В погоне за мужем

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В погоне за мужем (старая орфография)

БРЕТ-ГАРТ

С английского.

В ПОГОНЕ ЗА МУЖЕМ.

Разсказ старого холостяка.

Почти каждый человек, думается мне, склонен порою сомневаться в том: хорошо ли он распорядился своей жизнью? А если он к тому же холостяк, как, например, ваш покорнейший слуга, то я даже не вижу возможности для него уйти от подобных неприятных сомнений. Какой-нибудь предмет, звук, запах переносят вас внезапно назад к полузабытым дням, когда вы были молоды, и вы припоминаете то, что было, соображаете, что могло бы быть, не случись вот это или вот то-то и, наконец, бормочете сквозь зубы: - Ах! Боже мой, Боже мой! какой же я был дурак!

Мне право кажется, что только оживленные звуки бального оркестра помешали этим самым словам сорваться с моих уст, когда я стоял в дверях лондонской бальной залы и смотрел на танцующую Алису Уайн, помолвка которой с её кавалером, молодым Чарльсом Степльтоном, была объявлена за несколько дней перед тем. Как нарочно я сам часто танцовал в этом самом доме, - вам нет нужды знать, сколько лет тому назад, - когда его теперешние владельцы были еще малыми детьми, а лысые и седые в настоящее время головы были так же кудрявы, как и голова Чарльза Степльтона и когда целое полчище покойников было еще живо и весело.

И вот, стоя в дверях, позабытый всеми, как и подобает отжившему свой век человеку, я на минуту или на две потерял из виду современных молодых людей и женщин, кружившихся передо мной и большая зала наполнилась в моих глазах привидениями и между ними одно в особенности было для меня интересно. Я утверждаю, что человек не может уйти от таких воспоминаний и сожалений. Они налетают тогда, когда их всего менее ожидаешь, и нагоняют, чорт их знает, какую грусть и тоску.

Говоря вообще, я не могу пожаловаться на свою судьбу, но для старика и притом богатого как-то обидно видеть разных Томов и Диков, да Гарри, в кругу сыновей и дочерей, и всяких домочадцев, занятых интересами, не касающимися их лично; и порою при таких обстоятельствах, холостая жизнь невольно представляется каким-то нарушением божеских и человеческих законов.

Почему я не женился - это вопрос, до которого никому нет дела, кроме меня самого; но сознаюсь, что порою мне приходилось сомневаться: правильно ли я поступил, не женясь, и что не лучше ли было бы жениться во что бы то ни стало, хотя бы на первой попавшейся женщине.

Доктор Джонсон полагал, что еслибы все браки устраивались лордом-канцлером, то результат был бы так же удовлетворителен, как и при существующей английской методе, и я вовсе не уверен в том, что этот прозаический философ говорил вздор. Нельзя отрицать, что браки по любви часто бывают несчастливы, тогда как браки по разсудку очень часто приводят в благополучию. В здешнем мире всего разом не дается, и встретить молодую парочку, несомненно влюбленную друг в друга и между тем сосватанную старшими по причинам чисто практическим - зрелище столь же редкое, как и приятное.

Так стоял я в дверях и думал думу, в которой Степлтон и мисс Уайн играли роль второстепенную, как вдруг чей-то оживленный голос прокричал у самого моего локтя:

-- Поделитесь своими мыслями, генерал Риверс! Знаете ли, что у вас совсем романический вид.

-- Я глядел на вашу дочь и на лорда Чарльса, миссис Уайн, - отвечал я, так как со мной заговорила мать невесты.

-- Милое дитя! - вздохнула она, - для меня такое большое счастие видеть ее счастливой, и я знаю, что вы радуетесь вместе с нами. Но, знаете ли, ведь это нас ужасно старит?

-- Да ведь мы с вами стары, греха таить нечего, - необдуманно отвечал я и ей, кажется, это не понравилось.

Дело в том, что миссис Уайн - моя современница или около того; но я должен сознаться, что на вид она лет в двадцать моложе меня. Я взглянул на нее после своего невежливого замечания и не мог не восхититься искусной подделкой её персоны. Лицо её было разрисовано, равно как и брови, но живопись была артистическая. Темные волосы все в завитках, низко спускавшиеся ей на лоб, были, по всей вероятности, не свои, а чужие, но это трудно было отличить. Но всего удивительнее были плечи и руки! Как это, чорт ее побери, ухитрилась она устроить себе такие молодые плечи и руки? Она была декольте - и сильно декольте, сказать правду - но должен сознаться, что выставленные ею на показ прелести могли быть впору двадцати-пятилетней женщине. Я был награжден улыбкой, обнаружившей ряд белых и ровных зубов (фальшивых, должно быть), причем она прошептала:

-- Но не слишком стары, генерал, чтобы подчас не предаваться сантиментальности, не правда ли?

-- О! я думаю, что у меня будут припадки сантиментальности до гробовой доски. Это происходит от погоды, или от подагры, и ровно ничего не значит, - поспешно ответил я.

Но она возразила:

-- Ах! не будем стыдиться того, что у нас есть сердце и память. Жизнь ожесточает невольно, но к чему хвалиться этим! Присядем-те-ка вот тут рядом в комнате, генерал Риверс, и посантиментальничаем вдвоем с четверть часика.

