Семейство Какстон.
ЧАСТЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ.
ГЛАВА IV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Семейство Какстон. ЧАСТЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ. ГЛАВА IV. (старая орфография)

ГЛАВА IV. 

Наставник.

Роланд уехал во Францию и поселился в окрестностях Парижа. Он поместил Бланшь в соседний монастырь, где навещал ее ежедневно; а сам занялся, воспитанием сына. Мальчик был способен к ученью; но самая трудная задача была - разучить его, и на это нужна была или безстрастная опытность и неистощимое терпение искусного наставника, или одна любовь, доверие и мягкое, уступчивое сердце ученика. Роланд чувствовал, что ему не приходилось быть наставником, и что сердце ребенка постоянно было для него закрыто. Роланд стал высматривать, и нашел на другом конце Парижа человека по-видимому годившагося в преподаватели, молодого Француза, получившого некоторую известность в литературе, но в особенности в науках, красноречивого, как и все Французы в разговорах, исполненных громких чувств, которые нравились романической восторженности капитана; Роланд, увлекаясь надеждами, отдал сына на попечение этого человека. Быстрые способности мальчика позволяли ему приобретать очень-скоро познания, нравившияся ему; он с удивительной легкостью выучился говорить и писать правильно по-французски. Его твердая память и гибкость органов от которых происходит особенная способность к изучению языков, с помощью английского учителя послужили ему к возстановлению первых сведений в языке отца, и дали ему возможность бегло изъясняться на нем, хоть он навсегда сохранил в произношении что-то такое странное, поразившее меня; но не подозревая в нем иностранца, я видел в его выговоре только произвольную вычурность. В науках он ушол не далеко, немного дальше самых общих сведений в математике; но он приобрел способность считать необыкновенно-скоро. Он с жадностью читал попадавшияся ему книги пустого и легкого содержания, и почерпнул оттуда известного рода познания, открываемые романами и драматическими произведениями, познания в добре или зле, смотря по степени нравственности писателя, развивающия понятие, и дающия страсти более-благородное направление, или только развращающия воображение и унижающия человеческое достоинство. Но сын Роланда остался попрежнему невеждой во всем том, чему-бы хотелось отцу чтоб он выучился. Между прочими несчастными обстоятельства брака капитанова было и то, что его жена имела все предразсудки Испанки-католички, и с ними-то его сын как-то безсознательно связал учение, почерпнутое им из суеверного язычества Гитанов.

Роланду хотелось поручить воспитание сына протестанту. По имени преподаватель точно был протестант. Он был такого рода протестант, каким, как говорит один из защитников Вольтера, был-бы этот знаменитый человек, еслиб жил он в стране протестантской. Француз своими насмешками разрушил все предразсудки юноши, оставив в нем только язвительный скептицизм энциклопедистов, даже без всяких оснований эфики.

Этот наставник, без сомнения, и сам не понимал всей важности вреда, который делал ученику, или он от души верил в ту простую и удобную систему, которую в последнее время стали рекомендовать и в Англии: "действуйте на ум, остальное придет само по себе, учите читать что-нибудь, и все будет хорошо; следуйте наклонностям ребенка: таким-образом вы разовьете дарование, которому отнюдь не противоречьте." Ум, дарованье: прекрасные вещи! Но чтоб воспитать всего человека, нужно воспитать что-нибудь побольше этого. Не от недостатка в уме и даровании Борджии и Нероны оставили имена свои памятниками позора человечества. Где-же, в этом воспитании был хоть один урок, который-бы согрел сердце или направил-бы душу?

О, моя Матушка! еслибы мог этот мальчик, стоя у колен твоих, услышать из уст твоих, зачем дана нам жизнь, чем она разрешится, и как для нас открыто небо и день и ночь! О, батюшка! еслиб был ты его учителем не по книгам, а в простой мудрости сердца. О, еслиб он мог выучиться от тебя, из правил, подтвержденных примерами, счастью самопожертвования, и тому, как добрые дела исправляют зло!

истории, считал его мучеником сурового Англичанина-солдата. Все Англичане были тогда так нелюдимы, и в особенности солдаты, а капитан однажды на-смерть разобидел Француза, назвав Веллингтона великим человеком, и с негодованием опровергнув мысль, что Англичане отравили Наполеона! Поэтому, вместо того, чтоб учить сына любить и уважать отца, Француз пожимал плечами, когда ребенок приносил какую-нибудь жалобу на отца, и заключал:

- Друг ты мой, твой отец Англичанин: что-жь тут говорить!

Между-тем, так-как ребенок быстро развивался, ему стали давать полную свободу в часы досуга, и он пользовался ею со всею необузданностью своего природного характера. Он сводил знакомство с молодыми посетителями кофеен и расточителями столицы, он сделался отличным стрелком и фехтовальщиком, и приобрел познания во всех играх, где ловкость помогает счастью. Он рано выучился добывать деньги картами и биллиардом.

способности к подражанию, обнаруживал самые возвышенные чувства, какие находил в повестях и драмах. Какой отец не доверчив? Роланд поверил всему и плакал от радости. И он думал, что пришла пора взять сына и воротиться к старой башне с достойным наследником. Он благодарил и благословил наставника, и взял сына. Но, под предлогом, что ему нужно еще усовершенствоваться в некоторых предметах, юноша упросил отца не возвращаться покуда в Англию, и позволить ему еще несколько месяцев воспользоваться уроками учителя. Роланд согласился, съехал с своей старой квартиры и нанял для себя и для сына другую в том-же предместьи, где жил учитель. Вскоре после того, как зажили они под одним кровом, привычные наклонности молодого человека и отвращение к власти отца обнаружились вполне. Отдать справедливость моему несчастному двоюродному брату - он хоть и имел способность к скрытности, но не был на столько лицемер, чтобы систематически продолжать обман. Он умел несколько времени разыграть роль, и сам радовался своей ловкости, но он не мог носить личину с терпением хладнокровного притворства. Кчему входить в грустные подробности, так легко отгадываемые прозорливым читателем! Проступки сына были именно те, к которым Роланд менее всего снисходил. К обыкновенным проступкам молодости никто, я в этом уверен, не мог быть снисходительнее его, но когда что нибудь казалось низко, подло, оскорбляло его как джентельмена и солдата, ни за что на свете не выдержал-бы я его гневного взгляда и презрения, звучавшого в его голосе. И когда, после многих тщетных предостережений и угроз, Роланд нашел своего сына, середь ночи, в обществе игроков и негодяев, стоявшого с кием в руке, в торжестве перед кучкой пяти-франковых монет, вы поймете, с каким бешенством гордый и вспыльчивый капитан разогнал тростью все это общество, бросая ему вслед выигрыш сына, и с каким унижением сын должен был идти за отцом. Роланд увез его в Англию, но не в старую башню; очаг его предков был слишком свят для него, а безумный наследник мог еще осквернить его своей стопою!