Идиллия Ред-Гоча

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Идиллия Ред-Гоча (старая орфография)

Идиллия Ред-Гоча.

Санди был очень пьян. Он лежал под кустом азалий, почти в той же позе, в какой свалился под куст, несколько часов тому назад. Как долго пролежал он в этом виде - он и сам не знал, да и не печалился об игом. Долго-ли еще пролежит он тут - это его также мало заботило. Спокойная философия, результат физической организации, руководила его нравственными качествами.

Зрелище пьяного человека вообще, а этого пьяного в особенности, не было, замечу с сожалением, настолько ново в Ред-Гоче, чтобы возбудить чье-либо внимание. Рано поутру какой-то местный сатирик воздвигнул временный памятник над головой Санди, с следующей надписью: "Действие виски Мак-Коркля, - убивает в сорока шагах", и нарисованной рукой, укапывавшей по направлению в питейному заведению Макь-Коркля. Но это, полагаю, подобно большинству местных сатир, была чистейшая личность. За исключением этого шутника, никто не безпокоил Санди. Мул, бродивший на воле, объел скудную траву, росшую возле него и любопытно глазел на распростертого человека; бездомная собака, с той глубокой симпатией, которую питает её порода к пьяным людям, облизала его пыльные сапоги и свернувшись у его ног, мигала на солнце.

Тем временем тени от сосен медленно протянулись до противоположной стороны дороги. Солнце опускалось все ниже и ниже, а Санди все еще лежал неподвижно. Но вот, покой философа, подобно тому, как это бывает со многими философами, был нарушен вторжением не-философского пола.

"Мисс Мери", как ее звало вверенное ей небольшое детское стадо, которое она только-что распустила из школы, совершала свою после-обеденную прогулку. Заметив необыкновенно красивую ветку азалий, она перешла через улицу, чтобы сорвать ее, причем осторожно приподняла свое платье, пробираясь по красной пыли не без отвращения и кошачьих ухваток.

И вот, вдруг она наткнулась на Санди!

Само собой разумеется, она испустила отрывочный крик, свойственный её полу. Но отдав таким образом дань своей физической слабости, она ободрилась и остановилась - в шести футах разстояния от распростертого чудовища, - собрав складки своего белого платья вокруг себя и готовясь каждую минуту убежать. Но ни звука, ни движения чудовище не издавало.

Тогда она толкнула ножкой сатирическую надпись и прошептала: "животные!" - эпитет, который в настоящую минуту вероятно характеризовал в её уме все мужское население Ред-Гоча. Потому что мисс Мери, у которой были свои собственные строгие принципы, еще не научилась ценить по достоинству откровенную любезность, которою по праву славятся калифорнийцы и, как приезжая, прослыла между туземцами за "недотрогу".

Но в то время, как она стояла и поглядывала, она заметила, что косые лучи солнца опасно припекают голову Санди, между тем как шляпа его благополучно валяется на земле. Поднять ее и надвинуть ему на глаза было делом, требующим известного мужества, тем более, что глаза его были открыты. Однако она сделала это и обратилась в бегство. Но, оглянувшись машинально назад, увидела, что шляпа снята, а Санди сидит и что-то бормочет.

По правде сказать, в глубине души своей Санди был доволен, что солнечные лучи падают ему прямо на нос; он с детства возставал против того, чтобы отдыхать в шляпе; по его мнению, только непроходимые дураки носили шляпы, и право его не походить на них казалось ему священным. Вот что подсказывало ему внутреннее сознание. К несчастию, внешнее выражение его было несколько неопределенно и ограничивалось повторением следующей формулы:

-- Н-не бе-да, что сол-л-нышко! Что-то за бе-да! Н-ну вот! Н-не бе-дда!

Мисс Мери остановилась и почерпая мужество в разстоянии, которое ее от него отделяло, спросила, что ему надо.

-- Ч-тто за бе-да? ч-тто н-н-ужно! продолжал Санди громче.

-- Вставайте, ужасный человек! проговорила мисс Мери, вспыхнув от гнева: - вставайте и ступайте домой.

Санди поднялся на ноги. Он был шести футов ростом, к мисс Мери задрожала. Он сделал несколько шагов вперед и затем остановился.

-- За-зачем я пойду домой? внезапно спросил он с большой серьёзностью.

-- Ступайте и выкупайтесь, возразила мисс Мери, окидывая презрительным взглядом его запыленную фигуру.

В её величайшему испугу, Санди внезапно сбросил с себя сюртук и жилет, скинул сапоги и бросился со всех ног к реке.

-- Милосердый Боже! Он утонет! проговорила мисс Мери, и затем с женской нелогичностью убежала в школу и заперлась на ключ.

