Дон Карлос.
Том 1. Часть 1.
XIX. Сара Кондоро

XIX. Сара Кондоро

В один из следующих дней по набережной шла какая-то странная женщина. Она направлялась к глухой отдаленной части улицы, с трудом передвигая вязнущие в песке ноги. Глубокие следы колес вели к уединенному двору, обнесенному черным забором, выходившим прямо на обрывистый берег Мансанареса. Место это поражало тишиной и пустынным видом.

На старухе был большой пестрый платок, соломенная шляпка, когда-то очень дорогая, но теперь совсем изношенная и грязная, и манто, затканное большими шелковыми цветами, оборванное на подоле и хлопавшее ее по ногам. Отвратительное лицо этой маленькой, несколько сгорбленной, но крепкой старухи имело какой-то сизый оттенок, доказывавший чрезмерное употребление спиртных напитков. Длинный, крючковатый нос делал ее похожей на хищную птицу, маленькие глазки блестели, рот шевелился - видно было, что старуха говорит сама с собой.

Между тем что-то в ее осанке и походке говорило, что она не из низших слоев, а видала лучшие времена и лучшее общество.

Хозяева таверны на "Маленькой Прадо", по-видимому, знали ее, потому что один из них, стоявший у дверей, снял шапку, когда она проходила мимо. Старуха отвечала приветливым кивком.

-- Куда так рано, дукеза [дукеза - герцогиня] Кондоро? - спросил он.

-- По делу, - отвечала она, указывая на уединенный двор вдали.

-- К палачу? Какое же это у вас к нему дело?

-- Спросить надо кое-что, - сказала она и поспешила дальше.

-- Вы, кажется, назвали ее герцогиней? - обратился к хозяину таверны один из посетителей. - Верно, это шуточное прозвище?

-- Разве вы не знаете этой старухи? - улыбаясь, спросил хозяин. - У нее, действительно, то ли муж, то ли любовник был герцогом. Недавно мне говорил один господин, что она имеет полное право на титул герцогини. Он знал ее много лет тому назад, когда она еще бывала при дворе. А теперь она содержит ночлежку для нищих в цыганском квартале, недалеко от Растро.

Посетитель встал и вышел посмотреть вслед странной старухе.

-- Но как она могла опуститься до такой степени? - спросил он.

-- Говорят, у нее было много любовных похождений - гонялись, конечно, не за красотой, а за деньгами- и герцог наконец прогнал ее и уехал за границу. У нее и до него и после похождений хватало, кроме того она сильно пила. Ну а теперь имеет неплохой доход от своей ночлежки, да еще, говорят, ведет и другие дела. Когда она заходит выпить, так всегда платит по-королевски и никогда не берет сдачи. Это уж ее обычай.

Посетитель с улыбкой покачал головой и вернулся в таверну, между тем как старуха спокойно продолжала идти своей дорогой.

Теперь уж она не ездила больше в экипажах, а храбро шагала по глубокому песку, утопая в нем на каждом шагу.

Двор, к которому она направилась, лежал далеко от других домов набережной. Тут не только не видно и не слышно было ни одной живой души, но, казалось, даже растительность чужда была этому месту. Не было ни одного деревца, ни одного кустика - разве только кое-где тощая былинка выглядывала из песка.

глубине, за забором, видна была верхняя часть уютного, увитого виноградной лозой домика.

Герцогиня Кондоро пыхтела и обливалась потом, но не позволила себе отдохнуть. Она только, не задумываясь, сняла с себя полные песка башмаки и вытрясла их. О, герцогиня Кондоро не признавала никаких церемоний, но мы еще расскажем об этом впоследствии. Она сама говорила, что давно отбросила глупую совестливость и жеманство. Вообще, это была чрезвычайно интересная особа. Не раз за стаканом вина, сделавшись разговорчивой, она рассказывала знакомым о прошлых временах, о королевах Христине и Изабелле, о Серрано, Олоцаго, Навреце и Эспартеро, которых знала очень близко, когда являлась при дворе и жила со своим супругом на площади Майор во дворце Кондоро.

При этом она признавалась некоторым, близко знавшим ее, что делала то же, что и все знатные придворные дамы того времени, только они были счастливее в своих любовных похождениях или мужья их были снисходительнее, тогда как ее, восемнадцати-двадцатилетнюю девушку, сбили с толку и бросили на погибель.

