Салли Доуз.
Глава VI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Салли Доуз. Глава VI (старая орфография)

VI.

Куртлэнд сейчас же овладел собой. Его безумная страсть исчезла и он в первый раз понял насколько она была безумна. Вернулся ясный взгляд на вещи, не затемняемый больше чувством; теперь он видел в настоящем свете и свои обязанности, и плантацию, и безпомощных, недавно освобожденных людей, которым угрожала преступная злоба, и обеих женщин, он видел их не как мучительное видение, а просто как часть предстоявшей ему работы. Он смотрел на них не сквозь изменчивую дымку нежности или условных приличий, а с прямотой делового человека.

Несомненно, выстрел направлен был в Като. Если это было сделано даже из личной мести, все же виновник покушения действовал повидимому с полным сознанием своей безопасности от преследования. Это указывало на соучастие других лиц и на выработанный план действий. Преступник воспользовался грозой, блеском молнии и гулом громового раската, чтобы затруднить немедленное преследование, а это было уловкой не безызвестною при пограничных засадах. Покушение могло быть направлено против одного лица или же оно было только началом общого нападения на освобожденных негров, находившихся на службе у синдиката. В первом случае, он мог защитить Като, не выпуская его из конторы до тех пор, пока его можно будет спровадить в безопасное место; в последнем он должен сейчас же отправиться в бараки негров и созвать их, а Като взять с собой. Он решился на последнее. Негритянские бараки отстояли на полмили от жилища девиц Доуз, а до него было две мили от города.

Он сел и написал записку мисс Доуз, объясняя ей, что в виду возможности безпорядков в городе, он считает благоразумнее не выпускать негров из их бараков, куда отправляется сам, а свою экономку с ребенком отсылает к ней, так как им лучше оставаться в безопасном месте, пока он не возвратится в город. Записку он отдал Зое и приказал ей скорее отправиться садом и полями в усадьбу. Затем он обратился к Като:

-- Мы сейчас пойдем в бараки, сказал он спокойным голосом, - а револьвер вы можете сами снести в оружейную. Он передал ему револьвер. Негр взял его с благодарностью, но вдруг вопросительно взглянул на хозяина. Однако в выражении лица у Куртлэнда не заметно было никакой перемены. Когда Зоя ушла, он продолжал спокойным тоном:

-- Мы пройдем туда лесною дорогой. А так как негр казался удивленным, то Куртлэнд добавил тем же ровным голосом: - Здесь пахло серой, Като, от порохового дыма; с улицы в вас кто-то стрелял и я не желаю, чтобы выстрел мог повториться при тех же благоприятных для преступника условиях.

Негр сильно взволновался.

-- Это сделал тот подлый пес - Том Хигби, угрюмо сказал он.

Куртлэнд внимательно наблюдал за ним.

-- Значит дело у вас не ограничилось одними словами, Като? Что же произошло? Отвечките!

-- Он ударил меня хлыстом, а я хватил его по уху и сбил с ног, сказал Като; при воспоминании к нему вместе с гневом вернулась и смелость. - Я имел право защищаться, сэр.

-- Да; надеюсь, что вы и теперь сумеете защититься, спокойно заметил Куртлэнд, не обнаружив на лице и признака опасения, что судьба Като была ужь предрешена одним этим ударом, которым он отплатил за оскорбление. - Но в бараке вам будет безопаснее. Потом он прошел в спальню; взял револьвер, лежавший у изголовья постели; вынул другой из коммода и вернулся, наскоро спрятан их под застегнутым сюртуком.

-- Когда мы выйдем в поле и отойдем от дома, держитесь ближе ко мне, и даже старайтесь идти со мной нога в ногу. Все, что нам нужно сказать, говорите сейчас. Разговоров не должно быть, чтобы не обнаружить нашего направления: мы должны идти молча, толковать будет некогда, надо только смотреть, да слушать. Я стану между вами и всяким, кто бы ни напал на нас, но разсчитываю, что вы будете меня слушаться без разсуждений.

Он отворил заднюю дверь; знаком приказал Като выйти: вышел вслед за ним; запер за собою дверь на ключ и взяв негра за руку, прошел вдоль низкой изгороди до конца сада; там они перелезли через изгородь и очутилось в открытом поле.

