Отверженный

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Отверженный (старая орфография)

БРЕТ-ГАРТ

С английского.

ОТВЕРЖЕННЫЙ.

I.

Нельзя было долее сомневаться, что лонстарский прииск нечто иное как пуф. И не то, чтобы он был истощен и расхищен... нет, он просто-на-просто был пуфом. В продолжение двух лет его восторженные владельцы прошли через все стадии приисковой горячки. Они печатали широковещательные объявления и производили разведки, промывали песок и сомневались. Они занимали деньги направо и налево с беззастенчивой откровенностью; кредитовалась с самоотверженным отрицанием всякой ответственности, и переносили разочарование своих кредиторов с безмятежной покорностью, которая возможна только тогда, когда человек несомненно разсчитывает на будущия блага. Но как бы то ни было, а, помимо всего прочого, неудовольствия, возникшия со стороны торговцев и выразившияся отказом во всяком дальнейшем кредите поколебали, наконец, кроткий стоицизм самих владельцев. Юношеский энтузиазм, с каким было начато это дело, с каким производился этот безполезнейший опыт, истощился, оставив по себе одни только прозаические, скучные следы в виде недоконченных колодцев, безполезных шахт, покинутых орудий труда, безцельно взбудораженной почвы на лонсгарском прииске и пустых мешков из-под муки и пустых банок из-под свинины в лонстарской избе.

Они переносили свою бедность - если только можно так назвать отречение от всяких излишеств в пище, одежде и комфорте жизни, в связи с вышеупомянутыми прорухами - с непритворной ясностью духа. Мало того, так как они отделились от своих собратий рудокопов Ред-Гоха и вступили во владение небольшой долины в пять миль окружностью, то неуспех их предприятий получил в их глазах смутное значение упадка и погибели крупного общого дела, и в этом смысле освобождал их от личной ответственности. Для них легче было допустить, что лонстарский прииск оказался пуфом, нежели сознаться в собственном банкротстве. Кроме того, они все еще сохраняли за собой священное право критиковать правительство и быть очень высокого мнения о своей собственной коллективной мудрости. Каждый из них с чувством благодарности к провидению сваливал на своих компаньонов ответственность за судьбу предприятия.

Декабря 24, 1863, теплый дождь поливал вдоль и поперек лонстарский прииск. Дождь шел уже несколько дней и уже успел сообщить весенний оттенок суровому пейзажу, исправить нежными штрихами опустошения, произведенные владельцами, и сострадательно замазать их промахи. Ямы в оврагах и ложбинах утратили свои резкия очертания и зеленый покров одел вирытые и перекопанные бока холмов. Еще несколько недель, и покрывало забвения набросится на жалкую неудачу лонстарского прииска. Что касается самих заинтересованных в этом деле лиц, то, прислушиваясь к каплям дождя, ударявшим в крышу их избушки, они философски поглядывали в открытую дверь и, кажется, усматривали в ней нравственное освобождение от своих обязательств. Четверо из компаньонов было на лицо: "Правая" и "Левая" Сторона, "Союзная Мельница" и "Судья".

Вряд ли нужно объяснять, что ни одно из этих прозвищ не было настоящим именем его владельца. Правая и Левая Сторона были братья и назывались так в силу положения, занимаемого ими в лагере. То обстоятельство, что "Союзная Мельница" наложил как-то на свои разорванные штаны заплатку от старого мучного мешка, а на ней как раз стояло это фабричное клеймо, было слишком соблазнительным поводом для новой клички, и товарищи не могли не воспользоваться им. "Судья", необыкновенно пристрастный уроженец штата Миссури, не имевший ни малейшого понятия о законе, назывался так из иронии.

Союзная Мельница, некоторое время мирно сидевший нп пороге избушки, выставив одну ногу под дождь от одной только лени подвинуться, нашел наконец нужным спасти от дождя свою ногу и встал с места. Этим движением он более или менее обезпокоил всех других компаньонов, что было встречено с циническим неодобрением. Замечательно, что несмотря на цветущий юношеский вид и очевидное физическое здоровье, все они как один человек прикидывались дряхлыми и больными стариками и, привстав на минуту, снова улеглись и уселись в прежних усталых позах. Левая Сторона лениво поправил бандаж, который он уже несколько недель носил вокруг щиколки без всякой видимой необходимости, а Судья с нежной заботливостью осмотреть едва заметный рубец от небольшой царапины на руке. Пассивная ипохондрия, результат их изолированного положения, сообщала последнему особый патетический оттенок.

Ближайшая причина всего этого волнения нашел нужным извиниться.

-- Вы могли бы прекрасно продержать снаружи свою глупую ногу, вместо того, чтобы врываться таким нахальным образом в частную жизнь, - отпарировал Правая Сторона. От таких утомительных трудов боченок из-под свиньи не пополнится мясом. Торговец бакалеей в Дольгоне... что бишь он сказал? - лениво обратился он к Судье.

-- Сказал, что считает лонстарский прииск пуфом и не желает больше тратить на него свои денежки... благодарствуйте! - повторил Судья слова бакалейщика, механически и с полным отсутствием всякого личного к ним интереса.

-- Мне этот человек стал подозрителен после того, как Гримшо повел с ним дело, - проговорил Левая Сторона. - Они так низки, что могут соединиться против нас.

"Idée fixe" лонстарских компаньонов было то, что все их преследуют из личной неприязни.

-- Весьма вероятно, что новые пришельцы уплатили ему деньгами за товар и он от этого возгордился, - вмешала Союзная Мельница, пытаясь обсушить ногу попеременно то хлопая по ней, то потирая ее об стену.

-- Стоит только неостеречься и все сейчас пойдут против вас.

Это неопределенное замечание встречено было мертвым молчанием, все присутствующие специально заинтересовались оригинальным способом оратора обсушить свою ногу. Некоторые критиковали его, но никто не предлагал помочь.

-- Кто говорит, что бакалейщик это сказал? - спросил Правая Сторона, возвращаясь к прежнему сюжету.

-- Старик, - отвечал Судья.

-- Ну, разумеется, - саркастически промолвил Правая Сторона.

Из этого никак нельзя было понять, что за человек старик и почему эти слова его характеризуют, но очевидно было, что он один виноват в измене бакалейщика. Союзная Мельница высказал это определеннее:

-- Вот что вышло от того, что мы его к нему послали. Он способен подорвать кредит Ротшильда.

-- Верно! - подтвердил Судья. - И как он себя ведет, заметьте. На прошлой неделе он целых две ночи напролет прошлялся неизвестно где и зачем.

