Наследник Мак-Гулишей

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наследник Мак-Гулишей (старая орфография)

Консул Северо-Американских Соединенных Штатов в портовом городе Сент-Кентигерне, в Шотландии, сидел один одинехонек в обычном полумраке своего официального помещения. Однако, часы, выглядывавшие с темной стены на подобие бледной луны в тумане, показывали ровно полдень; но день был зимний, пасмурный и свет еле пробивался сквозь слои густого тумана. Насколько можно было разсмотреть при таком скудном освещении, комната представляла обычные признаки деловой конторы. Помимо их по стенам виднелись еще кое-какие предметы, как-то: "Морские уставы" и "Постановления адмиралтейства" в темных переплетах, установленные на особой полке; две олеографии с изображением океанских пароходов на всех парах, в сильнейшем ракурсе и с явной наклонностью победить все преграды. Далее висели в рамках гравированные портреты Линкольна и Уашингтона, смутные и призрачные, как и подобает покойникам. Перед окном, которое приходилось почти вровень с тротуаром, то и дело проходили темные силуэты мужчин и женщин с молитвенниками в руках и с выражением глубокого уныния на лицах: они казались порождением тумана, который тотчас же и поглощал их обратно. Глядя на эту печальную процессию консул вдруг вспомнил, что ведь и он грешен: день был воскресный и следовательно ему вовсе не подобало сидеть в консульстве.

Но не успел он порядком проникнуться сознанием своего окаянства, как в доме послышался звонок и вслед затем на лестнице раздалось шарканье ног. Свет от топившагося камина, очевидно, был замечен с улицы и послужил путеводною звездой для какого-нибудь матроса, может быть даже и пьяного, но во всяком случае снабженного американскими документами.

Сообщив своей физиономии приличную случаю строгость, консул поспешно вышел в сени. Сидеть у себя в конторе в воскресенье и ровно ничего не делать еще ничего, но надо же показать, что в такие дни нельзя приходить по делу.

Он отпер дверь и в нее тотчас же вошел человек средних лет, который сопровождал и даже отчасти подталкивал вперед другого, помоложе и более робкого. Ни тот, ни другой не были похожи на матросов, но судя по грязноватому платью далеко не модного фасона их можно было принять за младших шкиперов, отпущенных погулять на берег. Войдя в сени, они направились прямо в контору и старший мимоходом произнес только: - Американского консула разыскиваем, здесь ведь консульство должно быть?

- Да, консульство здесь, - сказал хозяин этих мест очень сухо, - и я сам консул, но только...

- Ладно, ладно! - прервал его посетитель, спокойно проходя дальше и растворяя дверь конторы, в которую он втащил за собою и товарища.

- Ну, вот! - продолжал он, указывая застенчивому юноше на стул и не обращая никакого внимания на консула: - Вот мы теперь в роде как в Америке. Садитесь-ка! Мы здесь под американским флагом и значит, что хотим, то и делаем.

Тем не менее, оглянувшись вокруг, он как будто несколько разочаровался: очень возможно, что он ожидал встретить тут другую обстановку, а может быть и совсем иной климат.

- Я полагаю, - заговорил консул как можно мягче, - что вы пожелали меня видеть по какому нибудь важному и неотложному делу; потому что, вероятно, вы знаете, что по воскресеньям обыкновенно консульское присутствие закрыто. Я и сам здесь сегодня совершенно случайно...

- Так вы не здесь живете? - спросил посетитель с оттенком неудовольствия в голосе.

- Нет.

- Потому, значит, мы и флага не видали вчера, когда ходили разыскивать свое консульство! Нас направили сюда, но я говорю Малькольму: нет, говорю, это не тут; иначе прежде всего нам бросился-бы в глаза полосатый флаг со звездами. А вы, должно быть, флаг-то держите на том доме, где сами проживаете?

Консул с улыбкою объяснил, что и над своей квартирой тоже не распускает флага, и что вообще эти национальные значки выставляются в консульствах только в годовщину каких нибудь национальных торжеств.

- Стало быть, вы, хоть и консул, а не можете здесь делать того, на что у нас в Штатах всякий негр имеет право? Вот до чего довели! Ну, однако, я не думал, чтобы вы-то, Джек, поддались им так скоро.

Услыхав, что его назвали по имени, консул быстро оглянулся на посетителя и пристально посмотрел ему в лицо. Через минуту безмолвного созерцания он вдруг вспомнил целую картину: туман как будто внезапно разсеялся и ему представилось, что он с этим человеком стоит на склоне холма, на дальнем западе; на сто миль кругом сияет ослепительное солнце, воздух сух и прозрачен, а лазоревый свод неба осеняет целую треть материка, где в течение шести месяцев в году стоит летняя погода... Воспоминание промелькнуло как молния и после этого окружающая туманная атмосфера показалась ему еще гуще и мрачнее. Консул с чувством протянул руку посетителю.

И консул с любопытством обернулся на другого, робкого гостя, ожидая, повидимому, признать в нем еще одного приятеля.

- А я вас сразу признал, - сказал Кестер, - хотя мы не видались с тех самых пор, как мы с вами вместе работали на Скоттовом поселке. Это было уже десять лет назад. А, вы на него смотрите! - продолжал он, заметив, куда направляются взгляды консула. - Об нем-то я и пришел потолковать с вами. Это, видите-ли, Мэк-Гулиш, настоящий, заправский Мэк-Гулиш!

Он приостановился, чтобы посмотреть, каков будет эффект такого заявления. Но имя Мэк-Гулиша, повидимому, нисколько не взволновало консула, который стал лишь пристальнее приглядываться в молодому человеку, в ожидании дальнейших разъяснений.

Юноша был на вид лет двадцати, с очень белой кожей, бледными глазами красновато-каряго оттенка, с темно-рыжими волосами и овальным лицом, белым и розовым, как у восковой куклы; особенность этого лица состояла в том, что нижняя челюсть вдруг сильно съуживалась и подбородок отступал назад.

- Н-да, - продолжал Кестер, - я-бы должен сказать, по настоящему, что он единственный Мэк-Гулиш. Он прямой наследник, да еще царской крови: он из тех Мэк-Гулишей, которых одного имени было достаточно в былые времена, чтобы поднять целую кучу народу и обагрить кровью целый город. Да, боевой народ были в старину эти Мэв-Гулиши, что и говорить. Небось, никаких прокламаций, ни военной музыки у них в то время неводилось, но стоило только клич кликнуть - и мигом вокруг него собирались молодцы. Они для него готовы были поставить ребром последний доллер, отдать последний заряд пороху... вот только пороху-то, в то время, пожалуй еще у них не водилось. Так вот какие были порядки у этих Мэк-Гулишей. А Малькольм - последний представитель их рода, и лицом вышел точь в точь в своих родичей.

Как ни смешна была эта выходка, консул не мог отделаться от смутного сознания, что наружность молодого человека ему знакома и он действительно уже не раз видал ее в разное время на различных исторических картинах. То было лицо самодовольного, бездарного и малодушного фата, из-за которого гибло множество сильных, даровитых и благородных натур, добровольно связавших с ним свою судьбу и разделявших его безсмысленную участь; лицо человека слабого, которому мужество и красота не только собою жертвовали всецело, но вовлекали в свою погибель и многое множество других, менее ценных сил и добродетелей.

Сознавая в душе, как все это плохо вяжется с унылой процессией благочестивых шотландцев, тянувшейся мимо окон ради соблюдения субботняго дня, и с повитыми туманом "Морскими уставами", чинно стоявшими на полке, консул постарался улыбнуться как можно любезнее и сказал:

- Но едва-ли наш юный друг захочет теперь испытать чарующую силу своего имени в здешней стороне: времена-то ужь не те!

- Пожалуй, что и так, - снисходительно заметил Кестер. - А впрочем, дружище, между нами сказать, мало-ли какие могут выпадать случаи в этих монархических государствах! У нас за морем, конечно, другое дело. Но вот Малькольм затем и приехал, чтобы вступить во владение титулом и поместьем, которые ему следует получить по наследству.

Физиономия консула вытянулась. Увы! опять та же старая, знакомая история; бесконечные повторения и вариации на эту тему известны ему чуть-ли не с детства и надоели еще там, на далекой родине. Он вспомнил, как один раз, в дикой глуши рудокопного поселка, один из товарищей сказал ему, указывая на другого: - Еслибы добиться истинной-то правды, вот этот человек сидел бы теперь в пурпуровой мантии по правую руку от английской королевы!

А все дело было в том, что джентльмен, которому сулили столь блистательную судьбу, был действительно очень похож лицом на членов царствующей ганноверской фамилии, но переносил это обстоятельство с замечательной твердостью и терпением, чем и приводил в изумление сотоварищей. Но главное - в качестве официального лица консул испытал не мало передряг с подобными претендентами. По временам ему казалось, что добрая половина земельных имуществ и громких титулов английской знати по праву должна перейти в руки различных оборванцев из республиканской Америки, которые почему-то до тех пор воздерживались от предъявления своих прав; выходило так, как будто британские дворяне, вступая во владение своими поместьями и титулами, первым делом поспешали спровадить в Америку всех своих ближайших родственников, а потом старались позабыть об их существовании. Сколько раз ему приходилось терпеливо выслушивать претензии на более или менее высокия положения в обществе: эти претензии излагались перед ним на все лады, и в виде сложных, замысловатых комбинаций, и в трогательной простоте; претенденты относились к своему делу большею частию живо и весело, случалось, что и отказывались от него с тем-же веселым духом; но в большинстве случаев дело кончалось тем, что консул снабжал своего клиента некоторым количеством доллеров и таким образом давал возможность наследнику миллионного состояния переплыть обратно океан на палубе какого нибудь каботажного судна и возвратиться в свое демократическое убежище. Бывали и более честолюбивые - или менее искренние - экземпляры, которых иначе не удавалось успокоить, как дав им рекомендательное письмо в Лондон, в департамент герольдии; но за то этим письмом они обыкновенно удовлетворялись вполне и отправлялись в столицу, где после многих хлопот и мытарств уплачивали какие-то пошлины и налоги и за то имели удовольствие возвращаться к себе в Бостон или в Нью-Иорк с запасом кое-какой рухляди, которую предки их забыли захватить с собою, в Новый Свет, либо не захотели обременять себя лишним хламом, в своем стремлении как можно скорее стать гражданами республики.