Да в чем же ее такой уж особенный грех, скажите пожалуйста? В том, что принимала у себя молодого придворного, а герцог вернулся домой, в том, что выслушала признание генерала Прима, или в том, что имела небольшую интрижку с гувернером сына? Это было в моде тогда, сама королева Изабелла подавала подобный пример. Но только ей одной пришлось каяться за свои поступки, и с досады, гнева и отчаяния она предалась своей прежней страсти - вину. Скоро все имущество было ею промотано, ни герцог, ни другие ее бывшие мужья не хотели теперь ничего о ней знать, и вот она дошла до того, что стала содержать ночлежку для нищих.

что когда так говорили простолюдины и посетители ее ночлежки, в громком титуле слышалась обыкновенная насмешка.

о себе, чтобы иметь возможность жить так, как ей хочется. Женщины и мужчины, первый раз приехавшие в Мадрид и не имевшие средств оплатить свой ночлег в гостинице, нищие, цыгане и странствующие артисты могли за небольшую плату получить в ее заведении пристанище на ночь. Днем тут никто не имел права оставаться. Это была ночлежка вроде тех, какие давно уже существуют в Париже, Лондоне, Нью-Йорке и Берлине.

Полиция почти не заглядывала в ночлежку Сары Кондоро, и, как ни странно, никогда не бывало там никаких ссор, скандалов, никогда она не упоминалась в сводках происшествий. Это было заведение, необходимое в большом городе, оно уберегало бедный, бесприютный люд от бесчинств: бедняки предпочитали, заплатив ничтожную сумму, отправиться в ночлежку, нежели, оставаясь на улице, попасть в руки полиции.

Сара Кондоро, по-видимому, начала очень полезное, выгодное дело - она по опыту знала, что значит быть без пристанища. Теперь, однако, жизнь ее хорошо устроилась, и часто она даже позволяла себе вспомнить прежнюю страсть, но пила только самые дорогие вина.

-- Ворота заперты, - пробормотала она, попробовав замок. - Первый раз я иду к нему, он должен быть тут. Да, не часто мне приходилось бывать в этом квартале.

Она огляделась вокруг. Лицо ее было отвратительно и говорило не только о бурно прожитой жизни, загубленной дурными страстями, которым давалась полная воля, но и о нравственной испорченности.

 А, вот звонок! - сказала она, взявшись за его ручку своей жилистой рукой.

В глубине двора раздался громкий звон колокольчика, и вслед за ним - шаги.

-- Что вам угодно, сеньора? - спросил вышедший к ней человек в пестрой рубашке с засученными рукавами, шароварах и с непокрытой головой. - Кого вы ищете?

-- Дома ли сыночек Тобаль? Гм, что это я говорю! - поправилась она. - Дома ли сеньор Царцароза?

-- Хозяин? Да, он у себя в комнате, - отвечал бородатый малый, указывая на приветливый домик в глубине двора. - Вам угодно поговорить с ним?

 Непременно, сыночек, - сказала старуха, протиснувшись мимо него в ворота и оглядываясь вокруг.

-- Так ступайте туда и постучите, у хозяина никого нет.

Сара Кондоро, покачивая головой, смотрела на лежавшие в стороне, около забора, доски, балки, колья, на сушившиеся позади увитого зеленью домика куски черного сукна.

В задней части двора развешаны были одежды утопленников и самоубийц, найденных за последнее время, а дальше, в ящиках, лежали и сами трупы. У пруда какие-то грубо хохочущие люди, стоя на коленях, мыли в грязной воде обрубок дерева. И возле всего этого - хорошенький, мирный домик! Поразительный контраст!

Поднявшись по старым деревянным ступеням, которые вели к двери дома, дукеза взглянула на роскошно увитую виноградом стену и отворила дверь.

воздух был чист и свеж.

Сара Кондоро постучала, и дверь отворилась. Посреди уютной комнатки у стола сидел огромный Тобаль Царцароза, просматривая документы. Виноградные ветви, наполовину закрывавшие окна, давали благодатную тень и прохладу.

Дукеза с некоторым смущением остановилась на пороге. Царцароза с минуту неподвижно смотрел на нее, как на какое-то внезапно явившееся привидение, видимо, не веря своим глазам. Лицо его сделалось мрачным.

-- Это я, Тобаль, сыночек, это я, - прервала она, наконец, молчание. - Разве ты не узнаешь меня? Давно я тебя не видела! Какой ты стал красавец - вылитый отец, алькальд Царцароза из Биролы! Такой же широкоплечий, с такой же темно-русой бородой...