К несчастью, тяжелые тучи начали расходиться и стало светлее, а таинственные полосы лунного света то гонялись друг за другом по полю, то серебрили дождевые лужи между кочками. Чтобы ближе пройти, надо было взять прямо поперек поля и выйти на опушку леса, но теперь этот путь был самым открытым; безопаснее было идти вдоль изгороди до конца поля и до пограничного забора и в тени его перейти поле под прямым углом, но при этом они потеряли бы много времени, а оно было дорого. Предполагая, что нападавший на Като все еще держится где-нибудь по близости вместе с товарищами, Куртлэнд окинул быстрым взглядом темную линию изгороди, около которой они стояли. Вдруг Като схватил его за руку и указал по тому же направлению на замеченный уже им пограничный забор из неотесанных кольев, пересекавший поле. При свете низко стоявшого месяца, который освещал его сзади, он представлялся темною чертой с блестящими серебристыми просветами на освещенное луной поле. Сначала Куртлэнд ничего больше не заметил. Затем его вдруг поразило то обстоятельство, что просветы последовательно и регулярно затемнялись, как будто за ними передвигались какие-то непрозрачные предметы.

Но ту сторону забора, друг за другом, пробирались несколько человек к его дому, держась в тени во время перехода через поле. По приблизительному разчету числа мелькавших теней, там было человек двенадцать или пятнадцать.

Он не мог дольше сомневаться в их намерениях и не было времени для раздумывания. Очевидно ему с Като необходимо добраться до негритянских бараков, хотя бы для этого пришлось перейти поле по открытому месту. Он знал, что они будут избегать нападения на него лично из боязни возможного вмешательства правительства и политических усложнений и решил воспользоваться этим для спасения Като. Положив руки на плеча негра, он стал подталкивать его вперед, шагая за ним нога в ногу и держась так близко к нему, что самому искусному стрелку было бы невозможно выстрелить в одного, не рискуя попасть в другого. На половине пути чрез поле, он заметил, что видневшияся в просветах забора тени приостановились. Враги очевидно увидали двойное появление его и Като, поняли его уловку и, как он разсчитывал, не решались стрелять. Он достиг противоположного края вместе с Като и никто их не тронул, а оттуда он заметил, что те же тени снова задвигались, но ужь в обратную сторону. Очевидно они старались опередить беглецов, но Куртлэнд знал, что шансы будут равны, раз ему удастся добраться до леса. Като казался теперь менее взволнованным и к нему отчасти вернулся даже его прежний задор, остановленный раньше Куртлэндом. Хотя последний и не доверял храбрости своего надсмотрщика, но повидимому явилась некоторая надежда на благополучное доставление его до места.

Необходимо было также довериться его большему знанию лесных тропинок и окружающей местности и, продолжая идти между ним и его преследователями и прикрывать его отступление, Куртлэнд предоставил Като указывать дорогу. Она шла по опускавшейся постепенно отлогости; место мелкого подлеска вскоре занял упругий мох, а от черных стволов кипарисов стало значительно темнее. Ползущия лозы и лианы били их по лицу, у самой почвы ощущался как бы поток сырого воздуха, в котором их ноги медленно передвигались словно в текучей воде. До сих пор не было еще никаких признаков преследования, но Куртлэнд чувствовал, что оно не оставлено. У него еле хватило времени остановить негра, у которого вырвалось восклицание, когда впереди им обоим ясно послышался топот скачущих лошадей. Это был второй отряд их преследователей, который очевидно был послан, чтобы помешать их выходу из леса, пока те, от которых они только что ускользнули, медленно и молча шли за ними пешком. Таким образом они попали между двух огней.

-- Что за местность влево от нас? быстрым шепотом спросил Куртлэнд.

Куртлэнд стиснул зубы. Его несчастный спутник спокойно завел их обоих в западню! Однако, у него быстро созрело решение. При лунном свете, сквозь поредевший лес виднелись уже фигуры всадников.

-- Ведь здесь проходит межа нашей плантации? То поле за ней уже наше? - спросил он.

-- Да, ответил негр, - но до бараков еще две мили.

-- Ничего. Стоите здесь, пока я вернусь или позову вас. Я пойду, переговорю с этими молодцами. Но если вы цените свою жизнь, не смейте ни говорить, ни двигаться.