Как бы то ни было, все это было довольно однообразно и успело порядком надоесть консулу; притом ему казалось особенно досадным, что такую обузу взваливает на него хороший приятель, который мог бы понять всю нелепость этого предприятия.

- Вы, без сомнения, обращались уже за советом к какому нибудь адвокату там, на родине? - сказал консул, подавляя вздох, - да и здесь, знаете, прежде всего вам придется посоветоваться с лицами, которые были бы знакомы с шотландскими судебными порядками. Но, может быт, вы уже все это проделали?

- Н-нет, - отвечал Кестер весело. - Да чего, ведь еще двух месяцев не прошло с тех пор, как я в первый раз увидел Малькольма. Нечаянно и попал-то к нему на ферму близь городка Мен-Корнльвиля, в Кентукки. А он и его предки живут на этой ферме ужь чуть ли не сто лет. Сто лет, шутка сказать! Ведь это значит с тех самых пор, как они переселились в Америку. Мы разговорились на этот счет, показал он мне старинную фамильную Библию, вот такую же большущую, да и такую же ветхую, как эта, - при этих словах Кестер приподнял со стола изрядно-подержанную консульскую Библию, - я сам видел в ней все записи и прочее; ну и свою историю он мне рассказал подробно; вот мы и приехали.

- А с законниками вы так и не советовались? - спросил консул в испуге.

- Мэк-Гулиш никогда не имел дел с законами! - раздался вдруг неожиданно тонкий, почти женский голос: - На скалистых вершинах Глен-Крэнви водружал он знамя своих предков, либо с зубчатых стен замка Крэгидуррах подымал воинственный клич: Гулиш ду, айро! И весь клан сбегался на его голос, потрясая воздух своими криками. Вот как это делалось в прежния времена. И молодцы собирались вокруг него и стояли за него грудью!

Застенчивый молодой человек не то произнес, не то продекламировал эту речь с таким серьезным восторгом, что даже заключительные слова в его устах не отзывались пошлостью.

роде?

Консул безнадежно таращил глаза то на одного, то на другого. Ему всегда казалось вероятным, что подобная мания может переходить в настоящее умопомешательство, и касательно молодого человека он уже не сомневался, что мозги у него не в порядке. Но как объяснить странную фантазию и ни с чем несообразный проект старшого из собеседников? Консул очень хорошо помнил, что Гарри Кестер был всегда человек практический, здравомыслящий рудокоп, которому некоторая наклонность к рискованным приключениям золотопромышленника не помешала составить себе значительное состояние, благодаря хладнокровию, расчетливости и уменью пользоваться благоприятными случайностями. И все таки этот человек, очевидно, подпал влиянию своего сумасбродного товарища и верит его бредням, хоть и кажется все таким же разсудительным и спокойным увальнем, как и прежде.

- И вы действительно оба переплывали океан, - заговорил консул сдержанным голосом, - и явились сюда с одной фамильной Библией в руках, да с несколькими устными преданиями, и разсчитываете пробудить этим какой-то феодальный энтузиазм, которого, может быть, никогда и не бывало нигде, исключая романов; и такими-то средствами вы намерены добиться прав на поместья, давным давно утвержденные законом за другими лицами, и вероятно даже по закону неподлежащия отчуждению... Да нет, не может быть. Я не так понял. Вероятно, вы совсем не то хотели сказать?

- Да нет-же, то самое, - сказал Кестер, лениво кивая головою. - Только не совсем так, как вы излагаете. Например, вы думаете, что только мы двое этим заинтересованы? А нет, дружище, нас целый синдикат.

- Синдикат? - повторил консул.

- Как-же, - продолжал Кестер, - в состав его вошла половина парней с Орлиного поселка, да еще двое соседей Малькольма, тоже фермеров в Кентукки; все шотландцы, такой-же, как и он, чистой породы. Вы ведь знаете, что округ Мек-Коркль сплошь населен старинными выходцами из Шотландии; они и по сю пору пресвитериянцы, все до одного. К слову сказать, и те молодцы, что с Орлиного поселка вошли в синдикат, тоже шотландского происхождения... отчасти, по крайней мере. Да и я чуть-ли тоже не шотландской породы... Или ирландской? - прибавил он задумчиво. - Так что, видите-ли, насчет местного духа вы можете быть спокойны. Кому же и понимать шотландский дух, как не шотландцам-же?

- Позвольте узнать, - сказал консул, все еще усиливаясь держать себя прилично, - что вы теперь намерены предпринять?

- Мы-то? - молвил Кестер, опять разваливаясь на стуле. - А вот посмотрим. Помните, как мы с вами обработывали мексиканские-то участки у Северной развилины? Еще тогда эти чумазые вздумали себе присвоить все речное побережье, потому что в верховьях нашли золотоносную жилу. А мы тогда выбрали ясную лунную ночку, отправились тихим манером, повытащили все их пограничные знаки, да и поставили свои собственные. Помнится, и вы тогда были с нами в компании.

- Так ведь то было у нас на родине, - подхватил консул внезапно оживляясь, - и все таки было довольно опрометчиво сделано, хоть и происходило в таких глухих местах, где еще никакой цивилизации не было. Но вы, я надеюсь, понимаете, что было-бы чистым безумием затевать что-либо подобное здесь!

- Вот невидаль! - протянул Кестеръеще ленивее. - Вы хотите, чтобы все делать по конституционному? А помните времечко, когда нам с вами не понравились порядки, установленные в Пуэбло, и мы пошли да и основали свой город - Эврику, согнали туда мексиканцев, да кое-кого из рудокопов, заставили их тотчас избрать городского голову и старшин, повернули город вдоль залива Хуаниты, да и ну отгораживать по берегу отдельные участки на продажу? Вы тогда, помнится, были у нас делопроизводителем. А теперь, кто-же мешает например Дику, Мек Грегору и Джою Гамильтону (они оба в настоящее время в Египте, по Нилу плавают), кто им мешает, говорю, явиться сюда и проводить Малькольма в замок его предков? Или, например, почему-бы Уоллесу и Бэрду, которые отправились посмотреть итальянския озера, не заехать сюда на пути домой; а Уатсон, Мур, Тимли тоже могли-бы из Парижа прикатить сюда, присоединиться к нашим молодцам и помочь Малькольму водвориться на старом пепелище, да еще кутнуть хорошенько на новоселье! Да наконец и весь синдикат в полном составе мог-бы собраться на островке Кельпи - там, у западных берегов - на могилах Малькольмовых праотцев и там окончательно обделать дела со всем кланом?

- В таком случае напрасно вы мне все это сказали, - возразил консул, сохраняя серьезный вид, но смутно чувствуя, что это может быть ошибка с его стороны. - Если я, в качестве старого друга, не съумел заставить вас отказаться от такого безразсудного предприятия, то в качестве американского консула на мне лежит обязанность немедленно предупредить об этом нашего посланника и, может быть, даже дать знать местным властям. И будьте уверены, что так именно я и поступлю.

Но, к удивлению, Кестер вдруг подался вперед с самым довольным видом и горячо пожал ему руку.

- Еще-бы, старый дружище! Я ведь на это разсчитывал. Я даже наперед предсказывал Малькольму, как вы станете действовать. Вам иначе и нельзя поступить, само-собой разумеется. А с нашей-то стороны было-бы опять-таки довольно низко, если-бы мы вас совсем обошли: надо-же и вам в нашей игре сыграть свою партию. Потому что, видите-ли, когда вы подымете всю эту кутерьму и предупредите всех кого следует, клан-то и узнает, в чем дело, и зашевелится. А для нас это лучше чем афиши разсылать.

- Ну, не слишком надейтесь на это средство! - сказал консул с нервным смехом. - Впрочем, авось дело не дойдет до таких печальных крайностей! Лучше приходите-ка ко мне обедать, оба вместе, и мы с вами обсудим тогда единственный пункт, достойный обсуждения в вашем предприятии, а именно - насколько законны ваши претензии. Тогда и разскажете мне всю историю, потому что, по правде говоря, я ведь ровно ничего еще не знаю.

- Жалко, Джек, но вам никак нельзя этого сделать, - сказал Кестер, в первый раз заговоривший серьезно. - Мы, видите-ли, наперед решили в другой раз к вам не заходить. Мы не хотим вас компрометировать.

- Ну, это ужь мое дело, - возразил консул сухо, но вдруг, совершенно меняя тон, он схватил Кестера за руки обеими руками и сказал очень задушевно: - Вот что, Гарри, я все еще не хочу верить, что ваша затея серьезна, но об одном буду просить вас настоятельно: обещайте мне, что больше не сделаете ни одного шага, не спросясь совета у законников. Сейчас я дам вам рекомендательное письмо к одному моему приятелю, чрезвычайно сведущему по части законов: он человек практический, деловой, и притом самый настоящий шотландец, не менее типический, чем те, о которых вы упоминали. Изложите ему деловую сторону вашего предприятия, только деловую, пожалуйста!.. И, если я не ошибаюсь, он даст вам такой ответ, из которого вы ясно увидите, какое безумие надеяться на благоприятный исход дела, основываясь на каких-то там исторических преданиях или на чувстве партийной солидарности.

Не дожидаясь возражений, консул поспешно сел к письменному столу и написал несколько строк к одному из своих приятелей, местному магнату. Когда он передал готовое письмо Кестеру, этот взглянул на адрес и, показывая конверт своему юному товарищу, спросил:

- Та же самая фамилия, кажется?

- Та самая, - ответил мистер Мэк-Гулишь.

- Вы с ним знакомы? - спросил консул, очевидно, удивленный.

с ним. Так и сделаем. Ну прощайте, дружище. Всего хорошого!

Посетители пожали руку консулу и ушли. Консул стоял у окна и долго смотрел им вслед; но они вскоре потонули в тумане, как настоящия тени прошлого.

На другое утро туман превратился в очень осязательный, частый дождик, который принял почти горизонтальное направление, а потому ухитрялся падать не только поверх зонтиков, но промачивал их и сбоку, и снизу, так что злополучные пешеходы, бежавшие мимо окон консульства, пытались держать свои зонтики во всевозможных направлениях. В дверь постучались и вошел клерк.

- Сэр Джемс Мек-Фэн желает вас видеть. Можете-ли вы его принять?