Я не видел причины, почему бы не согласиться. Мы удалились в маленький, слабо освещенный будуар, прилегавший к бальной зале, и гораздо долее положенной четверти часа очень приятно проболтали о прошлых днях. Она притворялась, что гораздо моложе меня; прикидывалась не помнящей таких событий, каких она не могла позабыть, и таких людей, с которыми я сам видел, как она кокетничала. Но, повидимому, интересовалась тем, что я говорил, и выказала больше симпатии ж моему меланхолическому настроению, нежели я считал ее способной. Я всегда допускал, что миссис Уайн может быть очень приятной женщиной, когда захочет. Но хуже всего то, что меня так легко обмануть. Конечно, я знал, что эта старая, раскрашенная хрычевка, по всей вероятности, так же подделывает свои чувства, как и наружность. И однако, когда она любовно говорила о дочери, с которой ей приходилось разставаться, и голос её дрожал... когда она просила меня сказать ей, как ей теперь жить, когда она лишилась главного интереса в жизни... когда она со вздохом намекала на испытания и огорчения, выпадавшия ей на долю - я был тронуть. Я говорил себе, что суетность не такой уже большой грех. К тому же, если на то пошло, то разве сам я не суетен? Мне казались понятными и естественными опасения бедной миссис Уайн перед ожидающим ее одиночеством. И я почти устыдился смутного опасения, на минуту промелькнувшого в моем уме, что она имеет виды на меня.

Конечно, не было бы ничего невозможного, еслибы она их и имела, принимая во внимание, что за несколько лет перед тем она вышла замуж за человека гораздо старее меня. То была её вторая матримониальная попытка, так как первый её супруг, блестящий молодой гусар, сломал себе шею на скачках с препятствиями, уж не помню хорошенько, где именно. Старик Уайн умер вскоре после рождения его маленькой дочери, и это было большим несчастием для кой-кого. Его поместья перешли к племяннику, на зло которому он и женился, а вдове его досталось немного. Я думаю, что ей трудненько приходилось, но она все-таки не сдавалась и продолжи вести светскую жизнь. Когда Алиса выросла, обе лэди появлялись вместе в лучших гостиных сезона, и тогда-то, помнится мне, миссис Уайн вдруг так помолодела, что на некоторой разстоянии казалась младшей сестрой своей дочери.

Нет сомнения, что ей пришлось проглотить не мало щелчков, как обедневшей женщине, тянувшейся за богатыми, чтобы ее не выбросили из общества. А мы все знаем, как немилостив свет к людям, намеренно попавшим в фальшивое положение. Тем не менее она не падала духом и теперь пожинала плоды своих усилий... Она нашла для свое дочери мужа, который был не только младший сын герцога, но еще и гораздо богаче, чем обыкновенно бывают младшие сыновья, так как кто-то из его родственников оставил её хорошее состояние.

Я искренно радовался её удаче, потому что приятно видеть всякие труды увенчанными. И кроме того, я всю жизнь был знаком с миссис Уайн, хотя и не могу сказать, чтобы мы были дружны. Но после той беседы на бале, она по крайней мере стала обращаться со мной как с коротким знакомым. Где бы мы с ней ни встретились, уж она непременно затащит меня в уголок, и конфиденциально сообщит что-нибудь о приближающейся свадьбе Алисы или посоветуется на счет каких-нибудь пунктов свадебного контракта, хотя, казалось бы, что эти советы она могла бы получить от своего поверенного. Кроме того, она взяла манеру безпрестанно писать мне совсем безполезные записки, так что я, наконец, возненавидел самый вид коричневых конвертов, которые она обыкновенно употребляла и которые Вильсон, мой слуга, подавал мне, хитро улыбаясь. Между тем, если я ненавижу что на свете, так это - чтобы Вильсон надо мной потешался. Но хуже всего то, что все мои клубные приятели стали меня поддразнивать, а пуще всех мой старинный знакомый Конингтон, допрашивавший: намерены ли мы венчаться в один день с Алисой и прочее в этом роде. Я вынужден был, наконец, заметить ему, что этого рода шутки не только глупы, но и крайне для меня оскорбительны, на что он заметил, что поступает так из дружбы ко мне.

-- Любезный мой, - говорил он, - ты сам себя ни за что не убережешь и если кто-нибудь из нас не удержит тебя за фалды, то ты будешь пойман на крючек прежде нежели успеешь ахнуть. Наша милая миссис Уайн умнее тебя вдвое, знаешь ли ты это?

-- По всей вероятности. Я этого не отрицаю, - отвечал я.

-- И обворожительная при том женщина, заметь, в своем роде.

-- Я этого не нахожу, - сказал я, - но ты, кажется, находишь, так как вечно с нею лясы точишь. Может быть, ты сам хочешь на ней жениться? Так пожалуйста не считай меня соперником.

Конингтон покачал головой и хитро улыбнулся.

-- Я старый воробей, - отвечал он, - и она это знает. Меня на мякине не поймаешь и она не станет попусту тратить время. Она знает, что я помню ее сто лет тому назад старухой с седыми волосами и фальшивыми зубами, торчавшими из рта, когда она говорила. Она разыгрывает теперь из себя какую-то Нинону де-Ланкло, но меня на этой штуке не проведешь.

Но ведь и меня также, полагаю. И хотя я не помнил миссис Уайн в таком виде, как он расписывал, но был уверен в том, что каковы бы ни были её виды на меня, я ни за что не стану жертвой её поддельных прелестей. Однако, чувствовал, что успокоюсь только тогда, когда свадьба наконец совершится и таким образом устранится предлог для всех этих разговоров и записочек. К довершению беды все знакомые дамы точно сговорились предостерегать меня, а за неделю до брачной церемонии произошла очень скучная сцена.