-- Довольно того, - вмешался Левая Сторона, - что он, помните, предложил нам, белым людям, наняться за жалованье в рудокопы, точно каким-нибудь китайцам. Это показывает, какого он мнения о лонстарском прииске.

-- Ну вот, до сих пор я молчал, - прибавил Союзная Мельница, - но когда один из Матгисоновских молодцов явился сюда, чтобы осмотреть прииск, с мыслью купить его, старик отговорил его от этого. Он почти сознался ему, что много труда придется положить, прежде нежели получится хоть какая-нибудь прибыль. Он даже не пригласил его сюда к нам на общий совет, а заграбастал его, так сказать, в свои руки. Мудреного нет, что Маттисон отступился.

Последовало молчание, прерываемое только стуком дождя о кровлю и случайными брызгами, врывавшимися через трубу камина, производя треск и вспышки в догорающих головешках. Правая Сторона с внезапным приливом энергии придвинул к себе пустой боченок и, вынув из кармана колоду истрепанных карт, принялся раскладывать пасьянс. Другие уставились на него с вялым любопытством.

-- Загадал что-нибудь? - спросил Мельница.

Правая Сторона утвердительно кивнул головой.

Судья и Левая Сторона, возлежавшие на лавках, чуть-чуть приподнялись, чтобы лучше следить за пасьянсом. Союзная Мельница медленно отделился от стены и наклонился над раскладывавшим пасьянс. Правая Сторона бросил последнюю карту среди напряженного ожидания и смешал колоду с многозначительным видом.

-- Вышло! - проговорил Судья тоном набожного благоговения. - Что ты загадал? - почти шопотом спросил он.

-- Следует ли нам поступить, как было говорено, и навострить отсюда лыжи. Пятый раз выходит, - продолжал Правая Сторона тоном мрачного предостережения. - И при неблагоприятных картах, заметьте.

-- Я не суеверен, - объявил Судья, выражая каждой чертой своего лица испуг и хвастовство, - но это значило бы идти против Бога, еслибы не обращать внимание на такие признаки.

-- Загадай еще, должен ли идти с нами и старик, - предложил Левая Сторона.

Предложение было встречено с одобрением, и трое мужчин с волнением столпились вокруг раскидывавшого пасьянс. Снова зловещия карты были решительно раскинуты по столу и сложились в известных таинственных комбинациях с тем же роковым результатом. И все как будто вздохнули свободнее, точно с них сняли тяжелое бремя ответственности, а Судья с покорным сознанием своей правоты принял, очевидно, проявление воли Провидения.

-- Да, джентльмены, - продолжал Левая Сторона спокойно, точно сообщал какое-нибудь судебное решение, - мы не должны руководиться разными сантиментальностями, но должны действовать, как прилично деловым людям. Единственным разумным делом будет встать и уйти из лагеря.

-- А Старик? - спросил Судья.

-- Старик? да вот и он сам.

В двери появилась чья-то стройная тень. То был отсутствующий компаньон, известный под названием "Старика". Нужно ли объяснять, что это был молодой, девятнадцатилетний мальчик, с едва пробивающимся пушком на верхней губе!

побиться. Над Лысой горой расходятся тучи и на снеге Лонстарского Пика уже виднеется солнечное пятнышко. Вон, поглядите! даже отсюда видно. Для всего света это точно голубка, выпущенная из Ноева ковчега. Хороший признак.

В силу привычки все присутствующие мгновенно повеселели при появлении старика. Но безстыдное проявление унизительного суеверия, выразившееся в последних его словах, снова пробудило в них недовольство. Они многозначительно переглянулись между собой. Союзная Мельница пробормотал:

-- У него всегда такие признаки.

Слишком занятый своими мыслями, чтобы заметить такой зловещий прием, Старик продолжал:

-- Мне обещан кредит у нового бакалейщика в Кроссинге. Он говорит, что отпустит в долг Судье пару сапог, но не может прислать их сюда и принимая во внимание, что Судье необходимо так или иначе их примерить, считает, что для него не будет слишком обременительно придти за ними самому. Он говорит также, что отпустит нам бочку свинины и мешок муки, если мы уступим ему право пользования нашим карриером и расчистим нижний конец его.

-- Это работа приличная для китайца и займет добрых четверо суток, - разразился Левая Сторона.

-- Белому человеку не понадобилось более двух часов, чтобы расчистить треть этого места, - возразил с триумфом Старик, - я сам сделал это лопатой, которою он ссудил меня в долг, и произвел эту работу сегодня утром, и сказал ему, что остальное доделаете вы, братцы, сегодня после обеда.

Легкий жест Правой Стороны удержал гневное восклицание Левой. Старик не заметил ни того, ни другого, но нахмурив свой юный, гладкий лоб с привычным отеческим видом, продолжал:

-- Ты получишь пару новых штанов, Мельница, но так как у него нет готового платья, то мы возьмем сукна и скроим из него тебе пару. Я променял в другой давке бобы, которые он мне дал, на табак для Правой стороны, и заставил их дать в придачу новую холоду карт. Прежняя совсем уже истрепалась. Затем нам нужен хворост для топлива; вон там в ложбине целая куча его. Кто за ним сходит? Сегодня, кажется, очередь Судьи? Но что такое со всеми вами приключилось?

Смущение и сдержанность его товарищей были наконец им замечены. Он обвел их открытым взглядом своих молодых очей; а они безпомощно поглядывали друг на друга. И со всем тем первая его мысль была о них, первым его движением была отеческая и покровительственная заботливость о товарищах. Он внимательно оглядывал их с головы до ног: все они были на лицо и очевидно в обычном своея виде.

-- Что-нибудь неладно на прииске? - спросил он.

Не глядя на него, Правая Сторона встал, прислонялся и открытой двери и, заложив руки за спину, сказал как бы всматриваясь в даль:

-- Прииск оказался пуфом, наша ассоциация тоже пуф и чем скорее мы разойдемся, тем лучше. Если вы, - обратился он к Старику, - желаете оставаться, если вы желаете делать работу китайца за жалованье китайца, если вы желаете пользоваться милостыней от торговцев в Кроссинге, то оставайтесь здесь один и радуйтесь сколько вам угодно надеждам, подаваемым Ноевой голубкой. Мы же разсчитываем удалиться отсюда.

-- Но я вовсе не говорил, что хочу быть один. - протестовал Старик с жестом удивления.