Консул кивнул головой и сказал: - Просите его сюда.

Это был тот самый магнат, к которому он писал накануне: человек талантливый и ученый, отчасти даже педант, натура крупная, но очень осторожная и дальновидная; приятный собеседник, снисходительный и любезный в обществе, но не поддававшийся никаким влияниям и чуждый всяких чувствительных усложнений. Консул встречался с ним в самых разнообразных кругах и знал, что в разных правлениях и комитетах он всегда отличался здравомыслием и твердостью, на митингах политического характера произносил самые убедительные и строго-логическия речи; в церкви держал себя серьезно и пристойно, а на публичных обедах бывал весел и шутлив и даже, несколько попозже вечером, не прочь был кутнуть с приятелями и предаваться некоторым лирическим излияниям. Случилось, что однажды, поздно вечером, они вместе возвращались домой с такой попойки и при этом делали несколько преувеличенные усилия к тому, чтобы совершенно твердо держаться на ногах. И все таки, когда Мек-Фэн скрылся наконец за весьма почтенной дверью своего благоприличного жилища, консул ни минуты не сомневался в том, что на следующее утро из той-же двери выйдет искусный практик и вполне порядочный человек.

- Ну и денек нынче выпал, - сказал сэр Джемс, методично снимая перчатки. - В такую погоду не манит разгуливать по улицам.

- Вы, конечно, получили мое рекомендательное письмо? - сказал консул, когда они достаточно наговорились о погоде.

- О, как-же.

- И виделись с этим джентльменом?

- Да.

- И какое-же ваше мнение касательно его претензий?

- Славный мальчик, этот Малькольм; очень симпатичный тип, - сказал сэр Джемс, неожиданно впадая в конфиденциально-восторженный тон. - Вероятно, и вам тоже он очень понравился? Да, удивительно как долго сохраняются эти родовые черты в семьях, выселяющихся за пределы своей родины. Странная, должно быть, тоже и ваша страна, служащая так сказать разсадником однородных типов, и благоприятствующая сохранению не только индивидуальных черт, присущих роду, но также и старинных верований; в течение стольких лет они не меняли вероисповедания; да и прежния поверья уцелели, и все это иногда так удивительно жизненно! Да... А этот Штат Кентукки, где у него поместье, ведь какая это богатейшая область! Да, чрезвычайно интересны и поучительны для меня его рассказы о местности, которую они называют "Синия травы", и о том, какое там у них замечательное скотоводство. Словом, я вам очень благодарен, друг мой, за вечер, проведенный не только приятно, но и с пользой.

- А о своих претензиях разве он с вами не говорил?

- Какже, какже. А этот Кестер, тоже: какая широкая натура, и презабавный собеседник! Вы с ним, оказывается, закадычные друзья? Он мне порассказал таки довольно удивительные вещи о том, что вы оба там проделывали в прежния времена. Да, сэр, признаюсь, не ожидал я услышать таких штук насчет многоуважаемого американского консула в Сент-Кентигерне! - И откинувшись на спинку своего кресла, сэр Джемс с улыбкою посмотрел на официального представителя Соединенных Штатов.

Консулу показалось, что он начинает понимать смысл этой уловки.

- Так вы, значит, считаете претензии мистера Мэк Гулиша пустяшными? - сказал он.

- Я этого не говорю.

- Но в самом деле, неужели вы полагаете, что стоит серьезно относиться к претензии, основанной на фамильной Библии и на фамильном сходстве?

- И этого я не говорил, дружок мой.

- Вирлем, может быть, с вами он был более откровенен, чем со мной; или же вам самим известны какие нибудь факты, подтверждающие справедливость его притязаний.

Очевидно, гость не был расположен в сообщительности. Но консул из всего слышанного вывел заключение, что теперь можно со спокойною совестью оставить это дело в его руках: с своей стороны он ему высказал свои воззрения. Однако он решился вести дело начистоту.

- Я не знаю, - начал консул, - говорил-ли вам юный Мэк-Гулиш о том, что он сильно разсчитывает произвесть особый эффект, появившись лично среди арендаторов, и даже кажется надеется доказать свои права, возбудив энтузиазм в клане. Мне показалось, что у него обо всем этом какие-то преувеличенные представления; он просто, должно быть, нахватал их из каких нибудь романов, в роде того, как дон-Кихот, начитавшийся книг о рыцарстве. Он, повидимому, верит в существование феодальных инстинктов, в преданность кланов, в возможность каких-то горных возстаний на феодальный лад. Себя самого он считает, кажется, чем-то в роде местного принца Чарли, и по моему он ей-Богу такой-же сумасшедший как и тот.

- А почему бы ему не верить в свое родное, прирожденное? - воскликнул сэр Джемс, внезапно повышая голос и от плавной, осторожной речи переходе в самый вольный и горячий тон. - Мэк-Гулиши стояли во главе клана-то еще до открытия Америки! А сколько раз они до тех пор успели побывать за рубежем, знаете-ли вы это? Если кровное родство и преданность роду что нибудь значут на свете, странно было-бы, еслибы он не нашел отклика! И я вам откровенно скажу, друг мой, у нас в горной Шотландии много есть такого, чего не снилось вашим романистам, не исключая даже и Вальтера Скотта... Ну, да он, впрочем, был горожанин, родом из Эдинбурга, так где-же ему... Вы не погневайтесь на меня за это, но мы с вами никогда не сговоримся на счет принца Чарли. Когда нибудь я вам могу порассказать на счет этого милого юноши гораздо больше и толковее того, что вы найдете у пристрастных историков. А до тех пор, друг мой, советую вам в разговорах с шотландцами воздерживаться от таких слов и не обнаруживать ваших южных предразсудков.

Такой взрыв энтузиазма со стороны осмотрительного и обычно сдержанного сановника чрезвычайно изумил консула и показался ему довольно забавным; однако, он решился не поддерживать разговора в этом направлении и снова перевести его на деловую почву.

- Мне будет очень приятно как можно точнее познакомиться с историею принца Чарли, - сказал он улыбаясь, - но в настоящую минуту меня более занимает его прототип.... если вы позволите мне так выразиться?... Потому что, пока он не получит своих новых титулов и должностей, ведь он все еще американский гражданин и, как таковой, имеет полное право на мое покровительство; я даже отвечаю за него перед гражданами Великобритании. Так вот, дорогой друг мой, скажите-же мне, существует ли в мире какое либо имущество, земля или сколько нибудь значительный титул, на которые он может заявить свои права, наконец, где все это находится, как называется, из чего состоит? Просветите меня, ради Бога, ведь я ровно ничего об этом не ведаю и ничего даже понять не могу.

Сэр Джемс тотчас принял вновь свою осторожную и медлительную манеру и сказал, расправляя перчатки: - Да, да, какже; есть там в Баллохбринки старинный бор, в котором дичь водится; туда же принадлежит часть озера Лох-Филлибега в Кэрнгомшире, да остров Кельни, по ту сторону Моровершира. Какже, какже; земли довольно будет, если очистить ее от арендаторов, да выгнать мелких овцеводов. Тогда будет поместье хоть куда.

Консул вытаращил глаза. - Выгнать овцеводов и арендаторов? - повторил он в изумлении. - Да разве они не принадлежат в клану, не преданы Мэк-Гулишам?

- Мэк-Гулишей там ужь сколько лет не видали! - сказал сэр Джемс медлительно, - они того и гляди, ужь и жгли его там, в виде чучелы.

- Однако, - сказал консул, - ведь это довольно скверно для наследника. Причем-же тут будет "очарование его личного присутствия?"

- Ну, не знаю, - возразил сэр Джемс очень осторожно, - при таких обстоятельствах, знаете-ли, семейство могло бы оказаться уступчивее относительно его.

- Семейство? - повторил консул. - Значит, он пойдет на сделку с ними?

- Я хочу сказать, что они охотнее отступятся от своих прав в его пользу, за приличное вознаграждение, конечно; для них-же лучше, если он заплатит деньги им, а не истратит их на судебные издержки. Члены синдиката все ведь люди состоятельные, неправда-ли? И притом может случиться, что здешние Мэк-Гулиши не откажутся обменять свои права на земли в Кентуки. Там тоже земля недурная, где синия-то травы растут.

Консул смотрел на своего собеседника так пристально, что в глазах сэр Джемса мелькнул веселый огонек и он чуть-чуть улыбнулся; тогда и консул тоже улыбнулся. Оба начинали понимать друг друга и смутно ощутили от того некоторое облегчение.

- О, какже! - сказал сэр Джемс, не торопливо натягивая перчатку, - славный мальчик этот Малькольм; и похвальный у него инстинкт, побудивший его возвратиться в страну своих предков и пытаться занять их прежнее положение. И знаете что, милейший консул, я замечаю, что очень многие из ваших соотечественников делают тоже... Да, ваша страна - несомненно великая страна, и там у вас безспорно и прогресс, и гражданская свобода, и религиозная терпимость, да.... Но, как хотите, а Бёрнс прав, говоря, что у вас в крови тоска по старому пепелищу. Отличная вещь тоже, когда и денег много для таких целей, и деньги притом бросаются не зря, а распределяются умненько... До свиданья. Э, да я и забыл, что пришел пригласить вас в обеду: у меня будет Малькольм, и этот ваш мистер Кестер и Ватсон.... он тоже участвует в синдикате, а я встречал его прежде заграницей. Впрочем, я еще напишу вам записку и дам знать, когда именно состоится этот обед.

Консул вспомнил, что Кестер говорил об одном из молодцов с Орлиного Поселка, знакомых с сэр Джемсом. Очевидно, это и есть Ватсон. Он опять улыбнулся, но на этот раз сэр Джемс отвечал ему улыбкой другого сорта и с любезным видом распрощался с ним.

Консул, все еще продолжая улыбаться, наблюдал за солидной фигурой многоуважаемого гостя, проходившей мимо его окна, и затем воротился на свое место у письменного стола. Он чувствовал значительное облегчение. То, что ему казалось дикой выходкой неразумных соотечественников, от которой можно было опасаться еще кое-каких международных усложнений и неприятных хлопот, оказывалось просто на-просто денежной спекуляцией: последствия могли быть и неособенно красивы, но повидимому с обеих сторон участники предприятия не отличались деликатностью чувств и одни других стоили. Однако, ему казалось все таки вероятным, что на этот раз все выгоды очутятся на стороне деловитого шотландца, а соотечественники его окажутся менее дальновидными. Но это ужь их дело; консул понимал, что если хоть одним словом намекнуть об этом Кестеру, тот непременно обидится.

Мысль о том, как преданные арендаторы сожигали изображение мистера Мэв-Гулиша, и уверенность, что прозаические доллеры свободной Америки окажутся в их среде гораздо действительнее поэтического появления юного наследника, послужили к немалому увеселению насмешливого консула. Он решительно не взлюбил этого неоперившагося птенца Мэк-Гулишей и досадовал не мало за то, что ему удалось каким-то необъяснимым способом обойти умного Кестера. А впрочем, ведь и сам практический сэр Джемс до некоторой степени попался в ту же ловушку! А что если и в самом деле этот мнимый идеал феодальной бездарности, это привилегированное ничтожество окажется вознесенным на какой-нибудь высокий пост соединенными усилиями американских республиканцев и тупоголовых шотландских раскольников, одинаково отуманенных свыше влажною мягкостью шотландской атмосферы? Ведь это было бы из рук вон забавно! Такия соображения некоторое время сильно развлекали консула, но на помянутый выше обед он так и не попал, за недосугом. Позднее, впрочем, он слышал, что этот обед сошел блистательно, что после обеда присутствующие хором пели шотландския баллады, а при возглашении тостов за здоровье Кестера и Малькольма соблюдались "горные обычаи". Он слышал также, что сэр Джемс пригласил Кестера и Малькольма погостить раннею весною в его поместье, в Озерной области. Но ни о ходе Малькольмова дела, ни о каких относящихся до того подробностях консул ничего больше не слыхал, и никто не мог сообщить ему по этому поводу ни малейших сведений: ни в местных газетах, ни даже в клубах города Сент-Кентигерна об этом не говорилось. А так как и лиц, заинтересованных в деле, он также не встречал, то вся затея представлялась ему не иначе как отрывком из юмористического рассказа. По временам он даже соображал, не было-ли в этом предприятии какого-либо иного, посторонняго смысла, судя потому, что оно не имело ровно никаких последствий. Иначе как объяснить, что этот синдикат, состоявший из людей очень богатых, не съумел купить такого незначительного именья, тогда как на свои средства он несомненно был в состоянии приобресть и гораздо более ценное поместье. К чувствительным разглагольствованиям Малькольма консул не имел ни малейшого доверия. Стало быть, все это имело иную подкладку и при том такую, которая, быть может, и членам синдиката не была известна.

Но настал наконец день, когда консулу показалось, что он понял, в чем дело. Из одной из лучших городских гостинниц принесли ему письмо с крупной монограммой на конверте и на бумаге. В письме значилось, что некая мисс Керкби, проездом в Эдинбург, желала бы видеть консула завтра утром и просит его назначить ей время, когда она может застать его дома; но так как времени у ней очень мало, она сочла бы себя крайне обязанной, если-бы консул соблаговолил сам приехать к ней в гостинницу. Хотя она и соотечественница, но имя её вряд-ли ему так хорошо известно, как имена её "старинных" друзей, Гарри Кестера эсквайра и сэра Малькольма Мэк-Гулиш. Прочитав эти слова, консул слегка удивился: судя по титулу, можно было заключить, что Малькольм успел добиться, чего хотел и выиграл свою тяжбу. Впрочем, консул не помнил, чтобы с поместьем, которого добивался Мэк-Гулиш, связан был титул, оправдывающий приставку _псэр", скорее можно было предположить (если дело не касалось какого-нибудь совсем другого Мэк-Гулиша), что прелестная корреспондентка, подобно большинству своих соотечественниц, хотя и высоко ценит титулы, имеет о них довольно смутные понятия.

Он решился на этот раз отступить от обычного распределения своего времени и тотчас отправиться к ней с визитом, доказывая этим свою патриотическую готовность подчиняться воле каждой американки, как того требует этикет его родины.

Она приняла его несколько свысока, как будто приноровляясь к обычаям страны, в которой царствует столь разительное неравенство сословий. Она была молода, хороша собой, одета со вкусом, но её женская приспособляемость не успела изменить её голоса и говора: то и другое было несомненно юго-западного происхождения и как только она заговорила, так и стала гораздо естественнее и проще.

- Вот это мило, что вы сами пришли, потому что мне ужас как не хотелось отправляться к вам в консульство. Я, знаете ли, южанка, и притом не примиримая; до вашего правительства мне никакого дела нет, я его не признавала, и не намерена признавать. Я, кажется, с самой войны ниразу не бывала под американским флагом. Так что, знаете, у меня нет никаких бумаг, ни документов мне не нужно свидетельствовать, ни паспортов; и я не стану у вас просить ни покровительства, ни рекомендации. Видите, я сразу хотела быть с вами вполне откровенна и не скрывать своих воззрений.

Трудно передать, как бойко и вместе грациозно эта хорошенькая девушка сказала свою речь, неприязненные слова которой смягчались её веселым тоном и заразительным чистосердечием. Консул выслушал ее, внутренно посмеиваясь и говоря себе, что все это вероятно напускное, заранее заученное и не раз уже повторенное. Ему известно было, что во время возмущения Южных Штатов и тотчас после войны многие обитатели юга и отчасти юго-запада Северной Америки искали убежища в Англии и, открыто исповедуя недовольство своим правительством, тем самым пытались завоевать себе почетное положение в английском обществе, стараясь выставить себя притом невинно пострадавшими и даже изгнанниками; но консул никак не думал, чтобы до настоящого времени уцелели еще охотники прибегать к такой уловке, тем более, что она давно утратила всякий смысл. Он попробовал в шутливой форме доказать практическую неприменимость подобной точки зрения, сказал, что война ужь давным давно прекратилась, что с тех пор юг окончательно примирился с севером, что они даже успели свыкнуться с своим единством и что он, консул, считает себя законным представителем не только Кентукки, но также и Нью-Иорка.

- Вот, например, ваши друзья, - прибавил он улыбаясь, - мистер Кестер и мистер Мэк-Гулиш, повидимому, ни на минуту не усомнились в этом факте.

- Ну, я этими вопросами не занимаюсь, - возразила она смеясь, - до сих пор я все жила в Париже и только теперь мама, которая отдыхает теперь там на верху, привезла меня в Англию, так только, ради развлечения. Но я думала, что Малькольм с вами в постоянных сношениях из-за дела о поместье.

Консул улыбнулся. - Ага, - сказал он, - так значит я могу надеяться получить от вас сведения об этом деле, потому что я ведь не знаю, удалось ли ему получать утверждение в правах наследства.

- Как! - воскликнула девушка с искренним удивлением, - я только что хотела вас разспросить об этом. Он думает, что вам-то все известно.

- Я ужь два месяца ровно ничего не слыхал про это дело, - отвечал консул, - но так как в вашем письме упоминалось о "сэр Малькольме", я из этого заключил, что его претензия удовлетворена. Впрочем, мне известно, что даже и в таком случае он бы не стал "сэр Малькольм", так что я подумал, что вы имели в виду другое лицо.

- Ну так лорд Малькольм что-ли, - я, по правде сказать, никогда не умею прицеплять этих титулов как следует.

- И не лорд, и не сэр; это поместье не дает права ни на какие титулы, - сказал консул.

- А разве он тогда не будет лэрдом таким-то и таким-то?

- Лэрдом - точно; но это совсем не титул, а просто шотландское выражение. Это вовсе и не похоже на "лорда".

Молодая девушка с нескрываемым изумлением смотрела на него во все глаза. Губки её подергивались от сдержанного смеха. - Вы уверены в этом? - сказала она.

- Совершенно уверен, - отвечал консул с легким раздражением, но неужели вы в самом деле не знаете, в каком положении теперь это дело?

Она приостановилась, подумала немного и спросила: - Так значат жена шотландского лэрда ни в каком случае не будет называться леди такая-то?

- Нет, если она сама по себе не леди, выходя замуж за лэрда, она никакого титула не получит.

Девушка разсмеялась, кивнула головой и убежала. Консул, находя эту деловую беседу довольно занятной, хотя чрезвычайно странной, терпеливо дожидался возвращения своей собеседницы. Наконец она пришла несколько запыхавшись, но очевидно очень чем-то довольная, и сказала: - Мама скоро придет. - Потом, пристально глядя на консула своими ясными глазами, она лукаво спросила:

- Часто вы видаете Малькольма?

- Я его один раз только видел.

- А что вы о нем думаете?

Консул отвечал, что в такое короткое время не успел составить себе никакого мнения.

- А можете вы себе вообразить, что я чуть-чуть не сделалась его невестой?

Консул опять должен был повторить, что не имел времени вообразить, какое счастье выпало на долю Малькольма.

- Я знаю, что вы думаете, - сказала девушка беззаботно, - вы думаете, что он помешанный. Но это мне теперь все равно; наша помолвка разстроилась.

- Надеюсь, не потому разстроилась, что вы сомневаетесь в успехе его дела?

Она небрежно пожала плечиками. - Нет, дело его вероятно хорошо кончится. Синдикат-то ведь собрал сто тысяч доллеров залогу. Одна мама двадцать тысяч вложила, так ужь Кестер обязан постараться, чтобы все было как следует. Впрочем, у них и так все идет хорошо, поговаривают даже, что там предлагают полюбовную сделку. А Малькольм все таки помешанный, и еслибы с противной стороны не пошли на уступки, синдикату пришлось-бы совсем плохо. Ну какже не помешанный, коли он даже не знал, что у Мэк-Гулишей накаких прав на титул нет.

- Так вы полагаете, что он заблуждался на счет своих родственников?

- Нет, не то; но он вздумал доказывать свое родство такими глупостями! Ведь он уверил товарищей, что может завоевать себе положение с бою, что называется. У него была даже мысль "поднять горцев" в свою пользу, ну, знаете, как там, в романе... или на картине, что-ли, ужь не знаю право... И эти глупые мальчишки, в том числе и Кестер, думали, что это будет очень весело и выйдет потеха. К счастью, маму вдруг что-то озарило и она велела Ватсону написать обо всем этом письмо к одному его хорошему знакомому, мистеру... как бишь его? Мэк... Мэк Фэнь, который очень влиятельный человек.

