| Автор: | Бронте Б. П. |
| Категория: | Повесть |
Секрет
Брэнуэлл Бронте Политика в Витрополе
Сочинение капитана Джона Букета, члена парламента, в 1 томе
Глава 1
темнотою и крамольными речами, или в кабинете министров, где царят лесть, интриги и раздор. Однако, читатель, я начну действие не там. Я намерен показать тебе место весьма далекое от бурления общественной жизни - лесистый край в двадцати милях от Стеклянного города Веллингтона.
Вечером первого сентября нынешнего года солнце ярко озаряло прекрасный парк старинного имения, затерянного в лесах Веллингтонии. Небо пылало золотом, и закатные лучи, пробиваясь сквозь низкие облачка на западном краю горизонта, играли в кронах могучих дубов над аккуратно подстриженными газонами. Длинные тени пролегли через лужайки, и земля казалась расчерченной широкими сияющими полосами. Над купами деревьев в дальней стороне парка чернели на фоне заката трубы и острые скаты древней усадьбы со всеми ее неизменными принадлежностями: дымком и флюгером наверху, дорожками, зеленью и гуляющим оленем внизу. В высшей степени приятная картина, и зритель с искренним удовольствием скользил взглядом по золотистой лужайке с ее глубокими тенями, вдоль могучих деревьев, к серым холмам за подъездной аллеей и пламенеющему небу над ними. В благоуханном воздухе веял легкий ветерок, но все остальное дышало умиротворением, и хотя усадьба располагалась на пышущем зноем Африканском континенте, ничто не отличало ее от любого другого почтенного английского жилища погожим английским вечером.
Однако главным образом я хочу представить читателю укромный уголок, окруженный вязами со всех сторон, кроме одной, выходящей на укутанную зеленым плющом церковку и кладбище. Уголок этот, в своей защищенности и тишине - воистину жемчужина всего пейзажа. Посреди лужайки стоит каменная плита с белой мраморной урной, на которой выбито:
Сей камень воздвигнут
над могилой
умершей 1 мая
лета Господня 1815
в возрасте двадцати одного года,
ее супругом
Дикие цветы обвили белоснежный памятник, и в просвет между деревьями на него падал единственный луч заходящего солнца. Все это вместе с немногословной надписью наводило на светлые раздумья, а явная забота, с которой памятник оберегался от губительного действия времени и непогоды, свидетельствовала о неумирающей любви вдовца лучше самого пышного монумента и самой красноречивой эпитафии. Однако если бы тот, кому пришли в голову приведенные мысли, знал, кто этот вдовец, его бы одолели некоторые сомнения.
В упомянутый час, когда все вокруг было залито вечерним светом, калитка, ведущая к укромной лужайке со стороны леса, отворилась, и вошел высокий джентльмен, одетый во все черное. Он приблизился к монументу и остался стоять, не произнося ни слова. Выглядел этот незнакомец довольно примечательно. Он был, как я уже сказал, очень высок, статен и худ, лет сорока на вид, с лицом суровым, смуглым и необычным. Черты его выражали не печаль, а скорее задумчивость, тонкие, красивые губы кривила язвительная усмешка. Он положил руку в перчатке на памятник и огляделся с таким видом, будто не ждал ничего хорошего от тех, кого может застать поблизости. Когда посторонних не обнаружилось, джентльмен снял и положил на землю шляпу, обнажив золотистые кудри и высокий аристократический лоб, так несоответствующие его брезгливо-насмешливой мине.
