Путешествие парижанина вокруг света.
ЧАСТЬ 2.
ГЛАВА X

ГЛАВА X

Поезд сошел с рельсов. - Почему у Фрике были отрезаны подошвы. - Дирижабль и аэроплан. - Стена высотой шесть километров. - Польза от смерти быка. - Что можно сделать из двух птиц, имеющих крылья по пять метров в размахе. - Жалкий дебют в карьере воздухоплавателя. - Серьезный изобретатель. - Гладиатор. - Дочь воздуха. - Кордильеры с птичьего полета. - Хм! Город!.. - Удивление и восторг. - Черепаха и две утки. - Сантьяго! - Вальпараисо! - Морские бандиты. - Еще раз разбойничье судно.

Читатель, сопровождавший все время нашего симпатичного парижского гамена Фрике по Африке и Южной Америке, не считая его морского путешествия по Атлантическому океану, вероятно, полагает, что теперь пора Фрике и отдохнуть или, вернее, продолжать свое кругосветное путешествие без особых осложнений и препятствий. Но он ошибается.

Правда, Фрике посчастливилось благополучно исчезнуть вместе с Буало из-под пуль и расстрела в Санта-Фе. Но это был только один из немногих счастливых случаев, ибо безжалостно преследовавшие его неудачи и после этого не прекращались.

Итак, путешественники благополучно добрались до железной дороги, идущей в Росарио, и отправили обратно Флажоле его двух коней с двумя пеонами.

Чтобы скорее добраться до Сантьяго, заветной цели всех стремлений Фрике, они сели в поезд, который шел из Росарио в Санта-Марию. Оттуда они отправились по строящейся линии в Сан-Луи, купив за большие деньги право занять места в вагоне, служащем для перевозки строительных материалов.

Все шло отлично до тех пор, пока в одно прекрасное утро отряду индейцев не пришла на ум фантазия помешать проходу этой странной коробки, из которой выходит дым и которая, как чудовище, мчится через пампу, сверкая медью и железом. Рабочие мужественно защищались; много было пальбы из ружей, затем бились с ожесточением на ножах и топорах, и, по-видимому, дело должно было окончиться в пользу пионеров цивилизации, когда нападающие, как люди хитроумные и предусмотрительные, вздумали вытащить несколько рельсов: элементарный прием, чтобы вызвать крушение.

К несчастью, машинист не заметил этого вовремя, и паровоз сошел с рельсов, зарылся в землю и остался недвижим, как сраженный параличом великан.

Толчок был так силен, что все рабочие скатились под откос, получив сильные ушибы и контузии, а большинство осталось лежать в бессознательном состоянии.

Фрике был в числе потерявших сознание, точно так же и Буало, раненный обломком дерева в висок и лежавший в беспамятстве.

Но обморок последнего длился всего несколько минут, после чего он стал медленно приходить в себя, когда увидел впавшего в беспамятство Фрике, перекинутого, как мешок с мукой, через седло одного индейца, который мчался с ним куда-то во весь опор.

С полдюжины рабочих, сделавшихся пленниками индейцев, находились приблизительно в таком же положении.

Все эти несчастные, увозимые своими похитителями, должны были испытать на себе всю тяжесть плена, какому так охотно подвергают белых эти дикие сыны пампы.

Таким образом, индейцы достигли своей цели. Локомотив был на долгое время приведен в негодность. Кроме того, они еще увозили с собой белых людей со страшным оружием, которые теперь были столь же безобидны, как малые дети.

С какой страшной болью в сердце видел Буало похищение своего славного товарища, к которому он успел привязаться, как к родному брату, и за участь которого теперь так опасался!

Он, конечно, знал, что южноамериканские индейцы несравненно менее свирепые, чем североамериканские, не подвергают нечеловеческим пыткам своих пленников и не убивают их, а только отправляют на самые тяжелые работы и зорко следят, чтобы те не могли сбежать. Наиболее употребительный у них прием - это вырезать рану в подошве ноги пленника в форме креста во всю длину и ширину стопы, причем вырезается только кожа, так чтобы ни один из мускулов не был затронут. В сущности, эта операция даже не особенно болезненна и не мешает обычной умеренной ходьбе. Но, если человек, подвергнутый такой операции, вздумает бежать или слишком долго идти, рана тотчас же воспаляется; нога начинает пухнуть, показывается кровь, образуется нагноение, и несчастный не в состоянии двинуться дальше. Тогда владелец без труда находит его, причем, понятно, не скупится на наказания, прибегая даже к порке кнутом.

