Компаньон Теннесси

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Компаньон Теннесси (старая орфография)

СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ

БРЕТ-ГАРТА

Том второй

С.-ПЕТЕРБУРГ
Типогр. Высочайше утвержд. Товар. "Общественная Польза" Большая Подъяческая, No 39
1895

КОМПАНИОН ТЕННЕССИ.

РАССКАЗ.

Я не помню, чтобы мы когда-нибудь знали его настоящее имя; впрочем, неведение наше в данном случае не представляло ровно никаких неудобств, потому что в Санди-Баре в 1854 г. большая часть людей были окрещены за-ново. Иногда прозвища давались, чтобы отметить какую нибудь особенность в одежде, - как это было, например, с Дёнгерри Джэком, или вследствие какой-нибудь отличительной привычки - как это доказывал собою Соленый-Билль, получивший такую кличку за то, что примешивал к своей пище неимоверное количество соли; или, наконец, просто благодаря какому-нибудь промаху. Последнее случилось с "Железным пиратом", самым безобидным и смирнейшим из людей: - он обязан был таким страшным наименованием неправильному произношению слова "pyrites" (колчедан). Быть может, это должно было положить начало своего рода первобытной герольдике, но я скорей склонен думать другое: в то время, человек ничем не мог доказать, что его зовут так, а не иначе, а потому на настоящее его имя и не обращали внимания. - "Ваше имя, конечно, Клиффорд? - спрашивал насмешник Бостон одного застенчивого новичка. - Весь ад вымощен такими Клиффордами". И он всем рекомендовал несчастного, который на этот раз действительно назывался Клиффордом, как "Галченка Чарли". Так это прозвище и осталось за ним до конца жизни.

Что касается до "Компаньона Теннесси", то он никогда не был известен под другим именем. Что он существует, как отдельная личность - это мы узнали только позднее. Покинув в 1853 г. Покерфлет, он кажется намеревался отправиться в Сан-Франциско, с тем, чтобы там жениться; но застрял в Стоктоне. В этом последнем городе его пленила одна молодая особа, служившая горничной в гостиннице, куда он обыкновенно ходил обедать. Однажды утром он сказал ей что-то, заставившее ее улыбнуться. Она не без кокетства опрокинула на обращенное к ней простое, честное лицо тарелку с жарким и убежала в кухню. Он последовал за ней, и через несколько минут возвратился еще более перепачканный соусом, - но с победой. Неделю спустя, мэр соединил их узами брака и юная чета возвратилась в Покерфлет... Я знаю, что эпизод этот можно было бы изложить в другой форме, но я предпочел рассказать его так, как его рассказывали в Санди-Барских кабачках и на добывке золота, где всему, что относится к области чувства, придается оттенок юмора. Об их супружеском счастье мало известно, может быть, вследствие того обстоятельства, что Теннесси, который жил тогда вместе с своим компаньоном, в свой черед сказал однажды новобрачной какое-то словцо, заставившее ее улыбнуться и убежать, но без гнева, и на этот раз в Мерисвиль. Теннесси последовал за нею, и они зажили там семейно, уже без помощи мэра. Компаньон Теннесси отнесся к своей потере с отличавшей его простотой и серьезностью. Но ко всеобщему изумлению, - когда Теннесси возвратился однажды из Мерисвиля один, без жены своего компаньона (которая ушла с другим - по обыкновению улыбнувшись ему сначала), он первый приветствовал его и дружески пожал ему руку. Люди, собравшиеся было смотреть, как они разможжат друг другу голову, естественно пришли в негодование, и оно может быть выразилось-бы в насмешливых выходках, еслибы во взгляде Компаньона Теннесси не читалось ясно, что он лишен всякой способности ценить и поощрять подобный юмор...

Это был действительно человек серьезный, не раз доказывавший свою твердость на практике, так что ссориться с ним не представляло ни выгоды, ни удовольствия.

