, его щеки, которые стали полными и круглыми, и его глаза, в которых начал появляться такой же свет, как когда-то в других, памятных Бену глазах. Иногда Колин, чувствуя на себе пристальный взгляд Бена, старался догадаться, о чем он думает, и однажды спросил его об этом:

- О чем ты думаешь, Бен?

- Я думал, - ответил Бен, - что в тебе прибавилось фунта три-четыре весу на этой неделе, за это я ручаюсь... Я бы хотел посадить тебя на весы...

- Это все волшебная сила и... лепешки и молоко м-с Соуэрби! Видишь, научный опыт удался!

В это утро Дикон явился слишком поздно, чтобы слышать "лекцию". Он пришел, весь раскрасневшись от бега, и его смешное лицо сияло больше, чем обыкновенно. После дождей им обыкновенно приходилось много полоть, и они сейчас же принялись за работу. Колин уже умел полоть так же хорошо, как любой из них, и в то же самое время мог читать свою "лекцию".

- Волшебная сила действует всего лучше, когда сам работаешь, - сказал он. - Это чувствуешь в костях и мускулах. Я буду читать книжки о костях и мускулах, но сам напишу книжку про волшебную силу. Я теперь уже собираюсь это сделать... и все узнаю новое.

Через некоторое время он вдруг бросил скребок и стал на ноги. Мери и Дикону показалось, что какая-то внезапно пришедшая ему в голову мысль заставила его сделать это. Он вдруг выпрямился во весь рост и в каком-то упоении взмахнул руками; лицо его горело, и его странные глаза широко раскрылись от радости. Он как будто окончательно понял что-то в эту минуту.

- Мери! Дикон! - крикнул он. - Поглядите на меня!

Они перестали полоть и поглядели на него.

- Вы помните первое утро, когда вы привезли меня сюда? - спросил он.

Дикон пристально глядел на него.

- Конечно, помним, - ответил он.

Мери тоже глядела пристально, но ничего не говорила.

- Только сейчас, сию минуту, - сказал Колин, - я сам вспомнил об этом, когда поглядел на свою руку со скребком... Я поднялся на ноги, чтоб узнать, правда ли это! Это правда! Я здоров, здоров!

Он и прежде знал это, надеялся, чувствовал и думал об этом, но именно в эту минуту на него как будто сразу хлынуло что-то - радостное сознание и уверенность в этом, - и чувство это было так сильно, что он не мог не заговорить.

- Я буду жить вечно... во веки веков! - гордо воскликнул он. - Я узнаю тысячи и тысячи вещей... про людей и про тварей, и про все, что растет, как Дикон! И я всегда буду вызывать волшебную силу! Я здоров, здоров! Мне хочется крикнуть что-нибудь - что-нибудь радостное и благодарное!

Бен Уэтерстафф, который работал возле розового куста, обернулся и поглядел на него.

- Ты мог бы спеть славословие, - посоветовал он самым ворчливым тоном, хотя не имел никакого определенного мнения о славословии и напомнил об этом без особого благоговения.

Но у Колина был пытливый ум, и он никогда не слышал про славословие.

- Что это такое? - спросил он.

- Дикон может спеть тебе это, я думаю, - ответил Бен.

- Если она так говорит, значит, это хорошая песнь, - сказал Колин. - Я сам никогда не был в церкви. Я всегда был болен. Спой, Дикон, мне хочется послушать!

Дикон сделал это очень просто и непринужденно. Он понимал чувства Колина лучше его самого, понимал инстинктивно, не подозревая даже, что понимает. Он стащил шапку с головы и с улыбкой оглянулся вокруг.

- Ты должен снять шапку, - сказал он Колину, - и ты тоже, Бен, и надо встать.

Колин снял шапку. Солнечные лучи блестели на его густых волосах, и он напряженно следил за Диконом.

Дикон стал среди деревьев и розовых кустов и запел просто и непринужденно, приятным и сильным детским голосом:

Хвалите Господа, Который ниспосылает все блага;

Хвалите Господа, все создания на земле,

Хвалите Его, все сонмы небесные,

Хвалите Отца и Сына, и Святого Духа. Аминь.

Когда он кончил, Бен остался стоять неподвижно, упрямо стиснув зубы, не сводя тревожного взгляда с Колина. Лицо Колина было задумчиво.