-- Если таковы ваши идеи об ассоциации, - продолжал Правая Сторона, - то наши не таковы и мы можем доказать за только положив конец здешнему безправию. Мы желаем разрушить ассоциацию и поискать счастия для себя в другом месте. Вы больше за нас не ответственны, а мы за вас. Мы считаем правильным предоставить в ваше распоряжение прииск и избу, со всем, что в ней имеется. Чтобы не вышло каких затруднений с торговцами, мы оставляем вот этот документ...

-- И пятьдесят тысяч долларов с брата, в подарок моим детям, - перебил Старик с деланным смехом. - Прекрасно. Но... - тут он вдруг умолк, краска сбежала с его лица и он снова обвел быстрым взглядом всю группу.

-- Мне кажется... я не совсем хорошо вас понял, братцы, - прибавил он слегка дрожащим голосом и тубами. - Если это загадка, помогите разгадать ее.

Всякия сомнения, какие еще могли у него оставаться, были разсеяны Судьей.

-- Это самое выгодное дело для тебя, Старик, - конфиденциально проговорил он, - если бы я не обещал товарищам идти с ними и еслибы мне не нужно было посоветоваться с доктором в Сакраменто на счет своих легких, то я с радостью остался бы с тобой.

- заметил покровительственно Союзная Мельница.

-- Конечно, нам не совсем-то выгодно отказаться от всего нашего имущества в твою пользу, но мы хотим тебе добра и, как видишь, ничего для тебя не пожалели, не так-ли, братцы? - произнес Левая Сторона.

Лицо Старика снова покраснело и сильнее обыкновенного. Он поднял шляпу, которую было сбросил, старательно надел ее на свои темные кудри и засунул руки в карманы.

-- Прекрасно, - сказал он слегка изменившимся голосом. - Когда вы уходите?

-- Сегодня, - отвечал Левая Сторона. - Мы разсчитывали на лунную ночь и хотим захватить почтовую карету, которая приходит около полуночи. Как видишь, времени у нас еще много, - прибавил он с легким смехом: - теперь всего еще три часа.

Наступила мертвая тишина. Даже дождь перестал барабанить в крышу. Впервые Левая Сторона проявил некоторое смущение.

-- Погода нас точно дразнит, - сказал он, высовываясь из двери и как бы с глубоким вниманием осматривая небо: - обойдемте-ка, братцы, прииск, чтобы видеть, не позабыли ли мы чего-нибудь. Мы, конечно, вернемся сюда, - прибавил он поспешно, не глядя на Старика, - прежде нежели совсем уйти.

Все остальные принялись искать шляпы, но так разсеянно и невнимательно, что не с разу заметили, что шляпа Судьи уже у него на голове. Это возбудило смех, равно как и неуклюжая походка Союзной Мельницы, который споткнулся о боченок из-под свинины и, чтобы скрыть свое смущение, поплелся за Правой Стороной, преувеличенно хромая. Судья стал что-то насвистывать. Левая Сторона, желая покуражиться перед уходом, остановился на пороге и сказал как бы конфиденциально своим товарищам:

-- Чорт меня побери, если Старик не вырос на два вершка с тех пор, как стал собственником, - покровительственно засмеялся и исчез.

Если новый собственник и вырос, то не переменил своей позы. Он оставался неподвижным до тех пор, пока последняя фигура не скрылась за рощей, скрывавшей большую дорогу. После того он медленно подошел к камину и затоптал ногой тлеющие уголья. Что-то капнуло в горячую золу и затрещало. Очевидно дождь еще не перестал!

Краска снова сбегала с его лица и остались только два красных пятнышка на скулах, от чего глаза казались блестящее. Он оглядел избу. Она была как и всегда и вместе с тем в ней было что-то необычное. Быть может, она даже и казалась необычной от того, что все еще в ней оставалось попрежнему, а потому не гармонировало с новой атмосферой, воцарившейся в ней, не гармонировало с отголосками их последняго свидания и неприятно подчеркивало происшедшую перемену. В ней все еще стояли четыре кровати его товарищей и каждая еще носила отпечаток личности своего бывшого владельца с безмолвным постоянством, от которого их измена казалась еще ужаснее. В потухшей золе из трубки Судьи, разсыпанной на его изголовья, все еще как бы хранился её прежний огонь. Изсеченные и изрезанные углы кровати Левой Стороны гласили о протекших в сладкой лени днях; а дырки, пробитые пулями вокруг венца одного из стропил, повествовали об искусстве и любимом времяпрепровождении Правой Стороны. Гравюры, с изображением женских голов, висевшия над каждой кроватью, напоминали об их прошедших привязанностях и все служили немым протестом против происшедшей перемены.

Он припомнил, как, оставшись сиротой, без отца и матери, и еще не выйдя из отроческих лет, он присоединился к их бродяжнической, кочующей жизни и стал одним из членов этой цыганской семьи; как в его детской фантазии она стала на место родных и близких; как затем из их баловня и "protégé", он постепенно и безсознательно вырос в человека, и принял на свои юношеския плечи все бремя и всю ответственность этой жизни, которая сначала поразила его только своей поэтической стороной. Он искренно и всей душой уверовал, что он - неофит в их прелестном и ленивом вероисповедании и они поощряли его в этих мыслях; а теперь их отречение от этой религии могло послужить только извинением и для его отречения. Но он слишком сжился с поэзией, которая целых два года окутывала для него материальные и даже подчас низкия подробности их существования, чтобы легко разстаться с ней. Урок, данный этими нечаянными моралистами, пропал даром, как все подобные уроки. Их суровость раздражает, а не покоряет. Негодование, возбужденное чувством обиды, горело на его щеках и в глазах. От того, что оно в нем пробудилось не сразу и он был сначала как бы парализирован стыдом и гордостью - теперь оно забушевало только сильнее.

Я надеюсь, что не поврежу моему герою во мнении читателей, если, по обязанности хроникера, отмечу, что второй твердой мыслью этого кроткого поэта было сжечь избу со всем, что в ней находилось. Это сменилось не менее кротким желанием дождаться возвращения партии, вызвать на дуэль Правую Сторону, на смертную дуэль, и, быть может, стать её жертвой, и поразить противника словами, сказанными "in extremis": "кажется, что нам двоим тесно на свете; как бы то ни было, теперь дело улажено. Прощайте!"