Тобаль успел между тем оправиться. Дукеза подошла к столу.

 Как ты вошла сюда? Как ты попала во двор? - спросил он, даже не подавая ей руки.

-- Прежде всего спроси, как я узнала, что ты здесь, потому что ведь здешнего палача называют прежним именем Вермудеца. Все случай, Тобаль, случай да знакомые! Недавно у меня был старый Дорофаго из Биролы и сказал мне об этом. Я тогда же хотела прийти к тебе, но подумала, что ведь Тобалю это будет не совсем приятно?

-- Кто тебя впустил сюда, я спрашиваю? - боязливо повторил палач.

 Человек в пестрой рубашке!

-- Он знал тебя, называл по имени? - Он меня назвал просто сеньорой.

 И ты сказала ему...

-- Ничего, - быстро прервала Сара Кондоро ветревоженного Царцарозу, - ничего не сказала, сыночек.

Наступила тяжелая пауза. Странные чувства боролись в душе этого человека.

-- Да, перед тобой Тобаль Царцароза, мадридский палач! Положением своим он обязан своей матери, так называемой дукезе, а тем, что не сделался преступником и убийцей, - отцу! Алькальд из Биролы был честным человеком, и я свято чту его память!

-- Понимаю, сынок, ты хочешь упрекнуть меня в том, что я о тебе не заботилась, но...

 Тем, что я палач, я обязан тебе! Если бы не ты, я был бы теперь, может быть, тоже алькальдом в каком-нибудь маленьком городке! Но что ты от меня хочешь? Я не думал больше увидеться с тобой!

-- И я тоже не думала, Тобаль! Из всех моих детей ты один остался.

-- А где же маленький герцог Кондоро, дукечито, воспитанный в шелку и бархате?

Дукеза пожала плечами.

-- Умер, должно быть, - отвечала она не слишком печальным голосом, - но что делать, все мы умрем! Яне для того пришла к тебе, чтобы жаловаться и горевать. Мое нынешнее занятие выгодно! Но еще немного, и я оставлю его и примусь за новое, только не решила еще, что выбрать - танцевальные вечера или кафешантан на парижский манер? Это будет очень интересно, очень мило, тогда дукеза Кондоро опять сможет выйти на сцену!

 Я слышал, ты содержишь ночлежку, и даже раз был твоим клиентом, хотя ты этого не знала.

-- Ты, сыночек? В моей ночлежке?

-- Давно уже! Кто этот малый с израненным лицом, принимающий деньги?

-- Этот прегонеро [прегонеро - зазывающий в лавки или выкрикивающий объявления на улицах

-- Оно и видно. Глядя на его лицо, можно подумать, что он несколько раз спасался от смерти только тем, что срезал себе с лица по куску мяса. Но что же тебе нужно от меня, Сара Кондоро? Ведь не материнское же чувство привело тебя ко мне - это мы оба хорошо знаем!

-- Не будем ссориться, сынок. Я рада была услышать, что ты жив и живешь тут, - отвечала нежная мать. - Правда, радовалась, ведь ты один у меня остался!

-- Бог знает, что делает! Ты не заслужила иметь и одного, ну да это в сторону, - сказал Царцароза, махнув рукой, как будто отгоняя тяжелые воспоминания. - Говори, зачем ты пришла сюда?

-- Я устала, сынок, старость начинает сказываться, я присяду. Ну, вылитый отец! Алькальд Царцароза тоже никогда не предложил бы стула ни своему начальнику, ни родному брату. А лицо, а эта прекрасная темно-русая борода - ну да полно об этом! Ты прав, я пришла по делу, - продолжала она, садясь. - Дело серьезное и деликатное, оно должно остаться между нами! Никого нет в соседней комнате? Ты женат?

 Палач ждет себе прощения, - тихо и выразительно отвечал Тобаль. - Здесь нет никого, кроме нас!

-- Ты, верно, знаешь кое-что об этом, сынок, - таинственно сказала Сара, - все от тебя зависит. Дело легкое, не рискованное, а главное, прибыльное. Ты ведь знаешь, что в прошлом году в Памплоне обокрали почту, взяв при этом более ста тысяч дуро, и что ничего до сих пор не найдено?

 Говори короче, Сара Кондоро, что тебя привело сюда?

