Тайна Гасиенды

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Тайна Гасиенды (старая орфография)

ТАЙНА ГАЦИЭНДЫ.

Разсказ Брет-Гарта.

Дик Брэси еще раз бросил взгляд по направлению Гациэнды де лос Озос и остановился в глубоком раздумьи. Коттедж вместе с садом был окружен низкою каменною оградою, которая своим белым цветом, ослепительно сверкавшим под лучами жгучого калифорнийского солнца, резко выделялась на фоне холмистой местности. Правда, он знал, что за этими белыми стенами приютился удобный дом, окруженный низенькими верандами, вмещавший в себе массу просторных комнат, широких коридоров и всяких укромных уголков, освященных заветами старины; он знал, что эта красивая ограда скрывала за собою великолепный сад с рощею вековых деревьев, с аллеею чудных розовых кустарников, где можно было укрыться и от полуденного зноя летом, и от сильных западных ветров осенью. Все это он хорошо знал, и все это привлекало его к себе, но как к этому отнесутся его близкие? будут ли они смотреть на нее его глазами? Останется ли довольна этим выбором его практичная и хозяйственная тетушка, его хорошенькая кузина, гоняющаяся за модой и светом.

-- Что же вы не даете мне никакого ответа? Скажите хоть слово, можете ли вы завтра же переселиться сюда со всем своим семейством? Я не думаю, чтоб вам пришлось много хлопотать с переездом, так как в доме вы найдете все необходимое, все в такой же исправности, как оставил старый дон. Что касается меня, я ничего не возьму отсюда, так как мне ничего не нужно. С меня достаточно одной земли, у меня будут vaqueros и rancheros, которые станут смотреть за скотом и за уборкой хлеба; вам же они нисколько не будут мешать, потому что хозяйство мое, собственно говоря, находится в двух милях отсюда. Вы можете прожить в Гациэнде сколько вам угодно времени и уехать, если не понравится, когда и куда угодно. Вы вполне свободны располагать здесь и своим временем, и делом. Теперь, надо думать, переговоры все окончены, и вы согласны, не так ли?

Дик был уверен, что предложение исходило от чистого сердца. Он не мог сомневаться в искренности своего друга, большого богача, для которого не было никакого интереса завлекать его с разсчетом. В другое время он, может быть, и отказался бы от предложения, но теперь оно было для него благодетельно во всех отношениях, и он, не задумываясь больше, ответил:

-- Благодарю вас, я согласен.

Однако, подходя вечером к своему маленькому домику в окрестностях Сан-Франциско, Дик находился в глубоком раздумьи, как сообщить тете, заведывавшей всем его хозяйством, что в настоящее время он состоит владельцем обширного имения, в котором один дом так велик, что мог бы служить футляром для всего их настоящого жилья вместе с хозяйственными пристройками и садом.

-- Сами понимаете, тетя Винси, - закончил Дик, после тщательного изложения сущности дела, - что с моей стороны было бы крайне невежливо отказаться от подобного предложения, сделанного от чистого сердца. Притом, если вам угодно, мы можем занять только часть дома.

-- А кто будет присматривать за другой? - гневно откликнулась тетка Винси. - Откуда мы наберем столько прислуги? Или там есть прежняя?

-- Нет, - спокойно ответил Дик. - Вся прежняя прислуга ушла за своим старым господином, когда Рингстон купил имение; но мы можем нанять. Мало ли народу по соседству? есть и мексиканцы, есть и индейцы.

-- Так вы решили переселиться в этот громадный дом? - возмущалась тетка. - Не подумали вы, что соседями нашими все будут испанцы, народ назойливый, от которого минуты не найдешь покоя у себя-то дома.

-- Они не станут нас безпокоить, - нерешительно заметил Дик. - Заметно, что они сильно недовольны переходом

Гациэнды в руки американцев и, доверьте, сами станут сторониться от нас.

-- Так вот в чем дело! - воскликнула тетя Винси, поджав губы. - Я ужь заранее чувствовала, что тут что-нибудь да кроется.

-- Милая тетушка! - продолжал Дик с несвойственным ему жаром, - я решительно не понимаю, что вы подразумеваете под этим "что-нибудь". Предложение Рингстона вполне безпристрастно, и если он сделал его мне, то потому, что видит во мне человека совершенно солидарного с ним в аграрных вопросах. Старый дон отлично сделал, что продал имение, так как он вовсе не мог вести правильного хозяйства, руководясь своими отсталыми приемами. Теперь, в руках нового человека, значение Гациэнды сразу поднимется: земля будет обработываться усовершенствованными машинами, состав рабочих будет сделан с толком, и, конечно, при таких условиях, дела будут процветать. Положим, в душе старый дон крайне недоволен всеми этими новшествами, но зато он может утешиться, что его Гациэнда не пропадет.

Дик смутился: он вовсе этого не предвидел. Он полагал, что его хорошенькая кузина вполне останется довольна переменою и не потребует развлечений. Впрочем, он предупредительно ответил тетке:

-- Можно будет пригласить нескольких молодых девушек, и тогда у нас будет свое общество.

В сущности он строил совершенно иные планы относительно пребывания в Гациэнде. Ему хотелось, чтобы кузина и тетя были единственными её обитательницами. Он уже заранее мечтал, как эта совместная жизнь в уединенном коттэдже может сблизить их, и заранее распределял свое время между занятиями и досугом, который он будет посвящать своей молоденькой кузине, разгуливая с нею по тенистым аллеям сада, беседуя на веранде; катаясь верхом по окрестностям. Положим, во всех этих мечтах не было никаких задних мыслей; он очень мало знал Цецилию, так как за последния пять лет, проведенные ею в стенах учебного заведения, он почти не видался с нею, а потому ужь никоим образом не мог быть влюблен в нее, тем не менее хорошенькое молодое личико часто витало в его воображении и приятно настраивало его.

Как бы то ни было, но через две недели Дик со всем домом окончательно переселился в Гациэнду. Семья его состояла из тети Винси, кузины Цецилии и трех прислуг, привезенных из Лос-Пинос. Тетя Винси не скоро освоилась со своим новым местожительством; твердо держась своих религиозных убеждений, она относилась брезгливо ко всему тому, в чем чувствовался дух католицизма, и потому никак не могла примириться с этим "католическим гнездом", как она называла Гациэнду. Дик и Цецилия, напротив того, приходили в восторг от каждой вещи, от каждой мелочи в этом большом, парадном доме. Прислуга, набранная из индейцев и мексиканцев, сначала со страхом относилась к тетушке Винси, хозяйственные способности которой приводили ее в полное изумление; но потом, убедившись, с каким терпением преодолевает она их неспособность к работе, не прибегая ни к каким решительным мерам, они сделались её самыми преданными рабами. Цецилия, удивлявшаяся решительно всему, простодушно делилась с Диком своими впечатлениями.

-- Знаете, - говорила она своему кузену, - сегодня наша черная Конхита вырядилась в белые чулки и желтые туфли, желая, вероятно, этим угодить тете. Я думала, что тетя страшно разсердится и вспылит, но она совершенно спокойно заметила ей, чтобы она пошла и переобулась и одевалась бы всегда сообразно своим вкусам и привычкам. А как было смешно смотреть на тетю, когда она ехала вчера на муле, позади Мануэля, держась за его пояс.

