Джентльмен из Ла-Порта

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Джентльмен из Ла-Порта (старая орфография)

ДЖЕНТЛЬМЕН ИЗ ЛА-ПОРТА.

(Разсказ Брет Гарта).

Он также был пионером. Партия переселенцев, прибывших зимою 1851 года в узкую долину, названную впоследствии Ла-Порт, застала его уже на месте. Он жил в хижине, которую смастерил сам из коры и хвороста, и целых три месяца питался сухарями да ветчиною; не смотря на все неудобства такой жизни, он был весел, бодр и выглядел настоящим джентльменом. Впрочем, я с удовольствием предоставляю слово капитану Генри Саймсу, командовавшему партией переселенцев. "Мы явились к нему внезапно, из за угла, вот из за такой скалы как эта, джентльмены, которая торчит у вас перед самым носом. Он увидел нас и вошел в хижину, выходит оттуда, как бы вы думали? В высокой шляпе, в настоящем цилиндре, чорт возьми! И в перчатках, клянусь вам честью! Видный собою мужчина, только щеки впалые и лицо бледное - ну, натурально, похудеешь, когда поживешь в такой проклятой конуре. Но он ничего, снимает шляпу, и говорит:

-- Рад познакомиться с вами, джентльмены! Боюсь, что вы порядком измучились с дороги. Не угодно-ли сигарку! - И чтоже? Достает прекрасную сигарочницу, где лежали две настоящия гаванския сигары. - Жаль что так мало, говорит он.

-- Вы сами не курите? спрашиваю я.

-- Редко, говорит. И ведь врал, потому что в тот же день я видел, что он сосал трубку, как младенец сосет соску. - Эти сигары, говорит он, я держу для гостей в случае ежели придет ко мне какой нибудь джентльмен.

-- Должно думать, у вас тут очень хорошая компания, говорит ему Билль-Паркер, глазея на его перчатки и подмигивая нашим ребятам.

-- Так... как бы вам сказать... индейцы иногда приходят...

-- Индейцы! говорим мы.

-- Да. Славный народ, смею вас уверить. Приносили мне раза два разную дичь, я отказался, потому что этим беднякам самим ведь надо есть.

-- Это он все говорит нам, джентльмены. Ну вы знаете, мы сами люди смирные, но так как эти чертовские индейцы стреляли в нас три раза, и с самого Билля Паркера чуть не содрали шкуру, так что он теперь носит лавровый венок, как римская статуя, то вы можете себе представить, как нашим ребятам понравились слова этого джентльмена. Мы приняли все это за насмешку. Билль Паркер подходит, смотрит на него в упор и говорит вежливо, без крика:

-- Вы говорите, чорт возьми, что ваши индейцы мирные, что они вам приносили дичь?

-- Да приносили! отвечает он.

-- И вы отказались?

-- Отказался.

-- Что-ж, верно вы их этим очень разобидели?

-- Да, они были, повидимому, огорчены.

-- Конечно, говорит Билль. А вы, смею спросить, кто такой будете?

-- Извините! говорит незнакомец, - и чорт побери мою шкуру, если я вру! Он пошарил в кармане, достал коробочку с визитными карточками и подавая Биллю, говорит: - Вот моя карточка!

Билль берет и читает вслух: Джэк Тротт из Кентукки.

-- Рад, что вам нравится, отвечает тот.

-- Я думаю, что у вас есть там еще 51 карточка и все такия же славные; везде написано Джэк, Джэк, Джэк? говорит Билль.

Незнакомец ни слова на это, только отступает потихоньку назад, а Билль лезет прямо на него и говорит:

-- Ну-ка, где ваша дичь, мистер Джэк Тротт из Кентукки?

-- Я не совсем понимаю вас! говорит тот, а щеки у него разгораются, как жаровня с угольями.

-- Спрашиваю вас, говорит ему Билль, что это за перчатки? К чему этот дурацкий колпак? Что за насмешка над нами? И кто вы, говорите честью!

Незнакомец выпрямляется и говорит: - Я не стану ссориться с гостями на своей земле, а потому позволю себе сказать, что я - джентльмен (так прямо и говорит).