- Это вероятно сэр Джемс Мэк Фэнь, - подсказал консул, - вот он баронет, имеет право на титул. Ну, и что-же он ответил?

- О, он написал очень дельное письмо, - отвечала молодая девица, очевидно приятно пораженная тем, что у Ватсона такой титулованный приятель, - по его мнению, едвали можно сомневаться в том, что если американский Мэк-Гулиш пожелает получить во владение поместья своих предков, то это легко будет устроить, употребив только некоторый капитал. Он даже предложил свои услуги для ведения дела; вот это и есть та полюбовная сделка, о которой они толкуют теперь. Но он ни словечком не упомянул о том, что из всего этого нельзя выкроить никакого "лорда" Мэк-Гулиша.

- Он, вероятно, полагал, что в качестве граждан свободной Америки вы равнодушны к подобным вещам, - сказал консул сухо.

- Это не причина, чтобы не пользоваться ими в случае, если оне нам принадлежат, или раз, что мы за них деньги платим, - возразила молодая девица довольно запальчиво.

- Значит, изменение ваших личных отношений к мистеру Мэк-Гулишу послужило причиною к тому, что вы имеете так мало сведений касательно хода его дел и степени их успешности?

- Зачем же он скрывается?

Молодая девушка повела своими красивыми бровями.

- Он, вероятно, думает, что так будет таинственнее. Я же вам говорила, что он помешанный!

И она так простодушно разсмеялась при этом, так очевидно не понимала, что такое обстоятельство может набросить тень и на её собственную особу, что консул тоже улыбнулся.

- По всему видно, что ваше сердце труднее разбить, чем вашу помолвку, - сказал он.

- Да, таки не легко... А вот и мама идет. Послушайте-ка, - продолжала она, внезапно обратившись к нему с умоляющим и ласковым видом: - если она станет приглашать вас поехать с нами к северу, пожалуйста соглашайтесь. Ну, пожалуйста, я вас прошу. Поедете? Это будет так весело!

- К северу? - вопросительно повторил консул.

- Ну, да, имение смотреть. А вот и мама.

Вошла особа, менее подвижная и забористая, но такая же красивая и нарядная. Последовала церемония представления, после чего старшая дама, обращаясь в дочке, сказала томно:

- Беги к себе наверх, милка, пока я буду говорить о делах с этим джентльменом.

И когда девушка со смехом ушла, мамаша слегка зевнула и, лениво подняв глаза на консула, проговорила:

- Вы побеседовали с моей Эльси?

Консул сознался, что имел это удовольствие.

- Она привыкла болтать все, что вздумается, - сказала миссис Кернби усталым голосом, - но сердце у ней доброе и она довольно разумна, хоть и ветрена. С тех пор, как её отец скончался, она мной командует, - прибавила она с усмешкой, и помолчав немного продолжала: - И вероятно она успела ужь объявить вам о своей помолвке с молодым Мэк-Гулишем?

- Да; но она сказала, что эта помолвка не состоится.

Миссис Керкби подняла брови с облегченным видом. - Во всяком случае, - сказала она, - это было не более как ребячество с их стороны. Они росли вместе в Мэк-Коркльвиле, ведь он ей приходится троюродным братом... ну, и наговорил ей какого-то вздору насчет своего знатного происхождения, утверждая, что он старший в роде Мэк-Гулишей. Конечно, у ней воображение разыгралось... Кестеру, вероятно, удастся выхлопотать пайщикам какой-нибудь дивиденд; до сих пор, по крайней мере, он еще ни в одной денежной спекуляции не ошибался. Но помимо этого вряд-ли можно ожидать какого-нибудь толку от этого предприятия. Мне пришло в голову съездить с Эльси посмотреть это имение, и я хотела попросить вас сопровождать нас. Эльси вам ничего не говорила?.. Да, но я знаю, что ей это было бы очень приятно... да и мне также.

Несмотря на то, что все это говорилось лениво и как будто вскользь, в тоне её было все-таки что-то такое искреннее и серьезное, что консул заинтересовался ею. К тому же его собственное любопытство по отношению к этому странному делу было настолько возбуждено, что он рад был случаю удовлетворить его. Ему даже начинало казаться, не напрасно-ли он с первого слова заподозрил свою хорошенькую землячку в эгоизме и тщеславии. Сам он так давно не бывал в Америке, что может быть ужь потерял способность понимать соотечественников, утратил духовную связь с ними. А все-таки он чувствовал, что откровенная независимость и дерзкая отвага таких людей как Кестер несравненно ближе и родственнее его американской душе, чем суетная мелочность и почти рабская покладливость женщин. Или, быть может, причиною такой покладливости является просто женская безхарактерность, с которой ни республиканское происхождение, никакое воспитание ничего не могут поделать? Тем не менее консул любезно улыбнулся.

- Но, насколько я слышал, поместья эти не в одном месте, а разсеяны на довольно далекия пространства, - сказал он.

- О, мы намерены съездить только на остров Кельни, потому что там развалины старинного замка. Эльси хочется его видеть.

- Непременно поедемте посмотреть замок. Я с величайшим удовольствием готов вам сопутствовать.

Такой скорый и решительный ответ повидимому пробудил томную даму из её апатии, она стала не так разсеянна и заговорила более оживленно и доверчиво; упомянула о мании Малькольма, которую готова была признать и за пункт помешательства, и за твердое убеждение; в сущности это ей было безразлично и консул вскоре убедился, что её прикосновенность к претензиям Мэк-Гулиша коренилась единственно в неопытности балованной женщины, которая от нечего делать ищет чем бы себя занять. Он обещал зайти к ней на следующий день, устроить все что нужно для предполагаемой поездки, и откланялся.

На пути домой ему пришлось проходить через один из больших публичных скверов Сент-Кентигерна в тот час, когда рабочий народ обоего пола расходится с фабрик и заводов по домам.

Вид этих жалких процессий никогда не представлялся ему ни живописным, ни отрадным, но бывали дни, когда это зрелище однообразной, безъисходной нищеты, с болезненными лицами и безнадежными глазами, производило на него особенно сильное впечатление. Он вспомнил, как дик и безобразен показался ему в начале вид несчастных женщин и девушек, бегавших босиком по грязной мостовой в холодном тумане мрачных улиц, и как его душа, воспитанная в северо-американских понятиях о значении и достоинстве слабейшого пола, возмущалась такими порядками. С течением времени его восприимчивость значительно притупилась и мало по малу как будто обросла такой же грубой кожей, какая была на босых ногах виденных им женщин, так что он начал уже относиться к этому зрелищу с местной точки зрения, т. е. с точки зрения людей исправно обутых и обезпеченных.

остолбенения. Консул не раз замечал эту особенность в пьяницах города Сент-Кентигерна. Эти люди проходили мимо его по одиночке, безмолвно и сосредоточенно, точно созерцали какое нибудь смутное видение и безшумно плавали в волнах шотландского тумана, разбавленного шотландскою водкой. Некоторые шли группами, также молчаливо прижимаясь друг в другу и пошатываясь на ходу, без всяких признаков веселья, взаимной приязни, даже участия, с тупыми равнодушными лицами, остановившимся взглядом и развихленными, автоматически движущимися членами. Было что-то странное и сверхъестественное в безрадостном характере этих товарищеских групп, в тоскливом одиночестве этих глаз, безцельно уставленных в пространство... Как вдруг он увидел двух мужчин, стремившихся ему навстречу под влиянием того же опьянения, более похожого на отраву, и был поражен сходством одного из них с каким-то знакомым ему лицом; но где, когда, при каких обстоятельствах он его видел, не мог припомнить. Что это за знакомые, самодовольные глаза, что за лицо, смесь тщеславия, заносчивости и мечтательности, порожденной не то опьянением, не то иной формой безнадежного безумия?.. Консул обернулся и пошел за этим человеком, стараясь припомнить, кто бы это был, или угадать по его спутнику, к какому классу общества он принадлежит. Спутник, судя по наружности, похож был на мелкого торговца, более смышленного, но и более материального типа чем его товарищ. Но консул, как ни бился, не мог припомнить, где он его встречал, и когда пьяная пара повернула в переулок, он тоже медленно повернулся и пошел своею дорогой. Но не успел он сделать нескольких шагов, как память вернулась к нему и он вдруг догадался, что человек, поразивший его своим сходством с каким-то знакомым лицом, был никто иной как Малькольм Мэк-Гулиш.

Путешествие на остров Кельни было ничто иное как ряд пересадок из коляски в вагон, из вагона в почтовую карету, из почтовой кареты на пароход и т. д. Консул был уже знаком с этою дорогой, как и большинство цивилизованного мира, так как в некоторые времена года оказывалось, что все на свете едут чрез Сент-Кентигерн, что он представляет собою нечто в роде узла, связующого все пути земного шара; можно было подумать, что это такой пункт, в котором волею или неволей должны были сталкиваться туристы, наполнявшие собою местные гостинницы и оглядывавшие друг друга, кто с завистью, а кто и с сознанием своего превосходства. Любознательные путешественники, стремившиеся полюбоваться на историческия скалы Ватеффа, встречаясь на пути с партией возвращавшихся оттуда, пронзительно всматривались в их лица, как бы желая выпытать у них тайну полученных впечатлений; а эти, в свою очередь, взирали на них с насмешливым сожалением, или с невозмутимым спокойствием.

Консулу было известно, что как железные дороги так и пароходы в этих местах устроены превосходно, ибо кто же не знает, что праведные обитатели Сент-Кентигерна издавна славятся перед Господом как великие мастера по части стальных и железных изделий, так что искусство их, вместе с особенностями их говора, прогремело и за дальними морями. Знал он также, что земля, служившая основанием для всех этих превосходных каравансараев, изобилует медом и мармеладом, а манна - в форме вкуснейших бисквитов и вафель - ниспадает обильно повсюду, не исключая пустыннейших утесов и косогоров, устланных вереском. Ему было небезъизвестно, что путь их пролегает чрез местности большею частию унылые и неприглядные, обнаженная пустынность которых нередко принимается неопытными городскими туристами за величие природы; но с другой стороны он знал, что суровость этих видов нередко сменялась дикою прелестью лесистых долин, густая растительность которых, перепутанная нежными местными вьюнками, не имеет ничего общого с веселой уютностью английских сельских пейзажей, с которыми, однако, ее нередко смешивают, да еще взводят на нее обвинение в прилизанности.