В самом деле, величественная фигура тети Винси, одетой в черное люстриновое платье, придавала меланхолической внешности Гациэнды какой-то особенно патриархальный вид. Вечно занятая хозяйством, она с утра до вечера бродила то по обширному дому, то по саду, подвязывая кусты, подрезая ветви и собирая маленькие душистые лепестки роз. Между делом она не забывала наблюдать за племянницей и за её отношениями к Дику. Их возникавшее сближение с одной стороны радовало ее, с другой - заставляло опасаться слишком поспешных шагов вперед. Больше всего она боялась, чтобы любопытная, как и везде, прислуга не растолковала в дурную сторону интимную дружбу молодых людей, а потому старалась по возможности занять время племянницы, чтобы она не постоянно была в обществе своего кузена.

Цецилия, не подозревавшая разсчетов тети Винси, вполне наслаждалась жизнью в деревне, которая привлекала ее своею неизведанною прелестью. Радуясь всякой свободной минуте, которую ей удавалось отвоевать от тети, она посвящала свой досуг на изучение окрестностей, на прогулки по саду и на верховую езду, совместно с Диком. Грациозно сидя на лошади в своем простом сером платье и незатейливой маленькой шапочке, она выигрывала перед другими амазонками, специально показывавшими себя в парке, своею молодостью, простотою и искренностью. Дик не мог не любоваться своею спутницею, а она не могла не заметить этого.

Однажды, по обыкновению, молодые люди катались верхом, незаметно сокращая время веселыми, искренними разговорами. Они ехали между полями, на которых желтели спелые колосья, прорезая кое-где маленькия дубовые рощицы, при выезде из которых открывался великолепный вид на горы, выделявшияся своими лиловыми силуэтами на чудном голубом фоне ясного неба. Молодые люди чувствовали себя счастливыми и довольными среди этой ликующей природы и, прекратив разговор, ехали безмолвно друг подле друга, ощущая какой-то неведомый, таинственный переворот, который совершался в их чистых, молодых сердцах. Но вот Цецилия, словно испугавшись чего-то, погнала свою лошадь вперед. Встревоженный Дик пустился за нею, но мог остановить ее только перед оградою Гациэнды. Его поразило задумчивое выражение глаз Цецилии, хотя раскрасневшееся личико её весело улыбалось. Дик не подозревал, что призрак, испугавший девушку, был тот всемогущий властитель, который овладевает человеком врасплох, заманивая его постепенным раскрытием соблазнительной тайны, забирая его безповоротно в свою власть и превращая его в своего безвольного раба... Он не смел думать, что победитель этот - всесильная любовь!

На другой день Цецилия отказалась ехать с Диком верхом под тем предлогом, что у нея дома были занятия. Дик остался очень недоволен, не поехал сам и положительно не знал, как убить это время. Он бродил по саду, по всему дому, принимался за чтение, но внутреннее недовольство точило его и не давало ни на чем сосредоточиться. Наконец, он приказал оседлать лошадь и отправился один, но что-то как-будто нарочно мешало ему отдалиться от Гациэнды и удерживало его на виду белых стен. Солнце уже клонилось к западу, и поднялся сильный ветер; по дороге ложилась длинная тень от дубов, - ехать вперед было не заманчиво. Дик повернул лошадь и направился к белой ограде. Вдруг он остановился.

Впереди него, по поляне, окутанной уже вечерними сумерками, двигалась тень молодой девушки, которую он прежде не заметил. "Это Цецилия", подумал он. "Она вышла мне навстречу". Он пришпорил лошадь и поскакал вперед; но, подъехав ближе, убедился, что девушка вовсе не походила на его кузину ни по фигуре, ни по походке. Дик тотчас же повернул лошадь в сторону, чтобы не иметь вида человека, преследующого незнакомых девушек; в душе ему было очень досадно на это разочарование. Он припомнил, что неподалеку пролегала тропинка, которая вела в гору на большую дорогу. По всей вероятности, это был кто-нибудь из соседей, которые вели такую замкнутую и уединенную жизнь; по костюму, девушку сейчас же можно было признать за испанку. Дику стало очень неловко, как-будто он намеренно навязывался на знакомство.

Переждав, пока девушка скрылась за углом, Дик въехал к себе во двор.

-- Что, вы не видали еще никого из наших соседей? - спросил он свою тетку за обедом.

-- Видела кого-то, но, право, не знаю, кто это были, - спокойно ответила тетя Винси. - Во всяком случае это не из наших. Говорят, что по дороге к Сан-Грегорио поселилась какая-то испанская семья; Мануэль знает их. Мне сдается, что и сам он из католиков, даром что индеец.

Новость, сообщенная тетею Винси, навела Дика на некоторое раздумье. Вот случай доставить Цецилии общество, так как по всей вероятности ей уже прискучили все предлагаемые им удовольствия, раз она стала избегать даже катанья верхом.

После обеда все отправились в сад, - тетя собирать розовый цвет, молодые люди - для прогулки. Дик предложил Цецилии отдохнуть на каменной скамье.

-- Вы еще не успели соскучиться здесь? - спросил Дик, усаживаясь рядом с кузиною.

-- А вы, должно быть, уже успели? - уклончиво ответила Цецилия.

-- Я - другое дело. У меня есть много занятий и развлечении. А вам прискучила даже, кажется, верховая езда. Вы, может быть, ищете общества?

-- Я не выезжала сегодня потому, что у тети было много дела; нельзя же было ее оставить одну.

-- Нисколько. Здесь так прелестно. Один сад чего стоит! Я с удовольствием гуляю по нем и... мечтаю. А дом разве не хорош? Сколько размышлений вызывают эти бесконечные коридоры, это старинное убранство комнат. Да и наконец разве можно соскучиться с тетей Винси? Это добрейшее существо в мире! Я была бы самое неблагодарное чудовище в свете, еслибы променяла эту чудную женщину на кого-нибудь другого. Я очень, очень благодарна вам, Дик, что вы привезли нас сюда: здесь гораздо лучше, чем в Сан-Франциско.

-- Значит, и верховая езда не надоела вам?

-- Ничуть! Здесь в тысячу раз приятнее катанье, чем в городе или на водах, где обыкновенно больше заняты показыванием своих нарядов, чем самыми прогулками.

Цецилия еще много говорила на эту тему, но взглядами своими она почему-то избегала встречаться с Диком, а потому все время смотрела на кончик своей крохотной туфли.

-- Я очень рад, что вам нравится Гациэнда, - сказал Дик каким-то до крайности неестественным тоном. - Но все же я полагаю, что без общества здесь не обойтить. Очень приходится сожалеть, что никто из нас не говорит по-испански; все-таки здесь в окрестностях можно бы было найти молодежь из хорошого общества, которые помогли бы нам разнообразить время.

Цецилия скользнула взглядом по Дику и, снова опустив глаза, сказала довольно решительным тоном:

-- Что касается меня, я очень довольна своим настоящим обществом.

И прибавила, кокетливо улыбнувшись в сторону:

-- Может быть, вы не довольны нашим обществом, т. е. моим и тетиным?

Ах, еслибы только он мог сказать ей правду! Они сидели в укромном местечке, совершенно скрытые от тети Винси розовыми кустами, и так близко один к другому, что ему стоило только протянуть руку, чтобы коснуться её руки, лежавшей на коленях. Но в это время сильное, непонятное волнение охватило его. Ему всегда казалось, что Цецилия совершенно машинально поворачивалась к нему, как цветок к солнцу. Но говорить он не мог; он не в состоянии даже был собраться с мыслями, хотя и сознавал, как безтактно было его молчание в такую минуту. Чего еще ему было ждать. Обыкновенно он не был с женщинами ни робок, ни труслив; к тому же в обращении с ним Цецилии не было той сухой сдержанности, которая давала бы ему повод бояться высказать свои чувства, свою пылкую страсть, впервые овладевшую его сердцем.