Именно такой операции был подвергнут и Фрике на первом же привале. Обратный путь победителей совершался верхом. А для того чтобы отбить у мальчугана всякую охоту убежать, его привязали к седлу, и для большей предосторожности старый воин с мрачным лицом, усеянным шрамами, был приставлен к нему в качестве стража. Целых шесть суток, в течение которых длилось это невольное для Фрике путешествие, страж ни на минуту не покидал вверенного ему пленника, вызывавшего у него подозрения своей прыткостью.

В таком виде наш мальчуган пересек значительную часть Аргентинской республики, лежащую между Сан-Луи и территорией, расположенной вдоль Кордильер, недалеко от Мерседеса. Фрике не очень отчаивался, понимая, что этот маршрут все-таки приближает его к Сантьяго. Кроме того, он всецело полагался на находчивость и изобретательность Буало, который, как он знал, остался на свободе и который, он был в этом уверен, непременно станет разыскивать его.

Поддерживая себя этими до известной степени утешительными мыслями, Фрике прибыл наконец в страну своих новых "хозяев", как он выражался.

Он был уже два месяца в плену, два бесконечно долгих месяца.

Нельзя сказать, чтобы индейцы обращались с ним жестоко или он испытывал большие лишения. Напротив, он во многом имел даже излишки пищи. Но молодого парижанина снедала тоска по воле. Когда воины вскакивали на своих коней, покрытых вместо седла и чепрака звериными шкурами, и отправлялись в дальние экспедиции, уносясь, как вихрь, в пространство, бедный Фрике, успевший уже пристраститься к верховой езде, сгорал от зависти, глядя на этих современных кентавров, скачущих по пампе, вольных, как ветер, колыхавший высокие травы, и оглашавших воздух веселыми возгласами.

А Фрике должен был заниматься хозяйством с женщинами - молоть и толочь рис и пшеницу, служащие для изготовления хлеба или, вернее, лепешек.

Чисто английский сплин стал одолевать его; даже печень начала побаливать.

Наконец ему стало невмоготу дальше выносить свое положение. Между тем крестообразные раны у него на подошвах все не заживали, так как туземец, именовавшийся доктором, каждое утро смазывал их каким-то разъедающим веществом, которое поддерживало нагноение и воспаление. И бедный Фрике пришел наконец к заключению, что в целом мире, на обоих полушариях не было более неудачливого матроса, чем он.

"Нужно во что бы то ни стало бежать отсюда!" - решил Фрике.

Его изобретательный ум нашел и средство для этого, правда, весьма оригинальное.

Это средство было, может быть, неосуществимо, смертельно, но ведь все равно надо было что-то делать! Случай представился самый вроде бы шаткий, неподходящий, но Фрике, не задумываясь, схватил свою судьбу за хвост и, как мы увидим впоследствии, хорошо сделал.

Несмотря на сильную боль, причиняемую ему ранами, он проплясал самую отчаянную тарантеллу, увидев, как громадный кондор на его глазах утащил овцу.

-- Тра-ля-ля-ля!.. Вот так открытие. Тра-ля-ля-ля!.. Да здравствуют все республики в мире!.. Дирижабль!.. Да, дирижабль и аэроплан... да, да... Я стану воздухоплавателем!..

Можно было подумать, что Фрике помешался.

Прошло два дня. Подох бык. Кажется, что может быть общего между смертью быка, великолепного жвачного животного, неволей Фрике и воздухоплавательным искусством, а между тем читатель сейчас увидит, что все это вместе взятое имело громадное значение в жизни парижского гамена.

Мальчуган на глазах у всех содрал кожу с вола с проворством и ловкостью, которым бы позавидовали саладерос. Так как до сих пор он спал на голой земле, без всякого покрывала, то казалось вполне естественным, что он пожелал взять эту шкуру для утепления своей спальни. Поэтому никто ему не перечил.

"Превосходно! - сказал себе мальчуган. - Вы все добры, как родные отцы, но зато каждый из вас глуп, как целая дюжина дураков!"