В этот вечер, сидя за ужином с своей хозяйкой, женой кузнеца, она робко спросила: напивается ли когда-нибудь её муж?

-- Абнер? задумчиво отвечала миссис Стиджер: - постойте: Абнер не был пьян с последних выборов. Мисс Мери хотелось спросить: любить ли он в таких случаях валяться на солнце и повредила ли бы ему холодная ванна? Но это повлекло бы к объяснению, которого она предпочитала не давать. Таким образом она превратила этот разговор. Но на следующий день написала своей приятельнице в Бостон: "мне кажется, что пьющая част здешняго населения еще менее несносна, чем другая. Разумеется, душа моя, я говорю про мужчин. Что касается женщин, то оне невыносимы".

Через какую-нибудь неделю мисс Мери позабыла об этом эпизоде и только машинально избирала другую дорогу для своих после-обеденных прогулок. Она заметила, однако, что каждое утро свежий букет азалий красовался среди других цветов на её пюпитре. Это не удивляло ее, потому что её маленькие ученики знали о её любви к цветам и постоянно украшали её пюпитр анемонами, сиренью и лупинами; но когда она спросила, кто поставил азалии, все отвечали, что не знают. Несколько дней спустя, мальчик Джонни Тиджер, столик которого стоял всего ближе к окну, вдруг разразился безпричинным повидимому смехом, который грозил нарушить порядок в классе. Мисс Мери могла только добиться от него, что кто-то сейчас заглянул в окно. Разсерженная и негодующая, она вышла на улицу, намереваясь сразиться с докучливым нарушителем классного благочиния. Обогнув школьного дома, она прямо наткнулась на пьяницу, встреченного ею несколько дней тому назад. Только теперь он был совсем трезв и имел вид человека, совсем виноватого и словно в воду опущенного.

Мисс Мери не замедлила с женской ловкостью воспользоваться этим обстоятельством. Но было несколько конфузно заметить, что "животное", не взирая на некоторые, слабые признаки безпорядочной жизни, был очень красив - настоящий бекурый Самсон, золотистая, шелковистая борода которого очевидно не знавала до сих пор ни бритвы цирюльника, ни ножниц Далилы. Резкия слова, которыми она готовилась поразить дерзновенного, замерли на её губах и она удовольствовалась тем, что выслушала его робкое извинение, подняв брови и собрав вокруг себя складки своего платья, словно боялась запачкаться. Когда она вернулась в школу, глаза её упали на азалии и она поняла в чем дело. Тогда она засмеялась и весь подвластный ей маленький народ тоже принялся смеяться, и все почувствовали себя безсознательно счастливыми.

Немного спустя, в один жаркий день два мальчугана, запнувшись за порог школы, опрокинули ведро с водой, которую они с трудом притащили из источника, и мисс Мери сострадательно взяла ведро и сама отправилась за водой. У подошвы холма чья-то тень пересекла ей дорогу и чья-то ловкая рука нежно освободила ее от её бремени. Мисс Мери смутись и разсердилась.

-- Еслибы вы побольше употребляли воды на свою собственную персону, дело было бы лучше, - проговорила она услужливой руке, не удостоивая поднять свои ресницы на её обладателя. Покорное молчание, каким встречена была её выходка, заставило ее раскаяться в ней и она так ласково поблагодарила его у дверей, что он споткнулся. Это вызвало взрыв смеха у детей, который заразительно подействовал и на мисс Мери, бледные щеки которой заалели. На следующий день кадка с водой таинственно появилась у дверей школы, и с тех пор также таинственно наполнялась свежей водой каждое утро.

С безсознательной правильностью чередовалась над Ред-Гочем однообразная вереница солнечных дней, кратких сумеекь и звездных ночей. Мисс Мери полюбила прогулки по уединенным лесам. Быт может, она уверовала вместе с миссис Стиджер, что бальзамический запах сосен "полезен для её груди"; и несомненно, что легкий кашель, которым она страдала, стал реже, а походка её тверже; быть может, она уразумела нескончаемые уроки, которые терпеливые сосны не устают преподавать внимательным и невнимательным ушам. Таким образом она затеяла раз пикник на каштановый холм и забрала с собой всех детей. Вдали от пыльных улиц, разбросанных хижин, желтых шахт, шума никогда не успокоивающихся машин, дешевого блеска лавочных выставок, яркой краски вывесок, которые характеризуют варварство подобных мест - как хорошо чувствовали они себя! Когда исчезли из виду последние следы человеческих рук - как радушно принял их лес под свою гостеприимную сень! С каким восторгом устремились дети на лоно матери-природы - быть может потому, что еще не разучились понимать её язык, - наполняя воздух своим смехом, и сама мисс Мери, во всеоружии своих безукоризненных юбок, воротничка и маншеток, тем не менее увлеклась и помчалась во главе своего стада, точно наседка, пока наконец утомленная, смеющаяся и раскрасневшаяся, с выбившейся прядью темных волос и свалившейся шляпой, которую придерживали ленты у шеи, не наткнулась как раз... на злополучного Санди.

