Дон Карлос.
Том 2. Часть 4.
IX. Мать и сын

IX. Мать и сын

-- Прегонеро, говорите вы, притащил ко мне в дом этого незнакомца? - спросила дукеза, когда Арторо доложил ей о происшествии, случившемся прошлой ночью. - Что это он вздумал? Разве я здесь открыла больницу или, может быть, он думает, что мой салон - богадельня для бездомных?

-- Он действовал так из сострадания, сеньора дукеза!

-- Из сострадания! - засмеялась Сара Кондоро язвительно. - Ягораздо лучше знаю приятеля прегонеро! Он хотел мне навязать обузу, ведь еще неизвестно, что такое случилось с этим незнакомцем!

-- Он говорит, что он бывший патер здешнего мадридского монастыря Святой Марии, - сказал Арторо, не решаясь сознаться, что он знал Антонио.

-- Так пусть он и идет в монастырь!

-- Он не в состоянии еще этого сделать, сеньора дукеза!

-- Это меня нимало не беспокоит!

-- Доктор говорит, что болезнь может оказаться продолжительной.

-- Тем хуже! Не держать же мне его здесь так долго! Что же узы думали, когда его приняли? Да и с какой стати я буду здесь принимать больных?

-- Я не думал, что сеньора дукеза на меня за это рассердится!

-- Чужого человека!.. Подумайте сами, что я буду с ним делать?.. Пусть он отправляется в монастырь, к которому принадлежит, и больше ни слова!

-- Да ведь он совершенно без чувств!

-- Что мне за дело до этого? - воскликнула дукеза равнодушно.

-- Может быть, сеньора дукеза позволит оставить его здесь до тех пор, пока он не поправится настолько что будет в состоянии отправиться в монастырь? Впрочем, насколько я мог понять из слов молодого патера, он, кажется, больше уже не принадлежит к монастырю Святой Марии и до последнего времени находился в доме графа Кортециллы, воспитателем его...

-- Все это к делу не относится, - с гневом прервала дукеза старого танцора, от которого, как нам известно, она узнала, что Эстебан де Кортецилла ее родной сын. Она уже несколько раз являлась в его дворец, чтобы увидеться с ним, но ей это так и не удалось, ибо граф, по обыкновению, отсутствовал.

Арторо стоял в недоумении.

-- Что прикажет сеньора дукеза? - наконец спросил он ее едва слышно.

-- А то, что вы и ваша дочь ухаживаете за этим патером, тоже никуда не годится! Этого допустить нельзя! Вы не в состоянии будете хорошо исполнять свои обязанности, если не будете отдыхать ночью!

-- Мы чередуемся, сеньора дукеза!

-- Нет, так не годится! Да и к тому же ваше жилище для этого слишком тесно, вашей дочери негде будет упражняться, а это мне повредит!.. Повторяю, этого допустить нельзя.

-- Это не что иное, как проделки прегонеро, чтобы доставить мне новую неприятность! Я его знаю! И вы?.. Вы позволили ему себя одурачить?

-- Сострадание, сеньора дукеза...

-- Сострадание!.. Опять сострадание!.. - воскликнула Сара Кондоро с досадой. - Этак вы из сострадания, пожалуй, навяжете мне на шею всех нищих и убогих Мадрида? Что же из этого выйдет?

-- Я и сам думал об этом.

-- Вытолкнуть на улицу патера нельзя уже потому, что он был в доме графа, - рассуждала дукеза спустя некоторое время, - но у вас, - продолжала она, - он тоже не может остаться! Перенесите его сюда, в эту незанятую комнату рядом с моим помещением, тут он может остаться, и приставьте к нему одного из слуг, чтобы за ним ухаживал!

-- Приказания ваши будут исполнены, сеньора дукеза.