Он пользовался за последнее время относительной свободой, которой, увы, даже при всем желании не мог злоупотребить, так как с трудом ходил. Когда он, бывало, походит всего с час, то ноги моментально вспухали и он не в состоянии был двинуться дальше.

Племя индейцев, у которых он находился в плену, имело свой лагерь у подножия Кордильер, а Фрике знал, что по ту сторону этих гор располагались Чили и Сантьяго, где в это время были, возможно, доктор и месье Андре.

Но попробуйте перебраться через почти отвесную стену высотой шесть километров, да еще с израненными ногами, на которых невозможно пройти и двух километров!

Конечно, это может показаться немыслимым в обычных условиях, но что такое шесть километров высоты, когда у человека есть идея и свежесодранная воловья шкура?!

Следуя своему замыслу, Фрике дал понять своим "соплеменникам", что из уважения к их обонянию он хочет разложить свою будущую постель для просушки в горах, на что получил одобрение. Нагрузив себе на спину еще сырую воловью шкуру, Фрике, задыхаясь под этой тяжестью, медленно и с трудом стал взбираться на гору, один из ближайших к лагерю отрогов Анд. Подъем был трудный; бедняга вынужден был часто останавливаться, вытирать пот с лица и отдыхать, но через несколько минут снова шел дальше, весело напевая матросскую песню. Слова ее были глупейшие, но зато какой лихой напев!

-- Какой прекрасный вид! Это превосходнейшая платформа! Моя кожа вся окровавлена, как самый лучший бифштекс, и птицы накинутся на нее, как нужда на бедняков; они так и вцепятся в нее своими когтями... Но, черт возьми, как у меня разболелись ноги!..

Действительно, из них сочилась кровь сквозь соломенные циновки, которыми он из предосторожности обернул свои изъязвленные ступни. Чтобы добраться сюда, мальчугану потребовались невероятное самообладание и выносливость.

-- Ну а теперь устроим этим канальям капкан! Говорят, чтобы приготовить подливку из зайца, надо припасти самого зайца! Ну а я говорю, чтобы приготовить управляемый аэростат, нужно припасти кондора, нет, двух кондоров!.. И я их достану!

Затем он не торопясь размотал длинное лассо, обмотанное у него вокруг бедер, вбил в землю кол, которым заранее запасся, крепко привязал к нему один конец лассо, а из другого сделал петлю, после чего разостлал свою воловью шкуру, проделав посередине небольшой разрез и обернув ее кровяной стороной вверх, подполз под нее и стал выжидать, выглядывая в узкую щель сделанного им разреза.

Кондоры, привлеченные этим большим кровяным пятном, стали немедленно слетаться со всех сторон.

Они парили приблизительно на высоте трехсот метров от приманки, как вдруг один из них сорвался с высоты и упал, точно камень, на добычу. Его крылья едва-едва сдерживали это падение. Это была громадная птица, имевшая не менее пяти метров в размахе крыльев.

Фрике, не теряя ни секунды, схватив этого пернатого колосса за ногу, продел руку в разрез шкуры, накинул на ногу кондора петлю лассо и туго затянул ее - все это было для него делом одной минуты.

Громадная птица была поймана.

-- Ага, попался, голубчик! - воскликнул Фрике, не помня себя от радости. - Ну, это раз!.. А теперь и два... сейчас моя упряжка будет готова!

Разговаривая сам с собой, он, однако, не бездействовал. Кондор отчаянно хлопал крыльями и кричал, тогда как его сородичи в перепуге разлетелись и унеслись ввысь.

Это продолжалось недолго. Птица так сильно билась и так много тратила усилий напрасно, что наконец совершенно выбилась из сил и грузно упала на землю. Тогда, невзирая на удары крыльев и когтей, неустрашимый мальчуган оседлал кондора, крепко связав его веревками, и стащил в неглубокую пещеру, имевшуюся в горе и, очевидно, вырытую здесь некогда подземным потоком.

-- Теперь необходимо еще изловить тебе товарища, голубчик, чтобы тебе не было скучно! - проговорил Фрике. - Это, пожалуй, будет нелегко, так как твои друзья теперь все очень напуганы, но, говорят, что эти птицы все же так глупы!