Мы не станем передавать здесь объяснений, извинений, ни беседы, не отличавшейся особенной мудростью, которая затем воспоследовала. Как бы то ни было, но можно было заключит, что мисс Мери свела знакомство с экс-пьяницей. Словом сказать, он был принят в компанию, а дети с тем инстинктом, которым Провидение наделяет слабых, признали в нем друга и принялись играть его белокурой бородой, длинными шелковистыми усами и позволять себе другия вольности... как это всегда склонны делать слабые. А когда он сложил и зажег костер и посвятил их в другия тайны лесной жизни, восторгу их не было границ. По истечении двух безумных, праздных, счастливых часов он увидел себя лежащим у ног школьной учительницы, задумчиво глядя ей в лицо, между тем, как она, сидя на склоне холма, свивала венки из цветов.

для этой школьной учительницы с бледным лицом и серыми глазами. Так как мне очень хотелось бы показать его в геройском положении, то рука моя с великим трудом воздерживается от введения подобного эпизода и лишь вследствие твердого убеждения, что подобные эпизоды никогда не случаются во-время. Но я надеюсь, что прекрасная читательница, припомнив, что в действительной жизни в подобных случаях героем всегда является прозаический полицейский или какой-нибудь неинтересный незнакомец, простит мне это упущение.

Итак, они сидели мирно. Над их головой долбили дятлы, а из оврага приятно доносились детские голоса. Что они говорили друг другу - не важно. Что они думали - могло бы быть интересно, но не высказывалось ими. Дятлы узнали только, что мисс Мери была сирота, что она оставила дом дяди, чтобы ехать в Калифорнию, в погоню за здоровьем и независимостью; что Санди был тоже сирота, что он приехал в Калифорнию за развлечением, что он вел безпутную жизнь, но что решился исправиться, и другия подробности, которые дятлам несомненно должны были казаться ужасными пустяками. Но и эти пустяки помогли незаметно провести время, и когда дети были все собраны, а Санди с деликатностью, которую школьная учительница оценила по достоинству, простился с ними на опушке леса, ей показалось, что еще ни один день в её жизни не пролетал так быстро.

Когда долгое, сухое лето изсякло до самых корней, то учебный период в Ред-Гоче, употребляя местное выражение, тоже "изсяк". Через день мисс Мери будет свободна и на целый год, по крайней мере, Ред-Гоч не увидит ее больше. Она сидела одна в школе, опершись щекой на руку, с полузакрытыми глазами и в том мечтательном состояния, в которое мисс Мери - боюсь, в ущерб для школьной дисциплины, - часто впадала в последнее время. На коленях у ней лежал мох, папоротники и другия лесные принадлежности. Она была так занята этими предметами или своими собственными мыслями, что не слыхала легкого стука в дверь. Когда наконец последний стал явственнее, она встала с покрасневшими щеками и отворила дверь. На пороге стояла женщина, нескромный наряд которой представлял странный контраст с её робким, застенчивым видом.

Мисс Мери сразу признала двусмысленную мать одного своего безъимянного ученика. Быть может, она была разочарована, а быть может, и просто высокомерна, но холодно пригласив эту даму войти, она машинально оправила свой воротник и маншеты и плотнее подобрала целомудренные складки своего платья. Быть может, вследствие этого сконфуженная гостья, после минутного колебания оставила свой роскошный зонтик за дверью, без церемонии бросив его в пыль, и уселась на дальнем конце длинной лавки. Голос её был глух, когда она качала:

-- Я слышала, что вы уезжаете завтра, и мне трудно было дать вам уехать, не поблагодарив вас за доброту, с какой вы относились к моему Томми.

Мисс Мери отвечала, что Томми хороший мальчик и заслуживает больше, чем простое внимание, какое она могла оказать ему.

"воинственной татуировкой", и пытаясь в своем смущении ближе придвинуть длинную скамью в школьной учительнице. - Благодарю вас за это, мисс! И хотя я его мать, но нельзя найти более кроткого, милого, дорогого мальчика. И хотя мои слова и не имеют никакой цены, а я все-таки скажу, что более кроткой, доброй, ангельской учительницы, чем вы, не найти в мире.

Мисс Мери, чопорно возседавшая за своим пюпитром, с линейкой на плече, широко раскрыла свои серые глаза, но ни слова не промолвила.