-- Слушай дальше, сынок! Тебе известно, конечно, и то, что два года тому назад был ограблен и сгорел Байонский банк. При этом подозрение пало на Алано Тицона, которого видели у здания банка. Наконец, нынешней весной сгорел дом богатого альцеста, вся семья его убита, имущество украдено. Алано Тицона опять видели кравшимся к дому и заметили кровавые пятна на его одежде. Он был схвачен и приговорен к смерти! Приговор будет исполнен на днях, не так ли?

-- Ты знаешь больше меня! Я еще не получал приказаний.

 Это престранная история, Тобаль! Алано, наверняка, принадлежит к какому-нибудь сильному тайному обществу, которое имеет здесь, в Мадриде, могущественных членов! Вчера ко мне пришел какой-то знатный господин и, сказав, что дело Алано может быть пересмотрено, спросил, не могла бы я попросить тебя оттянуть исполнение приговора. Я не соглашалась, тогда он снова пришел вечером и сказал, что тебе ничего не стоит отсрочить казнь на несколько недель, При этом он дал двести дуро, сыночек, - сто для меня, сто для тебя, - прибавила старуха, выкладывая перед ним деньги из кармана своего шелкового платья.

-- Что же это за человек? Сара пожала плечами.

-- Не знаю, Тобаль, не знаю, мой сыночек! Он пришел поздней ночью в маске, но у дукезы опытный глаз! Я сразу по фигуре поняла, что это далеко не простой и не бедный человек. О, у Алано Тицона, кажется, влиятельные покровители!

-- Узнала ты имя этого покровителя?

-- Нет, сынок! Он так упрашивал меня пойти отнести тебе деньги, что я подумала: ответственности на тебе не будет, значит, деньги достаются легко - отчего же их не принять? А сто дуро не пустяки. На, вот они!

 Спрячь, они мне не нужны!

-- Как, Тобаль! Ты отказываешься от денег? Надо брать и брать! У меня скоро столько их будет, что я оставлю свою ночлежку и примусь за что-нибудь другое. Но у тебя денег меньше моего.

-- Говорю тебе, возьми обратно эти сто дуро, - решительно повторил Царцароза.

Старуха всплеснула руками.

-- Вылитый покойный алькальд! Вылитый отец! - вскричала она. - Вот игра природы! Будто сам покойный встал из гроба!

 Мой отец был честный человек.

-- Знаю, знаю! Но здесь не о том речь, сынок. Я рада, что могу сделать что-нибудь для тебя, ведь ты один у меня остался! Бери все двести дуро.

Она держала деньги и так смотрела на них, будто ей очень тяжело было с ними расстаться.

-- Бери, сынок! Такие деньги не каждый день приходят. Ведь двести дуро всего лишь за небольшое промедление...

Палач взглянул на настойчиво упрашивавшую старуху, уже положившую деньги на стол.

 Возьми их назад, - гневно сказал он, - они мне не нужны!

-- Святой Бонифацио, какая глупость! Но послушай, Тобаль, не отказывайся от моего предложения, говорю тебе, общество большое и сильное, дело может стоит тебе жизни, если ты не отсрочишь казнь Тицона. Тебя спровадят- и все равно достигнут своей цели. Неужели мне придется потерять и тебя!..

-- Возьми назад деньги! - повелительно повторил Царцароза, и старуха наконец со вздохом согласилась. - Что касается отсрочки казни, - продолжал он, - я посмотрю. Придет к тебе еще раз этот знатный господин?

-- Не знаю, думаю, что придет.

-- Когда он будет у тебя, дай мне знать, Сара Кондоро, я сам переговорю с ним.

 Ого, ты хочешь лично условиться о цене? Так, так, теперь понимаю, - говорила старуха, лукаво прищуриваясь и подмигивая, - ты хочешь выманить у него побольше?

 Очень может быть. Когда ты мне дашь знать, что он у тебя, я приду в твою ночлежку и переговорю с ним.

-- Хорошо, хорошо, сыночек, - вскричала Сара, вставая и бережно пряча деньги, - сделаю это, охотно сделаю! Сам дело обделай, он может оплатить, ты прав.

И кивнув ему, она хотела было протянуть руку, но передумала, боясь, что он не возьмет ее.

- До свидания, Тобаль, - говорила Сара, - да смотри же, не проболтайся! Вылитый отец! - пробормотала она, выходя из домика, увитого зеленью.