И все-таки он молчал, он не смел даже повернуть к ней свое смущенное лицо, из страха, чтобы она не прочла на нем тех чувств, которые волновали его.

Но вот молодая девушка встала.

-- Кажется, тетя уже окончила свой сбор; надо пойти к ней, - сказала она, сделав нерешительный шаг вперед.

Но тут Дик как будто сразу опомнился и, словно желая удержать Цецилию, протянул руки вперед; но девушка сделала еще шаг, и вся решимость Дика пропала. Через минуту Цецилия скрылась за кустами, а Дик, совершенно сконфуженный, откинулся на спинку скамейки.

Впрочем, смущение его продолжалось недолго. Он понял, что все шансы были на его стороне и что он, по своей робости, только отдалил роковой момент объяснения. Поднявшись со скамейки, он сделал несколько шагов по тому направлению, куда пошла Цецилия. В это время до него донесся веселый молодой смех. Ему сделалось стыдно, и он отправился прямо в свою комнату.

Здесь, на темном фоне стены догорали последние лучи заходящого солнца, врывавшиеся огненной полосой в открытое окно. Дик уселся на покойное кресло и, уставив взор на темное небо, точно ждал, чтобы на нем погасла последняя алая черта, которая кровавым штрихом прорезывала горизонт с западной стороны. Но вот в комнате стемнело, алая полоса превратилась в фиолетовую, и небо мало-по-малу окутывалось в легкия складки черного флера. Наступила ночь.

Дику стало тоскливо сидеть одному у себя в комнате; он знал, что в это время семья собиралась на веранде пить шоколад при уютном свете большой лампы, и он направился туда. К величайшему его удивлению, он не застал на веранде никого, и там было даже темно. Свет виднелся только из окон гостиной, где тетя Винси, сидя совершенно одна, была погружена в чтение какой-то книги. У него мелькнула мысль, не в саду ли Цецилия. И, радуясь удобному моменту переговорить с нею, он тихонько пробрался мимо дверей гостиной, прошел по длинному коридору и через калитку вышел на небольшой дворик, отделявший белую каменную ограду от сада. Калитка была отворена, и он через несколько минут очутился в длинной аллее роз. Сильный, удушливый запах цветов почти опьянял его, и он невольно опустился на каменную скамейку, ту самую, на которой сегодня сидел с кузиною. Против него тянулся длинный ряд каллийских лилий, приветливо кивавших ему своими белыми головками, рельефно выделявшимися на желтом фоне зелени. Вдруг ему показалось, как будто одна из лилий пошевельнулась; он всмотрелся в темноту: да, один из кустиков качался; ясно, что мимо кто-то прошел и задел его. Дик был уверен, что по саду разгуливает Цецилия, и что наверно она где-нибудь по близости притаилась, чтобы подшутить над ним. Он быстро встал и пошел по тому направлению, куда пробиралась тень. Вскоре, действительно, он заметил женскую фигулу, мелькавшую между деревьями, которая как будто умышленно из кокетства пряталась от него. Он тихо окликнул:

-- Цецилия!

Но ему не ответили. Он ускорил шаги, и она также, точно убегая от его преследования. Вот она добралась до калитки, выходившей на дорогу, и тут остановилась. Не огороженная деревьями, эта площадка выделялась светлым пятном на общем темном фоне, так что Дик совершенно ясно мог различить женскую фигуру. В этот момент кружевная косынка соскользнула с головы и плеч девушки, и Дик, к изумлению своему, увидел, что это была не Цецилия.

уха, белела приколотая палевая роза; кружевная косынка небрежно держалась на одном плече и, перевитая вокруг стана, падала другим концом на юбку платья. Страстные, бархатистые глаза её насмешливо смотрели в лицо Дику; на очаровательных губках змеилась лукавая улыбка. Это было какое-то чудное видение, но во всяком случае не призрак, потому что Дик и видел ее, и слышал шелест её движений.

Он задыхался от волнения и едва мог пробормотать:

-- Простите... я полагал...

Дик умолк, вспомнив, что сегодня уже во второй раз невольно преследует эту незнакомку.

Она ничего не ответила и только улыбнулась, сверкнув своими ослепительно белыми зубами. Затем её правая рука, сжимавшая какой-то черный предмет, медленно поднялась и ловким движением раскрыла громаднейший кружевной веер, за которым скрылась вся нижняя часть её лица, оставив видимыми только насмешливые глаза и край палевой розы в волосах. Но вот длинные ресницы её слегка дрогнули, как будто она прощалась с Диком, рука с веером поднялась еще выше, и красавица, пятясь к калитке, незаметно исчезла в ней, как видение, как сладкая мечта.

Дик, пораженный, долго стоял еще на том же самом месте. Не было сомнения, что это та же самая незнакомка, которую он видел раньше, но каким образом и зачем она сюда попала? кто эта девушка и что ей здесь нужно? Если это кто-нибудь из соседок-испанок, зачем же она держит себя так таинственно и показывается только ему одному?

Дик еще долго и безплодно мучился бы над решением этих вопросов, еслиб мысль его не остановилась на Цецилии. Он направился опять в глубину сада и, почти бегая по аллеям, стал разыскивать кузину; но перед ним так и мелькали жгучие глаза красавицы-незнакомки, её насмешливая улыбка, её чудные зубы. Цецилии в саду, очевидно, не было. Он запер калитку решетки и хотел было уже направиться домой, как вдруг мимо него скользнула белая фигура. Это была Цецилия; он узнал ее сразу и удивился на себя, как он хотя на одну минуту мог принять ту незнакомку за Цецилию, когда между ними не было ничего общого.

Однако, несмотря на темноту, Дик разглядел, что кузина его была чем-то сильно встревожена и лицо её поражало бледностью. Ужь не напугала ли и ее неожиданная встреча с незнакомкою?

-- Вы здесь были, в саду? - нервно спросила она Дика. - А я ушла отсюда: ужасно здесь душно от роз, да и темно... Я гуляла там, на поляне.

Еще минуту тому назад он, конечно, рассказал бы ей о приключении с ним; но, видя ее до крайности встревоженною, он воздержался, отложив до более удобного времени.

Оба они молча направились к дому. Цецилия, войдя на веранду, стала машинально зажигать лампу; руки у нея тряслись, и она была поразительно бледна. Вдруг её глаза встретились со взором Дика; легкий румянец выступил на её щеках, и на губах появилась улыбка. Она подняла руку, поправила свою прическу и спросила:

-- Что вы так пристально на меня смотрите? Разве я растрепалась?

-- Нет... Вы очень бледны.

В глазах её сверкнула искорка.

-- Странно, и вы тоже ужасно бледны... особенно, когда стояли там, у решетки, на вас просто лица не было.

Оба они нервно разсмеялись. В это время Конхита принесла шоколад. Когда тетя Винси пришла из гостиной, Цецилия была, повидимому, в самом хорошем расположении духа. Она весело рассказывала о впечатлениях своей вечерней прогулки и об удовольствии гулять по поляне, где столько простора, откуда разстилается такой дальний горизонт и виден берег моря. Только один раз она испугалась.

-- Чего это? - тревожно спросил Дик.

-- Меня испугал какой-то черный предмет; потом я разглядела, и это оказалась лошадь.

-- Разве ты гуляла одна? - изумилась тетя. - А где же был Дик?

-- Он наслаждался благоуханием роз в саду, - ответила за него девушка.

Если Дику нельзя, лучше дома посидеть.

-- Но я ведь никого не встретила, - успокоивала Цецилия.

-- Это слава Богу. А только тут бродяг не обобраться! Не забудьте, что неподалеку проходит большая дорога в Сан-Грегорио. Никто из наших соседей никогда не выходит по вечерам.

-- Я решительно не понимаю, почему мы должны брать пример с наших соседей, - возразила молодая девушка. - Они нас никогда не видят, а мы их.

-- Еще бы! молодые испанки не станут одне, да и с кавалерами даже, разгуливать по полянам; оне сидят себе скромненько у себя дома. Воображаю, что бы сделал дон Рафаэль, еслиб одна из его сестер осмелилась выдти вечером на поляну. Да он без всяких разговоров упек бы ее в монастырь и навсегда лишил бы своего расположения.

Дик почувствовал, как кровь прилила к его лицу, а Цецилия побледнела.

-- Разве вы что-нибудь слыхали, тетя, про это семейство? - спросили в один голос молодые люди.

-- Конечно, слыхала. Хоть я и не понимаю их языка, но мои глаза очень прозорливы. Что говорить! наши молодые люди могли бы многому поучиться у этих папистов.

-- И вы вполне убеждены, - продолжал разспрашивать Дик с лукавою улыбкою, - что испанския девушки никогда не выходят одне?

-- Никогда! Их постоянно сопровождает дуэнья, - убежденно ответила тетя Винси.

Разговор еще долго вертелся на этой теме, пока, наконец, заметив нервные зевки племянников, тетя не порешила, что пора идти спать.

Однако Дику не спалось в эту ночь. Чудные бархатные глаза незнакомки так и обжигали его своим страстным взором, заполоняя его воображение. Ему ужасно хотелось узнать, кто она такая, но гордость и чувство собственного достоинства не позволяли ему обратиться за разспросами к прислуге. Тогда он вспомнил о старом патере, который наверно может сообщить ему все подробности о соседях. Непременно завтра же утром он встанет пораньше и отправится в ближайшее селение, имение дона Жозефа Амадор. Это всего в трех милях отсюда, и незнакомка наверно пришла оттуда, может быть и не одна, так как тетя говорит, что молодые испанки без дуэньи никогда не выходят; свою дуэнью она могла оставить где-нибудь на дороге. Быть может, она-то и напугала Цецилию. Только отчего же кузина скрыла то, что было с нею? Ведь очевидно, что что-то такое случилось. А она умолчала, как и он тоже... По всей вероятности, и таинственная посетительница не ожидала встречи; ужь, конечно, больше она не заглянет к ним в сад. А это жаль! Дику страстно хотелось повидать ее еще раз. Черные глаза настойчиво глядели ему в очи и манили к себе. Неужели эта фантастическая красавица уже успела вскружить ему голову? Отчего он так встревожен, так странно настроен?

Неужели это и есть любовь, настоящая бурная страсть, с её безумными мечтаниями и мучительными сомнениями? А она, эта таинственная незнакомка, думает ли о нем, испытывает ли она то самое, что он. Дик с восторгом вспоминал об её очаровательной улыбке, об её прекрасных глазах. Теперь для него было ясно, почему он скрыл от кузины эту встречу, и почему тогда, на скамейке, он не решился объясниться ей в любви. Ясно, что любви к кузине никогда и не было. Явись ему сейчас незнакомка, он не задумываясь упал бы к её ногам и расточил бы перед ней самые горячия уверения в страстной любви.

На другое утро Дик проснулся очень рано и отправился по направлению к имению Амадора; он не желал, чтобы в Гациэнде кто-нибудь знал об его намерениях, и очень был рад, что навстречу ему попалось только несколько землепашцев, старик с корзиною да двое индейских ребятишек. Дику показалось странным, почему он не заметил на земле колеи от экипажных колес. Верно, вчерашняя посетительница приезжала не в экипаже, а на лошади.

Наконец вдали показались низкия стены, а затем и все имение Амадора было в виду. Он заметил ехавшую ему навстречу старомодную карету, запряженную двумя мулами. Когда экипаж поравнялся с ним, ему к досаде пришлось разочароваться в своем любопытстве: окна кареты были задернуты занавесками. Так как экипаж ехал очень медленно, то Дик, не долго думая, вскочил на подножку и растворил дверцу, чтобы посмотреть, кто там сидит. Внутри кареты были две женщины: одна старая, вся закутанная в шаль, с совершенно седыми волосами, которые резко выделялись от её коричневого лица. Другая была совсем молоденькая девушка с белокурыми волосами и голубыми глазами, - тип, совершенно заурядный в Кастилии. Дик сразу убедился, что это не его вчерашняя посетительница, и спрыгнул с подножки.

Он любезно извинился перед дамами в своей нескромности, мотивируя ее тем, что признал их ошибочно за знакомых. Индейские peons, шедшие подле дверец кареты, повидимому, ни мало не смутились странным поступком Дика; да и сами дамы, очевидно, не были в претензии, а хорошенькая блондинка успела даже кокетливо улыбнуться смельчаку.

Пропустив мимо себя экипаж, Дик поехал дальше, обогнул низкую ограду, заглянул в решетчатые окна и, обманувшись с своей надежде, повернул лошадь к миссионерству, находящемуся всего в одной миле разстояния отсюда. Здесь жил старый патер, понимавший несколько по-английски.

Дик встретил его на улице, шедшого в церковь. Патер, повидимому, рад был видеть дона Рикардо (Дика). Он выразил свое изумление по поводу ранней прогулки Дика в их местах и очень пожалел, что не мог принять дорогого гостя у себя на дому, так как торопился на службу в церковь. На вопрос Дика, не может ли он сообщить, кто попался сейчас в карете ему навстречу, патер охотно удовлетворил его любопытству. Это была донна Мария со своею дочерью, оне отправились в Сан-Грегорио. Когда Дик спросил, нет ли в семействе дона Амадора еще дам, патер сообщил, что есть еще одна только старая тетка Инеса, весьма почтенная и религиозная дама.

Затем Дик, не желая больше задерживать патера, простился с ним и повернул лошадь домой.

Свежий утренний воздух несколько охладил разгоряченное воображение молодого человека и успокоил его нервы. Черные глаза незнакомки не преследовали его теперь так настойчиво, как ночью. У него даже шевельнулось нечто вроде угрызения совести против тети Винси и Цецилии, которых он как-то игнорировал это время, находясь под обаянием вчерашняго видения.

-- По всей вероятности, вы видели многих из наших соседей, если встали так рано? - спросила она.

-- Почему вы так думаете? - смутился Дик, чувствуя, что краснеет.

-- Потому что в другое время их никогда не видно. Ведь выходят же они когда-нибудь.

-- Правда, я видел одну интересную личность и полагаю, что она самая замечательная во всей нашей местности; это - патер, - добавил он, видя, что Цецилия с каким-то тревожным выражением следит за ним взором. - И потом еще каких-то двух дам в старомодной карете, - добавил он равнодушным тоном.

-- Это была донна Мария Аладор с донною Фелиппою Перальта, её дочерью от первого мужа, - сообщила тетя Винси.

Почтенная лэди не объяснила, откуда ей известна генеалогия их соседей; своими рассказами она невольно разсеяла недоразумение и натянутость, возникшия между молодыми людьми, и способствовала возстановлению их прежних свободных отношений.

После завтрака Дик предложил Цецилии прокатиться верхом, и молодая девушка без всякого колебания согласилась. При выезде из ворот Дик хотел направить лошадей не по обычной дороге, а в противуположную сторону, но Цецилия настояла, чтобы ехать по старому пути. Дик уступил ей и всю дорогу был чрезвычайно любезен и внимателен к своей кузине. Но все же объяснения между ними не состоялось, и они всю прогулку провели в болтовне о всяких пустяках.

После обеда, когда был выпит кофе на веранде, Дик, наклонившись к сидевшей в кресле тетке, проговорил вкрадчивым, голосом.

-- Я вполне сознаю, милая тетя, что вы были вчера совершенно правы, порицая одиночные прогулки Цецилии по вечерам. Здесь не совсем безопасно. А так как я ближайший родственник, то и беру на себя всюду сопровождать свою милейшую кузину.

Цецилия улыбнулась и лукаво взглянула на тетю.

-- Отлично, я очень рада; только пожалуйста и вдвоем не ходите никуда далеко, - предупредила осторожная лэди.

Когда молодые люди дошли до решетки и Дик хотел было уже отворить калитку, Цецилия бросила на него пытливый взгляд и сказала:

-- Может быть, вы предпочтете погулять по саду?

-- Я - нет; но, может быть, вам самой хочется остаться в саду? - нерешительно прибавил он.

-- Да, останемся здесь, - сказала Цецилия.

Он предложил ей руку, и они тихонько пошли по саду. Дик почувствовал, что с сердца его точно свалилась какая-то тяжесть; повидимому, настал самый благоприятный момент, чтобы, собравшись с духом, начать объяснение. По безмолвному соглашению, они машинально повернули направо, к каменной скамье и стали гулять по этой аллее.

Разговор их мирно сосредоточивался на домашних делах; они вспоминали свои прежния встречи, своих старых друзей, говорили о тех переменах, какие коснулись их молодой жизни, о тете Винси, послужившей для них связующим звеном; затем разговор перешел на занятия Дика, Цецилия поинтересовалась узнать, насколько успешно подвигается вперед его научный труд. Дик оседлал любимого конька, много рассказывал кузине о своих трудах и о своих планах на будущее, в которых он видел много светлого для себя.

Они забрались в самую чащу сада и, занятые горячею беседою, не замечали, как удушливый запах роз разстроивал им нервы. Вдруг Цецилия, поравнявшись с каменною скамейкою, сильнее оперлась на руку Дика, как будто у нея закружилась голова, и затем остановилась.

Дик чувствовал, что она вся дрожала.

-- Уйдите от меня! - прошептала она. - Оставьте меня на минуту одну... Я хочу быть одна... Ступайте!.. Я скоро вернусь к вам.

-- Вы больны, Цецилия. Ах, эти проклятые цветы с их одуряющим запахом... Позвольте мне хоть довести вас до скамейки.

-- Нет, нет, не надо! Ничего, я сама... Прошу вас, оставьте меня!

Она говорила каким-то особенным, повелительным тоном, которого прежде Дик не слыхал у нея. Через минуту она куда-то исчезла. Он вспомнил, что в этом месте была, небольшая калитка, открывающаяся на поляну; по всей вероятности, Цецилия скрылась в нее. Дик продолжал ходить около этого места, ожидая её возвращения. Наконец, утомленный, он повернул, направляясь к каменной скамейке и, поравнявшись с нею, вдруг отшатнулся: на скамейке сидела вчерашняя незнакомка.

Дик мог чем угодно поклясться, что еще минуту назад её здесь не было, так как он все время ходил мимо. Теперь он ясно видел ее в нескольких шагах от себя, всю залитую лунным светом, так что мог разглядеть каждую черту её красивого, выразительного лица. Она была разодета по-праздничному, словно нарочно вооружась всеми чарами, чтобы обольстить его. Дик сразу все это заметил и подходил к ней все ближе и ближе, до тех пор, пока мог разглядеть её глаза. Выражение их до крайности поразило его: они прямо таки горели страстью.

Дик рванулся вперед и через минуту уже сидел подле нея. Волнение до такой степени овладело им, что он не в состоянии был издать ни звука; да и что бы он стал говорить, когда не знал испанского языка, а по-английски она бы не поняла его.

Но испанка не смутилась; она наклонилась к Дику и взглянула ему прямо в глаза. Этот взор обжег его точно молнией. Её маленькая ручка соскользнула с желтых складок платья на скамейку. Дик страстно схватил эту руку, и по телу его, словно от электрического тока, пробежала нервная дрожь. Нет сомнения, что это не призрак, а женщина с её плотью и кровью. Он хотел было поднести её к руку к губам, но незнакомка встала и попятилась назад. Дик рванулся за нею, но она, как тень, исчезла в ветвях деревьев. Напрасно он бегал за нею: одне холодные, темные ветви простирали к нему свои мертвенные объятия...

В этот вечер Дик не пошел на веранду пить шоколад и послал сказать, что останется у себя, так как чувствует себя нехорошо.

Цецилия подтвердила, что слишком сильный запах цветов в саду разстроил им обоим нервы; ей пришлось вернуться одной из сада, так как Дику сделалось дурно.

Тетя Винси выслушала племянницу с сдвинутыми бровями; очевидно, она была чем-то недовольна. Покончив с вечерним шоколадом, она захотела лично убедиться в состоянии здоровья Дика и отправилась к нему в комнату. Найдя его на ногах и только немного взволнованным чем-то, прозорливая тетушка сопоставила это с нервным состоянием Цецилии и решила, что между молодыми людьми произошло что-то такое особенное.

На следующий день Дик встал очень рано, но не выходил из своей половины под предлогом усиленных занятий. Цецилия тоже держалась сосредоточенно и, когда тетя Винси стала зондировать ее по поводу затворничества Дика, она совершенно серьезно ответила ей, что действительно у него много накопилось работы.

-- А, впрочем, может быть, он и соскучился нашим обществом, - добавила она без улыбки и предложила тете пригласить в Гациэнду кого-нибудь из подруг.

-- Это внесет к нам некоторое разнообразие, и Дику не нужно будет все время так пристально глядеть на меня...

Она слегка покраснела под проницательным взором тети Винси и затем торопливо прибавила:

-- Я полагаю, он не вменил себе это в непременную обязанность.

Затем Цецилия предложила тете прокатиться до миссионерской церкви. Появление обеих дам в обществе произвело некоторую сенсацию; на хорошенькую американку все заглядывались, и мужчины не воздерживались от громких проявлений восторгов. Тетя Винси многозначительно улыбалась: неужели девочка задумала возбудить в Дике ревность и нарочно кокетничала. В душе умная лэди одобряла этот прием.

Вечером она выразила желание пойти гулять по саду вместе с молодыми людьми. Предложение её было принято вежливо, но довольно холодно. Тетя сразу поняла, что стесняет племянников, но не отказалась от своего намерения. За прогулкой она рассказала Дику о своей поездке с Цецилией и об успехах молодой девушки в обществе; но уловка тети Винси не привела ни к чему; Дик, очень сдержанно выразил свое сочувствие Цецилии и равнодушно заметил, что ей следовало бы почаще показываться в обществе. Таким образом дипломатия тети Винси оказалась несостоятельною.

Прошло еще несколько дней, но в отношениях молодых людей не выяснилось ничего нового.

Стоял жаркий, удушливый вечер; закатившееся солнце как будто выпахнуло на землю весь запас накопившагося за день тепла; в воздухе не было заметно ни малейшого движения, - вся природа словно замерла. В Гациэнде тоже царила полная тишина, как будто там все уже спало мертвым сном. Тетя Винси напрасно прождала племянников к шоколаду; они не явились с прогулки. Сильно недовольная таким упущением, почтенная лэди отправилась сама их разыскивать. Калитка противоположной стены была отворена, и тетя твердыми шагами направилась вперед.

части, где росли высокия деревья. Во всю длину аллеи не было видно ни души. Тетя Винси собиралась уже вернуться назад, как вдруг до уха её дошел голос Дика и чей-то другой с иностранным акцентом, или это ей так показалось.

-- Нужно же нам наконец объясниться, моя дорогая! - говорил Дик. - Окажи мне всю свою тайну! Эта скрытность, таинственность, эти урывчатые минуты счастья и эти томительные часы разлуки, - нет, это слишком мучительно!

Тетя Винси слегка кашлянула. С нея было довольно того, что она слышала; теперь вся тайна выяснилась; Дик любил Цецилию. Следовательно, нерешительность и проволочка исходили не с его стороны; это просто капризничает сама Цецилия. Она непременно серьезно поговорит с племянницей и заставит ее бросить эту ненужную и опасную игру. Тетя Винси считала себя обиженною: она никак не думала, что эту дорогую для нея тайну она узнает таким воровским путем; она надеялась, что молодые люди будут откровеннее с нею; по крайней мере Цецилии она никак не могла простить этой скрытности.

Почтенная лэди быстрыми шагами направилась к выходу: Когда она проходила по двору, вдруг ноги её словно подкосились, и она едва не упала, - до того поразила ее неожиданность. Цецилия, её племянница, только-что выходила из дому.

-- Где вы были? - спросила она ее.

-- Дома, - ответила девушка, удивляясь встревоженному виду тети.

-- Вас не было в саду с Диком? - продолжала волноваться тетя Винси.

-- Нет, не было. Я только-что хотела туда идти - искренно проговорила девушка.

-- Не надо, не ходите теперь в сад, - отрывисто произнесла тетя и не стала слушать никаких возражений изумленной племянницы.

-- Пошли мне Жозефу! - приказала она Мануэлю, только-что переступив порог дома.

Жозефа была толстая мексиканка, исполнявшая в доме обязанности ключницы,

-- Пошли сюда Конхиту и всех других девушек, - нервно отдавала тетя свои приказы.

Вскоре вся женская прислуга, переполошенная поднявшеюся тревогою, предстала пред грозные очи встревоженной чем-то госпожи.

-- Слушайте, вы! да смотрите, говорить мне чистую правду! Не было ли у которой-нибудь из вас сегодня милого дружка в гостях, или не поджидал ли кто из вас такого гостя?

-- Никого не было! никого не ждали! - ответили в один голос озадаченные девушки.

-- А мне показалось, что я слышала в саду чей-то из вас голос. Вы знаете, я не потерплю в доме бродяжничества... Хорошо, я вам верю на этот раз. Ступайте спать!

Этот допрос несколько успокоил тетю Винси. Положим, она не считала Дика способным завести грязную интрижку с кем-либо из служанок, но все-таки допросить не мешало. Но тем не менее мучивший ее вопрос: кто была та женщина, - так и остался нерешенным.

Дик не явился вечером на веранду, отговариваясь необходимостью работать. Цецилия тоже почему-то запоздала, но пытливый взор тети Винси не заметил на лице племянницы ни малейшого следа тревоги; напротив, на устах играла веселая улыбка, и все раскрасневшееся (должно быть, от быстрой ходьбы) личико дышало довольством. Тетя Винси даже удивилась: неужели Цецилию не безпокоили никакия подозрения. Тем лучше, положим, и ужь не тете омрачать спокойствие любимой племянницы.

На другое утро, несмотря на то, что Дик, после безсонной ночи, чувствовал себя совершенно больным, тетя Винси заявила, что ей необходимо выехать из дому. Она вернулась довольно поздно и крайне удивила домашних, сообщив им, что к обеду у них будут гости, их соседи - донна Мария Амадор с дочерью донною Фелиппою Перальта.

-- Что вы такое говорите? Что это значит? Мы ведь вовсе незнакомы с ними! - изумлялись молодые люди.

Проговорив эти слова, тетя Винси бросила пытливый взор на обоих молодых людей.

-- Разскажите нам, милая? дорогая тетя, что вы знаете про них, - пристала Цецилия.

-- Разсказывать особенно нечего. Кажется, донна Фелиппа уже знакома с Диком. - Тетя подозрительно взглянула на племянника, но у того не дрогнул ни один мускул на лице. - Жаль только, что для вас, милая Цецилия, я не могла пригласить кавалера: племянника, дона Хозэ, не оказалось дома.

При этих словах на лице девушки вспыхнул яркий румянец, что крайне удивило тетю Винси.

В сумерки перед подъездом Гациэнды остановился экипаж дона Амадора. Молодые хозяева Гациэнды были в восторге от этого нового знакомства. Донна Фелиппа была хорошенькая блондинка с голубыми глазами и чудным цветом лица. Тетя Винси, занимая почтенную донну Марию, не переставала исподтишка следить за молодыми людьми. Хорошенькая юная испанка держалась очень развязно, явно кокетничала с Диком и старалась понравиться ему; но тот был довольно холоден к ней. Зато Цецилия очень скоро сошлась с новою приятельницею и поддерживала с нею оживленный разговор.

И мать, и дочь очень плохо говорили по-английски, но в этом неправильном произношении и спутывании слов было что-то привлекательное, особенно у дочери, которая всякую плохо выраженную мысль дополняла кокетливой мимикой бровей и глаз, грациозными движениями тонких пальчиков и кругленьких плечиков.

Донна Фелиппа попросила показать ей весь дом и, пробегая по комнатам и коридорам, вызывала в своей памяти картины прошлого.

-- Да-да-да... это я помню, хоть и была совсем маленькая, когда приезжала сюда, - поминутно вырывались у нея восклицания. - Мы редко сюда ездили: старый дон, оставшись одиноким, сделался большим чудаком и терпеть не мог общества.

-- Правда, говорят, здесь никогда не собиралась молодежь? - спросила Цецилия.

-- Пока был жив отец старика, - никогда! Они всегда проводили время вдвоем. Положим, - добавила она, отчаянно кокетничая с Диком глазами и улыбкой, что вызвало полное недоумение в Цецилии, - это очень приятное времяпрепровождение: ведь два зачастую составляют одно. Но только не для всех, и не в то давно минувшее время! - со вздохом добавила она, особенно подчеркивая последнюю фразу. - Ах! это грустная история! Когда-нибудь я разскажу ее вам, милая Цецилия, но только не ему.

-- Почему же не рассказать этой истории нам обоим, и мне, и моему кузену? - спросила смущенная Цецилия.

-- Да так! - ответила испанка и разсмеялась.

После обеда молодые люди предложили донне Фелиппе пройтись по розовому саду, пока почтенные лэди остались беседовать на веранде.

Молодая девушка в ужасе всплеснула руками.

-- Ах, Santa Maria! - вмешалась старая донна Амадор. - К чему повторять разные глупые рассказы выживших из ума старух и глупой прислуги! Зачем напрасно пугать их всех!

Донна Фелиппа превозмогла свой страх и отправилась с Диком и Цецилией в сад роз. Молодые люди посадили ее на каменную скамейку и, провозгласив царицею роз, сами уселись внизу, у её ног.

-- Это очень мило с вашей стороны, - улыбнулась испанка, - только какая же я роза? я скорее похожа на шиповник.

Дик серьезно посмотрел на эту маленькую, кокетливую испанку и не ответил ей даже самым обыденным комплиментом.

-- Да эта история вовсе ужь не так печальна, скорее - таинственна.

-- Ну, так разскажите ее нам. Начинайте! - проговорил Дик шутливо-повелительным тоном.

Дона Фелиппа грациозно развернула веер, нагнулась вперед и начала:

-- Это было очень давно. У него была дочь Розита, для которой он и велел насадить этот сад её любимыми цветами - розами. Она была замечательно красива. Вы, вероятно, видели её портрет там, в доме? Неужели нет? Он висел под Распятием в угловой комнате, повернутый лицом к стене, - почему? поймете сами, когда дослушаете мою историю до конца. Вот, однажды, к ним приехал дон Винченте, племянник дона Грегорио, и остался с ним жить, потому что отец его умер. Он был молод и так же красив, как Розита. Они скоро полюбили друг друга... Что ж тут удивительного? это всегда такъбывает... Для дона Грегорио это не долго оставалось тайною, и через год решено было сыграть свадьбу. Тем временем, чтобы ознакомиться с родными жениха, донна Розита отправилась погостить в Мотерей. Там как раз стоял в то время английский гарнизон. За Розитой ухаживали все офицеры, и ей, конечно, было очень весело. Дон Винченте, задетый за живое, хотел отомстить невесте и в свою очередь стал ухаживать за другою. Гарнизон в скором времени ушел, и Розита осталась без ухаживателей, а Винченте всецело отдался своей новой страсти, забыв про невесту. Розита стала худеть, тосковать и бледнеть с каждым днем. Жениха и невесту опять вызвали домой, надеясь, что здесь снова все поправится, и они простят друг другу временные увлечения. Но тут уже Винченте стал тосковать в разлуке по любимой девушке и втихомолку предаваться ужасной страсти - пьянству, так как в вине надеялся потопить свое горе. Эта страсть окончательно погубила его; у него сделалась горячка, и он умер. Розита же бледнела и худела час от часу. Однажды она долго не возвращалась домой; ее пошли искать в розовом саду, долго не находили и только после вторичных поисков увидали лежащую на земле и с ног до головы засыпанную розовыми лепестками... Вот и вся моя история, но, кажется, она вам не понравилась? - закончила донна Фелиппа, не заметив на лицах слушателей никакого особенного возбуждения.

Молодая испанка боязливо оглянулась вокруг и, нагнувшись еще ниже в сторону Дика, продолжала:

-- Смерть молодых людей наложила тяжкую печать грусти на этот когда-то веселый дом. Дон Грегорио стал вести затворническую жизнь и в течение нескольких лет ни сам никуда не выезжал, ни у себя не принимал. Но мало-по-малу друзья вернулись к нему и стали развлекать его в его одиночестве. Однажды здесь собралось веселое мужское общество; между прочими был дон Джорж Мартинец, большой жуир и весельчак, не дававший спуску ни одной красавице. После обеда он отправился в сад курить сигару и, незаметно отделившись от остального общества, углубился в аллею роз. Вернувшись в гостиную, он сказал друзьям: "Хорош наш любезный хозяин! он прячет у себя в саду красотку и ничего не говорит нам об этом". Все, конечно, разсмеялись, а дон Грегорио не стал опровергать шутки, так как был уверен, что дон Мартинец пустил ее просто, чтоб развеселить общество. Однако, дон Джорж стал с тех пор частенько наезжать к дону Грегорио и по целым часам гулять в одиночестве по саду. Однажды он вернулся с этой прогулки крайне бледный и разстроенный, приказал оседлать лошадь и больше никогда уже не показывался в Гациэнде. Спустя некоторое время другой приятель дона Грегорио, дон Эстебан Брионес, тоже стал погуливать в саду роз. Раз он пришел из сада тоже в некотором возбуждении и сказал собравшимся в гостиной: "Дон Джорж совершенно забыл свою красавицу; она сидит и напрасно ждет его на скамейке". Многие захотели в этом удостовериться и отправились в розовый сад, но никого там не нашли. Тогда на дона Эстебана посыпались насмешки, его стали обвинять в фантазерстве. Чтобы выгородить себя от несправедливых обвинений, дон Эстебан просил дать ему время, чтобы написать портрет той девушки, которая являлась ему в саду. Когда портрет был окончен и представлен на разсмотрение общества, дон Грегорио в ужасе отшатнулся. прошептав: "Madré de Dios! да это Розита!" Это был тот самый портрет, который висел потом в угловой комнате под Распятием, повернутый к стене.

-- И это все? - опросил Дик с напускным равнодушием; но при свете луны можно было разглядеть поразительную бледность его лица.

-- Нет, еще не все. Однажды у дона Грегорио собралось большое общество, состоявшее исключительно из молодых девушек; в числе приглашенных была и моя тетя. Девицы разсыпались по саду группами и проводили время в играх и веселой беседе. Под вечер, когда настало время собираться домой, девицы снова все сошлись, но тут заметили, что недостает одной подруги, именно - Франциски Пахеко. Думали, что она нарочно спряталась, чтобы попугать подруг, по, видя, что она не является, моя тетя вызвалась пойти поискать ее. Дойдя до розовой аллеи, она вдруг услышала голос Франциски, которая говорила кому-то: "Скройся! сюда идут!" и затем увидала самое Франциску, страшно бледную и дрожавшую. Не сказав ни слова, Франциска убежала одна и заперлась в комнате. Одна из девиц заметила: "Верно, это был тот красивый дон с бледным, грустным лицом и черными усиками, которого я тоже встретила в саду; по всей вероятности, это какой-нибудь бедный родственник дона Грегорио, а может быть и бродяжка какой-нибудь, который просто скрывается в саду, чтобы его не узнали". Моя тетя, которая, по молодости лет, была всех наивнее, прямо пошла к дону Грегорио и спросила его, нет ли у него в доме кого-нибудь из мужчин. Но тот уверил ее, что кроме него нет ни одного мужчины. А когда другая девица рассказала ему, в чем дело, и описала наружность незнакомца, тот в испуге воскликнул: "Святые заступники! придите к нам на помощь! Ведь это покойный Винченте!"... Но что это!? - вдруг прервала донна Фелиппа свой рассказ. - Madre de Dios!.. Мисс Цецилия, что с вами? Я напугала вас... Что я за сумасшедшая!.. Помогите ей скорее, дон Рикардо!.. она сейчас упадет без чувств!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Дик, сам едва держась на ногах, отнес безчувственную кузину в дом. В голове его, точно в тумане, носилось все пережитое в этот вечер; он смутно помнил, как, сдавши Цецилию на руки тете, объяснил её обморок влиянием запаха роз, как тетя унесла ее в свою комнату, как он остался один с гостями и выслушивал многоречивое покаяние донны Фелиппы в произведенном её рассказом переполохе, как он старался даже быть любезен с доннами Амадор и высказывал свое сожаление по случаю их скорого отъезда... Все это помнил он; но как, совершенно обезсиленный, упал нераздетым на постель и сколько времени пролежал в таком состоянии полной притупленности нервной системы, - этого он бы не мог объяснить.

Он очнулся, услышав легкий скрип дверей и шорох женского платья. Обезумев от ужаса, он вскочил с кровати и рванулся к дверям, думая, что это опять тот призрак, который преследовал его все время неотступно, но вошедшая вступила в полосу лунного света, падавшого в открытое окно, и Дик ясно разглядел бледное лицо его кузины.

-- Цицилия! - воскликнул он.

в этот ужасный сад!.. Я должна... я непременно должна рассказать вам нечто... Я скрыла бы это от всех, но от вас не могу!.. Я знаю, вы будете ненавидеть и презирать меня, но все-таки мне будет легче, если я откроюсь вам... Знаете, Дик, история, рассказанная донною Фелиппою, сущая правда.