- Это очень хорошая песнь, - сказал он. - Она мне нравится. Может быть, это и есть то, что мне хочется сказать... когда я хочу крикнуть, что благодарен волшебной силе... - Он остановился и подумал, несколько озадаченный. - Быть может, это и есть волшебная сила... быть может, она именно это... Быть может, это одно и то же... Как можно знать точное название всему? Спой это опять, Дикон! Давай попробуем, Мери... я гоже хочу петь", это моя песнь. Как она начинается, Дикон? "Хвалите Господа, который ниспосылает все блага"?

Они снова спели - Мери и Колин так мелодично, как умели; голос Дикона звучал довольно громко и красиво, а при второй строке Бен хрипло откашлялся и при третьей запел очень сильно, даже слишком. Когда затихло "аминь", Мери заметила, что с Беном случилось то же самое, что в тот день, когда он узнал, что Колин не калека, - его подбородок дергался, и сам он мигал, и его загрубелые старческие щеки были влажны.

- Я прежде никогда не понимал смысла в славословии, - сказал он хрипло, - а теперь, пожалуй, изменю свое мнение... Я уверен, что в тебе прибавилось пять фунтов весу на этой неделе, м-р Колин, целых пять!

Колин смотрел в саду на что-то, привлекшее его внимание, и выражение лица его вдруг стало испуганными

- Кто-то идет сюда? - быстро спросил он. - Кто это?

Калитка в поросшей плющом стене тихо отворилась,

и вошла какая-то женщина. Она вошла при последней строке их песни и остановилась, слушая и глядя на них. На фоне плюща, в длинной синей накидке, на которой пестрели пятна солнечного света, проникавшего сквозь листву, с приятным, свежим лицом, улыбавшимся издали среди зелени, она походила на иллюстрацию в какой-нибудь книге Колина. У нее были чудные ласковые глаза, которые, казалось, смотрели на все сразу - на всех детей, на Бена, на "тварей", на каждый распустившийся цветок. Как ни неожиданно было ее появление, никто из них не подумал, что она ворвалась к ним без позволения. Глаза Дикона так и светились.

- Это мать, вот кто это! - крикнул он и бегом пустился к ней.

Колин тоже направился к вей, а за ним и Мери.

- Это моя мать! - опять сказал Дикон, когда они встретились. - Я знал, что тебе хочется ее видеть, я ей сказал, где спрятана калитка.

Колин протянул ей руку с какой-то гордой застенчивостью.

- Мне хотелось видеть вас даже тогда, когда я был болен, - сказал он, - вас, и Дикона, и таинственный сад... А прежде мне никогда ничего и никого не хотелось видеть.

При виде его приподнятого лица ее лицо вдруг изменилось. Оно вспыхнуло, углы рта дрогнули, и глаза на миг точно заволоклись туманом.

- О, милый мальчик! - вырвалось у нее, и голос ее дрогнул. - Милый мальчик! - сказала она, а не "м-р Колин". Она, вероятно, сказала бы то же самое Дикону, если бы увидела на его лице выражение, которое тронуло бы ее. Колину это очень понравилось.

- Вы удивляетесь, что я такой здоровый? - спросил он.

- Конечно, - сказала она, - но ты так похож на свою мать, что у меня сердце дрогнуло.

- Как вы думаете, - спросил он с некоторым замешательством, - может мой отец полюбить меня за это?

- Да, конечно, милый мальчик, - ответила она, ласково погладив его по плечу. - Он должен приехать домой, должен приехать!

- Сюзанна Соуэрби, - сказал Бен, подойдя поближе к ней, - посмотри-ка на ноги мальчика, пожалуйста! Три месяца тому назад они были похожи на барабанные палочки в чулках... и люди говорили, что они кривые. А теперь посмотри-ка на них!

Сюзанна Соуэрби засмеялась ласковым смехом.

- Они скоро будут славные, крепкие, - сказала она. - Пусть себе играет и работает в саду, да пьет и ест досыта, тогда лучше их не будет во всем Йоркшире, и слава Богу за это!

Она положила обе руки на плечи Мери и окинула ее маленькое лицо материнским взглядом.

- И ты тоже, - сказала она, - ты выросла такая же крепкая, как наша Сюзанна-Элен. Ты тоже, верно, на свою мать похожа. Наша Марта говорила, будто слышала от м-с Медлок, что она была красивая... Настоящая алая роза будешь, когда вырастешь, моя девочка!

У Мери не было времени обращать много внимания на перемену в своей наружности. Она знала только, что стала "другая", но когда вспомнила, с каким удовольствием смотрела когда-то на свою мем-саиб, она очень обрадовалась, услышав, что когда-нибудь будет похожа на нее.