В день отъезда из Сент-Вентигерна шел дождь; впрочем, и на другой день, и на третий он продолжал идти, с местной точки зрения порывами, а на посторонний взгляд, например, сквозь запотелые окна вагонов, или с мокрой палубы пароходов казалось, что в каждую данную минуту где-нибудь да идет дождик: то по долине он сеялся косыми полосами, то срывался с вершины гор, то длинными прядями возникал из свинцовой глубины озера. Почтовая карета, лепившаяся по склонам холмов, то и дело ныряла, то в дождевую тучу, то вон из нея, и зонтики то поспешно раскрывались, то опять захлопывались, непромокаемые плащи наскоро накидывались и снова убирались, между тем как редкие лучи солнца, пронизывая толщу облаков от времени до времени гнались за экипажем и исчезали на поворотах извилистой дороги. При спуске с гор подымался ветер, который срывал шляпы с пассажиров, бурлил в лужах, производил истерический переполох в озерах, превращал получасовую переправу в бурное плавание и серьезно затруднял прибытие в крошечным пристаням. И над всем этим стояла всепроницающая сырость, сквозь которую пейзажи, рисовавшиеся на темно-сером фоне небес, переходившем иногда в железно-сизый, были похожи на рисунок грифелем на аспидной доске и отчасти стертый мягкою ладонью. Иногда яркий луч солнца, освещая отдаленную группу лиственниц, напоминал улыбку сквозь ресницы, омоченные слезами.

- Если бы мне пришлось оставаться здесь подольше, - сказала она печально, - у меня наверное выросли бы перепонки на ногах, как у гусей. Мы точно с Арарата спускаемся, тотчас после того как потоп прекратился.

Миссис Керкби заметила, что еслибы солнце захотело делать свое дело и согласилось-бы только хорошенько, по христиански, посветить хоть несколько минут, то можно-бы разсмотреть местность получше.

Консул намекнул тогда, что любители шотландской природы находят в этом её главную прелесть. Они говорят, что именно эти туманные эффекты и ставят здешние виды куда выше всех ярких пейзажей, которыми мы так любуемся и которые, по сравнению с их благословенною страною, больше похожи на хромолитографии.

- Здешние туманы, может быть, тем и хороши, что из за них не видать, какая тут бедная природа, - сказала Эльси.

- Да, грех сказать, чтобы эти виды были веселые или блестящие. Я теперь начинаю понимать, почему земляки Малькольма проповедывали такую смертельную скуку в Мэк-Коркльвиле. Если они не больше раза в год видят небо, не мудрено, что они имеют о небесах такия превратные понятия. Здесь нет ни одного холма, а они еще величают их горами! ни одного холма, вершина которого вылезала бы за пределы облаков, ими же порождаемых.

Дамское остроумие редко бывает безкорыстно. Консул, справедливо полагая, что мисс Эльси не даром расточает свои блестки, обвел глазами пассажиров, в надежде угадать, кого именно она имеет в виду, и точно: на дальнем конце противуположного сиденья имелся джентльмен, который держал себя очень скромно, но несомненно прислушивался с большим интересом. Это был человек еще молодой, молчаливый, по складу лица, по осанке и по одежде резко отличавшийся от остальных пассажиров, и наверное англичанин, притом светский, типичный посетитель клубов и общественных собраний.

В костюме почти каждого из остальных пассажиров заметно было стремление приноровиться к местным обычаям: так, один был в пестрой клетчатой юбке, другой - прямо из Бирмингема ехал с обнаженными коленками, которые не успели ни загореть, ни обветриться; даже американка Эльси нарядилась в какой то восхитительный шотландский ток; один молчаливый незнакомец носил безукоризненный дорожный костюм из серого твида и все в нем, от изящной шапочки до щегольских башмаков со штиблетами, изобличало порядочного человека из южной Англии. Раза два к нему обращались с вопросами, на которые он отвечал низким и приятным голосом, а на вздорные речи молодой девушки не говорил ни слова, и только взглядывал на нее спокойно и сдержанно.

Они проезжали через темно-бурую ложбину, по глубокому дну которой бежал светло-бурый ручей, местами пенившийся на подобие черного пива. По ту сторону ложбины подымался каменистый бугор, с разбросанными по нем пятнами чахлой растительности, что делало его похожим на полусгнившую шкурку какого нибудь громадного допотопного зверя. На самой унылой части этого пустынного склона возвышались развалины башни и обвалившияся зубчатые стены.

себе замки в таких обиженных Богом захолустьях, никогда не пойму!

- А знаете, ведь они и в самом деле были бедны с теперешней точки зрения, и строились тут совсем не на показ, а скорее ради самозащиты... Или даже для охраны своего скота... вот как у вас в Техасе строют ранчи... или для загона стад после набегов, - Покрайней мере, я так слыхал; не правда ли, господа, ведь такова была собственно цель подобных построек? - и проговорив это, англичанин вежливо обвел глазами своих спутников, как бы желая проверить точность своих сведений касательно местных обычаев.

- Какие такие набеги? - подхватила мисс Эльси с оживлением: - Ах, это верно те пограничные набеги, от которых они отбивались в старину! Я ужасно любила читать про эти битвы.

- Нет, знаете, я думаю, что это были набеги иного сорта, - сказал англичанин с разстановкой, - отсюда до границы, видите-ли, довольно далеко, так что битвы-то у них были просто со своими-же земляками, соседями, у которых они отбивали скот... то есть, собственно говоря, воровали... Они ведь этим часто занимались. Но вы, вероятно, читали обо всех этих проделках... Американцы, знаете-ли, вообще ужасно много читают и слывут у нас великими знатоками по исторической части.

- Что-жь, ведь эти набеги нередко делались с целью воротить свое-же, награбленное добро, - отозвался один из пассажиров, кровный шотландец.

Но тут мисс Эльси перебила их, заговорив о замках вообще и выразила пламенное желание - даже лучшую мечту своей жизни - увидеть тот замок Макбета в Гламисе, где умерщвлен был король Дункан. На это англичанин все в том-же почтительном тоне заметил, что умерщвление короля Дункана наверное произошло совсем не там, и что если даже предположить, что Шекспир не сам выдумал эту историю (что тоже очень возможно), она должна была произойти дальше в северу, именно в Кавдоре.

- А у вас в Америке, - прибавила он шутливо, - открыли недавно, что и самого Шекспира никогда не было.

Это замечание вызвало целый фейерверк остроумия со стороны молодой девушки, и разговор принял такой интересный оборот, что после остановки наследующей станции молодой человек устроился так, чтобы сидеть поближе в ней. Предметом беседы опять были развалины, и мисс Эльси сообщила ему, что они едут осматривать нечто в этом роде на острове Кельни. Прирожденная осторожность - а может быть, просто воспоминание о способе действий Кестера - побудило консула знаком попросить молодую особу быть посдержаннее. Но англичанин при её словах только поднял брови и выразил на своем лице не то сожаление, не то насмешку.

- Ну, не думаю, чтобы вам там понравилось, - сказал он. - Местность отвратительная, ничего нет кроме камней и воды, еще хуже чем здесь, и вдобавок почти никогда не видать материка, хотя он всего за одну милю оттуда. Жаль, право, что вам навязали туда билеты... вероятно, это коммиссионеры виноваты; они ни перед чем не останавливаются, лишь-бы содрать с туристов побольше денег. А я могу вас уверить, что там совершенно нечего смотреть и не стоит туда отправляться.

Но тут консул посмотрел на нее так значительно, что она умолкла.

- В прежния времена действительно было нечто... нечто в роде той постройки для загона краденого скота, на которую мы с вами давеча любовались, там... на косогоре, - сказал англичанин, - но тамошние рыбаки давно ужь повалили стены, растаскали камни и настроили себе из них лачуги..

- Как же они смели! - воскликнула молодая девушка с негодованием, - ведь это нетолько поругание святыни, но просто... просто кража!

- Да, это прямое расхищение имущества; они ограбили хозяина, все равно, что стащили его деньги, - с томною брезгливостью промолвила миссис Керкби.

- Значит, они грабят прежних грабителей, и употребляют свою добычу, знаете-ли, гораздо с большею пользой, чем те употребляли; и во всяком случае, в настоящее время они умнее пользуются этим имуществом нежели настоящие хозяева, которым эти развалины ужь ровно ни на что не годятся.

- А живописность, а воспоминания, освященные временем, вы их ни во что не ставите? - протянула миссис Керкби с некоторым любопытством.

- Воспоминания... - молвил англичанин, - оне могли-бы иметь цену только для семейства; но вряд-ли эти фамильные воспоминания имеют в себе что-либо священное или хотя бы только приятное. Что до живописности, уверяю вас, что развалины эти до-нельзя безобразны: время не смягчило их очертаний, а только разрушило здания; там, где-бы следовало быть вьющимся растениям, ползучим травам, которые обыкновенно так украшают руины, там ровно ничего не растет и видишь только одно голое безобразие. Я не понимаю, кому пришло в голову направить вас туда, потому что, вообще говоря, американцы довольно взыскательны на этот счет и неохотники смотреть всякую дрянь.

- Мы слышали об этих развалинах от одного знакомого, - сказал консул с притворною небрежностью. - Мне кажется, что и этой причины достаточно, чтобы оправдать такое приятное путешествие.

лет уже не бывал там... Я хотел только сказать, что мог бы показать вам нечто гораздо более живописное за несколько миль от моего имения в Глостершире, и притом от железной дороги не так далеко. Вот что, - продолжал он с любезной обстоятельностью и как-бы нерешительно выбирая выражения, - если вам когда нибудь случится быть неподалеку от Одри Эдж, и вы соблаговолите дать мне знать об этом, я бы с большим удовольствием показал наши диковинки вам и вашим друзьям.

Час спустя, достигнув одной из железнодорожных станций, от которой им приходилось ехать в разные стороны, незнакомец простился с ними и мисс Эльси, которая было примолкла за последнее время, снова обрела способность к болтовне.

- Вот это мне нравится! - воскликнула она. - Он ни разу не объявил нам своего имени и даже карточки не оставил! Я желаю знать, что же это такое? Может быть, у них в Англии считается, что так надо приглашать гостей? Он думает, что мы так и бросимся розыскивать его Одри Эдж... и еще кто его знает, не жену-ли его так зовут?.. и станем разспрашивать, кто он такой. Мог бы он, кажется, хоть фамилию свою объявить, если... если ему точно хотелось оказать нам любезность.

- Могу вас уверить, что он был вполне чистосердечен и думает, что пригласил вас в гости, - сказал консул улыбаясь. - Одри Эдж, по всей вероятности, какое нибудь очень известное поместье, а сам он довольно знатный человек. Вот почему он и не распространялся об этом.

- Ну, как вам угодно, а я туда не поеду, - объявила мисс Эльси.

Мисс Эльси слегка вздернула носик. Тем не менее еще не успели они отъехать от станции, как она объявила ему, что станционный смотритель, разговаривая с незнакомцем, называл его "ваше сиятельство", а один из пассажиров говорил, что это лорд Донкастер.

- Что-же это доказывает?

- Доказывает, что я права, - отвечала молодая девушка очень решительно, - и что он приглашал нас только ради приличия.

Солнце уже закатилось, когда они подъехали к живописной и благоустроенной гостиннице, которая возвышалась над рыбачьей деревушкой, расположенной как раз насупротив острова Кельпи. Гостинница представляла разительную противуположность кривой и узкой улице, состоявшей из унылых и неудобных каменных лачуг; не меньший контраст представляли между собою щеголеватые путешественники, только что прибывшие с парохода, и те загорелые, грубо одетые деревенские жители, которые разсматривали их с выражением суровой независимости и с сознанием своей высшей правоты перед Богом.

способствовали мрачные лица глазевших на нее обывателей. Позади их, при бледном свете северных сумерек, воды залива сверкали оловянным блеском, но берега чернели обычной траурной каймой всех приморских местностей Шотландии. Низкия гряды облаков стояли над холодным морем; очертаний острова Кельпи вовсе не было видно.

Но внутренность гостинницы, художественно отделанной по последней моде, изящно меблированной, с веселыми картинами по стенам, казалась насмешкой над унылою местностью и голыми утесами, среди которых она стояла. На площадке перед террасой видна была попытка устроить беседку; результаты вышли очень плачевны: вазы для растений стояли пустые, скульптура почернела, а железная мебель была на ощупь такая-же холодная и скользкая, как наружные стенки парохода.

- Завтра утром будет хорошая погода и отсюда пойдет лодка на остров Кельпи; в развалинах устраивается пикник, - доложил швейцар консулу и его прелестным спутницам, пока они, стоя у окна в веселых сенях отеля, безнадежно смотрели на окружающие виды.

Пикник в священных развалинах Кельпи.... Консул заметил, что обеих дам передернуло и оне гневно выпрямились, слыша о таком дерзком нарушении прав и привилегий, которые, по желанию, могли считать за свои собственные. Он взглядом напомнил им о соблюдении осторожности.

- Разве развалины Кельпи публичная собственность и туда всякий может ездить, кому вздумается? - спросила мисс Эльси высокомерно.

- А хозяева.... Мэк-Гулиши - дозволяют это?

Швейцар посмотрел на них удивленно, но с вежливым сожалением. Он был красивый юноша высокого роста, широкоплечий и мощный, и отличался какой-то искренней учтивостью и приятностью манер, хотя говорил с сильнейшим акцентом.

- О, какже! - сказал он ободрительно улыбаясь, - хозяева не станут вас безпокоить, Я сейчас пойду узнаю, есть-ли билеты на завтра.

Какой-то старичек, который в эту минуту изучал росписание поездов на стене, обратился к ним по уходе швейцара и сказал с разстановкой:

- Что-о? - воскликнула изумленная Эльси.

- Мэк-Гулиш он, да, из той-же фамилии. Он прямой потомок тех Мэк-Гулишей, что жили на Кельпи. Отличный малый, и для гостинницы сущий клад.

Мисс Эльси поспешила поднести платок к лицу, чтобы скрыть свою улыбку, а мать её с тревожным участием спросила: - Неужели они так обеднели?

- Про него нельзя сказать, что он беден, сударыня, - возразил старичек со свойственною его землякам осторожностью. - Ему много дают на чай, награждают часто, да еще процент он получает с каждого билета, ну и набирает порядочно. У него наверное ужь кое-что в банке лежит.

Кельпи. К этому времени наши дамы стали уже снисходительнее относиться к своим дорожным спутникам; мисс Эльси перестала даже смеяться при мысли о том, что швейцар Дональд мог бы сделаться её родственником, и очень весело щебетала: - Знаете, сегодня утром до завтрака я имела с ним длинный разговор и теперь я все узнала. Оказывается, что их целые сотни, этих Мэк-Гулишей, и тут по берегу разсеяны, и в разных других местах.... Только ни один из них не живет на Кельпи, да никто и не собирается там жить. А ведь он гораздо больше похож на лэрда, на старшину клана, чем наш Малькольм? Знаешь, мама, если когда нибудь случится, что станут выбирать главу фамилии, я непременно подам голос за Дональда.

- Ах, Эльси, какой вздор ты болтаешь! - сказала миссис Беркби с томным упреком. - Надеюсь, по крайней мере, что ты ему ничего не рассказывала про синдикат? Слава Богу, что поместье-то хоть не здесь, а где-то в другом месте.

- Нет, нет! Мне кельнер сказывал, что все эти прелести, которые нам подавали за завтраком, привозят Бог знает откуда! На острове кажется совсем ничего нет, и никогда не было. Нечего сказать, приятно должно быть всякое утро из за каждой чашки молока отправляться за три мили по морю!

Действительно, на безплодных скалах, которые вскоре начали воздыматься над холодными волнами, было мало признаков растительности. Несколько низкорослых деревцев и кустов, извороченных и скрученных на подобие виноградных лоз, ютилось вокруг четырехугольной башни и обвалившихся стен угловатого, неправильного здания, в мрачной тени которого эти кусты тоже имели вид вавих-то обломков.

- Точно обгорелый костяной завод, - молвила мисс Эльси, обозревая замок критическим оком. - Я бы не удивилась, если бы оказалось, что Мэв-Гулиши для того и строили эту башню, чтобы пережигать кости; там на материке ведь этого нельзя было бы делать, потому что для соседей слишком неприятно.

случаю туфельки, благополучно миновала спутанные комки морских водорослей, полосу мокрого песку и груды скользких камешков; за такое геройство решительно можно было простить ей её суетность. Несколько минут они лезли вверх по довольно крутому берегу и очутились перед проломом в стене, чрез который можно было свободно проникнуть внутрь развалин. Оне состояли из небольшого пространства, углубленного на подобие блюдечка и обнесенного остатками стен; первоначальный план внутренняго устройства почти изгладился, а вместо пола повсюду зеленела травка, которая сохранялась под защитой этих стен, в роде того, как на противулежащем материке под защитой утесов кое-какая растительность уцелела от губительных морских ветров. Среди камней торчало несколько бледных цветочков на таких чахлых и длинных стеблях, как будто они выросли в сыром подвале. Первое, что бросалось в глаза и до некоторой степени придавало жизненность зрелищу, были обрывки газетной бумаги, бутылки из-под пива и содовой воды, старые жестянки от консервов, оклеенные ярко раскрашенными картинками, пустые патроны - остатки прежних пикников или охотничьих пиршеств; но самые стены до того почернели от времени и выкрошились под влиянием непогод, что консулу поневоле вспомнилось критическое определение мисс Эльси, заявившей, что оне похожи на обгорелый завод. Башня была внутри утыкана нечистоплотными гнездами чаек, со стен её, точно лохмотья старого платья, свешивались клочки мхов и лишайников, а с верхней площадки открывался самый унылый вид на рыбачью деревню. Редкия хижины, разсеянные по берегу, были сложены из камней, натасканных из развалин, а кровли их состояли из разнокалиберных деревянных досок и бревен, дошедших до крайней степени гнилости. Из низких труб валил густой дым от тлеющого торфа и проносясь мимо развалин наполнял их запахом сушеной рыбы.

- Я сейчас видела нечто в роде плана прежнего замка, - сказала мисс Эльси с веселым оживлением. - Вообразите, в нем не было ни одной комнаты просторнее нашей спальни в гостиннице, и не во всех комнатах были окна. Предки Малькольма находили кажется, что если проделать в стене щелку в два дюйма ширины и в два фута длины, то этого за глаза довольно для освещения. И не удивительно, что некоторые не выдержали, да и уплыли в Америку. Да, кстати! Как вы думаете, кого я сейчас встретила?.. приехал из гостинницы на собственном катере, единственно за тем, чтобы повидаться с моей мамой!..

- Малькольм?.. Да нет, не может быть, - сказал консул.

- Нет, не Малькольм, - возразила мисс Эльси, поджимая губки. - Мистер Кестер, вот кто! Он теперь там, на берегу, толкует с мамой о делах. Но они придут, когда закуска будет готова.

Консул вспомнил романический план, восторженно изложенный Кестером в сумраке консульской резиденции в Сент-Кентигерне, оглянулся на прозаических туристов, собравшихся поглазеть на развалины, на кучку приземистых рыбаков, стоявших поодаль, на неприглядные обломки вокруг - и разсмеялся. Взглянув на мисс Эльси, он заметил, что она пристально на него смотрит.

- Как же, мы с ним старые приятели, еще в Калифорнии познакомились.

- Я так и думала; а мне показалось, что он как будто смутился, когда узнал, что и вы здесь.

И точно, через несколько минут, когда он вместе с миссис Керкби подошел к ним, он имел вид совсем смущенный, как будто ему было не то немножко смешно, не то просто неловко. В конце концов возбуждение, вызванное резкостью морского воздуха, взяло верх над неприятностями окружающей обстановки и маленькое общество вскоре принялось за еду, от души наслаждаясь прелестью новизны и удовлетворением своего здорового аппетита отборными яствами. Влажная атмосфера пропитывала сыростью салфетки и скатерти, оказывая некоторое влияние даже и на провизию; поднявшийся ветер обвевал стены, свистал в щелях и подымая с полу обрывки бумаги и всякий сор, крутил их в воздухе, но наша компания, не взирая ни на что, пила, ела и веселилась, как ни в чем не бывало. К концу трапезы оба джентльмена встали и отошли к стене, чтобы закурить сигары.