- Что ж, - проговорил он, обращаясь сам к себе, - вот я снова здесь. Полагаю, я изменился с прошлого года, и уж точно изменился с тех пор, как впервые стоял над этой могилой. Ах, Мэри, если бы ты могла меня сейчас видеть, то не узнала бы, а я не узнал бы тебя. Ты - прах, и в прах возвратилась. Я много бродил по миру, но не встретил никого, подобного тебе, и едва ли встречу. Интересно, что подумала бы ты о своем Александре, доведись тебе увидеть его сейчас - изгнанного из страны велением закона, сжигаемого пламенем ада, говорящего на языке методистов, кальвинистов и тому подобных и думающего при этом прямо противоположное, зовущего к республике, демократии, свободе, мечтающего о титулах и власти?.. Хм, я буду и дальше идти своим путем. Мой взор устремлен на то, что я хочу добыть, даже если схвачу не золото, но огонь. Отличный вечер, мой друг. Небо преображается в течение дня, но неизменно от года к году. Восемнадцать лет назад, когда я стоял у свежей могилы, а все прочие разошлись, оно было в точности такое же, и такие же лучи озаряли это место - тогда еще не урну, а земляной холмик. - Тут он умолк и остался стоять, опершись на памятник. Со странной улыбкой и выражением еще более необычным, чем его всегдашнее - отчасти скорбным, отчасти горьким и саркастическим, - он вытащил из черной коробочки миниатюру в усыпанной брильянтами оправе. То был портрет молодой женщины, белокурой, кроткого вида; в больших карих глазах угадывалась легкая грусть, придававшая всему лицу, явно молодому и очень красивому, выражение мягкой печали. Глаза как будто смотрели на сурового мужчину, державшего в руках портрет. Тот заметил это и заговорил снова: - Ах, именно так ты глядела, Мэри, когда моя натура прорывалась наружу. Ты никогда меня не останавливала, но всегда успокаивала. Темнеет. Я вынужден оставить тебя в твоем холодном сыром доме и отправиться в свой. Хотел бы я знать, как проходит время для тебя, Мэри.
Он с той же горькой улыбкой повернулся и уже собрался идти прочь, как калитка со стороны парка отворилась и на лужайку вышла девушка. Наблюдателя сразу поразило бы сходство между нею, упомянутым портретом и человеком рядом с могилой. Она была лет семнадцати - восемнадцати, хрупкая, невысокого роста. Изящные руки, маленькие ступни и узкая талия прекрасно сочетались с белокурой головкой, высоким открытым лбом и большими карими глазами, сиявшими печально и кротко. Улыбалась она мягко, чарующе, платье было модное, темное по цвету и благородное по материалу. Да и во всем ее облике, меланхоличность которого вполне отвечала старинной усадьбе, вековой роще и древним лесам вокруг, сквозило надменное величие человека, стоявшего сейчас перед нею. К нему-то, как только его заметила, девушка и устремилась.
- Здравствуй, Мэри. Как видишь, дитя, я здесь. Впрочем, об этом мы еще поговорим. Веди меня в дом. Как там? Ах, Перси-Холл! - продолжал он, беря дочь под руку и направляясь к лужайке перед домом. - Скажи, Мэри, милая, все ли было хорошо с моего последнего приезда? Надеюсь, все тебя здесь слушались.
- О, конечно, иначе бы я написала.
- Точно?
- Да.
- Хм.
- Ах, отец, я так удивилась, когда вас увидела, но это была приятная неожиданность. Я столько мечтала о вашем возвращении, что уже почти отчаялась. Все ли у вас здоровы? Как миледи Элрингтон? А главное, как вы сами, отец? Остальные меня заботят мало.
… Очаровательный вечер. А почему на тебе касторовая шляпа - ты ходила в гости? Наверняка по парку ты, как и прежде, гуляешь без капора.
При этих словах огромный пес подбежал к ней, заметил высокого джентльмена, коротко, радостно залаял, узнав хозяина, прыгнул на него, облизал ему руки, сунулся в лицо и тут же умчался кругами носиться по парку, распугивая оленей.
- Дорогой отец! Почему вы не приезжаете к нам чаще - ведь вам здесь так рады, - проговорила дочь, с улыбкой заглядывая ему лицо.
- Молчи, дитя. Мне не нужен ничей привет, кроме твоего.