Сюзанна Соуэрби обошла с ними весь сад; ей рассказали всю историю его и показали каждое дерево, каждый куст, который ожил. Колин шел рядом с нею с одной стороны, а Мери - с другой; оба смотрели на ее ласковое румяное лицо и оба втайне удивлялись приятному чувству, которое она вызывала в них. Она, казалось, понимала их, как Дикон понимал своих "тварей". Она наклонялась к цветам и говорила о них так, как будто они были дети. Сажа шла следом за нею, каркнула раза два и потом взлетела ей на плечо. Когда дети рассказали ей про малиновку и про первую попытку ее детенышей полетать, она опять засмеялась тихим ласковым смехом.

- Я думаю, что учить птенцов летать - все равно что учить детей ходить... Боюсь, у меня голова кругом пошла бы, если бы у моих были крылья, а не ноги, - сказала она.

Она показалась им такой удивительной женщиной, что ей, наконец, рассказали про волшебную силу.

- Вы верите в волшебство? - спросил Колин после того, как рассказал ей про индийских факиров.

- Верю, мой мальчик, - ответила она. - Это название мне известно, но разве дело в названии? Это, пожалуй, французы зовут иначе, а немцы иначе... То самое, что заставляет семена расти и солнце сиять, сделало тебя здоровым мальчиком... и это Добрая сила... Она не как мы, бедные глупцы, которых надо звать по имени... Добрая сила об этом не беспокоится... Она делает свое... целые миры создает, такие, как наш. Верь всегда в Добрую силу, верь, что ее много в мире, - и называй ее как хочешь... Это ты ей пел, когда я вошла в сад?..

- Мне было так хорошо, - сказал Колин, устремив на нее свои странные прелестные глаза. - Я вдруг почувствовал, что я совсем другой, что у меня сильные руки и ноги и я могу стоять и копать... Я вскочил, и мне захотелось крикнуть что-нибудь...

- Волшебная сила слушала, когда ты пел славословие... Она слушала бы, что бы ты ни пел; не в этом дело, а в твоей радости. О, мой мальчик, что за дело до имени Создателю радости? - И она опять слегка потрепала его по плечу.

В корзинке м-с Соуэрби в этот день было уложено столько, что можно было устроить настоящий пир. Когда они проголодались и Дикон притащил корзинку, м-с Соуэрби с детьми уселась под их деревом, глядя, как они поглощали еду, смеясь и изумляясь их аппетитам. Она была очень весела и смешила их, рассказывая им много забавного и смешного; она рассказывала им сказки на протяжном йоркширском наречии, учила их новым словам. Она никак не могла удержаться от смеха, когда дети рассказали ей, что Колину становится все труднее притворяться капризным и больным.

- А мне вот какая мысль часто приходит в голову, - сказала Мери, - и я никак не могу удержаться от смеха, когда вдруг вспоминаю об этом... Я все думаю, что если у Колина лицо сделается похожим на луну! Оно пока еще не похоже, но каждый день становится все круглее... Что, если оно станет похожим на луну, что мы тогда будем делать?

- Я вижу, тебе еще придется немного притворяться, - сказала м-с Соуэрби, - но не особенно долго. М-р Крэвен приедет домой.

- Вы думаете, что он приедет? - спросил Колин. - Почему?

Сюзанна Соуэрби тихо засмеялась.

- Я никому бы не позволил рассказать ему, - сказал Колин. - Каждый день я придумываю новые способы... А теперь мне кажется, что я просто вбежал бы к нему в комнату!

- Он бы порядком испугался, - сказала м-с Соуэрби. - Хотела бы я видеть его лицо, очень хотела бы! Он должен вернуться домой, непременно должен!

Наконец м-с Соуэрби встала, чтобы вернуться в дом, к м-с Медлок. Колина тоже пора было везти домой. Прежде чем он уселся в свое кресло, он стал возле м-с Соуэрби, устремив на нее какой-то растерянный, но полный обожания взгляд, и вдруг крепко схватил полу ее плаща.

Сюзанна Соуэрби вдруг нагнулась и своими теплыми руками крепко прижала его к груди под синим плащом. Глаза ее опять заволоклись туманом.

- О, милый мальчик! - сказала она. - Я верю, что твоя родная мать теперь в этом саду... Она не может быть далеко... Твой отец должен вернуться к тебе, непременно должен!