Он снова привел в порядок свои орудия охоты или, вернее, ловли, снова подполз под шкуру и стал выжидать. Все шло как нельзя лучше: глупость кондоров превосходила все ожидания. Не прошло и четверти часа, как большая стая со страшным шумом опустилась на площадку и накинулась на шкуру, которую Фрике лишь с большим трудом удалось спасти от прожорливости кондоров.

Одна птица все же осталась в плену у мальчугана, но и этого ему было достаточно. Поимка второго пернатого великана была не более затруднительна, чем поимка первого. Фрике поступил и с этой птицей точно так же, как с предыдущей.

-- Ну а теперь, херувимчики мои, - сказал он, обращаясь к оставшимся на воле кондорам, - отправляйтесь по ту сторону Кордильер и ждите моего прибытия! А я, со своей стороны, постараюсь поскорее прилететь туда!

После этого прощального приветствия Фрике с легким сердцем спустился вниз, в лагерь своих индейцев, которые заставили его смолоть и столочь обычную дневную порцию маиса и риса, рассказал им, что его будущая перина сушится там на вольном воздухе, но предусмотрительно умолчал обо всем случившемся. Затем, поужинав за четверых, он растянулся и заснул сном праведника. Завтра должен был наступить великий и достопамятный день.

Фрике проснулся рано и стал насвистывать веселые напевы, что всегда означало у него доброе расположение духа.

Вырезав от павшего вола два сочных куска мяса, по килограмму-полтора каждый, он связал их веревочкой из волокон алоэ и повесил себе на плечо, затем срезал три крепких и длинных бамбука, один метров шесть длиной, а два остальных метра по три и отправился в горы.

На вопросы индейцев, что он намерен делать с этими жердями и мясом, он объяснил знаками, что собирается удить рыбу на удочку.

"Оставайтесь счастливы, но не скучайте без меня!"

На этот раз он проворно добрался до горной площадки, прежде всего убедился, что его пленники на месте, и достал из пещеры воловью шкуру, которую накануне тщательно скатал и круто свернул, чтобы она не обветрилась и не скукожилась.

-- Теперь, матросик, за дело! - понукал он себя. - И живо! Денек будет тяжелый, но что из того?

Достав нож, он принялся нарезать из шкур ремни и полосы различной длины и ширины.

Прежде всего он изготовил для обоих кондоров что-то вроде упряжки невероятной крепости и прочности, совершенно подходящей им "по фигуре", но не настолько узкой, чтобы стеснять движение птиц. Покончив с этим, он изготовил нечто вроде сумки или кармана, все из той же воловьей шкуры, и снабдил ее справа и слева особого рода приспособлениями вроде тех, какие делаются у кавалеристов на стремени, чтобы вставлять в них пики.

Эту сумку или карман он крепко привязал к середине самой длинной из бамбуковых жердей, которые, несмотря на свою легкость, могли свободно выдержать тяжесть человека.

-- Пока все идет как по маслу! Надо запрягать моих лошадок, а там в добрый час, что бог даст! Лучше себе шею сломать, чем пребывать целую вечность у этих дикарей, превративших меня в какую-то мукомольную мельницу!

С этими словами он направился в пещеру, или грот, за своей лошадкой номер один и, кряхтя под тяжестью птицы, донес ее до того места, где лежала бамбуковая жердь; тут он опустил ее на землю.

Птица, еще не успевшая оправиться после столь продолжительного пребывания в путах и смирившая свой буйный нрав в заточении, позволила себя запрячь без малейшего сопротивления.

То же самое произошло и со второй птицей, которая также была впряжена без особых хлопот.

Для того чтобы понять то, что задумал маленький парижанин - маневр, страшно рискованный, требовавший отчаянной смелости и присутствия духа, - необходимо хорошенько понять устройство его аппарата.

Длинная жердь посередине, глубокий карман или, пожалуй, даже гондола, если хотите, кожаная гондола, и на каждом из двух концов жерди припряженные к ней птицы, которых жердь удерживала на должном расстоянии друг от друга, подобно тому как это делает ярмо в упряжке рабочих волов. Это приспособление, однако, нисколько не мешало полету птиц, равно как и их хомуты и шлеи не стесняли их движений.

Теперь оставалось еще хорошенько усесться в гондоле и взлететь вместе с птицами. Кроме того, нужно было еще иметь возможность управлять их полетом, заставлять их спускаться вниз или подниматься вверх по мере надобности.