Между тем, общественное мнение в Санди-Баре становилось неблагоприятным для Теннесси. Его знали за игрока и начали подозревать в воровстве. Компаньон его был также скомпрометирован. Тесную дружбу между этими двумя людьми могли объяснить только сообщничеством в преступлении, как и во всем остальном. Наконец Теннесси уличили. Однажды, он примкнул на дороге к путнику, отправлявшемуся в стан "Ред-Дог". Путник этот потом рассказывал, что Теннесси все время развлекал его самыми забавными анекдотами и воспоминаниями, и вдруг, совершенно неожиданно, заключил их следующими словами, но имевшими никакой логической связи с тем, что он говорил раньше:

-- А теперь, молодой человек, потрудитесь отдать мне ваш револьвер, ваш нож и ваш кошелек. Оружие может навлечь на вас в "Ред-Доге" разные неприятности, а деньги, пожалуй, соблазнят злоумышленников. Вы, кажется, сказали мне, что вы живете в Сан-Франциско? Отлично, я постараюсь вас навестить там.

Замечу здесь мимоходом, что Теннесси был большой юморист и примешивал шутку даже к самым важным делам. Но это был его последний подвиг. "Ред-Дог" и "Санди-Бар" соединились вместе против рыцаря большой дороги. На Теннесси сделали облаву, как на его прототипа-медведя. Когда в салоне Аркад (так называлось длинное неправильное здание, где помещались контора, бильярд и ресторан) толпа стеснила его, он пробился, расчистив себе дорогу пистолетными выстрелами, и убежал в ущелье, но там встретил маленького человека на серой лошади, загородившого ему дорогу. С минуту они молча глядели друг другу в лицо. Оба были хладнокровны, мужественны, исполнены самообладания, и служили характерными представителями двух любопытных типов цивилизации, которую в XVII веке назвали-бы героической, а в ХИХ называют просто безпутной.

-- Покажи свою игру: - какие у тебя карты? спокойно спросил Теннесси.

-- Два козыря и туз, отвечал тот также спокойно, показывая ему два револьвера и нож.

-- Проиграл! произнес Теннесси и, бросив свой безполезный пистолет, сдался.

Ночь была душная. Прохладный ветерок, обыкновенно под вечер дувший с зубчатых гор, на этот раз не освежал Санди-Бар. В узком ущельи, где воздух пропитан был сильным запахом смолы и испарениями от гнивших в реке деревьев, можно было задохнуться. Лихорадочное волненье, возбужденное событиями дня, не улеглось еще в стане. По берегу безпокойно двигались огни, не отражаясь в мутных волнах. Сквозь черные ветви сосен светились окна старого чердака над почтовой конторой и стоявшие внизу люди могли видеть в них, за отсутствием за навесок, фигуры тех, от кого в настоящую минуту зависела участь Теннесси. А над всем этим резко выступали на темном фоне небес очертания далекой и безстрастной Сиерры, увенчанной еще более далекими и также безстрастными звездами...

Процесс Теннесси был веден очень добросовестно, насколько возможно вести дело добросовестно в таких случаях, когда неправильность предварительного ареста и обвинения подсудимого до известной степени налагали на судей и присяжных обязанность оправдать принятые меры своим вердиктом. Закон Санди-Бар был неумолим, но не мстителен. Возбужденное состояние, личное чувство - улеглись. С той минуты, как Теннесси был в руках этих людей, - они изъявляли полную готовность выслушать все, что клонилось к его защите, будучи заранее убеждены, что это не поведет ни к чему. Никаких сомнений относительно его виновности не существовало у них в душе, но они желали предоставить подсудимому все льготы, допускаемые в сомнительных случаях. Они знали, что, по закону, его неизбежно повесят, но каждый из них настаивал, чтоб он воспользовался всеми своими правами. Ему предоставили даже более, чем сколько требовала его отважная безпечность. Судья, казалось, тревожился более подсудимого, ощущавшого злобное удовольствие, видя, какую ответственность налагает он на других. "Я не играю в эту игру", - с неизменным добродушием отвечал он на все предлагаемые ему вопросы; так что поймавший его судья на минуту даже пожалел, зачем он не упростил дела, пустив этому человеку при встрече с ним пулю в лоб; но тотчас же победил свою слабость, как недостойную служителя правосудия.

