Дон Карлос.
Том 2. Часть 4.
XI. Разграбление Куэнки

XI. Разграбление Куэнки

В то время, когда началась осада Пуисерды, в других местах временами происходили кровавые столкновения неприятельских армий, при этом битвы принимали все больший и больший размах; это говорило о том, что война, против всех ожиданий, будет продолжительной.

Не беремся решить, как бы пошло дело, если бы Конхо не умер, и кто виноват в том, что война приняла затяжной характер, но одно не подлежит сомнению - вМадриде было слишком много разногласий между отдельными политическими партиями, что, безусловно, способствовало затягиванию войны.

Затруднения у республиканцев и правительства Серрано возникали еще и потому, что государственная казна была пуста, хотя налоги на все были уже и так непомерно высоки. Вести же войну без денег до сих пор не удавалось еще никому.

Таким образом, обвинение Серрано в том, что не принимались вовремя меры к подавлению восстания карлистов, не совсем справедливы, хотя многие и предполагали, что он после смерти Конхо не хочет никакому другому генералу дать возможность украсить себя лавровым венком последней решительной битвы. Объясняли это его непомерным честолюбием, из-за которого он будто бы старался замедлить нанесение окончательного удара, чтобы потом самому в качестве главнокомандующего войсками правительства нанести его и, доставив, наконец, спокойствие растерзанной стране, стяжать славу освободителя.

Если бы даже существовали факты, подтверждающие это предположение, то и в таком случае мы полагаем, что для замедления были, по всей вероятности, и другие причины, ибо Серрано имел полную возможность и после сражения при Эстелье, после смерти Конхо, стать во главе войска, чтобы те лавры, о которых говорили, достались ему. Но этого не случилось, и, конечно, причины затяжного характера войны следует искать скорее в недостатке денег и солдат, в интригах политических партий и в разъединении страны!

Правда, и у дона Карлоса не хватало средств, но он старался восполнить это, выпуская бумажные деньги, которые в занятой им провинции обязан был принимать каждый. Кроме того, он нашел поддержку у близких и дальних родственников, у своих приверженцев и у родственников его супруги, Маргариты Пармской.

Герцогиня Мадридская - таков был ее титул - отправилась в сопровождении своей свиты с минеральных вод опять в По, и французское правительство никак не препятствовало ее пребыванию во Франции.

Таким образом, все вышеупомянутые средства помогли дону Карлосу укрепить свои силы, и после битвы при Эстелье были сражения, в которых карлисты поступали с такой ужасающей жестокостью, перед которой бледнеет все, до сих пор нами описанное.

Претендент на престол не был лично главным виновником всех этих ужасов, скорей в них повинны предводители, а главным образом дон Альфонс, его рыжеволосый брат, и его супруга, донья Бланка Мария.

При взятии укрепленного городка Куэнки эти жестокости были доведены до крайней степени. Ниже мы расскажем об этом, ручаясь за достоверность описания, ибо передаем все со слов очевидцев.

Хотя со стороны тех партий, которые по причинам, им одним известным, считали нужным поддерживать кар-листов, были сделаны попытки смягчить факты или даже породить сомнения в их верности, все-таки до сих пор факты эти не были опровергнуты, а напротив, подтверждаются всеми очевидцами. Эти партии оправдывают кар-листов тем, что и правительственные войска допускали много жестокостей, но мы и не намерены скрывать их от суда наших читателей и расскажем об этом в свое время, чтобы дать таким образом истинную картину событий, совершившихся в Испании.

Карлистам, несмотря на храбрость защитников Куэнки, все-таки удалось ее взять. Прежде всего ими было занято предместье Карретариа, где сразу начались грабежи, поджоги, убийства и надругательства над женщинами.

Губернатор провинции послал Мадридскому правительству донесение следующего содержания:

"Со зверской злобой сжигали они дома, в которых скрывались преследуемые ими женщины и девушки; в других зданиях они разбивали и сжигали мебель и домашнюю утварь. Вскоре появились дон Альфонс и донья Бланка, встреченные радостными восклицаниями солдат. Их прибытие, казалось бы не дававшее никакого повода к усилению бесчинств, тем не менее вызвало новую волну жестокостей.

13 июля вечером и 14 июля днем карлисты неоднократно шли на приступ. 14 июля им удалось сделать пролом в стене, и вскоре улицы города были наводнены карлистами. Они врывались в дома, учиняя разбой, убивали жильцов независимо от того, защищались те или нет. Толпами бродили карлисты по городу, грабя дома. В ночь на 16 июля они заставляли оставшихся в живых жителей разрушать крепостные стены и тех, кто не умел действовать заступом или лопатой, тут же убивали у подножия этих стен.

Жители, пришедшие в ужас от убийства безоружных мужчин и женщин, отправили в собор, где дон Альфонс и донья Бланка только что получили причастие от епископа, депутацию женщин и духовенства с просьбой остановить убийства и грабежи, а также уменьшить размер контрибуции.