-- Я не буду больше говорить об этом, но прошу вас, чтобы ничего подобного больше не повторилось, слышите? Если прегонеро, которому эта новая проделка так дешево сошла с рук, еще раз вздумает преподнести мне подобный подарок, то я прикажу слугам прогнать его палками из моего заведения, поняли? И я исполню то, что сказала! Именно палками! Это не что иное, как следствие его злобы ко мне! Я знаю прегонеро!

Старик-танцор в знак согласия, что исполнит приказания, поклонился и вышел из комнаты дукезы в сильном смятении.

Он и Хуанита осторожно перенесли патера в незанятую комнату, находившуюся рядом с собственным помещением дукезы, и положили его на мягкую, прохладную постель, открыли окна, чтобы дать больному побольше воздуха, и позвали одного из свободных слуг, передав ему поручение дукезы - ухаживать за больным.

На следующий день Антонио пришел в себя, и только тогда узнал, где он находится.

Когда Арторо пришел ухаживать за больным, тот стал расспрашивать его о случившемся и, напрягая память, вспомнил все, что произошло. Но он был еще настолько слаб, что не мог сделать ни одного движения; к вечеру он уснул и проспал до следующего полудня.

Доктор решил, что опасность миновала, но все-таки больному нужен полный покой.

Когда патер проснулся, Арторо, часто навещавший его, дал ему освежающих сочных фруктов и немного печенья, через час он дал еще воды с вином, потому что Антонио жаловался на жажду. Поблагодарив старого комедианта за помощь, Антонио попросил позвать к себе в комнату сеньору дукезу и, когда та вошла, извинился за причиненные им хлопоты, в чем он был невольно виноват, и с удовольствием и благодарностью обещал возместить ей все расходы.

-- В этом нет никакой надобности, и я этого не требую, - отвечала старая Сара с некоторой гордостью. - Только лечитесь здесь как следует, вы здесь никому не мешаете, эта комната свободна. И патеру можно подать руку помощи! Вы же, - обратилась она к слугам, - выполняйте все желания патера и доставляйте ему яства и напитки, какие он пожелает, это меня не разорит. Итак, не отказывайте себе ни в чем, слышите ли? Что же касается уплаты, то об этом прошу вас не беспокоиться, дукеза Кондоро не нуждается в ней!

Старый танцор был поражен этой переменой и очень обрадовался, что Антонио, которому еще требовался присмотр, так как он был еще чрезвычайно бледен и слаб, начинает поправляться.

Сара Кондоро, несмотря на бледность молодого, страдающего патера, не могла не увидеть в нем очень красивого мужчину, чего она никогда не упускала заметить, к тому же ей хотелось хоть раз в жизни разыграть роль великодушной женщины, помогающей бедному патеру.

Сон, после которого Антонио чувствовал себя бодрее, казалось, был для него лучшим лекарством, и через несколько дней здоровье его поправилось настолько, что он смог подняться с постели. Но именно тут-то и стала заметна не покидавшая его сильная слабость. Он с трудом держался на ногах и только с помощью Арторо был в состоянии преодолеть небольшое пространство от кровати до стоявшего у окна стула. Доктор же уверял, что эта слабость не замедлит исчезнуть, и для укрепления больного назначил более питательную пищу и немного легкого вина.

Дукеза, услышав об этом, позаботилась, чтобы повар заведения готовил ему дичь, голубей, освежающее желе и всевозможные лакомства, так что Антонио не мог не улыбнуться при виде такого множества блюд и с удивлением смотрел на трогательную заботливость дукезы, с которой до сих пор он совершенно не был знаком.

Она сама навестила его, чтобы продемонстрировать этим свое внимание, и принесла с собой легкого хорошего вина. С большим удовольствием увидела она, как он приятно был поражен. Антонио вежливо поблагодарил ее, заверив, что не употребит во зло ее доброту и, как только будет в состоянии, не замедлит покинуть гостеприимный кров. Сара Кондоро с видом живого участия просила его быть без церемоний и не торопиться покинуть ее дом, так как его пребывание нимало ее не стесняет. Вообще она выказывала Антонио какую-то привязанность и заботу, что старый танцор мог объяснить себе только тем, что в Антонио она видела патера графа Кортециллы, хотя между нею и больным об этом и речи не было.