Он спокойно прошел между деревьями и вышел на поле освещенное луной. Появление его встречено было подавленными восклицаниями и к нему направилось с полдюжины всадников, замаскированных и вооруженных винтовками. Но он ожидал их спокойно, не двигаясь, и когда ближайший подъехал к нему, он крикнул: "Стой!"

Повелительно звучавший командный возглас заставил всадников машинально подтянуть поводья.

-- Что вы делаете тут? спросил Куртлэнд.

-- Мы полагаем, что это только нас касается, полковник.

-- Это касается и меня тоже, так как вы находитесь на земле того имения, где я распоряжаюсь.

Говоривший с ним не нашелся сразу, что ответить и вопросительно посмотрел на товарищей.

-- Допускаю, что в этом вы правы, полковник, сказал он наконец, с дерзким сознанием того, что сила на их стороне, - и я пожалуй скажу вам, что нам нужен негр, который по всему смахивает на вашего Като. Против вас, полковник, мы ничего не имеем и не хотив трогать вашего имущества и вмешиваться в ваши распоряжения, но мы не допустим и иноземцев вмешиваться в наши распоряжения и обычаи. Давайте сюда вашего негра - вы, Северяне, ведь не считаете их своим имуществом - и мы уедем с вашей земли.

-- А могу я спросить, на что вам Като понадобился? спокойно спросил Куртлэнд.

-- Чтобы показать ему, что никакой федеративный закон во всем аду не спасет его, раз он ударил белого, порывисто вмешался один из замаскированных, выезжая вперед.

-- Тогда вы заставляете меня показать вам, сказал Куртлэнд, не меняя тона, - что в защиту федеративных законов может сделать каждый гражданин Федерации. Потому что я убью первого, кто попробует тронуть его на моей земле. Некоторых из вас, пробовавших уже совершенно хладнокровно убить его в пределах ваших владений, я встречал раньше в более честном бою, чем этот, и они знают, что я умею держать свое слово.

Последовало минутное молчание, револьвер блеснул у него в руке при лунном свете, но он не двинулся с места. Двое всадников подъехали к тому, который говорил первым и обменялись с ним несколькими словами. Послышался легкий смех и первый снова обратился к Куртлэнду с насмешливою вежливостию:

-- Прекрасно, полковник; если это ваше мнение и вы не допускаете нас охотиться за дичью на вашей земле, нам остается только уступить место тем, которые могут это делать. Сожалеем, что безпокоили вас; покойной ночи!

Он иронически приподнял шляпу, махнул ею товарищам и, в следующую минуту, все они бешено помчались по направлению к большой дороге.

Куртлэнд инстинктивно понял, что их фраза не была пустым хвастовством ради прикрытия поражения; было еще что-то, на что они с уверенностью разсчитывали, но что именно? Не было ли это только зловещим намеком на другой отряд продолжавший следить за ними, на который теперь только и полагались их враги? Он быстро вернулся к Като; белые зубы глупо-доверчивого негра блеснули в улыбке воображаемого торжества, которою он встретил хозяина. У Куртлэнда замерло сердце.

-- Мы еще не вышли из лесу, Като, сухо сказал он, - так же, как и они. Откройте глаза и уши и слушайте, что я скажу. Как долго можем мы идти лесом, не уклоняясь от нашего пути?

-- Ксть тропинка по краю болота, сэр, но надо вернуться немного, чтоб ее найти.

-- Не беда.

-- Но на этой тропинке много змей. Нас-то оне обыкнонеипо не трогают... Но... он нерешительно растянул слона, - белым плохо от них приходится.

-- Прекрасно! значит для наших преследователей это так же скверно, как и для меня. Этого достаточно. Указывайте дорогу.

Они осторожно пошли назад, пока негр не свернул на боковую более освещенную тропинку. Какой-то странный, удушливый запах подымался от гнилых листьев и мха, шуршавших под их ногами. Несколько минут они продолжали идти молча; захиревшие ивы и кипарисы становились все реже и реже, и все чаще встречались открытые места, поросшия осокой. Куртлэнд снова начал бояться за негра, которого здесь легче было заметить, и ближе придвинулся к нему, когда вдруг тот схватил его за руку и сильно задрожал. Губы у него раскрылись, зубы и глаза заблестели: от страха у него замерло дыхание и он не мог говорить.