И вот что Фрике измыслил для этого: рассчитывая не без основания на голод и прожорливость кондоров, он укрепил по куску мяса на конце каждой из двух бамбуковых жердей длиной по три метра, затем вставил обе жерди в маленькие, нарочно для этого приспособленные по обе стороны его кожаной гондолы чехольчики и дотащил весь свой аппарат до самого края площадки с той стороны, где она обрывалась совершенно отвесной стеной. Здесь он проворно перерезал путы, связывавшие птиц, уселся в гондолу, взял в каждую руку по жердине с мясом и одновременно подставил под нос каждой из птиц соблазнительное кушанье.

После этого он спокойно стал выжидать, когда его хитрость удастся. Птицы медленно стали оправляться от своего полулетаргического состояния, расправлять крылья, поворачивать головы... Вид слегка потемневшего мяса дразнил их аппетит. Они протягивали шею, но лететь, видимо, не собирались.

Так прошло с четверть часа.

-- Ах вы, разгильдяи! Что же вы не летите? Кой черт, не пропадать же зря моим трудам! Ну, коли так... так вот же!.. Раз!.. Два!.. Три!.. Летим!..

И, вцепившись ногами в бамбуковую жердь, к которой была привешена его кожаная гондола, держа обеими руками жерди с приманкой, Фрике сильным толчком спихнул весь свой аппарат, а вместе с ним и себя, в пропасть.

Этот дебют молодого парижанина в воздухоплавании был довольно жалкий: весь аппарат, одновременно и дирижабль, и аэроплан, повинуясь законам тяготения, полетел, подобно камню, вниз, в пространство, и все перепуталось, перевернулось, закрутилось, подобно бумажному змею. Громадные крылья птиц беспомощно били воздух. Катастрофа казалась неизбежной. Фрике не управлял своими птицами, как настоящий воздухоплаватель своим летательным аппаратом. Он потерял всякий контроль над ними и стремглав летел в бездну.

-- Так я не соберу костей! - пробормотал он и закрыл глаза. - Ну, тем хуже! Эй... да я уже не падаю!.. Право... я даже как будто подымаюсь!..

реагируя против закона тяжести, широко раскинули свои мощные крылья, из которых образовали само собой нечто вроде парашюта.

Фрике спихнул свой аппарат, а вместе с ним и себя, в пропасть.

Хотя ярмо в виде бамбуковой жерди несколько стесняло их, а тяжесть веса мальчугана обременяла в полете, тем не менее они пытались подняться вверх.

И такова была невероятная сила этих громадных кондоров, что это им тотчас же удалось. Кроме того, они были голодны, а вид двух больших кусков сырого мяса, которыми дразнил их Фрике, возбуждал в них страшное желание склевать эту пищу, находящуюся на расстоянии всего какого-нибудь полуметра от их клюва.

Не понимая, почему им никак не удается схватить мясо, кондоры усиленно напрягали свои силы, преследуя добычу, как новые Танталы.

С головокружительной быстротой поднимались они все выше и выше. Это начинало забавлять Фрике, который теперь был страшно доволен.

Крылатый аппарат несся как вихрь, как стрела, взлетая вверх, к неописуемому недоумению индейцев, следивших за всеми виражами этого диковинного сооружения.

Смелый воздухоплаватель давно уже был вне выстрелов их дрянных кремневых ружей. Да они даже и не подумали о них: до того все, от мала до велика, были поражены таким необычайным зрелищем.

Переправа через Анды в этом месте, принимая в расчет подъемы и спуски по пути, словом, все препятствия, определялась в триста пятьдесят километров. Проехать такое расстояние в экипаже, запряженном парой добрых мулов, нельзя быстрее, чем за шесть дней.

В первый день пути путешественники проезжают расстояние от Чимба до Вилья-Винсенсиа, равняющееся двадцати пяти километрам. Путь пролегает по поросшей вереском Сьерра-Мендоса и Лос-Парамильос, затем пересекает Cerro decal, то есть белую известковую пустыню, проходит через громадное ущелье, где свищет пронзительный ветер, поднимающий целые облака белой известковой пыли и свирепствующий с силой циклона. Таким образом путники достигают высоты одна тысяча семьсот восемнадцать метров.