С этими словами он-снимает цилиндр, низко кланяется и поворачивает к нам спину, вот эдаким манером. Но Билль не долго думая поднимает правую ногу не хуже паяца в цирке и бац! сапогом прямо в цилиндр.

Что было дальше - не помню! Джентльмены! Клянусь вам, из всех нас только он один мог бы рассказать все толком, но не говорил об этом никогда. Я помню только что-то вроде вихря, не было ни выстрелов, ничего - только пыль и буря, одним словом взрыв! Поверите, у меня в кармане набилось три фунта песку и камешков, да в волосах столько же. Смотрю, а мой Билль взобрался на дерево и сидит на двадцать футов от земли.

-- Капиташка! говорит он мне. Что? ураган прошел?

-- Какой? говорю я.

-- Да эта буря или чорт ее знает что?

-- Думаю, что все прошло, говорю я.

-- Видишь, говорит он, я имел маленькое недоразумение с этим человеком, а он вдруг подвел какое то электричество... Делать нечего, надо идти извиниться.

С этими словами Билль слез вниз и, не долго думая, отправился прямо в хижину. Вскоре они вышли оттуда, держась за руки, и Билль улыбался, как дитя. Так вот как мы познакомились с джентльменом из Ла-Порта".

Я не ручаюсь, чтобы рассказ достопочтенного капитана не содержал некоторых преувеличений, и вообще история об "электрическом взрыве" навсегда останется загадочной. По как бы то ни было, я знаю достоверно, что джентльмена из Ла-Порты все признали чудаком и он на этом основании был вполне спокоен на счет каких бы то ни было личных нападок. Иногда пытались критиковать его, но всегда неудачно. Раз какой то робкий новичек, недавно поселившийся здесь, осмелился держать речь... Впрочем надо объяснить сначала, что этот молодой человек недавно получил известие о смерти родственника в "штатах" т. е. на родине; под влиянием печали он надел широчайшую креповую ленту на свою белую шляпу; за это с него содрали изрядный могарыч, т. е. заставили угостить всю компанию в трактире или "отеле" м-ра Паркера. Речь была следующая:

-- Видите-ли, джентльмены, я, натурально, огорчен смертью родственника, и вы за это на меня налагаете штраф; так разве справедливо с вашей стороны, джентльмены, позволять этому джентльмену, что сидит с правой руки подле меня, щеголять в желтых лайковых перчатках! Я не хочу отказать вам в угощении, джентльмены, но надо соблюдать во всем равновесие!

Это воззвание "к народу", конечно, заткнуло глотку джентльмену из Ла-Порта, но за то предоставило полную свободу слова председателю собрания, т. е. достопочтенному кабатчику Уильяму Паркеру.

-- Молодой человек! сурово сказал кабатчик. Когда и и будете вправе носить желтые перчатки, как этот человек, тогда вы будете вправе говорить! Тогда никто не запретит вам носить хоть рубашку спущенную до пояса!

Толпа одобрила эту речь, робкий молодой человек заплатил за угощение и снял бы, не смотря на могарыч, свою креповую повязку, если бы не вмешался в дело сам джентльмен из Ла-Порта.

А между тем в фигуре джентльмена не было ничего ни внушительного, ни необыкновенного. Это был долговязый, с виду неуклюжий джентльмен, с длинными руками. Походка у него была своеобразная, указывающая на происхождение от предков индейцев: во время ходьбы пальцы ног сгибались. Лицо его имело самое безобидное выражение; редко на нем играла улыбка, да и то больше из вежливости, когда джентльмен не вполне понимал какую нибудь шутку или остроту.

и кроме спокойствия ровно ничего не выражающий, не выдающий ни малейшей мысли. Этот взгляд до того мало гармонировал с его жестами, речью и походкой, что некоторые злые языки уверяли, будто он лишился зрения во время какой то стычки и будто он вставил себе глаза своего соперника.

Если бы эта остроумная догадка стала известна самому джентльмену из Ла-Порта, он, без сомнения, ограничился бы простым отрицанием факта. Повторяю, он был положительно неспособен понять шутку, увидеть смешное в тех случаях, когда все смеются. Он был всегда изумительно серьезен и представлял странный контраст с большинством своих сограждан, умеющих приправить шуткой самый драматический эпизод. Остроумную выдумку он считал просто ложью, и в его присутствии редко решались подшутить над кем нибудь: но по той же причине он находился в каком то аристократическом отчуждении от остального общества.

Как бы то ни было, м-р Тротт разделял все невзгоды и пользовался всеми выгодами нового поселения, считавшого его одним из своих основателей. В качестве настоящого пионера, он пользовался некоторым доходом, позволявшим ему удовлетворять своим маленьким причудам. У него были две главные страсти: любовь к чистым рубашкам и страсть делать подарки. Впрочем эти подарки были скорее сентиментальными, чем ценными. Одному близкому другу он подарил трость, вырезанную из дикой лозы, которая росла на том самом месте, где впервые была найдена знаменитая "Орлиная Шахта". Головка палки была взята от трости, доставшейся Тротту от его отца, а набалдашник был выкован из последняго серебрянного полудоллара, принесенного им с собою в Калифорнию.

-- И представьте себе, говорил с негодованием приятель, осчастливленный этим подарком. Я недавно предлагал у Робинзона спустить ее за пять долларов, но ребята не захотели и предложили мне оставить позицию! Никакого понятия о вещах, имеющих, так сказать, некоторую святость!

Настала весна. Джентльмен из Ла-Порта был единогласно выбран своими согражданами в мировые судьи. Нечего и говорить, что как судья, он держал себя с великим достоинством. Он отличался, впрочем, изумительной мягкостью на счет назначения штрафов и других наказаний, чем- не мало разочаровал сограждан. Так напр. он обращался к заведомому преступнику с такою речью:

-- Закон требует от меня, сэр, посадить вас в тюрьму на 10 дней или заменить это наказание пеней в 10 долларов. Но у вас, вероятно, нет денег, а потому письмоводитель внесет за вас из общественных сумм заимообразно.

Письмоводитель взносил деньги, а иногда судья платил из собственного кармана. Раз впрочем произошел маленький скандал: упорный преступник, вероятно под влиянием злой воли, а может быть жалея карманы судьи, наотрез отказался от такого взноса. Пришлось волей-неволей отправить его в тюрьму. Достоверные свидетели передают, что это событие окончилось самым изумительным образом. "Суд", или судья одетый в рубашку безукоризненной белизны, в неизменных желтых перчатках, отправился в "тюрьму", маленькое здание, заменявшее вместе с тем городскую ратушу. С некоторой торжественностью "суд" потребовал какие то отчеты и произвел оффициальную ревизию. Поздно вечером шериф, или, точнее, сторож был послан за бутылкой виски и колодой карт. История прибавляет, что шериф и "суд" проиграли в этот вечер - первый свое месячное, второй годовое жалованье бедному заключенному, что, вероятно, было сделано с целью облегчить его участь и избавить его от скуки. Впрочем многие считают эту историю сплетней и говорят, что она не согласна с достоинством такого судьи, как Тротт, хотя, с другой стороны, по доброте души он способен на еще более курьезные дела... На этот раз его мягкость могла бы нажить ему серьезные неприятности, если бы в виде искупления не подвернулся следующий случай. Некий юный талантливый говорун, т. е. законник, приехавший из Сакраменто, вел какое то гражданское дело перед судьею Троттом. Адвокат был крайне самоуверен и едва скрывал свое презрение к этому "первобытному" суду. Судья Тротт сидел, по окончании речи адвоката, не шевеля ни единым мускулом, и только щеки его покраснели, до самых скул включительно. Но и на этот раз я предпочитаю привести показание очевидца:

"Судья покраснел как рак, и спокойно сказал этому прощалыге: - Знаете ли, молодой джентльмен, что я вправе приговорить вас к штрафу в 50 долларов за неуважение к суду? - Знаю, говорит прощалыга, и готов заплатить хоть сейчас. - Но знаете ли вы, грустно прибавляет джентльмен (т. е. судья), что я вовсе не намерен штрафовать вас! Я уважаю свободу слова и... действия! - Сказал это, и не говоря дурного слова, хвать этого молодчика за шиворот, приподнял его на воздух и бац! прямо из окна на улицу, в канаву! - Перехожу к следующему делу, добавил он, усаживаясь на свое судейское место и глядя на нас своими бельмами, как будто ничего особенного не случилось".

Это маленькое происшествие обошлось без всяких серьезных последствий для "джентльмена". Но в том же самом трибунале, где судья выказал такую доблестную твердость духа, он обнаружил необъяснимое и роковое слабодушие, едва не стоившее ему полной утраты популярности...

В главном игорном доме находилась некая лэди, с весьма сомнительной репутацией и слишком свободными манерами. Она играла роль фортуны, т. е'. вертела роковое "колесо счастия". Эта самая лэди вчинила иск против некоторых именитых граждан за то, что они ворвались в "салон" с оружием в руках и сокрушили её рулетку. За обиженную стоял сам суд и ей весьма симпатизировал один джентльмен, который, конечно, не был её мужем. Но не смотря на эту поддержку, ей не повезло. Хотя насильственное вторжение было вполне доказано, присяжные вынесли обвиняемым оправдательный приговор, даже не выходя из залы суда. Судья Тротт взглянул на присяжных своими кроткими глазами.

-- Так ли я вас понимай? Это ваш окончательный приговор?

-- Верно изволите говорить, ваша милость, теперь хоть сапогами стучите, ваше дело не выгорит, ответил старшина присяжных, весело и с грубым добродушием.

-- Мистер клерк, обратился судья Тротт к письмоводителю, внесите приговор в протокол, и вслед за тем пишите, что я отказываюсь от чести быть судьею в этом суде.

Он встал и удалился. Напрасно многие влиятельные граждане побежали за ним, упрашивая его не горячиться по пусту; напрасно доказывали они, что из за такой ничтожной женщины не стоило портить себе кровь и что самое дело не стоит выеденного яйца, а тем более такой серьезной жертвы. Напрасно сами присяжные убеждали его, что он наносит им личное оскорбление своей выходкой. Судья Тротт быстро повернулся к старшине присяжных и румянец покрыл его скулы.

-- Я вас не понимаю, сказал он.

-- Я сказал, скороговоркой ответил старшина присяжных, что не стоит более спорить об этом деле. - И он, как подобало его оффициальному положению, немного выдвинулся вперед из толпы присяжных. Но судья Тротт никогда более не сидел на судейской скамье.

Прошел месяц. Однажды, в сумерки, джентльмен сидел "под тенью своей смоковницы" т. е. высокого красного дерева, перед дверью той самой хижины, где мы его встретили в начале рассказа. Вдруг он стал смутно сознавать, что видит женскую фигуру и слышит женский голос. Джентльмен с минуту не решался, но затем приставил к глазу большой золотой лорнет, составлявший предмет его последней моды или при чуды. Фигура была, повидимому, незнакомая; но голос показался джентльмену знакомым. Да, без сомнения, это та самая лэди, которая фигурировала в качестве обвинительницы в роковом процессе. Здесь скажу кстати, что ее звали мамзель Клотильда Монморенси. По французски она не говорила и в жилах её текла английская кровь, но она присвоила себе французское имя, вероятно,.в честь того, что сограждане считали рулетку иностранной игрой.

-- Я бы желала знать, сказала мисс Клотильда, усаживаясь на скамье рядом с джентльменом, т. е. я и Джэк Вудс мы желали бы знать, как велик убыток, причиненный вашему карману этой отставкой?

Судья Тротт едва разслышал её слова, так был он изумлен этой встречей, и только пробормотал:

-- Я, кажется, имею удовольствие говорить с мисс....

-- Вы, верно, хотите сказать, что вы меня не знаете, никогда меня прежде не видали и что не желаете меня более видеть, и вы хотите вежливым манером отделаться от меня, сказала мисс, стараясь казаться спокойною и сгребая в кучу концом зонтика сухия листья, лежавшия на песке, как будто желая зарыть в них волновавшия её чувства. - Я мисс Монморенси. Я вам сказала, что Джэк и я мы подумали, что ведь вы стояли за нас горою, когда эти собаки вынесли свой дьявольски лживый приговор; Джэк и я мы подумали, что вам не совсем к лицу потерять такое место из за меня. Узнай от судьи, говорит он, во что он ценит убыток от своей отставки, пусть высчитает по пальцам. Это Джэк говорит. Он аккуратный человек, скажу вам про него.

-- Я вас, кажется, не понимаю, ответил бывший судья, просто и без раздражения.

меня аккурат на самой улице в прошлый четверг и не обратил внимания, даже не поклонился, когда я ему поклонилась!

-- Дорогая мадам! поспешно сказал судья Тротт. Уверяю вас, вы ошибаетесь. Я не видел вас. Прошу вас, верьте мне. Факт тот... мне совестно самому сознаться в этом, но я чувствую, что с каждым днем мое зрение становится все слабее и слабее. - Он умолкнул и вздохнул. Мисс Монморенси, глядя ему прямо в лицо, увидела, что он побледнел и взволновался. Женская чуткость тотчас подсказала ей, что он обижен намеком, который, вероятно, он нашел в её словах относительно его физического недостатка, т. е. его уродливых глаз. Ей тотчас стало жаль его. Женщина не может простить мужчине только такого уродства, для которого не находит какого-нибудь объяснения.

-- Так вы в самом деле меня не узнали, сказала мисс Клотильди, несколько смягчившись, но все еще чувствуя себя неловко.

-- Боюсь, что не узнал... сказал Тротт, с

Мисс Клотильда помолчала с минуту.

-- Вы хотите сказать, что не могли разобрать моего лица и тогда, когда я сидела в суде?

Судья Тротт покраснел. - Боюсь, что я видел только так... смутные очертания.

-- На мне была, поспешно заговорила мисс Клотильда, на мне была, знаете, соломенная шляпа с красной шелковой лентой, и ленты были завязаны вот так, под подбородком (она повела руками вокруг шеи). Настоящая "Фриско" {"Из Сан-Франциско".}, это теперь в моде, вспоминаете теперь?

-- И еще пестрая шелковая косынка, тревожно прибавила мисс Клотильда.

Судья Тротт улыбнулся вежливо, но смущенно....

Мисс Клотильда поняла, что он совсем не разглядел её редкостного и изящного наряда. Она снова сгребла листья и воткнула зонтик в сырую землю.

-- Так вы, значит, никогда меня не видели!

-- Если вы на меня не обидитесь за такой вопрос, вдруг сказала она, что же вас заставило отказаться от места?

-- Я не мог оставаться судьею в суде, где был вынесен такой несправедливый приговор, ответил с жаром судья Тротт.

-- Повторите еще раз, что вы сказали, старичок, сказала мисс Клотильда с восторженным взглядом, который до половины оправдывал невежливое прозвище, данное ею судье.

Судья Тротт в самых вежливых выражениях выяснил ту же мысль, придав ей несколько иную форму.

-- Значит вы вовсе не ради меня, сказала она наконец.

-- Боюсь, я не совсем понимаю вас, сказал судья, несколько смутившись.

-- Нет, ответил судья ласково и весело.

-- Хорошо, сказала она наконец, я вижу, что для Джэка вы сказали немного интересного.

-- Для кого?

-- Для Джэка.

-- А, для вашего мужа!

-- Кто сказал, что он мой муж?

-- О, извините, я не знал... я думал...

-- Я сказала: Джэк Вудс. Он аккуратный человек, это правда. Он говорит мне: ты можешь сказать судье, что это вовсе не будет взятка или что нибудь такое. Суд кончен, он больше не судья, больше ничего не может сделать в нашу пользу. Нам же неприятно, если он из за нас потерпел убыток, за то что он такой хороший человек... Вот что сказал Джэк. Но я отлично знала, что вы на это скажете. Я знала, что вы взбеситесь. Знаю, что и теперь вы злы, как чорт! Знаю, что вы слишком горды, чтобы взять хоть один доллар от таких людей как мы, хоть бы вам умереть с голоду! Я знала, что вы пошлете Джэка ко всем дьяволам и меня вместе с ним!

Она вдруг взволновалась и потеряла всякую разсудительность до такой степени, что совсем не кстати разрыдалась до истерики. Она снова опустилась на скамью, с которой уже было встала и закрыв глаза тыльной стороной рук, на которых были желтые перчатки, она прислонила ручку зонтика ко лбу. К немалому изумлению мисс Клотильды, судья Тротт вдруг положил одну руку ей на плечо, а другою отнял у нея зонтик и положил его подле нея на скамью.

принять от вас никакого подарка. Нет! Я желал бы убедить вас, что действуя так, я исполнил лишь свой долг, и если вы были доброжелательны ко мне, как к судье, я надеюсь вы сохраните дружбу ко мне и теперь, просто как к человеку.

Мисс Клотильда повернула к нему лицо, как бы желая глубже вникнуть в смысл слов, которые наполняли её сердце восторгом. Но она сказала только:

-- Вы можете видеть меня при таком освещении? На таком разстоянии? Наденьте ваше стеклышко и попробуйте!

Её лицо было очень близко от его лица. Я забыл, кажется, сказать, что она была красавица. Прежде она была еще красивее. Но и теперь еще её глаза были серьезной приманкой для игроков, стоявших близь "колеса фортуны" и, казалось, что в этих глазах каждый мог прочесть свою судьбу.

Славные у нея были глаза. Судья Тротт едва ли видел когда нибудь так близко такие хорошенькие глазки. Он в смущении отшатнулся и скулы его покраснели.

-- Надеюсь, вы передадите вашему другу мистеру... что я весьма ценю его доброту, хотя и не могу воспользоваться ею.

-- О, вы говорите на счет Джэка! сказала мисс Клотильда, Он уже убрался домой, в "штаты"! О, я с ним скоро уладила все дела!

Новое молчание. Отсутствие Джэка, кажется, еще более усилило неловкость положения.

Наконец мисс Клотильда заговорила:

Они разстались. Судья постоянно узнавал ее после этого разговора... И вдруг во всем поселении разнеслась странная молва. Судья Тротт женился на мисс Джен Томсон, она же Клотильда! Буря негодования пронеслась над мирными обывателями. Все были уверены, что этот брак явился последствием злоумышленного заговора, хитро обдуманного плана. Конечно, судья Тротт отказался от места из за её прекрасных глаз и, может быть, ради её маленького капитальца. Вся его многолетняя репутация погибла. Особенно жалели её последняго любовника, бедного Джэка Вудса, жертву двойного коварства со стороны судьи и самой Клотильды. Был назначен комитет для поднесения адреса или, точнее, для сочинения письма с выражением сочувствия бедному Джэку, хотя еще недавно сограждане чуть не приговорили его в виселице за какую то проделку. Но буря улеглась сразу, когда выступил оратор, объяснивший настоящую суть дела. Это был капитан Саймс, тот самый правдивый рассказчик, который сообщил нам об электрическом взрыве.

-- В этом деле, джентльмены, есть одна закорючка. Видите ли, в тот самый день, когда она вышла за него замуж в Сан-Франциско, она побывала у доктора - посоветоваться на счет его глаз. Доктор сказал, что дело дрянь: ослеп совсем и ничем не вылечишь! Джентльмены, если такая красивая бабенка бросает прежнюю жизнь и свое доходное занятие и плюет на такого славного парня как Джэк Вудс, и все это затем, чтобы выйдти за слепца, не имеющого ни доллара за душею, и только потому, что он однажды взял её сторону ради этого, как его, принципа - то чорт побери! тут нечего вмешиваться в дело! Если судья настолько добр, что прощает ей некоторые причуды, за то, что она няньчится с ним, как с малым ребенком, так пусть их тешатся! И вы меня извините, но я знаю по опыту, что вовсе не годится совать нос в домашния дела такого человека, каков джентльмен из Ла-Порта.

"Русское Богатство", No 5--6, 1885