-- В чем дело, Като? спросил Курлэнд. инстинктивно оглядываясь. - Говорите же! Змея что ли вас ужалила?

Слова эти вызвали у несчастного безумно-отчаянный крик.

-- Какая там змея! Нет. Но, разве вы не слышите, как они бегут... Там!.. Боже мой!.. Разве вы их не слышите?.

-- Кого?

-- Собак!.. Борзые!... Волкодавы!... Они натравили их на меня.

Это было верно. Теперь и Куртлэнд услыхал звуки отдаленного лая. Он понял настоящее, жестокое значение слов предводителя шанки: "Те, которые могут преследовать, явились за своею добычей!

Последние признаки мужества исчезли у дрожавшого негра. Стараясь его успокоить и побудить к самозащите, Куртлэнд решительным движением положил ему руку на плечо.

-- Довольно! Я здесь, я постою за вас, что бы ни случилось! Собаки не так страшны, как негодяи, которые натравили их на нас. Ободритесь или, по крайней мере, помогите мне при столкновении.

-- Нет! нет! кричал обезумевший от ужаса негр. - Пустите меня! Пустите назад к господам! Скажите им. что я приду! Скажите, чтоб отозвали собак и я приду без сопротивления! Пустите!.. - Он неистово рвался из удерживавших его рук.

сохранил свою ровную отчетливость, которая в эту минуту делала его для негритянского слуха даже более страшным, чем лай натравленных собак.

-- Като, сказал он, - попробуйте только убежать теперь, и, клянусь Богом! живой вы собакам не достанетесь! Сюда! Лезьте на это дерево. Он указал на болотную магнолию, - и не смейте двигаться, пока я буду в состоянии держаться! А тогда спасайтесь как знаете... Подталкивая его, он дотащил безмолвного теперь Африканца до одиноко стоявшого дерева; когда лай одной из собак стал приближаться, негр конвульсивно вскарабкался с помощью колен и плеч Куртлэнда до ветви футах в двенадцати от земли. Куртлэнд вынул револьвер, выступил несколько шагов вперед на открытое место и стал ждать нападения.

Оно началось неожиданно. Злобный, задыхающийся лай, бешено предвкушающий добычу, раздался у Куртлэнда за спиной, заставив его быстро обернуться, и мимо него промелькнула сероватая неопределенная тень с змеиною шеей и оскаленными зубами. С ужасным, сверхъестественным инстинктом она безошибочно направилась к одинокому дереву! Но это доставило удобный случай Куртлэнду. Блеснул огонь его револьвера и он не промахнулся. Животное с пробитою головой ударилось по инерции о дерево, перевернулось и в судорогах покатилось по земле. Снова послышался лай приближавшийся по тому же направлению. Куртлэнд понял, что преследователи перегнали его и собаки бежали прямиком через болото. И он приготовился; опять такая же тень, чудовищная и воздушная, как кошмар мелькнула на освещенном месте, но на этот раз она была остановлена и повалена раньше, чем успела добежать до дерева. Возбужденный, разгоревшийся от борьбы, он почти презрительно отвернулся от убитых животных лежавших у его ног, чтобы встретить нападение более трусливых охотников, которые, как он знал, следовали за ними по пятам. В эту минуту первому из них пришлось бы плохо. Это был уже не разсудительный делец и дипломат-управитель, не хладнокровный посредник в сталкивающихся интересах, он готовился встретить их не с одним дисциплинированным солдатским безстрашием, но с возбужденною враждебностью и партийною ненавистью, равною их собственной.

Однако, к его удивлению, никто не являлся; слышен был лай третьей собаки, но казалось се кто-то заставил смолкнуть и остановил; затем молчание нарушили крики споривших голосов и топот копыт. За этим последовали два, три отдаленные выстрела, но не по направлению негритянских бараков или усадьбы Догзов. Преследование было прервано, произошла какая-то диверсия, но он не понимал, что случилось. На мысль ему не приходило никого, кто бы мог вмешаться в его пользу, и крики, и споры повидимому раздавались в том же отряде его преследователей. Он осторожно позвал Като. Негр не отвечал. Он подошел к дереву и стал его нетерпеливо трясти. Но ветви его опустели; Като ушел. Несчастный негр, должно-быть, воспользовался первою же удобною минутой, чтобы бежать. Но куда он бежал и как это случилось? На это не было никаких указаний.