Во второй день пути они преодолевают расстояние от Вилья-Винсенсиа до Успальяты, скользя по застывшей лаве, пробираясь в густом тумане или взбираясь на горы, окутанные мокрыми облаками. Лишь изредка луч солнца прорывает эти облака и светит сквозь туман, освещая, на радость путешественникам, красивый бассейн Куйо. Минеральные и металлургические богатства этой почвы неисчислимы: она хранит сереброносное олово, марганец, зеркальное железо, не говоря уже о золоте. Громадные несметные богатства лежат почти на поверхности земли, но как их эксплуатировать на такой высоте?

Наконец путники, совершенно разбитые и измученные, прибывают на ферму, она же и постоялый двор, в Успальяте, где находится аргентинская таможня.

Третий день пути приводит путешественников из Успальяты в punta de las Vacas (Коровий пункт). Это всего только восемьдесят километров!.. Здесь приходится пересечь бассейн Куйо, затем подняться по долине Успальяты по левому берегу Рио-де-Мендосы, берущего свое начало в вулкане Тупунгото на высоте шесть тысяч семьсот десять метров над уровнем моря. Затем они следуют через два недавно остывших потока лавы и, задыхаясь от набившейся в глаза, рот, нос и легкие все пронизывающей известковой пыли, достигают наконец тройного разветвления punta de las Vacas.

Наутро путешественники пробуждаются промерзшими до костей; но зато им предстоит сделать только сорок километров от punta до подножия, собственно, Кордильер. Здесь они окончательно покидают Аргентинскую республику и оказываются в Чили.

Зрелище представляется великолепное, но подъем убийственный: обвалы, трещины, камни, пропасти, размякшая, местами размытая почва, словом, истинно адский путь.

Преодолев все эти препятствия, вы достигаете в Cumbre высоты пять тысяч метров, и вам приходится расположиться бивуаком в basucha - крытом сарае из кирпичей, напоминающем полуразрушенную печь, где вас засыпает снегом, несмотря на навес.

От северной части Кордильер до лос Орнос идет перевал Камбре на протяжении шестидесяти километров. Холод здесь ужаснейший. Ветер рвет с плеч одежду. Воздух становится разреженным, и люди начинают страдать от puna - мучительного ощущения, когда кажется, что грудь сдавливают тиски. Наконец, совершенно выбившись из сил, задыхаясь, вы достигаете вершины Cumbre, не имеющей даже небольшой площадки, а оканчивающейся как бы навесом, так что в один прекрасный момент вы очутитесь на хребте двух республик одновременно.

С этого момента начинается спуск. Он чрезвычайно труден и часто даже опасен: все эти пять плоскогорий вы спускаетесь, рискуя жизнью на каждом шагу.

Местами здесь попадаются остовы людей и мулов, грозные напоминания о подстерегающей путников гибели.

Частью катясь, частью сползая, вы достигаете наконец лагуны дель Инка, громадного озера с изумрудно-зелеными водами, расположенного на высоте четыре тысячи метров и образовавшегося, вероятно, из тающих снегов, которые во времена последних катаклизмов земного шара заполнили собой кратер вулкана. Здесь вновь появляется растительность, правда, еще очень скудная, в Лос Орнос.

На шестой день пути путешественник может сказать себе с видимым облегчением, что всего только сорок километров отделяют Лос Орнос от города Санта-Роза-де-Лос-Андос. А это уже по сравнению с прежними трудностями простая прогулка в тени эвкалиптов, акаций и главным образом quilla (Quilloria saponaria), то есть мыльных деревьев, из которых получается мыльный корень. Далее дорога идет по ровной местности с едва заметными холмами. Там и сям появляются отдельные дома и строения. Наконец вы попадаете в Санта-Роза-де-Лос-Андос, хорошенький городок с двадцатью пятью тысячами жителей, где находится начало железнодорожной линии, идущей на Сантьяго и оттуда - к Тихому океану.

Все это осталось, однако, совершенно чуждо нашему другу Фрике. Всецело поглощенный управлением своими птицами, он не имел ни времени, ни возможности, ни даже мысли любоваться красотами горной природы.

У него была только одна цель: подняться еще и еще выше, почти вертикально, затем, когда он достигнет высшей точки хребта, горизонтально перенестись через сам хребет и спуститься как можно быстрее вниз по ту сторону гор.