-- Дорогой генерал, - объявила в одно прекрасное утро миссис Уайн, ласково беря меня за руку (она взяла эту манеру в последнее время), - я жду от вас большой услуги. Я желаю, чтобы вы были посаженным отцом Алисы.

-- Я?... посаженным отцом вашей дочери, - воскликнул я, растерявшись. - Право же, мне кажется, это будет совсем некстати...

-- Ах! не откажите мне в этом! - завопила она. - Я уверена, что вы не отвяжете! Вы ведь знаете, что у бедной дочки нет никого из близких родственников, а Джеми Уайн, который должен представлять главу семьи, заболел ветреной оспой и не может быть на свадьбе. Если вы не выручите меня, то уж я и ума не приберу, к кому обратиться.

-- Нельзя ли отложить свадьбу до выздоровления Джеми?! - посоветовал я.

-- О, никак нельзя! Болезнь может затянуться. У иных корь длится очень долго и тогда...

-- Вы только-что сказали, что у него ветреная оспа, подозрительно перебил я.

-- Конечно, - согласился я.

Разумеется, такая просьба была довольно нахальна, и нет сомнения, что Конингтон или иной решительный человек наотрез отказал бы. Но я никак не могу быть резок с людьми если только меня не доведут до изступления. Кончилось тем, что я нехотя согласился.

Я исполнил обязанность, которую на меня возложили в день свадьбы, но чувствовал себя все время несчастным и не смел ни на кого глядеть. Когда церемония окончилась и все мы собрались вокруг обеденного стола, я увидел Джема Уайна в числе присутствующих. Он был на вид так и крепок и здоров, каким я его знал всю жизнь. Это было через-чур. Я удрал так поспешно, как только мог, бросив укоризненный взгляд на эту коварную женщину, и и следующий же день рано поутру уехал в Дорсетшир к кузине, которая приглашала меня погостить у ней.

Я считал себя там в безопасности, но не тут-то было. Не успел прогостить я и двух дней у кузины, как появилась миссис Уайн, более моложавая и цветущая, чем когда-либо. И я узнал впоследствии, что она сама назвалась в гости, а моя бедная кузина, не подозревавшая о том, что происходило в Лондоне, встретила ее очень радушно. Ах! как иначе отнеслась бы она к неожиданной посетительнице, еслибы подозревала об её коварных замыслах насчет тех самых земных благ, частицы которых могли со временем перепасть и моей кузине!

Миссис Уайн не могла, конечно, краснеть, так как её природная кожа была навеки скрыта от глаз смертных; а в нравственном отношении она была непроницаемее носорога. Она нисколько, повидимому, не конфузилась того, что скомпрометировала меня в глазах моих знакомых своей непростительной уловкой, и я сознавал, что стыдить ее, значило бы бросать горох об стену. Поэтому я обращался с ней с холодной сдержанностью и старался только не оставаться с ней наедине. Но нечего и говорить, что она съумела обойти меня и тут, как только нашла это нужным. Она изловила меня на лестнице, когда я шел в курительную комнату во второй вечер после своего приезда и, нежно взяв меня за руку, сказала тоном кроткого упрека:

-- Вы на меня сердитесь? Чем я вас прогневала?

-- Я не гневаюсь, миссис Уайн, - отвечал я, - но так как вы завели об этом речь, то сознаюсь вам, что мне было неприятно ваше... как бы помягче выразиться... сообщение о Джемсе Уайне.

-- Но я право же не солгала вам, - захохотала она. - Он право же был болен. Оказалась простая простуда, но ведь она могла помешать ему приехать. И я совсем не жалею, что ошиблась. Я не люблю Джемса... мы с ним никогда не ладили. Для меня было гораздо приятнее видеть вас на его месте. Вы должны были бы чувствовать себя польщенным, - прибавила она с убийственной улыбкой.

-- Но я не чувствую себя польщенным, - мрачно отрезал я, считая за лучшее быть откровенным. - Я не люблю, когда меня водят за нос.

-- О! какой вы невежа! - вскричала она, смеясь и хлопая меня по рукам своим веером. - Я не буду с вами разговаривать до тех пор, пока вы не станете любезнее.

И отвернувшись от меня, побежала по лестнице с безпечной грацией молоденькой девушки.

Все это прекрасно. Но еслибы своей невежливостью я мог заставить ее выполнить угрозу и не разговаривать со мною, то я согласился бы быть невежливым с нею до скончания века. Но, увы! она не сдержала своей угрозы. Напротив! Она постоянно заговаривала со мной и высказывала такия поразительные вещи, что моя кузина, сначала потешавшаяся над ней, начинала приходить в негодование. Послушать ее, выходило так, что я и дневал, и ночевал в её лондонском доме, маленьком домике на Майфере, который она нанимала несколько лет сряду, а теперь собиралась сдать, по моему, как она утверждала, совету.

-- Конечно, мне было бы тяжело оставаться одной в доме, где я была так счастлива с моей бедной девочкой, - жеманилась она: - конечно лучше мне переменить обстановку. Куда я денусь и что буду делать - решительно не знаю, но мой дорогой и добрый друг (так ей угодно было величать вашего покорного слугу, читатель) обещал приискать для меня жилище.