-- И вы ее видели? - с испугом переспросил Дик.

-- Кого ее? Вы думаете - Розиту? Нет! я видела его!

-- Его?

Цецилия села на диван и предложила Дику место подле себя. При лунном свете, вся в белом, с распущенными волосами она была дивно хороша, и Дик не мог не заметить этого.

от вас и вернуться скорее домой. Не думайте, что я разсердилась на вас, нет! ничего этого не было, но мне почему-то сделалось так страшно... Когда я доехала до поляны, то увидела, что у садовой стены стоял какой-то молодой человек; на нем был живописный костюм - красный пояс и бархатная куртка с серебряными пуговицами... Он был очень красив, но поразительно бледен и грустен. Он пристально посмотрел на меня, ничего не произнес и отодвинулся назад. Тут я услыхала позади себя лошадиный топот, и скоро подъехали вы. Я тогда удивилась, почему вы ничего не сказали мне о встрече с ним, так как вы должны были проехать мимо него, но потом я подумала, что внимание ваше было поглощено исключительно мною, и, очевидно, вы не заметили его. Почему-то и я сама умолчала об этой встрече.

Цецилия остановилась и поправила рукою свои распущенные волосы.

пошла к тете, которая находилась на другом конце аллеи. Во мне было какое-то нервное возбуждение: я много смеялась и болтала, чего прежде со мной не бывало. Но вдруг, взглянув вперед, я увидела его; он стоял у маленькой калитки и грустно-грустно смотрел на меня. Я хотела было указать на него тете, но он приложил палец к губам и сделал мне знак рукою, точно отзывал меня в поляну. Я понимала, что мне не следовало идти, что надо было обо всем рассказать тете, но он смотрел на меня с такою грустью и мольбою, что я не могла устоять и, быстро проскользнув вперед тети в калитку, пошла за ним на поляну. Но тут я услышала голос тети, она спохватилась, что меня нет, и стала кликать меня. Я оглянулась на незнакомца: он делал мне приветственные знаки рукою, как будто прощаясь со мною. Вы, конечно, сочтете меня за безумную, Дик, но все это было так необыкновенно, так чудесно, что невольно привлекало мое любопытство: я не устояла против соблазна узнать, что происходит, и, убедившись, что тети по близости нет, почти бегом пустилась вперед, на встречу незнакомцу. Но в эту минуту он куда-то безследно исчез. Я ходила взад и вперед по поляне в течение получаса и нигде не могла его найти... Все это было до крайности странно, но, представьте, Дик, во мне не было ни малейшого страха; напротив, что-то такое неотразимо влекло меня проникнуть в эту тайну.

Дик с сосредоточенным вниманием следил за рассказом Цецилии, не спуская с нея внимательного взора.

-- Припомните, я тогда встретилась с вами, вы тоже возвращались домой, но были так сосредоточены в чем-то, что я не решилась рассказать вам случившееся со мною, тем более, что во мне поселилось какое-то убеждение, что тот человек желает разговаривать именно со мною, ни с кем больше...

Тут Цецилия остановилась, как будто не решаясь продолжать рассказ дальше.

Головка девушки склонилась на грудь; она сложила на коленях руки и продолжала:

-- Потом я видала его еще и еще раз... Я даже говорила с ним, чтобы узнать, что ему нужно; но вы знаете, Дик, я не говорю по-испански; он, очевидно, не понимал меня и не отвечал мне.

-- Но по выражению его лица, по приемам могли вы составить себе какое-нибудь понятие об его мыслях? - спросил Дик.

Головка Цецилии склонилась еще ниже, и она чуть слышно проговорила:

-- Нет никакого сомнения! - с горькою иронией откликнулся Дик.

Но Цецилия как будто не слыхала этого вырвавшагося замечания и продолжала:

-- Вследствие ли сильного нервного возбуждения, охватившого меня в тот вечер, или потому, что ваша близость (мы гуляли вместе) придала мне особенную смелость, но я., я отважилась подойти к нему и дотронуться до него!.. Тогда, Дик... тогда... о, как это было ужасно!..

Дик сам дрожал от нервного возбуждения, как в лихорадке, и проговорил несвоим голосом:

-- Нет! Нет! - прошептала девушка, закрыв лицо руками. - Он... он... сжал меня в своих объятиях.

-- И поцеловал вас? - прохрипел Дик, в бешенстве вскочив с кровати и зашагав по комнате.

Цецилия, не поднимая головы, жестом пригласила его снова сесть подле нея.

-- Так вы думаете, Дик, что это был действительный поцелуй? - в раздумьи проговорила девушка. - Нет, это ужасно!.. Получить поцелуй от человека, который умер сто лет тому назад!..

-- Тише! - остановила его Цецилия. - Тетя может услышать.

Дик резким движением взял за руку кузину и подтащил ее к окну, в полосу лунного света.

-- Слушайте, - заговорил он в страшном волнении. - Вы были нагло обмануты какими-то негодяями, которых я отстегаю плетью, если только они попадутся мне на глаза. Вся эта история - наглая выдумка.

-- Однако сознайтесь, Дик, что и вы поддались этому обману... Мне думается даже, что и вам являлся призрак, только не его, а её...

то это был настоящий человек с плотью и кровью мужчины...

-- Дик! вы приводите меня в отчаяние! Боже, как я была легкомысленна!

Да, она действительно была легкомысленна, но в то же время и обольстительно хороша. Дик страстно впивался глазами в эту совсем новую для него Цецилию, во всей фигуре и лице которой развернулась теперь женщина, открытая для понимания любви. Никогда глаза прекрасной Розиты не обещали ему столько блаженства, сколько впивал он его в себя во взоре, преисполненном неги и любви этой обновленной женщины. Неизведанное им до сих пор чувство ревности и страсти охватило все существо Дика.

-- О, Дик, дорогой мой! Что нам теперь делать! - с отчаянием воскликнула Цецилия.

Этот нежный эпитет, это интимное "нам", окончательно размягчили душу Дика. Действительно, они терзались теперь одними общими страданиями, и эти душевные муки соединили навсегда их сердца. Дик хотел взять Цецилию за руку, но она отодвинулась от него.

и вы скажете, что нам делать.

Они подошли к дверям. Цецилия остановилась на минуту у порога.

-- Скажите мне, Дик, успокойте меня... Чей бы ни был тот ужасный поцелуй - призрака или настоящого человека, - но вы ведь не считаете меня опозоренною?

Дик весь задрожал... Кто-то невидимо делал ему вызов... Опозоренная, - она, его чистая невинная Цецилия!.. Нет! он не допустит этих адских сомнений!..

И, под влиянием внутренней решимости, Дик наклонился к кузине, схватил ее в свои объятия, и уста их слились в первом поцелуе.

-- Обожаемая, дорогая Цецилия!

-- Я считаю себя спасенной! - вдохновленно воскликнула Цецилия,

Дик вопросительно посмотрел ей в глаза.

-- Тот поцеловал меня не так!

А Цецилия выскользнула из его рук и скрылась в глубине коридора. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Дик нигде не нашел портрета Розиты. Донна Фелиппа скромно улыбнулась, когда ей сообщили о помолвке Цецилии. Впрочем, она в то время была поглощена ожиданием возвращения дона Хозэ, отсутствующого племянника своего отчима, а потому довольно равнодушно отнеслась к этому известию.

Молодые мистер и миссис Брэси никогда не могли разрешить тайны Гациэнды де лос Озос. В летние месяцы, в лунные ночи никто не решался выходить в розовый сад после последняго удара колокола в Angelus.

"Русский Ве", No 11, 1894