И какой же ответ получили просители от брата претендента и его жестокосердной супруги?

Без сомнения, мы не заслужим упреков за верное и правдивое описание доньи Бланки Марии де ла Ниевес, дочери похитителя престола Мигеля, которая предстает столь ужасной, что в такое с трудом верится, хотя мы при изображении ее ни словом не погрешили против истины.

Эта мегера, только что осмелившаяся вместе с Альфонсом принять святое причастие перед алтарем Всевышнего, отвечала женщинам, с мольбой опустившимся перед ней на колени, что не может же она не дать солдатам возможности хоть раз потешиться.

И что же произошло в течение этого времени, пока Бланка Мария и Альфонс стояли у алтаря?

Чтобы завершить свои кровавые дела, они объявили помилование тем из молодых граждан, которые в течение семи часов добровольно присоединятся к карлистам. Но это был подлый обман, ловко придуманная ловушка! Лишь только те, кто поверил этому обещанию, присоединились к карлистам, как их схватили и бросили в темницу, где их ждало самое бесчеловечное обращение.

Среди многих других был убит карлистами один сапожник в его собственном доме в присутствии жены и детей. Когда несчастная жена в отчаянии попыталась защитить его, то получила удар саблей по руке, лишивший ее одного пальца, а потом бесчеловечные убийцы заставили ее выбросить тело мужа из окна.

Один полицейский чиновник был заколот штыком, причем эти варвары смеялись, глядя на струившуюся из пронзенного сердца кровь умирающего.

Другая разбойничья шайка ворвалась в комнату, где лежал на кровати двадцатилетний юноша, больной оспой. Не сумев быстро приподняться, чтобы дать карлистам возможность осмотреть постель, он был убит в объятиях его рыдающей матери.

Через все эти ужасы дон Альфонс и донья Бланка торжественно прошествовали с музыкой и знаменами по улицам разоренного города. Покидая город, донья Бланка со знаменем в руках следовала в триумфальном шествии с идущим позади нее пленным бригадиром Игнасисом.

Те из граждан, которые утром добровольно пришли к карлистам, но попались в ловушку, шли теперь среди них, принуждаемые к восемнадцатичасовому форсированному маршу, отстававших карлисты тут же убивали.

Среди зуавов, из которых, как было сказано раньше, образовался особенно предпочитаемый доньей Бланкой батальон и ее почетная стража, находилось несколько французов-коммунаров и много беглых из Алькоя и Картахены.

коллекции, в народных школах уничтожили мебель и все учебные пособия.

Таковы были деяния карлистов в Куэнке, происходившие одновременно с расстрелом немецкого капитана Шмидта. Все это вызвало протест всех цивилизованных наций! И действительно, этот грабеж и эти убийства показывали, что шайки дона Карлоса не воевали, а, как разнузданная толпа вырвавшихся на волю преступников, свирепствовали в несчастной стране, повсеместно производя грабеж и опустошения.

Семьсот пленных увели они с собой из Куэнки после беспримерного кровопролития, учиненного в этом городе, чтобы и потом иметь возможность удовлетворять свою кровожадность на безоружных людях.

Что же предстояло несчастным жителям Пуисерды после таких ужасных происшествий в Куэнке?

В будущем их ожидала подобная, а может быть даже и гораздо худшая, участь, ибо здесь предводительствовал карлистами и вел осаду против Пуисерды, казалось, сам дьявол, воплощенный в образе Тристани.

К несчастью, отряд правительственных войск под предводительством молодого капитана де лас Исагаса, посланный главнокомандующим для освобождения Куэнки, прибыл слишком поздно, чтобы воспрепятствовать грабежу и наказать злодеев на месте преступления. Битва при Эстелье и ее последствия были причиной этой медлительности, ибо там необходимо было сосредоточить все имевшиеся в наличии силы.

Горацио с вверенным ему отрядом форсированным маршем быстро направился к Куэнке и нашел здесь опустошения, о которых мы уже говорили.

Прибежавшие граждане кричали о мщении, девушки и женщины умоляли Горацио спасти их братьев и мужей, уведенных карлистами, и он обещал им это!

Встреченный здесь как спаситель и освободитель от позорной нужды и притеснений, он, напрасно искавший смерти в битве при Эстелье, с радостью видел теперь, что ему представляется прекрасный случай помочь этим несчастным и направить всю свою отчаянную храбрость на спасение пленных, стремительно ударив по неприятелю! Он мог пожертвовать своей жизнью, чтобы возвратить тысячам людей потерянное земное счастье и сотни людей спасти от ужасной смерти! Это была высокая и воодушевляющая мысль!

Хотя отряд, которым командовал капитан де лас Исагас, в сравнении с выступившим на Куэнку карлистским отрядом был весьма незначителен, но мужество и высокая цель, воодушевлявшая его, делали его равным по силе превосходящему его численностью неприятельскому отряду.