Теперь справедливо, что в бытность свою в Лондоне она говорила мне, что намеревается переменить квартиру и просила сообщить ей, если я услышу о чем-нибудь для нея подходящем; но впечатление от её слов получалось совсем не такое, и моя кузина естественно должна была заключить, что, или я намереваюсь жениться на миссис Уайн, или же насмеялся над её привязанностью. Из этих двух вещей, последняя была бы, без сомнения, для нея приятнее; но в обоих случаях она имела право посматривать на меня с состраданием, чуждым всякого уважения, и она не преминула мне дать это заметить

При таком положении дел мне ничего больше не оставалось делать, как бежать, бежать как можно скорее и - как можно дальше. Моя яхта дожидалась меня в Портсмуте. Я решил немедленно отплыть в Норвегию. Я прежде не собирался туда, я не любитель уженья и, кроме того, в Норвегии в наши дни простой смертный вряд ли выудит много форелей. Наконец, я достиг уже тех лет, когда человек любит делать из году в год одно и то же. Мне как-то неловко и как будто чего-то недостает, если я не присутствую в свое время на манёврах в Веймуте, Дартмуте, а затем не обретаюсь в Шотландии в начале сентября. Но в настоящем случае выбора для меня не было. Я телеграфировал двум или трем приятелям, приглашая их присоединиться ко мне, и поспешил распрощался с кузиной, чувствуя, что только за морем мог спастись от миссис Уайн.

Дело в том, что эта безстыдная и безсовестная женщина отлично поняла мой характер и разгадала его слабые стороны. Она знала, - так по крайней мере мне кажется, - что низким ухаживанием меня не возьмешь, но без сомнения, знала также и то, что я Бог знает чего только не сделаю, чтобы избавиться от безпокойства. Её тактика была очевидна. Она намеревалась скомпрометировать меня и себя перед свидетелями и затем обратиться к моему великодушию или моей слабости, называйте как хотите. И если бы я только во-время не спохватился об угрожающей мне опасности, нет сомнения, что её план мог бы удастся. Как бы то ни было, я съехался с тремя приятелями и отплыл с ними в Норвегию до окончания недели.

Поставив бурные волны северного моря между собой и моей страшной старухой, я стал дышать свободнее, и мой характер, пострадавший от всех этих передряг, стал опять ровный. Я чувствовал, что избавился от большой и неизбежной опасности. Люди, которые смеются над такого рода страхами и утверждают, что женщина не может женить на себе человека против его воли - сами не знают, что говорят. Я утверждаю, что бывают такие случаи, когда храбрейший из мужчин вынужден бежать без оглядки.

Мы провели очень приятных три недели, плавая вдоль западного берега Норвегии. Время было уже позднее, но погода стояла великолепная и чудные норвежские заливы или фиорды, которые так часто бывают окутаны туманом и дождем, представлялись нам во всей своей величественной красе. Приятели мои были ко мне снисходительны. Я не мог доставить им никакого спорта, но они утверждали, что солнце и чудесные виды заменяют все остальное, и довольствовались случайными высадками на землю и осмотром неизвестных долин и ледников.

этому они прибавили, что она, кажется, очень хорошо сложена.

Что касается меня, то я молчал, но душа у меня ушла в пятки. Увы, мне! эта стянутая фигура, это бутылочного цвета суконное платье, эта шляпа à la Жюдик и маленькия, хорошенькия ботинки, упиравшияся в передов тележки... как мог я не узнать их даже издали! О! предчувствие не обмануло меня! То была моя старуха!

Она забрала мою руку, прежде нежели я успел опомниться. Кто мог ожидать встретить меня в Норвегии? Какое счастие! Ее так упрашивали ехать с собой её хорошие знакомые... (имени не разобрал, должно быть, иностранцы), что она, наконец, согласилась. Она прибавила с тем выразительным пожатием пальцев, от которых меня бросает в жар и холод:

-- Как ужасно с вашей стороны скрыться таким образом! и даже не сказать мне, куда вы едете?

-- Это не помешало вам найти меня, - отрезал я, разстроенный до такой степени, что уж мне было не до приличий, соблюдаемых вежливыми людьми.

Она поглядела на меня с невинным удивлением в своих искусно подведенных глазах:

-- Ну, да, конечно, я нашла вас, но ведь вы тут не причем. Я надеюсь, что вы довольны, что я вас нашла. Мы можем вместе предпринять веселые экскурсии. Мне говорки, что тут много живописного в окрестностях?

-- О! да, без сомнения, мы предпримем веселые экскурсии по окрестностям, - мрачно вторил я. - А что, скажите, вон та яхта-шкуна, которая стоит перед нами, принадлежит вашим друзьям?

Она отвечала мне утвердительно, и я вспомнил, что уже раньше заметил это судно и то, что у него не было запасных паров. Сильный ветер как раз дул по направлению и фиорду и похоже было на то, что он продержится некоторое время. Ну, вот, и ладно! Фортуна, видно, еще не совсем отвернулась от меня!

Как бы то ни было, а я вынужден был пригласить мисисс Уайн обедать к себе на яхту. Я не мог поступить иначе. Один из моих спутников уже был знаком с нею, а с другими она была крайне любезна. Короче сказать, еслиба я не пригласил ее, она сама себя пригласила бы, так что спасения все равно не было.

Я был уверен, что проведу отвратительный вечер, и не ошибся. Поведение этой женщины было просто нестерпимо. Она не только выказывала любовное внимание во всякому моему поступку; не только предостерегала меня, тоном нежного упрека, точно жена, чтобы я не ел того-то и не пил этого-то, из опасения подагры, - но упорно представляла нашу встречу событием предумышленным, на счет которого мы сговорила заранее. Все, кто ее видел и слышал, очевидно должна были предположить, что имеют дело с будущей миссис Реверс. И, действительно, она так прозрачно, как только можно, намекала на это событие. После обеда я сделал слабую попытку выразить ей мое непреклонное решение: жить и умереть холостяком; но она только посмеялась надо мной и притворилась, что не поняла. Еслибы, к счастию для меня, в моем распоряжении не было пара, то я вероятно вынужден был бы обратиться к её состраданию и умолять ее оставить меня. Она разсталась со мной не прежде, как совсем стемнело, и в тот же момент, как она скрылась из виду, я приказал моему капитану немедленно развести пары и уплыть в море.

"Некому сообщить ей, куда я отправился, - думал я, - и не может же она гоняться за мной по морю".

Боюсь, что спутникам моим не понравилось, когда, проснувшись по утру, они увидели себя в открытом море и им было объявлено, что мы отправляемся в Киркваль. Но делать было нечего. Человек властен распоряжаться на своей яхте, и хотя плавание наше было безпокойное и у многих из нас сделалась морская болезнь, но жаловаться было бы безполезно. Когда мы добрались благополучно до другого берега, я объяснил, что в эту пору года нельзя разсчитывать на погоду и что было бы в высшей степени неприятно, еслибы она заперла нас в Бергене или Тронтгейме на три недели. Мы доканчивали наше плавание среди Гебридских и других островов западного шотландского берега и я радостно размышлял, что миссис Уайн никак не может знать, куда я на этот раз девался.

В конце сентября мои приятели разстались со мной. Становилось холодно и мне надоело плавать на яхте, но я чувствовал, что могу считать себя безопасным только в море. Я обещал многим знакомым погостить у них в следующем месяце, но боялся встретиться у них с миссис Уайн, а потому написал всем извинительные записки и решил плыть в Портсмут.

Нас задержала в Обане дурная погода в продолжение нескольких дней, но наконец одним холодным, но ясным утром мы решили сняться с якоря. Сидя на палубе, я наблюдал за маневрами матросов и с грустью размышлял о недугах, дающих себя знать с приближением старости, и о других бедах, неразлучных с существованием. Ничто так не вредно для моей печени, как восточный ветер. Я знал, что мне следовало сидеть у камелька, вместо того, чтобы торчать на сырой палубе, и находил жестоким, что должен подвергаться суровости погоды из-за полоумной старухи, забравшей в голову жить на мой счет. В то время, как я так размышлял, мне показалось, что нас окликнули; но не двинулся с места, зная, что в этой местности у меня не было знакомых и некому было посетить меня. Но вот я увидел, как мой шкипер, Джаксон, направился к борту, затем почтительно снял шляпу и - о, ужас! - голова и плечи миссис Уайн показались из-за борта. Остальная часть её персоны быстро последовала за ними; затем появились саквояж, дорожный сундук, сверток с плодами и несессер. Святые угодники! что все это означало?

Я не долго пребывал в неизвестности. Миссис Уайн на ципочках подбежала ко мне, протягивая руки и улыбаясь во весь рот своим раскрашенным лицом.

-- Мой милый генерал, дорогой друг мой, что вы обо мне подумаете?

-- Не знаю, - заворчал я, - не знаю, что и думать. Может быть, вы мне объясните.

-- Я боялась, что вы сначала очень удивитесь, но затем подумала, что, разумеется, могу позволить себе маленькую вольность так как уверена, что вы не откажете мне в любезной безделице прокатить меня вместе с вами по Клейду. Я знаю, что вы направляетесь в югу и что это вам по пути.

-- Великий Боже! - вскричал я, но она с умоляющим видом вытянула. руку.

-- Дайте мне кончить. Я только что собиралась сказать вам, каким образом случилось, что я очутилась здесь совсем одна. Те господа, с которыми я каталась в Норвегии, должны были заехать сюда за мною и отвезти меня в Гласго, куда я необходимо должна попасть завтра вечером, чтобы захватить курьерский поезд. Но сегодня утром я получила от них телеграмму, сообщающую, что погода задерживает их на севере и они не могут прибыть сюда раньше нескольких дней. Ну не досадно ли это? Я всегда так бываю разстроена, когда мне придется путешествовать одной, а со мной нет даже теперь моей горничной. Я была в совершенном отчаянии, когда вдруг увидала вашу яхту и услышала, что вы готовитесь отплыть на юг. Само Провидение как будто послало мне вас.

Я не мог поверить, чтобы Провидение так неблагодарно поступило со мной, но безполезно было спорить. Очевидно, что только величайшая твердость и присутствие духа могли спасти меня.

-- Миссис Уайн, - серьезно сказал я, - то, о чем вы меня просите - невозможно, уверяю вас. Вы, вероятно, не знали, что я один на яхте.

-- О, неужели? - ответила она, ни мало не смущаясь, - я очень этому рада. Нам удобнее будет болтать, а мне нужно посоветоваться с вами о многом.

-- Но, моя милая лэди, - с нетерпением вскричал я, - мы не можем оставаться целые сутки в море en tête-à-tête. Это совершенно невозможно. Ведь это неприлично, как вам известно.

-- Ах! что за дело! - закричала она. - Мы такие старые друзья.

-- О! да, мы во всех отношениях достаточно стары, - согласился я, - и должны быть научены опытом. Вам известно, что никакие годы не спасают от сплетен и что люди наверное будут говорить...

-- Мне решительно все равно, что они будут говорить, - отважно перебила она.

-- Может быть; но между нами та разница, что мне не все-равно, - заметил я.

После этого наступила пауза.

Во время этих переговоров Джаксон вертелся около нас с лицом, выражавшим глубочайшее удивление, и я подумал, что лучше сойти вниз в каюту для предстоящого объяснения, очевидно неизбежного.

-- Не угодно ли вам сойти в мою каюту? предложил я миссис Уайн.

Затем объявил Джаксону, чтобы он подождал сниматься с якоря, и последовал за синим платьем моей гонительницы.

Она стала бегать по каюте и все разсматривать.

-- Какая хорошенькая каюта! Вы настоящий сибарит. Кто ходит за вашими цветами? А где будет моя койка?

Теперь или никогда следовало показать ей, что со мной нельзя шутить.

-- Миссис Уайн, - отвечал я мягко, но решительно, - вы не займете никакой койки на этом судне, объявляю вам это с сожалением. Мне тяжело быть вынужденным отказать вам в гостеприимстве, но я убежден, что когда вы спокойно обдумаете это дело, то согласитесь, что я не мот поступить иначе. На мне лежит долг и я его выполню неуклонно.

-- Я намерен немедленно отвезти вас на берег. Я намерен проводить вас в контору пароходов или на железнодорожную станцию, как вам будет угодно, и взать для вас билет на проезд в Гласго.

-- Как вы нелюбезны, - закричала она, - и как нелепо чопорны! Что такого худого делаем мы, чтобы миссис Грюнди {Англичане под именем м-с Грюнди подразумевают светские предразсудки.} могла нас осудить? Да и кто об этом узнает? кто скажет об этом?

Я хорошо знал, кто скажет, но не нашел нужном сообщить. Я только мягко отвечал, что очень сожалею, но что помочь горю нельзя. Она должна уехать.

но теперь, когда я попала на нее, я на ней и останусь. И мне кажется, вы должна были бы быть ко мне внимательнее. Я не привыкла путешествовать одна и во всех этих поездах и пароходах попадаются такие ужасные туристы и пассажиры. Рискуешь быть ограбленной, или наткнуться на оскорбления или... мало ли что еще!

-- Я защищаю вас от вас самой, - сентенциозно проговорил я: - я больше дорожу вашей репутацией, нежели вашим комфортом.

-- Плевать на мою репутацию! - объявила миссис Уайн с устрашающей безпечностью. - Да и что, на худой конец, могут сказать о нас люди?

-- А то, что... мы собираемся жениться.

-- Неужели же это такая большая беда?

прямо предложить мне на ней жениться. Сознаюсь, что в эту минуту я потерял голову и сам не знал, что говорю.

-- Да, большая беда! - завопил я. - Женщина, которая вышла бы за меня замуж, была бы несчастнейшим существом. Вся жизнь её, так сказать, была бы отравлена. У меня ужасный характер; вы, может быть, этого не знали, но это так. Я страдаю хроническими недугами, которые унесут меня в могилу через год, много два, а когда я умру, все мои поместья отойдут жь двоюродной сестре. Что касается моих денежных капиталов, то я поместил их в турецкия и южноамериканския бумаги и что из этого выйдет - один Бог ведает. И кроме того я безусловно и безвозвратно решил никогда не жениться. Я жил и умру холостяком.

Миссис Уайн глядела на меня так, как будто бы думала, что я съума сошел. И право я был близок к тому. Затем слегка засмеялась и сказала:

-- Право, любезный генерал, можно подумать, что я прошу вас жениться на мне, а не довезти до устьев Клейда.

-- Это все равно, - отвечал я, немного устыдясь своей запальчивости.

-- По крайней мере, - торопливо прибавил я, - так было бы в глазах света. Я бы конечно все-таки не женился на вас, но всякий имел бы право говорить, что вы хотели женить меня на себе.

Она встала и с взволнованным видом прошлась несколько раз взад и вперед по каюте. Вдруг она воскликнула:

-- Как можете вы говорить такия жестокия вещи! - и упав в кресло, залилась слезами.

Вообще говоря, я мягок как воск в руках тех, кто при мне плачет. Но полагаю, что в натуре моей есть известная грубость, выплывающая наверх, когда меня доведут до отчаяния. Я сам удивился каменной безчувственности, с какой проговорил:

Я думал, что это разсердит ее, и не ошибся.

-- Ах! вы негодяй! - закричала она. - Я не раскрашиваю щек. Завистливые женщины говорят, что я крашусь, но оне говорят это про всякого, у кого сильный цвет лица. Но это ложь. Я могу доказать вам это, если хотите. Хотите я при вас вымою свое лицо.

-- Нет, - отвечал я, нисколько не трогаясь, - не хочу. Этот вопрос меня не касается и нисколько не интересует. Мне все-равно, еслибы вы даже никогда не мылись.

-- Вы оскорбляете меня! - воскликнула она.

и затем мы отправимся на берег.

Сознаюсь, что когда я оставил миссис Уайн, то повеление мое представилось мне чудовищным, но ведь я быть выведен из терпения и угрызения совести смягчались во мне гордостью победы.

Весь вопрос был в том только: победил ли я? Если предположить, что она откажется ехать на берег, что мне тогда делать? Не мог же я насильно увезти ее. Быть может, благоразумнее было действовать хитростью, нежели открыто бороться с особой, у которой нет ни совести, ни чести.

Пока я разсуждал так с самим собою, я разсеянно глядел на яхту, показавшуюся в виду, когда я был в каюте, и быстро приближавшуюся к нам. Мне она показалась знакома, и вскоре я убедился, что это - "Широкко", яхта Коникттона, а сам он стоит на палубе и дружески машет мне рукой.

Предусмотрительная природа устроила так, что в моменты величайшей опасности нас озаряют самые блестящия мысли. Я не знаю, почему мне вдруг припомнился человек, которому положили на руки младенца в то время как он пробирался сквозь толпу, а он с удивительным присутствием духа положил младенца в проезжавшую мимо карету и убежал.