Но смутно припоминая, что нечто в этом роде было в последнем прочитанном ими вместе романе, и опасаясь, что его противник узнает эту цитату, или, хуже того, сам к ней прибегнет, он отбросил и эту идею. Кроме того, случай для апофеоза самопожертвования уже был упущен. Теперь оставалось только отказаться от прииска и избы, которыми его хотели подкупить, и письмом конечно, так как ему не следует дожидаться их возвращения. Он оторвал листок от грязного дневника, давно заброшенного, и попробовал писать. Листок за листком разрывался, пока его бешенство не улеглось. Но слова: "М-р Джон Форд просит своих компаньонов извинить его за отказ принять от них в подарок дом с мебелью", - показались ему слишком неподходящими в боченку из-под свинины, на котором он написал их. Более красноречиво выраженный отказ от их подарка показался нелепым и глупым, благодаря каррикатуре, нарисованной Союзной Мельницей как раз на обороте того листа, на котором он писал, а спокойное изложение мыслей и чувств, оказалось немыслимым при взгляде на припев народной песенки, подписанной под каррикатурой и гласившей: - О! разве ты не рад, что выбрался из пустыни. - Зачеркнуть эти слова нельзя было, а они казались ироническим посткриптумом в его настоящему объяснению. Он отбросил перо и швырнул в потухшую золу очага листок, напоминавший о прошлых шалостях.

Как все было спокойно вокруг! Вместе с дождем прекратился и ветер и в открытую дверь не доносилось ни малейшого дуновения ветерка. Он вышел на порог и стал глядеть в пространство. В то время, как он так стоял, до него донесся какой-то отдаленный и едва слышный гул, быть может, отголосок взрыва в дальних горах, после которого окружающая тишина стала ощутительнее и тоскливее. Когда он вернулся в ивбу, в ней как будто произошла какая-то перемена. Она показалась ему ветхой и полуразрушившейся. Как будто целые годы одиночества и тоски пронеслись над ней. От её стен и стропил веяло сыростью могилы. Его расходившейся фантазии представилось, что та немногая утварь и кое какое платье, какие в ней еще оставались, распадаются в прах. Хлам, наваленный на одной из постелей, принял в его глазах безобразное сходство с высохшей мумией. Такою могла показаться избушка какому-нибудь захожему человеку, по прошествии нескольких лет! Но его и теперь охватил страх одиночества в этой пустыне, страх грядущого ряда дней, когда монотонные лучи солнца будут озарять эти голые стены, а долгие, долгие дни с вечно голубым и безоблачным небом, раскинутым над головой, летние, скучные, томительные дни будут неизменно чередоваться один за другим. Он поспешно собрал немногия вещи, принадлежавшия лично ему, а не артели, случайно или от того, что последней оне не были нужны, а потому и были предоставлены в его полное распоряжение. О минуту он колебался: брать ли ему свое ружье; но щекотливое чувство оскорбленной гордости заставило его отвернуться и оставить старого друга, который так часто во время безденежья доставлял обед или завтрак маленькой компании. Истина обязывает меня сказать, что экипировка его была не сложна и особенно практична. Скудный багаж был слишком легок даже для его юных плеч, но мне кажется, что он гораздо более заботился о том, чтобы уйти от прошлого, нежели обеспечить будущее.

С этим неопределенным и единственным намерением вышел он из избы и почти машинально направился на перекресток, через который проходил сегодня поутру. Он знал, что в этом месте не рискует встретиться с товарищами. Дорога там неровная и трудная и кроме хорошого моциона, в котором он нуждался, чтобы унять свое волнение, он успеет обдумать свое положение. Он решил, что оставит прииск, но когда - сам еще не знал. Он дошел до перекрестка, на котором стоял два часа тому назад; ему бы казалось теперь, что с тех пор прошло два года. Он с любопытством поглядел на свое изображение, отражавшееся в одной из больших луж, стоявших на перекрестке и ему показалось, что он постарел. Он остановился и стал следить за пенистыми волнами безпокойной речки, спешившей вперед, чтобы потеряться в желтых водах Сакраменто. Не смотря на свою озабоченность, он все-таки был поражен сходством между собой и своими товарищами и этой реченкой, выступившей из своих мирных берегов.

Странный гул, который он слышал перед тем, явственнее доносился до него на открытом воздухе. Два-три облака, лениво плывшия на запад, отправлялись вместе с солнцем на покой. Вдоль всего горизонта сверкала золотистая полоса воды, омывавшей холодные снежные вершины и как бы силившейся потопить восходящий месяц. Но по какой-то особенности в условиях атмосферы, Лонстарская гора всего ярче горела в лучах великолепного солнечного заката. Этот изолированный пик - межевая граница их прииска, угрюмый свидетель их безумия, преображенный в вечернем сиянии, ярко светился, долго спустя после того как все небо кругом уже потухло, и когда, наконец, медленно взошедшая луна задула солнечные огни в извилистых долинах и равнинах, и посеребрила лесистые бока оврага, - на Лонстарской горе солнце как бы забыло свою корону.

Глаза молодого человека были устремлены на гору не ради одной только её живописности. Она была любимой почвой его исследований; её наиболее покатая сторона была изрыта в былые дни восторженных надежд гидравлической машиной и пробита шахтами. Её центральное положение в прииске и высота позволяли видеть всю окрестность, и это-то обстоятельство занимало его. в настоящую минуту. Он знал, что с её вершины ему можно будет увидеть фигуры своих товарищей, когда они будут переходить через долину при лунном освещении. Таким образом он мог избежать встречи с ними и вместе с тем взглянуть на них в последний раз. Как ни был он сердит на них, а ему хотелось этого.

Подъем на гору был труден, но привычен. Вдоль всего пути его провожали воспоминания былого и как будто заглушали своим ароматом запах пряных листьев и трав, смоченных дождем и раздавливаемых его ногами. Вот рощица, где они часто завтракали в полдень; вот скала, возле их девственной шахты, где они весело пировали в детской надежде на успех, а вот и первый флаг, для которого великодушно пожертвовали красной рубашкой, и водрузили его на высоте, чтобы им можно было любоваться снизу. Когда он достиг наконец вершины, таинственный гул все еще стоял в воздухе, словно выражал симпатию или поощрение его экспедиции. На западе долина была еще освещена закатом, но он не увидеть движущихся фигур. Он повернулся в сторону луны и медленно пошел к восточной окраине горы. Но вдруг он остановился. Еще шаг и он погиб бы! Он очутился внезапно на краю пропасти. На восточной стороне горы произошел обвал и худые ребра и обнаженные кости Лонстарской горы обозначались явственно при лунном свете. Он понял теперь, что означал странный гул, слышанный им!

Хотя он при первом же взгляде удостоверился, что обвал произошел на мало посещаемой стороне горы, над неприступной балкой, а размышления говорили ему, что товарищи не могли дойти до того места, где он произошел, однако какое-то лихорадочное побуждение заставило его спуститься на несколько шагов по пути обвала. Частые выпуклости и уступы сделали это сравнительно легким. Он стал громко кликать их. Но слабое эхо его собственного голоса одно ответило ему и показалось глупой и дерзкой попыткой нарушить торжественную и многозначительную тишину, царившую кругом. Он опять стал взбираться вверх по горе. Истресканный бок её лежал перед ним, ярко освещенный луной. Его расходившейся фантазии представилось, что из скалистых трещин сверкают десятки ярких звездочек. Охватив рукой уступ над своей головой, он искал точки опоры в том, что ему казалось твердой скалой. Скала слегка подалась. Когда он добрался до её уровня, сердце в нем упало. Это был просто-на-просто обломок, лежавший на краю ската и державшийся только собственной тяжестью. Он ощупал его дрожащими пальцами; приставшая земля обвалилась с его боков и гладкая поверхность засверкала при лунном свете.

в чем дело. Природа пришла на помощь жалким усилиям компании. То, чего не смогли их слабые орудия в борьбе с почвой, скрывавшей сокровище, то стихии произвели более могучими, но и более терпеливыми силами. Медленное подтачивание зимних дождей отделило землю от золотоносной руды как раз в то время, как вздувшаяся река уносила их безсильные и сломанная машины в море. Что за дело, что простыми руками ему не унести найденного им клада! не беда, если для того, чтобы овладеть этими блестящими звездами, потребуется все-таки искусство я терпение! Дело сделано; цель достигнута! Даже его детское нетерпение могло удовлетвориться тем, что он видел. Он медленно встал на ноги, снял заступ со спины и воткнул его в разщелину и потихоньку добрался до вершины.

Все это было его! Оно принадлежало ему по праву открытия, по законам страны, а не по их милости. Он припомнил даже тот факт, что он первый, осмотрев гору, предположил существование в ней золотоносной руды и предложил применить гидравлическую машину. Он никогда не отказывался от этого мнения, не смотря на все сомнения остальных. Он с торжеством остановился на этой мысли и почти невольно с триумфом поглядел на долину, разстилавшуюся под его ногами. Но долина мирно спала, озаренная лунным сиянием и в ней не заметно было ни жизни, ни движения. Он поглядел на звезды: до полуночи было еще далеко. Его товарищи, вероятно, давным давно вернулись назад в избу, чтобы приготовиться к отъезду; быть может, они говорят о нем, смеются над ним или, хуже того, сожалеют о нем и его судьбе. А между тем, вот она, его судьба! Смех, вырвавшийся у него, поразил его самого, до того он звучал жестко и неприятно, совсем в разрез, как ему показалось, с тем, что он думал в действительности. Но что же такое он думал?

Ничего низкого или мстительного. Нет, этого они никогда не скажут. Когда он добудет все золото, лежащее на поверхности, и устроить правильное добывание золотоносной руды, он пошлет каждому из них по тысяче долларов. Само собой разумеется, если они будут больны или бедны, он даст им больше. Первым его делом будет послать им всем по прекрасному ружью и попросить взамен прежнее, старое. Припоминая впоследствии этот момент, он дивился, что за этим исключением, не делал никаких планов на счет своего будущого или того, как он распорядится новоприобретенным богатством. Это было тем более странно, что у пятерых компаньонов было в обычае, по ночам, во время безсонницы, вслух разсуждать о том, что каждый из них сделает, когда они разбогатеют. Он вспомнил, как они, подобно Альнаскару, раз чуть было не поссорились из-за того, как следует употребить сто тысяч долларов, которых у них не было, да и в будущем не предвиделось. Он припомнил, что Союзная Мельница всегда начинал свою карьеру миссионера "знатным обедом" у Дельмонико {Лучший ресторан в Нью-Иорке.}; что Правая Сторона объявил, что первым его делом будет отправиться на родину "повидаться с матерью"; что Левая Сторона собирался озолотить родителей своей возлюбленной (заметим, кстати, что родители и возлюбленная были такая же гипотеза, как и богатство!), а Судья намеревался открыть свои действия, как капиталиста, взорвав карточный банк в Сакраменто. Он сам был не менее красноречив в безумных бреднях в дни безденежья, он, который теперь холодно и безстрастно смотрел на самую безумную действительность.

Как все могло бы быть иначе! Еслибы только они подождали один лишний день! Если бы только они по дружески сообщили ему о своем намерении, и разстались с ним как приятели. Как давно он понесся бы уже им на встречу с радостной вестью! Как бы они на радостях заплясали, запели, посмеялись над своими врагами и с триумфом водрузили флаг на вершине Лонстарской горы! Как бы они увенчали его, Старика, героя лагеря! Как бы он рассказал им всю историю: как какой-то странный инстинкт помешал ему подняться на вершину и как еслибы он поднялся, то полетел бы в овраг! И как... но что если кто-нибудь другой - Союзная Мельница или Судья - раньше его открыли сокровище? Ведь они способны утаить это от него и эгоистически забрать все себе... А ты сам что делаешь?

Горячая кровь хлынула к его щекам, точно чей-то чужой голос проговорил эти слова над его ухом. Несколько секунд ему не верилось, что его собственные бледные губы выговарили их. Он встал на ноги, весь дрожа от стыда, и поспешно принялся спускаться с горы.

Он пойдет к ним, разскажет им о своей находке и, получив от них свою долю, разстанется с ними навсегда. Это единственная вещь, которую он может сделать... как странно, что он сразу об этом не подумал. Да, тяжело было, очень тяжело и неприятно, что он вынужден снова встретиться с ними. Чем он заслужил такое унижение? На минуту он просто возненавидел этот подлый клад, который навеки заслонил собой и связанной с ним крупной ответственностью веселое, безпечное прошедшее и в конец убил поэзию их прежней ленивой и счастливой жизни.

Он был уверен, что найдет их на перекрестке, дожидающимися проезда почтовой кареты. Разстояния до того места около трех миль и он поспеет во-время, если поторопится.

Быть может, они подумают в первую минуту, что он оказался настолько малодушным, что решил последовать за ними. Нужды нет! Он крепко закусил губы, чтобы удержать слезы, глупо навертывавшияся на глава, но продолжал торопливо идти вперед.

Он не видел великолепной ночи, распростершейся над темными холмами и закутавшейся в серебристый туман, как бы стыдясь собственной красоты! Там и сям месяц заглядывал своим спокойным лицом в озера и пруды и целовал их на прощанье. Вся равнина казалась объята непробудным сном. Мало-по-малу он сам как бы сливался с этой таинственной ночью. Он становился таким же безмятежным, спокойным, безстрастным, как и она сама.

Но что это такое? выстрел со стороны избы! но такой слабый, такой невнятный среди царствовавшого кругом необъятного безмолвия, что он подумал бы, что ему только почудилось, еслибы не странное, инстинктивное потрясение его разстроенных нервов! Что это случай или намеренный сигнал ему? Он остановился; во выстрел не повторился. Мертвая тишина продолжала царить, но теперь в ней было что-то грозное. Внезапная и страшная мысль загорелась в его уме. Он бросил свой багаж и все, что могло стеснять его, и как стрела понесся в направлении выстрела.

II.

Сборы в путь разстроившейся компании Лонстарского прииска были не из числа внушительных. В первые пять минуть по выходе из избы, компаньоны были какие-то растерянные и смущенные. Некоторые усиленно хромали, другие пытались что-то напевать. Союзная Мельница ковылял и насвистывал с притворной разсеянностью. Судья свистал и прихрамывал с напускной серьезностью. Правая Сторона вел партию, точно у него был какой-то определенный маршрут, Левая Сторона следовал за ним, засунув руки в карманы. Обе слабейшия натуры, в безотчетной еимпатии, теснились друг к другу, смутно ожидая поддержки друг от друга.

-- Видите ли, что я вам скажу, - внезапно проговорил Судья, точно завершая торжествующим аргументом предшествовавший спор, - для молодого человека нет лучшей школы, как независимость. Природа, так сказать, указывает ему пути. Посмотрите на животных.

-- Здесь неподалеку есть скункс, - сказал Союзная Мельница, который претендовал на аристократически тонкое обоняние. - Уж такое мне счастие, вечно нападать на их след. Я право не вижу, какая нужда шляться по прииску, когда мы разсчитываем оставить его нынешней ночью.

Союзная Мельница и Судья подождали, какое мнение выскажут на этот счет Правая и Левая Стороны, но так как те ничего не сказали, то Судья постыдно отрекся от своего товарища.

а потому и счел за лучшее для нас уйти и дать ему поразмыслить на досуге.

Судья слегка возвысил голос, чтобы его могли слышать шедшие впереди.

-- Не говорил ли он, - заметил Правая Сторона, внезапно останавливаясь и оборотившись к остальным не говорил ли он, что новый торговец обещал снабдить его провиантом.

Союзная Мельница обратился к Судье, так, что этот джентльмен вынужден был отвечать.

-- Да, я отчетливо помню, что он это говорил. Это самое обстоятельство всего более заинтересовало меня в его рассказе, - продолжал Судья с таким видом, как будто бы он устроил соглашение с новым торговцем. - Я помню, что после этого совсем успокоился на его счет.

-- Но не говорил ли он также, - спросил в свою очередь Левая Сторона, также останавливаясь, - что за это требуется, чтобы мы выполняли какую-то работу в Карриере?

Судья обратился за поддержкой к Союзной Мельнице, и тот, под мнимым предлогом, что предстоит длинная конференция, разселся на пне. Судья тоже сел и заикаясь отвечая:

-- Да, конечно! Мы или он.

-- Мы или он, - повторил Правая Сторона с мрачной иронией. - А ты, кажется воображаешь, что ты уже сделал работу? Ты положительно убиваешь себя такой непрерывной, утомительной и непокладной работой, скажу я тебе.

-- Мне кажется, я слышал также, будто кто-то говоря, что с такой работой китаец шутя справится в три дня, вмешался Левая Сторона с неменьшей иронией.

-- Она послужит развлечением для Старика, - заметил вяло Союзная Мельница: - ему легче будет привыкнуть к одиночеству.

Никто не ответил на последнее замечание, и Союзная Мельница комфортабельнее протянул свои нога и вынул из кармана трубку. Не успел он это сделать, как Правая Сторона, внезапно засвистав, направился к перекрестку. Левая Сторона, немного подождав, последовал за ним ни слова не говоря. Судья благоразумно решил, что лучше присоединиться к сильнейшей партии, вяло пошел за ними, предоставив Союзной Мельнице лениво ковылять в арьергарде.

Эта перемена в маршруте удалила их от Лонстарской горы и привела к речке - базису их прежних, безплодных операций. Здесь начинался тот знаменитый Карриер, который одной стороной примыкал к прииску нового торговца, а другою уходил в болотистую трясину. Он был завален обломками; тоненький, желтый ручеек, протекавший здесь тоже, повидимому, собирался вместе с ними прекратить работу и совершить болотистую ликвидацию.

Компаньоны почти не разговаривали во время своего кратковременного путешествия и не получили никаких объяснений от Правой Стороны, который вел их, и только молча следовали за ним. Дойдя до Карриера он, ни слова не говоря, принялся расчищать его от всякого мусора. Воодушевленные зрелищем, которое можно было принять за новую и вполне безполезную забаву, компаньоны весело последовали его примеру. Судья позабыл про свою хромоту и перепрыгнул через сломанный шлюз; Союзная Мельница принялся напевать песенку китайского кули. Однако, минут через десять такого упражнения, оно им уже надоело, и Союзная Мельмца уже начал потирать свою ногу, как вдруг отдаленный взрыв поколебал почву. Компаньоны переглянулась; диверсия была полная. Последовал вялый спор о том: было ли то землетрясение или пороховой взрыв, среди которого Правая Сторона, работавший несколько впереди других, испустил крик тревоги и выскочил из Карриера. Не успели компанионы последовать его примеру, как внезапный и необъяснимый напор воды в речке произвел разлив в самом Карриере. В одно мгновение засоренный Карриер был расчищен и всякие обломки и весь мусор унесен был речкой, снова вступившей в свои прежние берега. Быстро сообразив всю выгоду такого феномена, облегчившого их труд, Лонстарские компаньоны поскакали в воду и толкая и высвобождая разные обломки, довершили его дело.

-- Как жаль, что теперь нет здесь с нами Старика, - сказал Левая Сторона: - вот как раз одно из тех проявлений поэтической справедливости, с которой он так всегда носится. Легко понять, что случилось. Кто-нибудь из мелких владельцев Эксельсиорского прииска произвел пороховой взрыв на берегах речки. Он ее завалил повыше нас и она хлынула обратно, разлилась по нашему Карриеру и очистила его. Вот что я называю поэтической наградой за труд.

-- А кто советовал нам запрудить речку повыше Карриера и заставить ее сделать как раз это самое? - спросил Правая Сторона угрюмо.

-- Это, кажется мне, была одна из идей Старика, - с сомнением отвечал Левая Сторона.

-- А вы помните, - с оживлением вмешался Судья, - что я всегда говорил: - не спеши, не спеши, только потерпи и само сделается. И вот, - прибавил он с триумфом, - оно само и сделалось. Я не для похвальбы это говорю, но я разсчитывать, что Эксельсиорские молодцы настолько глупы, чтобы сделка этот труд за нас.

-- А что если мне известно, что Эксельсиорские молодцы не взрывали пороха сегодня? - спросил Правая Сторона саркастически.

Так как Судья очевидно основал свою гипотезу на предполагаемом факте порохового взрыва, то хитро обошел этот пункт.

так что иной раз не поймешь: шутит он или говорит серьезно. Разве неправда? - возввад он в Союзной Мельнице.

Но этот джентльмен, наблюдавший мрачное лицо Правой Стороны, предпочел попасть, как ему казалось, в тон этого последняго.

-- Не в том дело, - добродетельно заявил он: - мы вовсе не намерены попрекать его этим. Мы не затем взялись сегодня за труд китайца. Нет, сэр! Мы хотим показать ему, как ему следует управлять своим кораблем.

Не встретив симпатического ответа, которого он искал в лице Правой Стороны, он обратился в Левой.

-- Мне кажется, что мы показали ему, что в нашем корабле для него слишком тесно, - был неожиданный ответ Левой Стороны.

-- Ты хочешь, кажется, отстать от нас?

-- А ты? - спросил тот.

-- Нет!

-- Ну так и я нет, - отвечал спокойно Левая Сторона.

-- Что же в таком случае ты хотел сказать своим замечанием о корабле?

-- Разве я сказал неправду? - возразил тот равнодушно. Сраженный таким практическим выражением его собственных невысказанных добрых намерений, Правая Сторона умолк.

-- Что касается Старика, - начал опять Судья с характеристичной безтактностью, - то я полагаю, что ему будет скучно без нас. Мы все баловали и забавляли его после работы и ему трудно будет отвыкать от такого баловства. Помните, братцы, тот вечер, как мы поднесли ему маленький самородок, купленный нами, и уверили, что нашли его на берегу речки, как он вдруг сразу так зазнался, что хотел сейчас же бежать платить все наши долги?

-- А в тот-то раз, когда я притащил в избу целую корзину железного колчедана и черного песку, - вмешался Союзная Мельница, продолжая воспоминания прошлого, - я думал, что его большие серые буркалы так и выпрыгнут вон. Ну, чтож, приятно теперь думать, что мы были внимательны к этому мальчику даже в мелочах.

Левая Сторона. Благодаря этой эволюции Союзная Мельница и Судья снова очутились в ариергарде в то время как вся процессия медленно направилась в дому.

Ночь наступила. Их путь лежал вдоль тени, бросаемой Лонстарской Горой, которая там и сям усиливалась небольшими рощицами, высившимися у её подошвы. Тень стала еще сгущаться, по мере того, как месяц поднимался в небе, озаряя остальную часть долины, как вдруг Правая Сторона остановился у одной из рощ. Левая добрел до него и тоже остановился. Затем подошли и остальные и группа окаваш в полной наличности.

-- В избе не видно света, - сказал Правая Сторона тихим голосом, не то самому себе, не то в ответ на их вопросительные позы. Взгляды всех обратились в ту сторону, куда он показывал пальцем. В дали темные очертания Лонстарской хижины ясно виднелись на освещенном луной пространстве. Оба окна её светились внешним, безжизненным лунным сиянием и как будто отражали её внутреннюю пустоту, - пустоту, лишенную света, тепла и движения.

-- Это странно, - произнес Судья испуганным шопотом.

Левая сторона простой переменой в положении своих рук, засунутых в карманы штанов, ухитрился выразить, что отлично знает смысл всего этого, всегда его знал, но, что предоставив все, так сказать, на волю Провидения, он теперь умывает во всем руки. Вот что по крайней мере прочитал в его позе старший брат. Но тревога брала в настоящую минуту верх надо всем у Правой Стороны, равно как некоторое суеверное угрызение совести у двух остальных, и не обращая внимания на циническое поведение Левой Стороны, все трое поспешно направились к избе.

дверь, и с таким же чувством страха остальные двое остановились на пороге, пока Правая Сторона, тщетно попытавшись оживить потухший огонь в очаге, зажег наконец спичку и засветил их единственную свечу. Её колеблющееся пламя озарило знакомую обстановку избы, в которой была только одна перемена. Кровать, которую занимал Старик, была обнажена; простыни и одеяло были сняты; немногия дешевые фотографии, красовавшияся над ней, тоже исчезли. Маленький ранец, чашка и кофейник, висевший у кровати, тоже исчезли. Самый негодующий протест, самое патетическое из писем, сочиненных и забракованных им и разорванные клочки которых все еще покрывали пол, не могли бы быть красноречивее этого пустого пространства! Компаньоны не сказали ни слова друг другу; безлюдие избы вместо того, чтобы теснее их сблизить, как будто бы разобщало их в себялюбивом недоверии друг к другу. Даже легкомысленная болтливость Союзной Мельницы и Судьи была подавлена. Минуту спустя, когда Левая Сторона вошел в избу, его присутствие почти не было замечено.

Молчание было прервано радостным восклицанием Судьи. Он открыл в углу ружье Старика, где остальные его не заметили.

-- Джентльмены! он не совсем ушел, вот его ружье, - заговорил он с лихорадочным оживлением и самым высоким фальцетом. - Он бы не оставил своего ружья. О! нет! Я сразу это понял. Он вышел за чем-нибудь, принести дров или воды. Нет, сэр! Когда я шел сюда, я говорил это Союзной Мельнице, не правда ли? Бьюсь об заклад, что Старик не далеко, если даже его нет в избе. И в тот самый момент, как я занес ногу на порог...

-- А я говорил, идя сюда, - перебил Союзная Мельница, к которому тоже вернулась прежняя болтливость, - увидишь, если он не бродит тут где-нибудь по близости, чтобы сделать нам сюрприз. Так-то!

-- Он совсем ушел и нарочно оставил ружье здесь, - сказал Левая Сторона, беря чуть не с нежностью ружье в руки.

Голос был его брата, но измененный гневом. Оба других компаньона инстинктивно отступили в страхе.

-- Я не оставлю его, чтобы им завладел первый встречный, - спокойно отвечал Левая Сторона, - это не резон, хотя мы и глупо вели себя, да он тоже. Это ружье слишком хорошо, чтобы его бросать.

-- Оставь его, говорю тебе! - закричал Правая Сторона, с диким прыжком в его сторону.

Младший брат взвел курок с помертвевшим лицом, но решительным взглядом.

мне из-за того, что у тебя не хватает ни ума, чтобы держаться своих мыслей, ни мужества, чтобы сознаться, что оне вздорны. Мы послушались тебя, ну и вот что из этого вышло. Артель разстроилась... Старик ушел... и мы пойдем, куда глаза глядят. Что же касается этого проклятого ружья...

-- Оставь его, слышишь! - загремел Правая Сторона, цепляясь за эту одну идею с слепым упрямством бешенства и проигранного дела. - Оставь его!

Левая Сторона отступил назад, но его брать схватился за дуло обеими руками. Произошла борьба, затем грянул выстрел. Оба брата отскочили друг от друга, а ружье упало между ними на пол.

Все это произошло так быстро, что остальные два компаньона не успели даже равнять их и теперь решительно не могли даже уразуметь, что такое случилось. Все это произошло так быстро, что даже сами действующия лица отправились на свои обычные места, не понимая хорошенько, что такое с ними было.

и не заметили только что бывшей тяжелой сцены. Судья придвинул в себе боченок, вынул карты и начал машинально раскладывать пасьянс, за которым Союзная Мельница следил с напускным интересом, но украдкой поглядывая на суровую фигуру Правой Стороны у камина и на разсеянное лицо Левой Стороны у двери. Десять минут прошли таким образом, Судья и Союзная Мельница болтали шопотом, как дети, безсмысленно, но неизбежно присутствующие при домашней ссоре, как вдруг послышался треск валежника на дворе и веселое, запыхавшееся лицо Старика появилось на пороге. Раздался взрыв радостных восклицаний; через секунду он уже лежал на груди Правой Стороны, а Судья, перевернув боченок, тащил его в свои объятия, а Левая Сторона и Союзная Мельница, в свою очередь, силились притянуть его к себе.

В счастливом неведении предварительного возбужденного состояния, вызвавшого такую единодушную ликующую встречу, Старик, тоже обрадованный, сразу принялся лихорадочно возвещать о своей находке. Он описал все подробности её слегка, боясь прикрасить их, отчасти от того, что сам был возбужден, отчасти, от того, что видел, как они возбуждены. Но его тут же поразил тот факт, что эти обанкрутившиеся люди обрадовались не столько личной выгоде, связанной с такой неожиданной удачей, сколько его собственному успеху.

-- Я ведь говорил вам, что он малый не промах, - восклицал Судья с самым безсовестным искажением истины, на что все остальные восторженно орали:

-- Да! да! вот он каков, пострел эдакий!

-- Как же, как же, ведь он у нас совсем дурачек? - иронически вторил Союзная Мельница, между тем как Правая и Левая Сторона, завладев каждый одной из его рук, молча, но страстно пожимали их, и такое приветствие было для него совсем ново, но восхитительно. Не без труда уговорил он их идти с ним немедленно на место находки и едва-едва отделался от их предложения донести его туда на своих плечах под предлогом, что он и без того много ходил и, должно быть, устал.

-- Значит, вы выстрелили для того, чтобы вызвать меня?

Во время неловкого молчания, наступившого вслед за этим вопросом, руки обоих братьев с раскаянием встретились.

-- Да, - вмешался Судья с деликатным тактом, - видишь ли, Правая и Левая Сторона чуть не поссорились из-за того, кто первый выстрелить, чтобы подать тебе сигнал. Я не помню, кто из них стрелял.

-- Я вовсе не трогал курка, - поспешно заметил Левая Сторона.

-- Ружье само выстрелило.

Разница в настроении процессии, которая снова выступила из Лонстарской избы, не преминула выразиться в каждом из компаньонов согласно его темпераменту. Ухищренная вежливость, с какой Союзная Мельница, обращаясь к счастливому своему компаньону, называл его, как бы невзначай, "м-р Форд", сначала расхолаживала всех, но и это все было забыто в невыразимом волнении, с каким они подошли к подошве горы. Когда они перешли через речку, Правая Сторона внезапно остановился.

-- Ты говоришь, что слышал гул от обвала перед тем как уходил из избы? - спросил он, поворачиваясь к Старику.

-- Да; но я тогда не знал, что это такое. Это было спустя полтора часа после того, как вы ушли.

Было до такой степени ясно, что Провидение непосредственно покровительствовало компаньонам, что они всходили на гору с видом победителей. Они остановились только на вершине и пропустили вперед Старика, который должен был вести их к своему кладу. Он осторожно двигался по краю скользкого утеса, наконец остановился, удивился, повидимому, опять продвинулся вперед и затем помертвел и окаменел на месте. В одно мгновение Правая Сторона очутился около него.

-- Что случилось? - Ради Бога, не гляди... не гляди так, Старик.

Старик указал на гладкий темный бок горы, на которой не видно было больше ни трещины ни выпуклости, и проговорил помертвелыми губами:

-- Исчез!

И самородок действительно исчез! Произошел вторичный обвал, расчистивший бок горы и схоронивший клад и лопату, долженствовавшую указывать то место, где он находился, под целым хаосом камней и обломков у подошвы горы.

-- Слава Богу!

Растерянные лица компаньонов поспешно обернулись к Правой Стороне.

-- Слава Богу! - повторил он, обвив рукой шею Старика. - Если бы он оставался долее на этом месте, то был бы тоже под обломками.

-- И слава Богу за то, что он показал нам место, где мы можем работать с терпением и надеждой как честные люди.

Компаньоны молча наклонили головы и медленно сошли с горы. Но когда они уже достигли равнины, один из них указал другим на яркую звезду, которая точно катилась к ним по тихой и сонной долине.

-- Это почтовая карета, братцы, - проговорил Левая Сторона, улыбаясь, - та самая, которая должна была увезти нас.

В тихом умилении от своей вновь закрепленной дружбы, они решили подождать карету и поглядеть, как она проедет. В ту минуту как она проносилась мимо, сверкая фонарями, стуча колесами и гремя бубенчиками, и будя сонную окрестность, кучер закричал какое-то приветствие компаньонам, которое мог разслышать только Судья, стоявший ближе всех к карете.

-- О чем об этом?

-- Да о том, что Рождество на дворе!

А. Э.

"Вестник Европы", No 10, 1884