Когда послышался стук в двери и возвещено было, что Компаньон Теннесси явился для защиты подсудимого, его немедленно впустили, без всяких возражений. Может быть, самые юные между присяжными, находя, что над этим процессом черезчур уж долго приходится ломать голову, ожидали себе от прихода нового лица облегчения. Вид у компаньона был не внушительный. - Коротенький, широкоплечий, с квадратным и до невероятности красным от загара лицом, небрежно одетый в парусиновый жакет и такие-же панталоны. запачканные в красной глине, - он был бы странен во всякое время, и даже теперь казался смешен. Когда он нагнулся, чтобы положить около себя принесенный им с собой тяжелый мешок, по некоторым надписям и цифрам на его панталонах обнаружилось, что на них положены заплаты из холста, в который зашивают посылки. Он, однакож, выступил вперед с большим достоинством, - крепко пожал руку каждому из присутствовавших, отер свое озабоченное лицо красным носовым платком, цветом чуточку посветлей цвета этого лица, оперся сильной рукою на стол и, как-бы извиняясь, обратился к судье:

-- Я проходил мимо... и думаю себе: дай зайду посмотреть, как идут дела Теннесси, моего компаньона. Уф! Ужасно душно, джентльмены! Я не запомню такой духоты в Санди-Баре!

Он замолк на минуту и видя, что метеорологических воспоминаний ни с чьей стороны более не последовало, снова прибегнул к своему платку, и долго, старательно, вытирал им лицо, пока судья не спросил наконец:

-- Имеете вы что-нибудь сказать относительно подсудимого?

-- Какже, какже! поспешил ответить защитник, видимо чувствуя облегчение при этом вопросе. - Я привел сюда, как его компаньон. Я знаю его почти четыре года... знаю насквозь... видал и в погоду и в непогоду, и в беде и в счастье... Думаем мы с ним не всегда одинаково, да и поступаем каждый по своему... но не было ни одной самой маленькой его шалости, о которой бы я не знал... Теперь, - если вы спросите меня, разумеется по секрету, как бы с глазу на глаз... не так-ли?..

"Знаете вы что-нибудь об этом человеке?" - я вам отвечу также искренно, как бы с глазу на глаз: - Что можно знать о своем компаньоне?

-- Это все, что вы имеете сказать? спросил нетерпеливо судья, может быть чувствуя, что комизм положения уже начинает опасно влиять на присяжных.

-- Так, так, именно! продолжал Компаньон Теннесси. Не мне говорить против него. Теперь - в чем дело? Теннесси понадобились деньги, и он не захотел просить у своего старого компаньона. Что-же сделал Теннесси? Он подстерег чужестранца и овладел им. А вы подстерегли Теннесси и также овладели им. Значит - квит. Теперь я, как разсудительный человек, спрашиваю у вас, как разсудительных людей: разве это не правда?

-- Подсудимый! произнес судья, - не желаете-ли вы предложить этому человеку какой-нибудь вопрос?

за это? Одни скажут больше, другие - меньше. Вот на 1700 долларов золота... и часы... Это весь мой скарб... Ведь круглая сумма... а?

И прежде, чем кто-нибудь успел помешать ему. он высыпал на стол все, что было в мешке. Одно мгновение жизнь его висела на волоске. Два-три человека вскочили на ноги; несколько рук потянулось за спрятанным оружием и, еслиб не вмешательство судьи, несчастного выбросили бы за окно. Теннесси хохотал, а его компаньон, как-бы не замечая вызванного им негодования, воспользовался случаем, чтобы еще раз отереть себе лицо платком.

Когда порядок возстановился, и человеку этому, с помощью слов и энергической мимики, дали понять, что преступление Теннесси не может быть искуплено золотом, лицо его приняло еще более серьезное выражение и стало совсем багровым; а находившиеся около него люди заметили, что мозолистая рука его слегка дрогнула на столе. Он с минуту медлил укладывать деньги в мешок, как бы не вполне уяснив себе чувство высшей справедливости, руководившее трибуналом, и соображая: не мало-ли он предложил? Затем обратился к судье:

-- Эту игру я вел один, без моего компаньона...

И, поклонившись, направился к двери, но судья остановил его:

В первый раз, в этот вечер, глаза подсудимого и его странного защитника встретились. Теннесси улыбнулся широкой улыбкой, показав свои белые зубы, и сказал:

-- Эта партия кончена, дружище!

Он протянул своему компаньону руку. Тот взял ее, проговорил: "Я зашел мимоходом... так, посмотреть как дела..." и выпустил; потом, еще раз заметив, что ночь "необыкновенно душная", опять вытер себе лицо платком, и ушел, не прибавив ни слова.

Эти два человека уже не встречались более на земле. - Попытка подкупить суд Линча, который, при всей слабости и недостатках, был по крайней мере всегда безкорыстным, - оскорбление безпримерное. Если вначале и могли еще быть колебания относительно приговора над Теннесси, - теперь слабость была уже не позволительна, и на разсвете его под надежным конвоем повели на вершину Marley's Hill'я...

в местном органе "Рожок Ред-Дога", редактор которого лично присутствовал при совершении казни; а потому я и отсылаю туда любопытных читателей. Там они могут найти, кроме того, энергическое предостережение всем будущим злоумышленникам, и только ничего не найдут о красоте этого летняго утра, о пробуждении жизни в вольных лесах и горах, о чудной гармонии между воздухом, землею и небом, потому что это не входило в программу.

А между тем, когда жалкое и безумное дело совершилось, и жизнь с её возможностями и ответственностью покинула обезображенный труп, качавшийся между землею и небом, - птицы пели, цветы благоухали и солнце светило так-же радостно, как и прежде. Может быть, "Рожок Ред-Дога" и был прав.

Компаньона Теннесси не видно было в толпе, окружавшей роковое дерево. Но когда любопытные начали расходиться, внимание их привлечено было тележкой, стоявшей поодаль. Подойдя к ней, они узнали почтенную ослицу "Дженни" и двухколесный возок, служивший Компаньону Теннесси для своза нечистот с его участка, а в нескольких шагах увидали и самого собственника этого экипажа. Он сидел под каштановым деревом, отирая пот с пылающого лица. На вопрос, что привело его сюда, он отвечал, что приехал за телом покойного, - "если это все равно комитету". Если надо, он подождет: работы у него сегодня нет. Когда джентльмены покончат с умершим, тогда он и возьмет его. - "Если кто нибудь из присутствующих, - прибавил он, как всегда серьезно и просто, - пожелает присутствовать на похоронах - милости просим".

Быть может, вследствие врожденной склонности к юмору, составлявшей, как я сказал, характеристическую черту Санди-Бара, а может быть и чего-нибудь лучшого, - но две трети зевак приняли приглашение. В полдень, труп Теннесси отдали его компаньону. Когда тележка подъехала к дереву, на котором висел казненный, мы заметили в ней длинный ящик, повидимому, сколоченный из желобов, употребляемых при промывке золота, и до половины наполненный стружками и древесной корой. Кроме того, тележка убрана была ветвями ивы и душистым цветом каштанового дерева. Когда труп положили в ящик, компаньон покрыл его куском парусины, пропитанной дегтем, с достоинством взлез на узкое сиденье, поставил ноги на оглобли и стегнул возжами свою ослицу. Тележка подвигалась медленно; Дженни не любила торопиться, даже и при менее торжественных обстоятельствах. Кто пошел провожать из любопытства, кто ради шутки, но все были настроены добродушно и весело; шли в разсыпную, как попало, и позади и впереди этого скромного катафалка. Но вскоре, потому-ли, что дорога становилась все уже и уже, или просто сказался инстинкт декорума, но только компания убавила шагу и выстроилась парами, позади тележки, как это обыкновенно бывает при погребальных процессиях.

Джэк Фоллинсби вздумал были мимически изобразить похоронный марш, на воображаемом тромбоне, но, не встретив ни в ком сочувствия, прекратил это упражнение. Свойствами истинного юмориста, умеющого обходиться без посторонняго одобрения и смеющагося своим собственным выходкам, Джэк, повидимому, не обладал.