этот смелый план во всех подробностях и, ни минуты не колеблясь, побежал вниз, чтобы привести его в исполнение.

Миссис Уайн сидела на том самом месте, на какою я ее оставил. Но глаза её были сухи. Она была похожа - если мне позволено будет такое невежливое сравнение - на осла, который крепко стал на месте, откинул назад уши и продел хвост между ногами.

-- "Не сдамся!" - выражалось во всей её позе. Она, должно быть, очень удивилась, когда я любезно подошел к ней и сказал мягким, примирительным тоном;

-- Миссис Уайн, я пришел извиниться перед вами, я чувствую, что был груб и невежлив. Забудем об этой тяжелой сцене и отправимся в Клейд, как будто бы ничего не случилось. В самом деле, с какой стати старику заботиться о том, что скажет свет.

Она вскочила с места с радостным восклицанием, и в первую минуту я боялся, что она меня поцелует. Я однако успел счастливо отретироваться за стул, чтобы избавить себя от подобных сюрпризов, после чего продолжал выполнение своего бездушного обмана. Помнится мне, что я сам дивился своему коварству, но на то время я как-то потерял способность стыдиться. Я сказал:

Как скоро мы очутились на палубе, я притворился удивленным при виде "Широко".

-- Боже мой! - вскричал я, - вот яхта Конингтона, а это сам Конингтон раскланивается с нами. Хотите навестить его?

Я был наружно спокоен, но внутри дрожал от подавленного безпокойства. Согласится ли она? попадет ли в разставленную западню?

К моему величайшему успокоению, она согласилась. И по готовности, с какой она согласилась, и по худо скрываемому выражению триумфа на её лице, я увидел, что она не только не подозревала, но еще радовалась случаю похвастаться своим мнимым пленником в присутствии свидетелей. Это убило во мне окончательно всякое чувство совести, какое еще могло оставаться. Я уже и прежде был решителен, теперь же стал непоколебим, как скала. Я приказал спустить лодку, и через пять минут мы стояли на палубе "Широкко" и Конингтон встретил нас с сардонической улыбкой, которая, впрочем, меня ни мало не задела. Я с сознанием своей полной безопасности относился к насмешливым и исполненным сострадания знакам, которые он делал мне за спиной у миссис Уайн. "Подожди мой милый, - думал я. - Rira bien qui rira le dernier".

Миссис Уайн постаралась изо всех сил сконфузиться.

-- Ах! какой же вы, лорд Конингтон! - И прибавила: - Надеюсь, что вы не будете так злы, чтобы рассказать кому-нибудь, что нас видели. Мы встретились благодаря непредвиденному случаю. Я разъехалась с знакомыми, которые должны были встретить меня здесь, и генерал Риверс из жалости взял меня к себе на яхту и предложил доставить к месту моего назначения. Быть может, мне не следовало принимать его предложения, но я так боюсь пароходов, битком набитых публикой, и пассажирских поездов.

-- О! скажите, как все это просто! - заметил Конингтон, усмехаясь еще ядовитее. - Ну, чтож, вы можете положиться на мою скромность, я не сплетничаю. Хотите осмотреть мою яхту? Я сделал в ней этот год некоторые реформы, которые, полагаю, довольно удачны.

Я этого-то и дожидался. У Конингтона мания снимать плохия фотографии, которыми он необыкновенно гордится, и я знал, что если мне удастся заставить его показывать образцы своего искусства, которые всегда при нем на яхте (и в безчисленном количестве), то никакая жертва, как бы она ни была нетерпелива, не отделается от него раньше часа. Поэтому полюбовавшись вдоволь его новой ванной и курительной каютой,"ъ сказал:

-- О! да, - отвечал он, - и мне некоторые очень удались, но только оне еще не отпечатаны. Но, может быть, миссис Уайн пожелает посмотреть некоторые снимки из прошлых экскурсий.

Победа! Хорошо знакомые альбомы сняты с полок. Миссис Уайн затиснута между столом и диваном, и перед ней открыты альбомы; Конингтон, позабыв обо всем на свете кроме своих фотографий, наклоняется над нею, объясняя их значение.

-- Вот Венеция, с моря. Гондолы на переднем плане вышли немного туманно, но вся картина хороша. Вот Ниагарский водопад... ах! нет! это "Mer de Glace", снятый из Монтаннера. Это пятно в небе произошло от небольшого недостатка в пластинке. Похоже на месяц, не правда ли? Я подумал, что не стоит переснимать, и т. д.

Я, засунув руки в карманы и безпечно насвистывая, отошел от них, затем поднялся на несколько ступенек, чтобы поглядеть на барометр и потереть его рукавом. Еще несколько ступенек, и я очутился на палубе, где манеры мои быстро изменились. В одно мгновение ока я слетел с палубы и очутился в своей лодке.

Один известный охотник, которого уверяли, что охота на лисиц - жестокое времяпрепровождение, отвечал, что он не видит, в чем тут жестокость. Собаки любят эту охоту, лошади тоже, и он твердо убежден, что и лисице она нравится. Может быть. Что до меня касается, я всегда предпочитаю преследовать, нежели быть преследуемым. Не смотря на то рекомендую всем, кто желает испытать новое и очень сильное ощущение - попробовать обратиться в бегство. Я всегда буду помнить короткий период времени, протекший с той минуты, как я оставил палубу "Широкко" и как мы обогнули остров Керреро. Я никогда так в жизни не волновался. Как я благословлял растрепанные холмы, скрывшие от нас Обан и вас от Обана! Теперь я был в безопасности. Ни видеть, ни поймать меня не было возможности. Я готов был отплыть на другое полушарие, лишь бы уйти из лап миссис Уайн. Я уверен, что ни она, ни Конингтон не заметили моего отсутствия прежде, чем я уже находился далеко далеко, от них, уносимый попутным ветром.