Дукеза почувствовала к молодому, красивому больному какую-то странную, невольную симпатию и На следующий день не замедлила вновь посетить его. Но так как она по обыкновению вставала не рано, а обедала довольно поздно (этот обычай высшего общества был ею недавно снова возобновлен), то появилась в комнате, находившейся рядом с ее помещением, только вечером. Осведомившись о том, достаточно ли ему удобно, она нашла, что выглядит он несколько лучше прежнего.

Антонио, поблагодарив ее, сказал, что ему гораздо лучше, он чувствует, как возвращаются к нему утраченные силы, и поэтому он надеется, что на следующий день сможет покинуть ее дом...

В это время начинало темнеть, и в залах уже были зажжены свечи.

Появившийся с докладом слуга поставил в комнате Антонио лампу.

Сообщение слуги о каком-то новом посетителе не произвело, по-видимому, никакого впечатления на Сару Кондоро.

-- Кто там такой? - спросила она, даже, как видно, не очень довольная этим обстоятельством.

Слуга пожал плечами.

-- Сеньор желает лично видеть сеньору дукезу и говорить с нею.

-- Вероятно, какой-нибудь странствующий артист, - сказала Сара Кондоро, - и в такое время! Кажется, всем хорошо известно, что я принимаю артистов только перед обедом, а теперь уже вечер! Чем он занимается?

-- Этого я не могу сказать, сеньора дукеза, - ответил слуга, в недоумении.

-- Разве он тебе не сказал? - спросила Сара.

-- Нет, сеньора дукеза. И ничего особенного я в нем не заметил. На нем испанская шляпа, длинный темный плащ и высокие сапоги.

-- И голоса его ты тоже не узнал?

-- Я его никогда не слышал, сеньора дукеза, по крайней мере, я не помню такого.

-- Гм... Странно!.. Пусть сеньор войдет, - пробормотала дукеза, выходя от Антонио в соседнюю комнату, а следовавший за нею слуга закрыл соединявшую комнаты дверь.

Слуга поклонился и исчез. Сара Кондоро в ожидании опустилась на стул, стоявший в зале у стола с лежавшими на нем книгами в роскошных переплетах.

Дверь отворилась. На пороге появился высокий мужчина, в движениях которого была видна какая-то поспешность и неуверенность. На нем был длинный темный плащ, щегольская черная шляпа, которую он снял только тогда, когда дверь за ним закрылась.

С нетерпением вглядывался он в дукезу, которая, слегка приподнявшись, тоже смотрела на незнакомца...

Так прошло несколько мгновений в странном и неловком молчании.

Почему так долго и так внимательно рассматривал дукезу этот уже не молодых лет человек с мрачным выражением на бледном, но благородном лице?

По выражению ее лица можно было догадаться, что она этого человека никогда не знала и видела теперь в первый раз.

-- Знаете ли вы меня, сеньора? - спросил наконец незнакомец глухим, сдавленным голосом, который невольно выдавал его волнение.

-- Нет, сеньор, - холодным и спокойным тоном отвечала Сара Кондоро.

-- Мы одни, сеньора дукеза, нас не подслушивают? - спросил он поспешно и с таким неприятным выражением лица, что почти испугал дукезу, невольно отшатнувшуюся от него.

-- Что за вопрос, сеньор?

-- Мне очень важно, чтобы меня никто не видел и не мог подслушать, - отвечал незнакомец и вдруг пошатнулся и ухватился за стол, на котором лежали книги, а лицо его приняло мертвенно-бледный оттенок.

Этот человек показался дукезе небезопасным.

-- Прошу вас, сеньор, объяснить мне причину вашего посещения, - сказала она, отыскивая в то же время рукой колокольчик.