- Вам, вероятно, все известно касательно Малькольма? - сказал Кестер после неловкого молчания.

- Я думал, что ваш друг, сэр Джемс, рассказал вам, - продолжал Кестер, значительно подчеркивая слова.

- Я ужь два месяца в глаза не видал сэр Джемса.

- Ну так я вам скажу, что Малькольм совсем свихнулся. Он и прежде был не в своем уме, а теперь и вовсе рехнулся. Да, сэр; шотландская водка и ваш приятель сэр Джемс окончательно свернули ему голову. С того самого обеда у сэр Джемса, он точно сбесился. Вскочил на стол и ну откалывать какой-то танец с мечом или с копьем что ли, Бог его знает, и визжать громче всяких труб; а остальные за ним, да все вместе... Знаете, Джек, я и сам, бывало, не промах, и думал, что знаю что значит пускать дым коромыслом; но это, что мы с вами в старину проделывали, сущие пустяки в сравнении с тем, что у них было. И во-первых, все были пьяны как стельки, но остальные-то проспались, и опять ничего, а он тут и погиб. Они на другой же день были люди как люди, такие же хладнокровные и осторожные как обыкновенно; а его пришлось целую неделю продержать взаперти, а потом и пошло...

- Но ведь это не мешает его претензии идти своим порядком?

- Это не беда, коли у него действительно есть законные права.

- Для него-то не беда, а синдикату от этого плохо приходится, - мрачно проговорил Кестер, - когда на его клич стали сбегаться мелкие лавочники, да фабричный народ, все из того же клана; потому что, надо вам сказать, в здешней стороне, куда ни швырни камень, непременно попадешь в Мэк-Гулиша, тут мы и увидали, что он для нас совершенно излишнее украшение и ни к чорту не годится. Вот мы его взяли, посадили на пароход и отправили восвояси.

- А как же с поместьем-то?

- О, это все ужь сделано, - отвечал Кестер все также уныло. - Мы пошли на полюбовную сделку, как выражается сэр Джемс. Это значит, что мы получили во владение где-то там, на севере, земельный участок, с правом стрелять там сколько угодно; оно тем хорошо, что сколько ни стреляй никого не ушибешь, потому что там ни домов, ни деревьев, ни единой живой души не встретишь; еще досталась нам земельная дача такого же сорта, но на берегу моря, в здешних местах: тут живут какие-то озорники, называемые огородниками, и с ними что ни шаг, то гвалт и тяжба. И наконец, вот это самое место, глухое и смирное хоть куда, но с правом жечь кости, ловить рыбу, выжигать торф, словом делать все то, чего не дозволяется в людных и приличных местах. Все эти угодья обошлись синдикату только во сто тысяч доллеров, на половину чистыми деньгами, на половину лугами и пастбищами в Техасе и Кентукки. Но за то мы выиграли дело.

- Спасибо. - Несколько минут Кестер молча попыхивал своей сигарой. - А сэр Джемс Мэк Фэн замечательный человек.

- О да, - сказал консул.

- Недюжинный человек и мастер своего дела. Ни с какой стороны под него булавки не подсунешь. Все знает как свои пять пальцев, и со всеми знаком. Так ведь?

- Я думаю, что так.

не правда ли?

- По всей вероятности.

- На третейском суде или в судебной камере - ему честь и место: сиди да звони в колокольчик. А финансисты, я думаю, перед ним падают ниц и преклоняются. Теперь, поди, он чуть ли не пол-Шотландии прибрал к рукам.

Консул полагал, что сэр Джемс повсеместно приобрел репутацию очень опытного и искусного дельца во всех коммерческих вопросах и, по слухам, нажил довольно значительное состояние.

- Еще-бы! А я все думаю, дорого-ли он возмет, чтобы побывать в Америке и дать несколько уроков нашим молодцам? - продолжал Кестер в задумчивом благоговении. - На Скотсривере было у нас два - три человека, да еще китаец один, которых мы считали первостатейными пройдохами; но в сравнении с ним, все они были все равно, что несмышленные младенцы. А ужь я, как попался!.. Послушайте, Джек, в тот день, как я приходил к вам в консульство, не замечали вы, чтобы у меня в волосах сено торчало?

- А вот подите-же, оплошал! Одним словом, как ворочусь домой - баста, никогда больше не сунусь в спекуляцию иностранными ценностями. Если кто-нибудь явится в консульство и спросит Гарри Кестера, скажите, что вы меня не знаете. Да это и правда. А вот что, Джек, сделайте дружбу, постарайтесь оправдать меня перед ней.

- Перед мисс Эльси?

Кестер с глубоким сожалением посмотрел на консула.

- Нет; перед миссис Кернби, разумеется. Поняли?

месяцев он возъимел повод усомниться в правильности своих выводов.

Он гостил в большом деревенском доме у одного из своих богатых знакомых, за многия мили от тех мест, где происходили только что описанные события; они успели даже значительно поблекнуть в его памяти, особенно с тех пор, как его земляки окончательно уехали из Сент-Кентигерна. Однажды, поздним вечером, сидя у камина в биллиардной, он курил, когда к нему подошел один из молодых людей, также гостивших в этом доме.

- Я ужь догадался за обедом, что вы меня не узнали, - сказал он.

Голос был низкий, приятный, говор медлительный и как будто знакомый. Взглянув на говорившого, консул увидел, что это один из новоприезжих гостей, с которым он, при давешнем представлении друг другу, успел лишь обменяться неопределенной улыбкой, а имени не разслышал. Притом в этом доме царствовала большая непринужденность и гостям предоставлено было самим знакомиться между собою. Впрочем, он вспомнил, что за обедом этот самый джентльмен раза два поглядывал на него с застенчивой, но ласковой сдержанностью.

- Вы видаете такое множество всякого народа, - сказал молодой человек, - а еще здесь принято никого отдельно не знакомить, и все себя держут так одинаково, что трудно отличать одного от другого... Ужасно сбивчиво, не правда-ли? Вот этим-то вы, американцы, и отличаетесь от нас, и вот почему ваши женщины так обворожительны, знаете, так оригинальны. Мы с вами вместе ехали в одной почтовой карете, в Шотландии, помните? Дождь лил как из ведра, но было очень весело. Вы не разслышали моего имени? Донкастер.

- Да-а, - продолжал он, методически набивая свою трубку - дочка-то, мисс Керкби, была удивительно мила, так свежа, натуральна, так знаете ли невинна, и в тоже время бойкая такая, остроумная. Как она тогда отделывала шотландские-то виды перед шотландскими спутниками, помните? И ведь совершенно верно было это все сказано! Она может быть и теперь здесь, с вами?

В глазах англичанина светилось столько искренней, неожиданной симпатии, что консул чистосердечно выразил ему свое сожаление по поводу того, что обе дамы уехали обратно в Париж.

- А я-бы с удовольствием прокатил их отсюда в Одри Эдж. По железной дороге это даже совсем не далеко. Тогда в Шотландии я их приглашал, но оне, вероятно, предпочли что ни будь другое... Вы им скажите, однако, что у меня там сестры живут, что это поместье старинное, и далеко не из плохих, знаете-ли. Может быть вы возметесь написать им об этом? Или мне сообщите их адрес.

Консул так и сделал, прибавив к адресу несколько приятных подробностей насчет их положения и состояния (о синдикате он не упомянул), о которых знал через Кестера. Лорд Донкастер выслушал с большим интересом и малу по малу перешел в конфиденциально-задушевный тон.

Между ними, знаете ли, бывают такие, что ужасно топорщутся и хлопочут, как бы им занять положение повиднее, да как бы отличиться, и прочее; а попадаются вот и такие как эти ваши знакомые: вполне независимые, естественные и простые.

Он приостановился и несколько минут курил молча, потом вынул трубку из-рта, разсмеялся и сказал:

- Мне хочется рассказать вам один забавный случай. У меня было тут одно дело с вашими земляками. Я вовсе не хочу этим набрасывать тень на американцев вообще и даже не думаю, чтобы тут было что либо типично-американское, так что вы пожалуйста не примите моих слов в таком смысле. Были у меня в Шотландии кое-какие угодья, по правде сказать неважные, но нашлись вдруг такие американцы, которые под предлогом отдаленного родства вздумали заявлять на них претензии. Может быть, в их заявлении и была некоторая доля правды, но там у вас в Сент-Кентигерне есть один законовед... Вы может быть слыхали о нем: сэр Джемс Мэк Фэн? Ну вот, он мой поверенный по делам и очень умный, очень толковый человек. Получаю от него письмо: пишет, что эти претенденты только того и добиваются, чтобы им отдали одно родовое поместье, со всеми привилегиями и с правом носить местную фамилию. Но всего страннее то, что сам-то истец оказался совсем невозможным субъектом, не то юродивый, не то бесноватый, а дело вели за него очень смышленные люди из западных штатов, и вообразите, целый синдикат! Ну, я за это имение не очень держался, потому что каждый год приходилось ухлопывать на него кучу денег на поддержку, да на тяжебные дела, а между тем сэр Джемс - светлая голова и великий знаток по этой части! - намекнул мне, что можно предложить им полюбовную сделку и сбыть эти угодья за приличную цену. И, можете себе представить, это ему удалось. Но я понять не могу, ради чего хлопотали ваши-то земляки? Охота в этом краю гораздо хуже, чем у вас на родине, доходов никаких оттуда извлечь нельзя; на что им понадобились эти привилегии, скажите на милость!

- Я кажется слышал про это дело, - сказал консул, внимательно глядя в лицо своему собеседнику, - но, если не ошибаюсь, этот молодой человек, истец то-есть, считал себя единственным законным наследником и представителем рода.

Англичанин встал, наклонился к каминной решетке и сказал, медленно выколачивая золу из трубки:

Потом выпрямился и, стоя перед огнем во всем своем величавом спокойствии и более чем когда либо похожий на завзятого англичанина, прибавил с разстановкой:

- Титул Донкастера перешел ко мне, видите ли, от родного дяди, а сам я единственный и прямой наследник одной шотландской фамилии, и поместья у меня все в Шотландии. Хотя я, собственно, может быть и не похож на шотландца, потому что мы, знаете ли, давно живем в Англии, но сам я тамошний и моя фамилия собственно - Мэк-Гулиш.