дороги, и густые, низко наклоненные ветви их, казалось, посылали робкое благословение двигавшемуся мимо них гробу... Мирно почивавший заяц, спугнутый приближением кортежа, вскочил на задния лапы и замер, дрожа всем телом, у края дороги; белки спешили для безопасности вскарабкаться на самые высокия ветви; а голубые кедровки, расправив крылья, полетели впереди вестниками. Так достигли окраины Санди-Бара и уединенной хижины Компаньона Теннесси...

И при более благоприятных условиях эта местность не могла-бы показаться веселой. Она всего менее была живописна; грубые очертания и топорность постройки, характеризующия гнездо калифорнийского рудокопа, в присутствии смерти, казались еще суровее. В нескольких шагах от хижины находилась огороженная площадка, которая в недолгие дни супружеского счастья Компаньона Теннесси служила садом, а теперь вся поросла папоротником. Когда мы подошли к ней, оказалось, что мы ошибочно приняли за вспаханную грядку кучу земли, выброшенной из свежей могилы. Тележка остановилась у ограды и Компаньон Теннесси, отклонив предложение присутствовавших помочь ему, с тою же простотой, с тем же спокойным доверием к своим силам, какие он сохранял во все время пути, взвалил себе на плечи гроб, и один, без посторонней помощи, опустил его в неглубокую яму. Потом он приколотил доску, служившую крышкою, взошел на маленький холмик, насыпанный возле могилы, снял шляпу и медленно отер свое лицо носовым платком. Толпа поняла, что готовится речь, и все разместились, кто на пне, кто на камне, ожидая, что будет.

-- Когда кто нибудь, начал тихо Компаньон Теннесси: - целый день мыкался по разным местам, что ему потом надо сделать? Очевидно - вернуться домой. А если он не в состоянии сам вернуться домой, что должен сделать его лучший друг? - привезти его туда. Так-то и Теннесси мыкался по свету, а мы привезли его домой.

Он замолк на минуту, поднял с земли кусочек кварцу, задумчиво потер им рукав свой и продолжал:

-- Я не впервые приношу его на спине своей, как вы теперь видели; не впервые он возвращается так в эту хижину, будучи не в силах помочь себе сам. Часто мы с Дженни ждали его там, на холме; подымали его, когда он не мог говорить или не узнавал нас; но теперь это в последний раз. - Он опять остановился, и тихонько потер кварцем рукав. - В последний... это, знаете, тово... немножко круто для его компаньона... Теперь, джентльмены, вдруг оборвал он резко, подымая с земли лопату: - погребение кончено. Благодарю вас, и Теннесси благодарит вас за безпокойство...

скрывавшую от них Санди-Бар, оглянулись назад, и им показалось, что Компаньон Теннесси сидел над могилой, с лопатой между коленами, спрятав лицо свое в красный бумажный платок. Но другие утверждали, что на таком разстоянии лица его нельзя было отличить от платка, и потому этот вопрос остался неразъясненным.

Когда, вслед за лихорадочным возбуждением этого дня. настала реакция, - Компаньон Теннесси не был забыт. Тайное следствие очистило его от всяких подозрений в сообщничестве с Теннесси, и только состояние его умственных способностей признано было сомнительным. Санди-барское общество сочло своей обязанностью выразить ему свое расположение визитами и грубоватым, сердечным сочувствием; но с самого дня казни, крепкое здоровье и силы этого человека видимо пошатнулись, а когда наступила пора дождей и тоненькая травка стала пробиваться на кремнистом холме, над могилой Теннесси, - компаньон слег в постель.

"пора идти за Теннесси; надо запречь Дженни", и он вероятно встал бы, еслиб его не удержал ходивший за ним сторож. Стараясь вырваться, больной продолжал бредить: "сюда, сюда, Дженни!... Живей, старуха! У! Как темно!... Посматривай колею, да не прогляди и его... ты знаешь - ведь он иногда, как напьется, так пластом и лежит на дороге. Иди все прямо, к сосне, что там на верху горы... Славно! Ведь я тебе творил! Вот он! Идет к нам, и сам - один, трезвый.. Какой свет от лица его! Теннесси! Товарищ"..