-- Мое появление вас, кажется, пугает, сеньора, - произнес незнакомец. - Я понимаю... но только одну минуту, прошу вас... Вот, теперь мне лучше!.. Сядьте, чтобы я мог сделать то же самое, и заприте двери, - продолжал он с лихорадочной поспешностью, - заприте двери... До сих пор никто еще не знает, что я в Мадриде, и меня пока еще никто не видел!..

-- Позвольте узнать ваше имя, сеньор? - повторила старая Сара, недовольная визитом этого мрачного, беспокойного, чего-то опасающегося человека. Она была в недоумении и терялась в догадках, что же это за человек и с какой целью он явился к ней.

-- Сеньора!.. Я - ваш сын! - сказал он быстро, следя нетерпеливыми, горящими глазами за тем, какое впечатление производят на нее эти слова.

Сара Кондоро пристально всматривалась в его лицо...

-- Как!.. - вскричала она. - Вы... мой сын?..

-- Тише! Не так громко... Никто не должен нас слышать!

-- Так вы...

-- Эстебан де Вэя, которого зовут графом де Кортециллой!

-- Стало быть вы... О, Боже! Вот неожиданность! - воскликнула дукеза, все еще опасаясь человека со столь странными манерами. - Вы мой сын - Эстебан де Вэя... Да, да, теперь я вспомнила!.. Эстебан!.. Так звали моего младшего сына... Так это вы! Я недавно узнала от старого комедианта Арторо, что вы были усыновлены и носите другое имя; я вас отыскала, но не смогла увидеться с вами, ибо оказалось, что вы в отъезде...

-- Мне сказал о вашем визите мой преданный слуга. После этого я решился, сеньора, явиться к вам! У меня к вам огромная просьба...

-- Боже, что с вами, Эстебан?.. Вас шатает... Вы бледны как мертвец!.. Вы так торопитесь и так боитесь чего-то!..

-- Я никогда ничего не боялся, а теперь и подавно! Эстебан де Кортецилла не знает страха! - отвечал с мрачным выражением отец графини Инес.

-- Но скажите, что случилось?

-- Я должен сесть... Спрячьте меня у себя на несколько часов.

-- Спрятать?

-- Ненадолго, сеньора. Никто не знает, что я ваш сын и никому не придет в голову искать меня здесь!

При этих словах граф Кортецилла взглянул на дукезу с какой-то странной смесью удивления и беспокойства.

-- Вы - моя мать, вы узнаете все! Прошу вас, заприте двери! Меня ищут... Нас могут подслушать...

-- Здесь вас никто не услышит.

-- Может кто-нибудь войти и узнать меня!

-- Но почему же, мой сын, вы скрываетесь, отчего этот страх и беспокойство?

-- Я погиб... Спасения нет! Я пришел к вам лишь на несколько часов, на эту ночь... Я надеялся укрыться у вас, чтобы умереть спокойно...

-- Умереть? Вы все больше меня пугаете, Эстебан...

-- Вы тревожитесь? Из-за меня?

-- О, сын мой, ваш вид ужасен!

-- Яд... Это яд...

-- Пресвятая Мадонна!.. Вы отравились?

-- Тише, тише!.. Еще несколько часов... Я не хочу, чтобы меня нашли и арестовали, я не хочу дожить до такого позора!

-- Вы... Граф Кортецилла? Ужасно... Доктора... Эстебан удержал свою мать, направившуюся к дверям.

-- Сеньора, не надо доктора! Я хочу умереть и умереть спокойно! Меня ищут! Я глава Гардунии! Начальник из Толедо, этот жалкий трус, признался во всем!.. Все кончено!.. Уже все было подготовлено, чтобы меня поймать! Уже есть приказ о моем аресте! Дом мой был окружен, когда я, ничего не подозревая, возвращался из поездки. Я уже приближался к своему дворцу, когда преданный слуга предупредил меня об опасности! Я не должен попасть в руки правосудия, я не хочу дожить до этого позора! Уже несколько лет я носил с собой маленький пузырек с ядом... Узнав о том, что произошло, я его выпил!.. Я соскочил с лошади и, передав ее слуге, бросился бежать по темным извилистым переулкам сюда, к вам, чтобы иметь возможность умереть спокойно!

-- Святой Бенито!.. Вот до чего вы дожили... Вы - глава Гардунии!.. Неужели же нет спасения?

-- Нет! Но стыд и позор для меня невыносимы! Теперь вы все знаете! Я лучше умру, чем предстану перед судом! - О, зачем вы это сделали, сын мой!

-- Этого уже не изменить, сеньора! То, что я сделал, было хорошо мною продумано! Я был беден и хотел стать богатым! Плохо носить графский титул и не иметь средств! У меня была дочь, которую я хотел видеть богатой и окруженной блеском! Для этого несколько лет тому назад я вступил в тайное, распространенное по всей Испании общество! А теперь... Все пропало!..

-- О, в какую грустную минуту вижу снова я моего сына! Кто бы мог это предположить!

-- Я чувствую, что конец приближается... Я умираю... Без мира в душе!.. Без покаяния!.. Без облегчения!.. - стонал граф Кортецилла, падая на стул.

-- О Боже!.. Он умирает...

-- Нет еще... Но через несколько часов... все будет кончено... Я умираю... без примирения с небом... - продолжал Эстебан глухо, согнувшись от боли.

-- Куда вы... Что собираетесь сделать?..

-- Патер, живший в твоем дворце, здесь. Хочешь, я позову его?

-- Антонио? Он здесь?.. Да, позовите его, я хочу ему доверить, хочу ему сказать мое последнее желание... Скорее... А то... Я умру...

-- Выпей этого вина, оно тебя подкрепит, - сказала дукеза, подавая стакан своему стонущему сыну.

Он начал пить с жадностью.

Между тем Сара Кондоро, заперев дверь в переднюю, поспешила в соседнюю комнату, где находился Антонио.

Через минуту она вернулась вместе с ним. Эстебан, увидев Антонио, протянул ему руку. Его глаза страшно ввалились, и перемена в его лице, произведенная действием яда, была так ужасна, что Антонио невольно содрогнулся.

Граф сделал ему знак, чтобы он подошел.

Сильно тронутый ужасной переменой, происшедшей с этим гордым человеком, патер бросился к нему и схватил протянутую руку...

-- Примириться... - прерывисто говорил Эстебан... - Мне кажется... милостью... что я вас здесь встретил!

-- В своей душе, граф, я уже давно с вами примирился!

-- Вы... Благородный человек... Я это знаю! Сядьте здесь, я вам расскажу все... что меня мучает.

-- Он умирает... Пресвятая Мадонна, мой сын умирает!

Антонио с удивлением смотрел на дукезу. В это время у Эстебана начались сильные конвульсии.

-- Вина... Дайте мне еще вина! - требовал он.

-- Да, граф Эстебан - мой сын, - пояснила дукеза Антонио, подавая графу вино, - и в какой час судьба уготовила нам свидеться, в его последний час!

Эстебан выпил вино с лихорадочной жадностью, и это, по-видимому, подкрепило его.

-- Я хочу вам покаяться, хочу сообщить мою последнюю волю, - обратился он к стоявшему рядом потрясенному Антонио, - вы все узнаете и поймете меня. Тогда мне легче будет закрыть глаза! Честолюбие ввергло меня в пропасть! Страсть к блеску, богатству и власти стали причиной моего падения! Но я не жалею о том, что сделал! Я делал это обдуманно и с твердой решимостью! Я хотел видеть себя и свое дитя счастливыми, хотел, чтобы нам удивлялись и нам завидовали! Когда после смерти графа Кантара, влиятельного человека при дворе королевы Изабеллы, освободилось место начальника этого тайного общества, которое он столько лет возглавлял, и когда посланцы Гардунии явились ко мне, чтобы положить к моим ногам власть, влияние и богатство, я ни на одну минуту не задумался принять их...

-- Я это знаю, граф, - сказал Антонио серьезно, с присущим ему достоинством.

-- Про вашу связь с этим тайным обществом.

-- Про эту связь я знал еще тогда, когда жил в вашем дворце!

Эстебан в изумлении смотрел некоторое время на Антонио.

-- Для этого, граф, у вас никогда не было повода!

-- Так слушайте же дальше! Вместе с моей тайной властью и богатством росло и мое честолюбие! Я хотел видеть свое дитя на самом верху, чтобы все завидовали нам; я хотел сделать свою дочь королевой! Вот почему я пошел на союз с доном Карлосом, претендентом на престол!

-- И это я знаю, граф!

-- И вы не изменили мне, когда я самым постыдным образом с угрозами выгнал вас из своего дворца?

-- Инес... Да, она ангел... Благодарю за эти слова, - сказал граф Кортецилла, и его мрачное лицо на мгновение прояснилось, точно солнечный луч осветил его... - Я был к ней несправедлив! Меня ослепляло мое честолюбие! Я хотел заставить ее отдать руку претенденту на престол, хотел своим богатством заплатить за корону для своей дочери! Я не спрашивал себя, сделает ли этот брак ее счастливой?! Я только видел ее, окруженную королевским величием, и ради этого готов был пожертвовать всем! Не думайте, что этим браком я надеялся купить себе прощение и избавление от справедливой кары правосудия, нет! О себе я не думал! Клянусь вам в этот последний час, о себе я не помышлял, я думал только об Инес! Но тогда же я был наказан: мое дитя покинуло меня! Невозможно описать все, что я тогда пережил; наказание было справедливым, и Инес была права, что оставила меня.

Дон Карлос недостоин был обладать ею! Я пришел в страшное отчаяние, вы это знаете! Я использовал все средства, чтобы вернуть мое потерянное дитя, я велел искать Инес... Но все напрасно, я даже не получил о ней никакого известия! До сих пор я томлюсь неведением, и мне кажется, что это ужасное, но справедливое наказание за все то, что я совершил.

-- Я очень рад, что могу сообщить вам верные сведения о вашей дочери: графиня Инес находится в Пуисерде под покровительством своих родственников, дяди и тетки.

-- Стало быть, она там... Скажите, откуда вы это знаете?

-- Благодарю!.. Примите душевную благодарность умирающего за.ваше благодеяние! - воскликнул граф глухо. - О, как еще Бог милостив ко мне! Мое дитя не здесь, оно нашло убежище у Камары! Что бы было, если бы она была здесь! Ужас и стыд ждали бы ее... Ибо ее отец... О, я не могу этого выговорить!.. Я умираю и смертью искупаю позор, в котором сам виноват!

-- Графиня Инес хочет только одного - получить ваше прощение, - сказал Антонио.

-- Передайте, что я простил ее. Я больше ее не увижу... Я чувствую, что конец близок... - отвечал граф Кортецилла; силы, казалось, совсем покинули его. - Мое дитя, я больше ее не увижу! Я оставляю ее... Она теперь бедна, у меня ничего нет... Мое имение будет конфисковано! Она должна будет услышать... о моем... постыдном падении и конце! И ее... этот позор... потрясет!.. Вот что не дает мне покоя в мой последний час!..

-- Обратитесь сердцем к Богу, милосердие его безгранично, - произнес серьезно Антонио, которого сильно взволновала участь этого человека, а еще больше печалила участь его дочери. Он сложил руки и молился, и Эстебан тоже шептал молитву...

Эстебан молился с Антонио...

Какое-то торжественное спокойствие царило в комнате.

-- Кончено!.. - прошептал граф. - Бог милосерден...

-- Я пошлю за доктором... Может быть, еще есть возможность его спасти... - сказала дукеза.

Граф Кортецилла только покачал головой.

-- Не нужно доктора, - едва выговорил он и еще раз попробовал приподняться.

-- Я перенесу графа на свою постель, - сказал Антонио, собрав все свои силы, чтобы перенести отца графини Инес на свою постель, находившуюся в соседней комнате.