Когда я представлял себе, каковы будут у них лица, когда они спохватятся, что я и моя яхта скрылись, как бы по волшебству, я не мог не хохотать. Джаксон, повидимому догадавшийся, в чем дело, тоже молчаливо улыбался во весь рот. Да и матросы также, собравшиеся на носу, тоже по временам хихикали. Бедняги, отчего же им и не посмеяться? Я не каждый день угощаю свой экипаж такой забавной и по-истине мастерской штукой. Я не сердился на их смех; я кажется, ни на кого и ни за что не мог бы разсердиться в эту минуту. Я был в таком хорошем расположении духа, что не мог даже со злостью вспомнить о миссис Уайн, я больше на нее не сердился. Я так хорошо отплатил ей, что мог позволить себе ее простить, а после такого урока вряд ли она станет преследовать меня вновь.

День прошел весело и мирно; и не прежде, нежели мы понеслись по бурным волнам Атлантического океана, вспомнил я, что багаж бедной женщины остался у меня на яхте. Это воспоминание значительно умерило мою веселость. Я вовсе не желал поставить ее в такое неприятное положение, в каком она теперь очутилась, и чем более я размышлял об этом обстоятельстве, тем менее оно мне нравилось. Очевидно, я обязан был возвратить миссис Уайн её имущество как можно скорее; но куда мне отослать его? Я не знал её адреса в Обоне, если даже предположить, - что было весьма невероятно, - что она осталась там еще на день или на два; она мне ничего не сообщила на счет своего маршрута, кроме того, что желала попасть на железную дорогу Гласго.

Я так и сделал на другой же день и в то же самое время послал такого рода телеграмму Степльтону: "Отправил вам четыре багажных места с курьерским поездом. Это имущество м-с Уайн, по случайному недоразумению оставленное в моей яхте. Не знаю, где она находится, а потому вынужден адресовать его к вам. Надеюсь, что все благополучно. Я отплываю сегодня в Портсмут".

Сделав это, я продолжал свое путешествие в менее веселом настроении духа. Эпизод с багажем, я чувствовал, мог привести и к неприятным усложнениям и для меня было бы затруднительно объяснить, как он попал ко мне на яхту. Как бы то ни было, а за разными делами и делишками и проваландался целых две недели, пока попал в Портсмут, где нашел следующее письмо от Чарльза Степльтона:

"Дорогой генерал Риверс, сундуки, которые вы были так добры выслать, благополучно прибыли к нам за день или два до приезда миссис Уайн. Конечно, она была рада, найдя их здесь, но ей пришлось за-ново обмундироваться в Гласго, что ей было очень неприятно. Очевидно, как вы говорите, произошло какое-то недоразумение. Я не желаю вмешиваться в ваши отношения с моей тещей, но должен сказать вам, что она очень оскорблена тем, что она называет вашим необъяснимым поведением. Она говорит, что вы ее оставили в Обане без всякого повода и предупреждения, хотя между вами было уговорено, что вы проплывете с ней по Клейду, и еслибы не любезность лорда Конингтона, который предоставил свою яхту в её распоряжение, то она не знала бы, что делать. Она убеждена, что вы поступили так с досады, потому, что вам не понравилось, что она слишком долго занялась со стариком Конингтоном какими-то фотографиями или альбомом. Должен сознаться, что мне трудно верится такому необыкновенному заявлению, но я счел за лучшее сообщить вам то, она говорит.

"Алиса уверена, что все объяснилось бы и уладилось само собой, еслибы вы съехались с её матерью, и просит меня передать вам вместе с её поклоном, что она надеется, что вы приедете погостить к нам на несколько дней. Мне нечего прибавлять, как я буду вам рад. Миссис Уайн пробудет у нас два месяца, но чем скорее вы приедете, тем лучше, потому что она будет всем рассказывать эту историю, а всегда неприятно примешивать посторонних к семейным делам.

"Искренно вам преданный
Чарльз Степльтон".

Это письмо очень разстроило меня. Мне не хотелось лишиться дружбы и уважения Степльтонов, но я видел, что мне нет другого выхода. Что касается того, чтобы встретиться с миссис Уайн, то я охотнее полез бы в клетки диких зверей в зверинце. Я даже не отвечал на письмо Чарльза письмом, а послал другую телеграмму такого содержания: "Очень жалею, что не могу приехать. Отправляюсь в Средиземное море на зиму. Никаких объяснений не требуется и не желательно".

Если у него есть хоть капля здравого смысла в голове, думал я, он поймет меня. Я сдержал свое слово и как только устроился с делами, отплыл в Средиземное море, где и нахожусь по сие время. На днях взяв в руки одну из еженедельных газет, задача которых вести хронику общественных событий, я напал на следующий удивительный параграф:

"Возвещают, что в самом непродолжительном времени совершится бракосочетание виконта Конингтона с миссис Уайн, дочь которой, лэди Чарльз Степльтон, считалась одной из первых красавиц прошлого сезона и которая сама, по мнению многих, "filia pulchrior", - то-есть: красивее своей дочери.

А. Э.

"Вестник Европы", No 10, 1884