и добраться до негритянских бараков, куда, может-быть, Като и успел еще добежать. Определив приблизительно направление но немногим звездам, сиявшим над поляной, он попытался вернуться по своим следам, но ему теперь не хватало негра и его знания леса. Местами его ноги запутывались в ползущих лозах, которые как бы обвивались вокруг них с зловещим предзнаменованием; местами колеблющаяся под ногами почва указывала на опасную близость болота и на то обстоятельство, что он начнает вращаться по кругу, в силу безнадежного инстинкта всех растерявшихся и заблудившихся. К счастью, на окраине болота должны встретиться более открытые места и ему удастся опять определить направление по звездам. Но ему стало холодно и безполезные усилия утомили его; когда же, наконец, после нового, более продолжительного обхода, он опять подошел к болоту, то решил идти вдоль края, чтоб отыскать другой выход. Впереди было светлее, как-будто там находилась большая поляна или расчищенное место, а в конце болота что-то блестело, словно блуждающий огонек или чистая вода. Еще несколько шагов и он дошел до этого места, с которого на противоположном краю болота увидел залитый лунным светом пригорок с симметричными рядами белых квадратов, спускавшихся в лощину, где блистали колонны, пирамиды и кресты. Это было кладбище; белые квадраты на пригорке были могилы павших на войне. И между ними, даже на этом разстоянии, как негодующий призрак, ясно виднелся обломанный столб над прахом Честера Брукса.

ему дымом его батареи, сквозь который неслась в атаку на орудие зловещая фигура убитого всадника; в белых перьях похоронного венка представился ему воздушный облик мисс Салли. Еще мгновение и - обезсиленный - он подпал бы опять под власть её очарования, воспроизведенного памятью, но с негодованием отвергнул эту мысль, быстро вспомнив её ничем не вызванный обман и свою слабость. Повернувшись спиной к кладбищу, он сердито, но с каким-то суеверным чувством углубился опять в темноту бездорожного леса. Но он сознавал, что глаза его постепенно затуманиваются и силы падают. По временам ему приходилось останавливаться и собираться с мыслями, начинавшими блуждать и как бы тяжелеть под влиянием каких-то убийственных миазмов, которые подымались вокруг него. Ему казалось даже, что он слышит знакомые голоса, но он не доверял своему слуху. Наконец, он споткнулся. Протянув руку, чтоб опереться на что-нибудь, он тяжело упал на траву, ударившись о мягкий, эластичный корень, который - это вероятно был самообман - как бы задвигался под ним. Ему даже показалось - так отуманены были его чувства - что этот корень сердито набросился на его протянутую руку. Резвая боль проницала ее от локтя до плеча и на мгновение возвратила его к полному сознанию. Разумеется, слышались голоса и конечно голоса их преследователей! Если они хотят отомстить ему за спасение Като, он готов их встретить! Он встал на ноги и взвел курок у револьвера. Между деревьями блеснул огонь факела. Но в тоже время пелена затянула ему глаза, он зашатался и упал.

Наступил промежуток безпомощного полусознания. Он почувствовал, что его понимают и несут сильные руки, а его собственная рука висит безсильная. Тяжелая сырость леса вскоре сменилась свежим воздухом открытого поля, при лунном свете потушены были пылавшие сосновые факелы. Какие-то люди толпились около него, но виднелись они так неясно, что он не мог их узнать. Казалось, все сознание его сосредоточилось на жгучей боли в руке. Он понял, что его кладут на землю, отрезывают рукав у самого плеча; - почувствовал облегчение, когда горячая, опухшая рука обнажилась на ночном воздухе и ощутил легкое, освежающее, не поддающееся описанию давление на ранке, которой раньше не чувствовал. Затем раздался голос - громкий, лениво протестующий и знакомый ему, - который он тщетно старался признать...

-- Спаси Господи, мисс Салли! Что вы делаете? Вы убьете себя! Наверно убьете!..

Странное давление продолжалось, ощущаемое даже сквозь боль. Затем оно прекратилось и голос, от которого он вздрогнул, произнес: