Как Джонни получил нежданно-негаданно Рождественский подарок

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Как Джонни получил нежданно-негаданно Рождественский подарок (старая орфография)

Как Джонни получил нежданно-негаданно Рождественский подарок.

Разсказ Брет-Гарта.

Перевод с английского М. Ловцовой.

Дождь лил не переставая в долине Сакраменто. Река, протекающая по долине, вышла из своих берегов и переправиться через нее у залива Гремучей Змеи, куда пролегала дорога, не было никакой возможности. Торчащие из воды валуны, указывающие в мелководье место переправы в брод около Симсонова Пристанища, были застланы широкой скатертью вод, простиравшейся до подножья гор. Дилижанс для путешественников мог добраться только до пол-пути, а почтовый транспорт был снесен волнами, причем сам почтальон спасся только благодаря тому, что пустился к берегу вплавь.

Надо признаться, что и в горах погода была не лучше. Дорога там сделалась непроходимой от липкой грязи и была вся загромождена заброшенными до поры до времени и завязшими в липкой грязи телегами и иными экипажами. Местечко "Симсоново Пристанище", прицепившееся к ущелью одной из скал Столовой Горы, имело вид ласточкиного гнезда, рисковавшого ежеминутно быть смытым проливным дождем и бурею. По мере наступления ночи в местечке, отрезанном от большой дороги потоком грязи, сквозь туман мелькали огни из хижин, расположенных по обе стороны дороги.

Большинство обитателей Пристанища собрались в мелочной лавке Томсона, где, сидя перед пылающим очагом, ограничивались курением своих трубочек и отплевыванием, как бы считая всякие разговоры излишними. Впрочем, всевозможные способы развлечения уже давно изсякли в Симсоновом Пристанище; вслcдствие необычайного подъема воды пришлось прекратить работы по промыванию золота, а приостановка работ означала для обитателей местечка полнейшее оскудcние в деньгах, а следовательно, и в развлечениях. Даже сам м-р Гамлин подумывал о том, чтобы "удрать" из Пристанища, имcя в кармане всего только пятьдесят долларов, и открыто выражал свое неудовольствие, что "нелегкая занесла Иro в эту проклятую трущобу".

Молчание среди сидящих у камина было прервано топотом копыт, но общество впало в такое состояние апатии от безделья и тоски, что даже и это обстоятельство не произвело, повидимому, никакого впечатлcния на рудокопов. Только один Дик Буллен перестал выколачивать пепел из трубки и взглянул на вошедшого.

Прибывший представлял собою знакомую для собравшихся фигуру и имел даже свое прозвище: его звали "Дядей", а также и "Стариной", хотя ему было не более пятидесяти лет и лицо его было румяное и довольно еще моложавое. Он, очевидно, только-что покинул оживленное общество, побывав где-нибудь в окрестностях, и не сразу замcтил угрюмое настроение собравшихся у камина. Он дружески хлопнул по плечу одного из товарищей и бросился рядом с ним на незанятый стул.

-- Только-что слышал новость, ребята! Пресмешная история! Вы знаете Смайли? Остряк каких мало! Ну, вот, он сейчас рассказывал...

-- Смайли - дурак, - прервал его угрюмый голос.

-- Обязательно - дурак и к тому еще врет как сивый мерин, - подтвердил другой замогильный голос.

"Дядя" молчаливо оглядел группу товарищей и лицо его начало понемногу утрачивать свое оживленное выражение.

-- Да, пожалуй, что и так - проговорил он после паузы; - пожалуй, что дcйствительно и дурак, и врун...

Просидcв некоторое время молча и точно поняв преобладающее настроение общества, он прибавил: "Отвратительная погода! Скверное время; безденежье, а завтра, вcдь, Рождество"!

Между собеседниками у камина произошло маленькое движение, выражавшее не то неудовольствие, не то одобрение при напоминании о великом празднике.

-- Да, - продолжал Дядя, уже совсcм унылым тоном, в который он незаметно впал, поддавшись общему тягостному настроению; - да, завтра Рождество и сегодня канун праздника. Вот в чем дело, товарищи: я тут надумал, т. е. была у меня этакое маленькое намерение... Как бы это сказать? Ну, словом, будем говорить по приятельски: идем-ка все ко мне в мою хижину; там мы устроим нечто в роде пирушки - ради кануна Рождества. Что вы на это скажете? Вы тут, кстати, всc что-то носы повесили. Ну, как? Идет? - прибавил Дядя, с тревогою всматриваясь в лица своих товарищей.

-- А, чтож, по-моему, идет, - отвечал, несколько оживляясь, Том Флинн; - отчего бы и не пройти к тебе? Только слушай, Дядя, как насчет твоей старухи? Что она-то на это скажет?

Старик замялся; его семейная жизнь сложилась не совсем удачно, и всем обитателям Симсонова Пристанища это отлично было известно. Первая его жена, красивая молодая женщина, умерла несколько лет тому назад, оставив у него на руках маленького трехлетняго сына. Теперешняя же его жена была раньше его кухаркой - великанша, строптивого нрава, с которой было небезопасно вступать в пререкания.

Пока Дядя обдумывал предложенный ему вопрос, Джо Димник высказал свое мнение, которое сводилось к тому, что "Старина" - хозяин в своем доме и что если бы дело коснулось, например, его, то уж он-то всегда сумел бы поставить на своем и никакия силы небесные не помешали бы ему звать к себе в дом кого и когда ему угодно!

Все это было высказано самым решительным тоном и Дядc оставалось только одно - ответить следующее:

-- Разумеется; еще бы! Дом - мой; я сам его строил; каждое его бревно сложено вот этими руками. Да чего, в самом деле, её бояться? Вот еще! Конечно, она, может быть, сначала покуражится, как это случается с этими бабами, но потом обойдется.

Надо признаться, что в уме у Дяди вертелась мысль о подкупе старухи рюмкою-другою водки; он надеялся также, что храбрая компания товарищей поможет ему выйти победителем из затруднительного положения.

"Ну, а как поживает твой Джонни? Мне показалось, что ему что-то не по себе, когда я его видел на-днях. Вcдь, если твой Джонни болен, то мы там у тебя будем только мешать".

Отец Джонни, видимо тронутый этою заботою о его мальчике, поспешил уверить Дика, что мальчишке лучше, и что "маленькая пирушка, пожалуй, еще и развеселит его".

Тогда Дик Буллен встал с своего места, встряхнулся и объявил: "Идемте - я готов, хоть сейчас. Ну-ка, Дядя, или вперед, а мы все следом за тобой".

Дик выскочил из комнаты и, проходя мимо камина, выхватил из огня пылающее полено; его товарищи буквально последовали его примеру и, прежде нежели в лавке Томсона поняли в чем дело, уже все покинули ее.

Ночь была совершенно темна, что называется ни эти не было видно; пылающие огни всей компании погасли при первом же порыве ветра и только раскаленные их верхушки ярко блестели, точно блуждающие огоньки. Пришлось подниматься в крутую гору по так называемой Сосновой тропинке, которая вела к низенькой хижине, примостившейся к склону горы. Это и была хижина Дяди; тут же рядом был вход, пробуравленный в виде туннеля вглубь горы, где работал Дядя, когда на него вообще нападала охота к труду. У входа в хижину толпа рудокопов приостановилась из уважения к отставшему позади Дядc, который, едва переводя дух, объявил, что ему надо сперва зайти домой одному и посмотреть, все-ли в порядке.

Товарищи посторонились и пропустили его вперед. Дверь открылась и тотчас же захлопнулась за хозяином, а оставшиеся во мраке, столпившись у входа, стали тревожно ожидать решения своей участи.

Несколько минут прошло в молчании, прерываемом только капаньем дождевой воды с крыши и шумом деревьев, окружающих хижину. Но гости начинали тяготиться этим промедлением и стали шопотом передавать друг другу свои подозрения: "Она, верно, заманила его в туннель и загородила ему выход оттуда!" "Ну, а если она намеревается обдать нас каким нибудь горячим месивом?" "Прочь от дверей, ребята; кто то идет!"

В эту минуту дверной засов щелкнул, дверь тихо открылась и чей-то голос проговорил: "Ступайте сюда; что вы там мокнете под дождем".

Судя по голосу, это говорил не старик и не жена его; то был голос мальчика, и, действительно, из полу-открытых дверей хижины выглянуло лицо мальчика очень небольшого роста - лицо, которое можно было бы назвать красивым, если бы оно не носило на себе следов борьбы со всякими внешними невзгодами и с грязью окружающей обстановки.

Мальчик кутался в накинутое на плечи одеяло и, повидимому, только-что выскочил из кровати. "Войдите, продолжал он, но, смотрите, осторожнее - не шумите! Отец там спорит со старухою", прибавил он, указывая на комнату рядом с кухней, откуда доносился голос Дяди, звучавший умиротворяющими нотами. "Отстаньте! Оставьте меня", сердито крикнул мальчик, барахтаясь в сильных руках Дика Буллена, который схватил его в охапку вместе с одеялом и делал вид, что намеревается бросить его в пылающий очаг кухни, куда все уже вошли. "Говорят вам - отстаньте! Что вы делаете"!

Дик со смехом спустил Джонни на пол, в то время как его товарищи безшумно усаживались у длинного стола, занимавшого середину кухни. Джонни же направился к шкафу и начал вынимать из него и ставить на стол различные яства. "Вот тут водка, докладывал он; вот сухие бисквиты; а вот и селедки и сыр". По дороге из шкафа к столу он отломал и сунул в рот кусок сыра; "а вот и сахар для вашего грога"; Джонни засунул грязную, худенькую руку в сахарницу и загреб хорошую горсть сахара, которым наполнил свой рот. "А вот вам табак; там есть еще сушеные яблоки, но я сам не охотник до них; они плохо перевариваются. Чего же вам больше; садитесь, господа! Вы только не бойтесь, чего её бояться? Я на нее не обращаю никакого внимания; велика важность. Пусть себе там ворчит. Она мне чужая; другое дело, кабы была родною матерью. Садитесь, господа, угощайтесь. А я пойду вон туда".

Он подошел к дверям крохотной каморки, отгороженной от большой кухни; в углу этого полутемного чулана помещалась узкая кровать. Стоя там, укутанный одеялом, из под которого выглядывали его голые ноги, он кивнул головою, как бы прощаясь с обществом.

-- Слушай, Джонни, ты никак хочешь опять завалиться в постель? - спросил Дик.

-- Ну, да; а вам-то что? - возразил Джонни.

-- Это совсем тебе не полагается.

-- А если я болен, так как же мне быть?

-- Что такое с тобою приключилось?

-- У меня лихорадка - вот что; потом ревматизм - донесся голос Джонни уже из глубины чулана, и, после минутного молчания, он прибавил, уже из под своих теплых покрывал, "и еще у меня желчные камни, понимаете вы теперь?"

Наступило довольно тягостное молчание; пришельцы вопросительно поглядывали друг на друга и на огонь, не прикасаясь к вкусным яствам, и, казалось, над всеми уже снова нависла туча прежней тоски, от которой они бежали из лавки Томсона, как вдруг до них долетели звуки голоса Дяди из смежной комнаты.

-- Разумеется, ты права; все они порядочные негодяи; все до одного! Пьяницы они - и больше ничего! А этот самый Дик Буллен - хуже всех! Этакая дерзость! Являются сюда ночью, да еще зная, что тут у нас больной мальчик! Я их уговарил, уговаривал, но что с ними поделаешь? Да чего уж и ожидать от здешняго народа - все они тут один другого стоят!

Взрыв хохота собравшихся товарищей Дяди прервал его предательския разсуждения. Раздался шум от хлопнувшей двери и минуту спустя Дядя появился среди товарищей с самодовольною улыбкою на лицc.

-- Ушла! Решила провести вечерок у соседки, - объявил он, усаживаясь у стола.

Любопытно, что подслушанный разговор разсеял ту мрачную тучу, которая готова была вновь нависнуть над компанией, и все развеселились при появлении хозяина. Я не буду распространяться о необычайных проделках веселой компании в эту достопамятную ночь; скажу только, что было уже около полуночи, когда развеселившиеся товарищи услыхали жалобный голос Джонни: "Отец, иди сюда ко мне".

"У него сильный приступ ревматизма и его нужно было бы натереть водкой". Он поднял бутыль с водкой, но она была пуста. Дик Буллен, застенчиво ухмыляясь, подвинул к хозяину недопитую кружку; все остальные последовали его примеру. Дядя собрал остатки водки в одну кружку и, объявив, что этого будет достаточно, удалился в каморку с водкою и старою фланелевою фуфайкой. Дверь плохо закрывалась и оттуда донесся следующий разговор:

-- Ну, мальчуган, говори, где у тебя тут болит.

-- То здесь, то тут; но больше ноет вот тут; да ты уж три и как можно сильнее; уж не разспрашивай!

Наступившее затем молчание указывало на то, что Дядя был занят натиранием. Нcсколько времени спустя раздался голос Джонни:

-- А что у вас там весело, отец?

-- Да, ничего; мы таки порядочно там подкутили.

-- Завтра, ведь, Рождество; неправда-ли, отец?

-- Да, да; ну, а что тебе не лучше, сыночек?

-- Пожалуй, что и лучше; да ты потри еще. А что такое это Рождество? Я все-таки не понимаю в чем тут дело?

-- Рождество? Как бы тебе сказать: ну, это так... такой это день.

Наступило опять короткое молчание, прерванное сново голосом Джонни:

-- Старуха тут говорила, что везде, везде на свете, только не здесь у нас, все порядочные люди всегда дарят друг другу подарки на Рождество; потом она принялась тебя тут костить... Она еще говорила, что есть такой человcк, не человек, а так, какой-то Святой Клаус, и что он всегда спускается по трубе; понимаешь - у камина, и прячет подарки детям в их сапоги! Вот таким мальчикам, напримcр, как я. Это она все врет, должно быть! Так я ей и поверил... Да ты полегче, отец! Что это как ты принялся сильно тереть; ведь, больно же! Да не тут, не тут; ты теперь совсем не там трешь, где следует... А старуха-то все это выдумала; это она нарочно, от злости, чтобы меня дурачить... Да не тут - вот где болит!

Опять наступило молчание, прерываемое только шелестом сосен и капаньем дождя с промокших насквозь ветвей. Голос Джонни снова раздался, но уже значительно смягченный:

-- Да ты только не думай, что мне хуже; это пустяки; понимаешь-ли, право, мне лучше; я тебе говорю, что лучше, лучше с тех пор как ты натираешь. Я думаю, я скоро совсем поправлюсь; слышишь, отец? Да, кстати, посмотри-ка, что это они там присмирели; что они там делают?

Дядя открыл дверь и заглянул в соседнюю комнату; его гости сидели по прежнему у стола, на котором лежало несколько серебряных монет и чей-то кошелек. "Они там затеяли какую-то игру; кажется, об заклад заспорили, на пари, что ли", объяснил он и снова принялся натирать Джонни водкой.

-- Да, я вот-что говорю; что это меня очень удивляет,- - продолжал Джонни; - я все об этом думаю и понять этого не могу; я все про это самое Рождество! Ты как об этом думаешь? Ну, например, объясни ты мне хоть одно: что такое Рождество; т. е. почему же этот день называется Рождеством и почему празднуют этот день?

От того-ли, что Дядя не хотел, чтобы его слова были разслышаны гостями, или от смутного пониманий несообразности подобного разговора при такой неподходящей обстановке, но отвcт его был произнесен таким шопотом, что гости ничего не могли разслышать.

-- Ага, так - отвcтил Джонни; - ну, да, я что-то слышал об Нем; это говорили мне как-то давно... Теперь ладно; довольно; закутай меня получше одеялом и посиди тут, пока я засну. И Джонни, опасаясь, что отец не послушается его, высвободил одну руку из под одеяла, и, уцепившись ею за рукав Дяди, уткнулся в подушку.

Впродолжение некоторого времени Дядя терпеливо сидcл у постели сына, потом тишина, царствовавшая в соседней комнате, возбудила его любопытство, и, не вставая со стула, он, осторожно толкнув дверь свободною рукою, заглянул туда. Комната оказалась пустою; при тусклом свете грошовой свcчки и потухающих углей камина обрисовывалась одна только фигура Дика Буллена, сидевшого у очага.

Старик окликнул его.

Дик вскочил с своего места и приблизился к Дяде.

-- Гдc же все наши ребята?

-- Ушли в гору, так... чтобы проветриться; они сейчас вернутся за мною; я тут поджидаю их. Да что ты так на меня уставился, старина? Или ты думаешь, что я пьян? Ничуть не бывало.

"У тебя, Дядя, я тебе скажу по правде, и не было уж такого изобилия вина, чтобы нас всех напоить. Но ты сиди, не шевелись", прибавил он, видя, что Дядя хочет высвободить свой рукав из руки Джонни; "я сейчас ухожу. Вот уже пришли наши ребята".

В дверях послышался легкий стук; Дик быстро открыл дверь, и, кивнув хозяину на прощание головою, исчез в темноте.

Дядя охотно последовал бы за ним, но Джонни и во сне не выпускал его рукава, за который крепко уцепился. Правда, рука была худа, мала и до-нельзя слаба, и Дяде не стоило бы больших усилий, чтобы высвободить рукав, но именно то обстоятельство, что эта рука была так мала и слаба, удержало Дядю от такого поползновения. Он еще ближе придвинулся к Джонни, пристроился удобнее у кровати мальчика и вскоре заснул безмятежным сном праведника.

Тем временем Дик Буллен вел у порога хижины следующий разговор с своими товарищами:

-- Ну, что - готово? - спросил Стаплс.

-- Идет, - отвcчал Дик; - проверяйте свои часы. Теперь немного за полночь.

-- Да - верно; смотри, Дик - еще время не ушло; не очень-ли ты погорячился? Выдержишь-ли? Ведь, всего-то выйдет около пятидесяти миль в два-то конца, туда и назад.

-- Да ты не безпокойся, - отвcчал Дик; - это уж мое дело. Привели вы коня?

-- Билль и Джак держат его тут на повороте.

-- Пусть подождут еще минутку; я сейчас иду.

Дик вернулся в хижину, где по свету потухающого огня в камине увидал, как в каморке Джонни старик с надвинутой на глаза шапкою спал около своего больного сынишки; весь плотно укутанный в теплое одеяло, спал и Джонни, но только прядь вьющихся волос и верхняя часть побледневшого лба виднелись из-под покрывала.

над сентиментальностью Дика, вздул угасающие уголья и осветил всю внутренность комнатки; застигнутый врасплох Дик пустился в постыдное бегство.

Товарищи Дика. ожидали его у поворота дороги. Двое из них с трудом управлялись в темноте с каким-то барахтавшимся чудовищем, которое оказалось громадною лошадью.

Эта лошадь со своим высоким крупом, дугообразною спиною, на которую было надето мексиканское седло, со своими толстыми, неуклюжими ногами, далеко не могла похвастаться красотою. Бcлесоватые её глаза и выдающаяся нижняя губа дополняли невзрачность её облика.

-- Отступите назад, ребята; - кричал Стапльс - берегись её копыт! Скорcе, Дик, садись! Ухватись за её гриву и ноги в стремя! Пошел!

Было слышно, как Дик сделал отчаянный прыжок в седло; толпа мужчин отхлынула в сторону, послышался нетерпcливый топот копыт, потом что-то ринулось вниз, как бы в пустое пространство, и голос Дика раздался из окружающого мрака:

-- Слушай, Дик, - возвысив голос, прокричали ему в след товарищи, - не сворачивай по реке на обратном пути! Держись горной тропы! Не натягивай узды у спусков! - И напоследок кто-то еще крикнул: "Эй! Дик, мы будем на месте к пяти часам утра! Смотри не зевай".

Ответом послужил звук торопливого шлепанья копыт по жидкой грязи; в мраке заблестела искра от ударившей об камень лошадиной подковы и Дик исчез в расщелине утеса у крутого спуска к реке.

Был уже час ночи, а Дик еще доехал только до горы Гремучей Змcи, так как вот уже битый час его конь точно как бы на показ проделывал разные мудреные фокусы: три раза он споткнулся, два раза закусив удила, пускался как бешеный по пустырю, вместо того, чтобы держаться большой дороги; два раза он вскочил на дыбы и сбился с ног, но безстрашному Дику удавалось каждый раз после падения ловко вскочить ему на спину и погнать его вперед. Торопиться было необходимо; к тому же предстояла еще переправа через реку, и Дик вполне сознавал, что тут-то может произойти задержка, от которой будет зависеть его участь, т. е. выиграет-ли он пари или нет? Он крепко стиснул зубы и сменил свою оборонительную тактику, направленную против строптивых выходок своего коня, на наступательную и укротительную тактику.

Взбешенный и задетый за живое конь начал свой спуск вниз к реке. Тут началась борьба между конем и седоком - борьба, склонившаяся, наконец, на сторону Дика, так как чрез мгновение всадник со своим конем очутились в самой середине быстро текущей рcки. Еще мгновение ушло на отчаянное барахтавье в воде - и конь уже выскочил на противоположный берег реки с её разгулявшимися на просторе бурными волнами.

тратил энергии на излишния проявления своего норова. Всадник летел как стрела через рвы и пробоины; были слышны только мерные и звонкие удары копыт его коня.

К двум часам Дик Буллен уже был у Красного Холма и начал спускаться к долине. Еще десять минут - и он догнал и перегнал ночной почтовый дилижанс, а в половине третьяго Дик приподнялся в своих стременах и невольно вскрикнул от радости: звезды блестели сквозь остатки разорванных туч и перед ним на недалеком разстоянии ясно обозначались два шпица церковных колоколен, высоко развевающийся флаг и ряд уже тускло освcщенных зданий маленького городка - Тутвилля. Дик пришпорил своего коня и влетел, как бомба, в город, прямо к широкому подъезду гостинницы.

водворен в действительность, отправился в сопровождении хозяина гостинницы на прогулку по улицам заснувшого города. Они проходили мимо ресторанов и игорных домов, где огни еще не были потушены, и останавливались только у закрытых дверей магазинов, в которые упорно стучали и у которых кричали до тех пор, пока заспанные и испуганные хозяева не вскакивали с своих постелей, поспешно открывали двери и показывали свои товары. Иногда их встречали проклятиями, но большею частью относились участливо к их требованиям и заключали мир за стаканом грога. Было уже три часа ночи, когда, наконец, это веселое путешествие по городу было окончено и Дик с небольшим кожаным мешком, прекинутым через плечо, вернулся в гостинницу. Очнувшись там, он тотчас же вскочил в седло и ринулся в обратный путь вниз по опустелой улице к открытому полю. Прошло еще несколько минут и уже догорающие городские огни, темные ряды домов и шпицы церквей погрузились за спиной Дика во мрак.

Буря уже утихла; воздух был свcжий и бодрящий; близилось к разсвету и можно было смутно различить очертания пограничных столбов, но все-таки было уже около половины пятого, а Дику еще оставалось проехать пять миль до условленного с товарищами места свидания. Решившись сократить крутой подъем в гору, Дик свернул по более извилистой дороге, но она была вся изрыта дождем и ноги его лошади на каждом шагу вязли в липкой грязи. Плохое начало перед крутым подъемом последних пяти миль! Конь летел вперед, легко преодолевая всc препятствия. Они достигли длинного и гладкого края утеса и тропинки, которая вела по нем к заливу Гремучей Змcи. Еще полчаса - и они будут там. Дик выпустил из рук поводья, потрепал своего коня по шеc, ласково ободрил его и затянул песню.

Но, вдруг, животное сделало такой сильный скачек в сторону, что менее опытный всадник, чем, Дик, неминуемо вылетел бы из седла. Оказалось, что один конец повода был в руках выскочившого из рва человека; и он был не один! Перед Диком выступила фигура всадника, который с громким проклятием скомандовал: "Стой! руки кверху!".

-- Знаю я тебя, Джак Симсон! - крикнул Дик. - Прочь с дороги, проклятый вор, не то я...

Фраза осталась неоконченной, так как в это мгновение конь Дика вскочил как стрела на дыбы и, неожиданно тряхнув своею отчаянной головушкой, ринулся как ошалелый вперед, смяв под копытами загородивших ему путь. Пистолетный выстрел, проклятие - и лошадь с нападавшим разбойником покатились вниз с дороги, а Дик в это время, благодаря отчаянному прыжку своего коня, успел далеко ускакать от них вперед. Но сильная, искусная правая рука владельца неустрашимого коня безпомощно висела вдоль его бока: шальная пуля раздробила ему кость...

Не убавляя хода, Дик подобрал поводья левой рукой. Минуту спустя ему пришлось слезть с лошади, чтобы стянуть ослабевшие ремни седла. На это, при помощи только одной руки, ушло не мало времени. Он не страшился погони за ним, но, взглянув на небо, увидал, что на востоке уже бледнcют звезды и за верхушками отдаленных гор светлеет небо. Утро уже было близко. Дик вскочил на седло, забывая о своей ране, охваченный только страхом при мысли о возможности проиграть пари. Вперед к ущелью Гремучей Змcи! Но теперь усталый конь начал дышать отрывисто и тяжело, и сам Дик уже не твердо сидел в своем седле. А день наступал; все небо озарялось светом.

Спеши, Дик Буллен; скачи, не унывай, добрый конь! О солнце! Промедли еще немного! Подожди!

Нет, это оно; но бушующий залив, через который он так недавно благополучно переплыл на своем коне, раздулся вдвое против прежнего и вышел из берегов, разлив свои воды по долине. Текущая по долине река, через которую можно было обыкновенно переправляться в брод, превратилась в целый свирепый, непоборимый поток, отделяя ее теперь от горы. Река, горы и загорающийся восток промелькнули перед его глазами как движущияся живые картины. Он закрыл глаза, чтобы придти в себя, и в эту минуту перед ним предстала другая картина: он видел перед собой каморку спящого Джонни и на страже рядом с ним задремавшого Старого Дядю....

Дик очнулся от этого видения, оглянулся и, собрав остаток своих сил, сбросил куртку, пистолет, сапоги и седло; крепко затянул через плечо ремень своей драгоценной ноши - кожаного мешка - и, вцепившись голыми коленями в бока своей лошади, бросился с отчаянным гиканьем прямо в разбушевавшияся мутные воды потока.

С противоположного берега раздался крик ужаса, когда собравшаяся там толпа рудокопов увидела, как едва видневшияся из воды головы лошади и её всадника то выплывали, то исчезали под бурными волнами разсвирепевшей реки, как, наконец, обоих снесло по течению к сорванным бурей с корнями деревьям, запрудившим рcку у берега...

Старый Дядя проснулся и вскочил с своего места. Огонь в очаге давно потух; свеча, оставленная на столе, расплылась, догорая в подсвечнике, и кто-то громко стучал в дверь. Он отворил ее, но тотчас же с испугом отскочил прочь от представшей перед ним фигуры полунагого, насквозь измокшого человека, который, едва держась на ногах, ухватился за косяк двери.

-- Тише, тише. Что он все еще спит?

-- Спит; но что это значит? Что с тобой случилось, Дик?

-- Держи язык за зубами, старый болтун! Не разсуждай! Ну, да, это я - Дик Буллен. Чего тебе еще? Давай-ка лучше водки, да скорей! Шевелись!

Дядя бросился к столу, схватил бутыль и подбежал к Дику. Но бутыль была пуста! Дик сделал попытку разразиться проклятиями, но силы изменили ему. Он пошатнулся и едва удержался от падения, ухватившись за косяк двери. Потом он поманил к себе рукой Дядю и сказал:

Дядя отстегнул ремень и освободил от сумки истощенного в конец Дика.

-- Открой сумку, - скомандовал Дик; - да живее!

У самого Дяди так тряслись руки, что он едва справился с замком сумки. В ней оказалось только несколько грубо сделанных дешевых игрушек. Правда, что для них не поскупились на яркия краски и на блестящия побрякушки. Одна игрушка оказалась сломанной, другая вся вымокла в воде, а третья, увы! была вся запачкана кровью....

Дик скорчил недовольное лицо.

меня, старина....

Дядя бросился к Дику и еле удержал его.

-- Скажи ему, - немного оправившись продолжал Дик с коротким смехом, - скажи ему так: "Святой Клаус был у тебя ночью" - у Джонни; понимаешь? "И принес он тебе вот эти игрушки"....

Итак, случилось то, что добрые люди были свидетелями, как в эту великую ночь в Симсоновом Пристанищc, дcйствительно, появился Святой Клаус, весь измокший, продрогший, искалеченный и упал в обморок на порогc дома Старого Дяди.

Настала заря Рождественского дня и расписала, как бы любящей рукой художника, розоватыми красками верхушки дальних гор. И восходящее солнце так ласково и нежно улыбнулось Симсонову Пристанищу, что вся гора, на которой оно ютилось, как бы застигнутая врасплох при совершении великодушного поступка, из ложной скромности стыдливо зарделась легкою алою дымкой утренняго тумана, которая, сливаясь с розовым горизонтом, поднялась и испарилась высоко, высоко - у самого поднебесья!

"Юный Читатель", No 24, 1902