Благословляемый жителями Куэнки, выступил он со своими солдатами в погоню за карлистами.

Люди его были воодушевлены благородной целью - спасти 700 пленных собратьев и наказать карлистов без сострадания за произведенные ими в Куэнке зверства. Так объяснил им задачу Горацио.

Солдаты поддержали своего молодого капитана и поклялись лучше умереть, чем позволить карлистам убить 700 захваченных пленников.

В одном местечке, через которое проходил Горацио со своими солдатами, ему сообщили, что неприятель превышает его численностью в три раза и что поблизости его ждет еще подкрепление. Другой на месте Горацио, быть может, воспользовался бы этим известием, чтобы отказаться от исполнения своих намерений, но Горацио был тверд и, кроме того, речь шла об освобождении несчастных, которые без него неминуемо должны были погибнуть; речь шла об исполнении данного им в Куэнке обещания, поэтому, не медля ни минуты, поспешил он дальше, чтобы, следуя форсированным маршем, нагнать карлистов.

Судьба, казалось, благоприятствовала им. На следующий день к ним присоединился отряд, за счет этого подкрепления отряд Горацио увеличился настолько, что карлисты теперь превышали его численностью только вдвое, и, кроме того, в их распоряжений было теперь несколько орудий, в которых они нуждались больше всего и которые могли бы иметь большое значение при атаке.

Это подкрепление подбодрило людей, так что они уже с полной уверенностью в победе спешили скорее догнать неприятеля.

Горацио послал вперед взвод кавалеристов в качестве авангарда, чтобы иметь сведения о силе неприятеля, о его удаленности от них и о местности, где он находится. Вернувшись через несколько дней, они донесли, что карлисты расположились в нескольких милях от Салваканеты, причем лагерь не укрепили даже летними окопами. Один из всадников узнал от жителей, что карлисты все еще вели с собой 700 пленных, вероятно, не имея времени приговорить их к смерти и уничтожить.

Это донесение тотчас побудило Горацио и других офицеров немедленно выступить в Салваканету и атаковать неприятеля в его лагере.

Тотчас вся колонна разделилась на меньшие отряды, которые отправились по различным дорогам, чтобы напасть на карлистов одновременно с разных сторон и штурмом взять их лагерь.

Горацио со своими солдатами прибыл в Салваканету ночью, а утром на рассвете кавалерия уже атаковала карлистов.

В самом разгаре битвы при громе орудий бросился Горацио на неприятеля, стараясь штурмом взять наскоро возведенные окопы и лагерь карлистов.

Но они, хорошо зная, что численное превосходство на их стороне, защищались с большой стойкостью. Батареи их также не замедлили открыть огонь, а поскольку они имели большее число орудий, то и наносили большой вред, который скоро стал весьма ощутим, ибо ядра карлистов производили в рядах нападающих ужасные опустошения.

Но это не поколебало геройской храбрости немногочисленного войска!

Кавалерия продолжала свои атаки на неприятеля, а Горацио во главе своих храбрых пехотинцев пытался прорваться к занятой неприятелем возвышенности.

Сражение принимало все больший и больший размах; очевидно, карлисты не рассчитывали на такую храбрость и настойчивость малочисленного отряда. Они слишком полагались на свой численный перевес, а сами через несколько часов в некоторых местах стали уже отступать.

Когда Горацио заметил этот первый признак успеха, его охватила неудержимая радость и, готовый пожертвовать жизнью за эту победу, он с маленькой кучкой людей так стремительно бросился на неприятеля, что остальные отряды были не в состоянии поспевать за ними. Таким образом, он со своими людьми оказался окружен неприятелем, наступавшим на него со всех сторон и хотя поминутно отбрасываемым назад, но тем не менее, кажется, задавшимся целью победить этого смелого удальца.

Горацио и его маленькому отряду не было спасения! С неудержимой злобой вновь бросился в бой предчувствующий уже свое поражение неприятель, и тогда противники схватились врукопашную, причем на одного правительственного солдата приходилось десять кар-листов. Горацио и теперь, как бы воодушевленный предсмертной храбростью, бросился на окружавших его кар-листов и, опьяненный победоносными криками следовавших за ним, врубился в неприятеля, отступавшего перед ним.

В тот момент, когда он защищался от напавшего на него карлистского офицера, ему нанес сабельный удар кавалерист, и, смертельно пораженный, этот храбрый юноша упал...

Карлисты были разбиты и бежали, преследуемые кавалерией, отнявшей у них три пушки, которые уже стреляли им вслед.

о своих страданиях.

Сложив руки в тихой молитве, принес он благодарение Богу за счастливый исход битвы... Представители от освобожденных пленных явились к тяжело раненному и со слезами на глазах благодарили его за спасение.