-- Такой, как я, не пристало хвалить вас, я знаю, - продолжала она поспешно. - Я не должна была бы сметь даже и входить сюда, среди белого дня, но я пришла просить милости.. не для меня, мисс... не для меня, но для моего дорогого мальчика.

Черпая мужество во взгляде молодой школьной учительницы и сложив свои руки, обтянутые лиловыми перчатками, на коленях, она продолжала тихим голосом:

-- Видите ли, мисс, у мальчика нет никого близких, кроме меня, а я не гожусь ему в воспитательницы. Я думала в прошлом году отослать его далеко отсюда, в школу в Фриско, но когда начали поговаривать о том, чтобы пригласить сюда учительницу, я подождала, пока не увижу вас, а как увидела, то успокоилась и подумала, что могу продержат еще моего мальчика с собой. И, ах! мисс, он так любит вас!

-- Оно и понятно, - продолжала она поспешно, голосом, в котором слышалась странная смесь унижения и гордости, - оно и понятно, что он привязался к вам, мисс, потому что отец его, когда я впервые с ним познакомилась; был джентльмен... и мальчик должен позабыть меня рано или поздно... и мне не следует печалиться об этом. Ведь я пришла просить вас взять моего Томми... Боже, благослови моего дорогого мальчика.... взять... взять его с собой.

Она встала и, схватив руку молодой девушки, упала перед ней на колени.

-- У меня много денег, и все оне ваши и его. Отдайте его в какую-нибудь хорошую школу, где бы вы могли видеться с ним и помогите ему... помогите ему... позабыть свою мать. Делайте с ним, что хотите. Худшее, что он узнает с вами, будет счастием, сравнительно с тем, что его ждет со мной. Только увезите его от этой безпутной жизни, от этого жестокого места, от этого обиталища стыда и горя. Вы согласны; я знаю, что согласны, не правда ли? Вы не можете, не должны говорить "нет". Вы сделаете его таким же чистым, таким же кротким, как вы сами, и когда он выростет, вы сообщите ему имя его отца... имя, которое целые годы не произносилось мною... имя Александра Мортона, которого все здесь зовут Санди! Мисс Мери! не отнимайте у меня вашей руки! Мисс Мери, скажите хоть слово! Вы возьмете моего мальчика? Не отворачивайтесь от меня. Я знаю, что вам не след глядеть на таких, как я. Мисс Мери! Боже, сжалься надо мной! она уходит от меня!

Мисс Мери встала и, среди сгущавшихся сумерек, подошла к открытому окну. Она остановилась там, прислонясь головой к косяку и устремив глаза на последние розовые лучи, угасавшие на западном небосклоне. Отблеск их заиграл на её чистом молодом лбе, на белом воротничке, на сложенных белых руках, медленно угасая. Просительница на коленях подползла к ней.

личико я лишь во сне видала. Я читаю это в ваших глазах, мисс Мери!... вы берете коего мальчика!

Последний красный луч ярко вспыхнул, сообщив глазах мисс Мери часть своего блеска, задрожал, побледнел - и потух.

Солнце закатилось над Редь-Гочем.

Среди мрака и безмолвия кротко прозвучал голос мисс Мери:

-- Я возьму с собой мальчика. Пришлите мне его с вечера.

-- Знает ли... этот человек... о вашем намерении? - спросила внезапно мисс Мери.

-- Нет, да он о нем и не заботится. Он никогда даже не пришел взглянуть на ребенка.

-- Так ступайте же к нему... сегодня же вечером... сейчас! Скажите ему о том, что вы сделали. Скажите ему, что я беру с собой этого ребенка... и скажите ему... чтобы он... никогда... не смел видеться с ребенком. Чтобы он не смел туда являться, где будет ребенок; чтобы он не смел следовать за ним туда, куда я беру его с собой. Да! теперь ступайте, прошу вас!... Я устала... и у меня еще много дела.

Оне вместе дошли до двери. На пороге женщина обернулась.

Ей хотелось упасть в ногам мисс Мери. Но в эту самую минуту молодая девушка раскрыла объятия, прижала грешницу к невинной груди, затем затворила и заперла на ключ дверь.

-----

На следующее утро кучер почтовой кареты, "безбожный Билль", как его называли, с сознанием великой ответственности взял возжи в руки, потому что школьная учительница находилась в числе его пассажиров. Когда он выехал на большую дорогу, то услышал кроткий голос извнутри кареты, остановил лошадей и почтительно дожидался, пока Томми по приказанию мисс Мери выпрыгнул из кареты.

Томми вынул свой новый перочинный ножик и срезав ветку с высокого куста азалии, подал мисс Мери.

-- Да.

И дверь почтовой карета захлопнулась за идиллией Ред-Гоча.