Весь этот маневр, так просто задуманный, был, к счастью, реально исполним благодаря исключительной силе воли и энергии молодого парижанина.

он прозвал своих двух кондоров, которые, все более и более ощущая голод, со все большей скоростью преследовали не дававшуюся им добычу.

В этом простом маневре заключалась вся система воздухоплавания нашего юного приятеля.

Подъем продолжался более трех часов без всяких сотрясений и качки, но зато Фрике все время обвевали громадные крылья кондоров, производивших сильнейший леденящий ветер. Вскоре он стал зябнуть, затем леденеть, наконец стал ощущать приступы puna.

В конце концов он поднялся до самых высших точек хребта, увенчанных вечными снегами.

-- Ну, теперь мы на уровне этих гор. Остается только перелететь через них, а там начнем спускаться! - произнес Фрике и медленно стал опускать жердины с мясом, так что они легли горизонтально и теперь манили птиц за собой уже по прямой линии, а не вверх, как раньше.

-- Молодцы, ребятки! - похвалил своих птиц Фрике. - Налетай дружнее... Как придем на место, выдам вам двойной рацион!.. Но, черт побери, да здесь задохнуться можно! Не лучше, чем в пароходной топке, с той только разницей, что здесь царит такая температура, что белые медведи могут в ней с удовольствием прохлаждаться.

Еще минута - и хребты Кордильер остались позади, за спиной.

Теперь должен был начаться спуск - это уж была для Фрике простая шутка.

Мясо на конце жердей стало постепенно опускаться книзу и затем осталось неподвижно в десятке сантиметров от клюва птиц.

-- Потише, голубчики, полегче... Я задыхаюсь, друзья! - уговаривал он своих летунов. - Ну, вот так... Ведь все у нас идет так прекрасно, к чему же нам шею ломать?! Да у меня и воздуха не хватает... смотрите, даже кровь идет носом... так нельзя!.. Ага... скоро уже конец, мы, можно сказать, прибыли... да... смотрите, город!.. Но какой малюсенький!.. Все дома кажутся какими-то детскими кубиками... Есть даже и железная дорога, да, да... я вижу пар локомотива...

В городе Санта-Роза-де-Дос-Андос были сильно заинтересованы видом столь необычного летательного аппарата, который, точно сорвавшись с вершин главной цепи гор, теперь быстро спускался вниз, приближаясь к городу. Множество подзорных труб и биноклей были нацелены на эту едва заметную сначала точку, и многие из этих оптических приборов выпали из рук их владельцев, пораженных при виде этого невероятного сооружения.

Люди ученые, - были и такие в городе, - припомнили по этому случаю басню Лафонтена "Черепаха и две утки", - и не без основания: Фрике, повисший между двумя птицами, весьма напоминал черепаху, увлекаемую двумя услужливыми утками.

Толпа зевак толкалась у железнодорожной станции в тот момент, когда наш гамен наконец спустился на землю во дворе железнодорожного вокзала.

махали шляпами, дамы и девушки кидали цветы...

А одна умная, добрая и хозяйственная женщина принесла молодому летуну чашку хорошего бульона, после чего начальник станции угостил его добрым стаканом хорошего старого французского вина, от которого Фрике не отказался и тотчас же повеселел и ожил...

Этот железнодорожный служащий говорил довольно чисто по-французски, и Фрике рассказал ему в двух словах о своем приключении. По мере того как начальник станции переводил на испанский язык историю этого невероятного бегства, интерес слушателей возрастал все больше и больше.

-- Благодарю вас, господа, благодарю от всей души за дружеский прием! - говорил Фрике, раскланиваясь на все стороны. - Позвольте на одну минуту отлучиться, и я снова буду весь к вашим услугам... Позвольте только вернуть свободу двум моим спасителям, которые лежат здесь на дворе, как тюлени на песке, и, по-видимому, нестерпимо скучают.

С этими словами он выхватил из-за пояса свой нож и разом разрезал хомуты и постромки обоих кондоров. Последние, почувствовав себя на свободе, принялись бегать по двору, свирепо махая крыльями, затем вдруг взлетели, поднялись вверх и сначала медленно, а затем все быстрее понеслись в сторону гор и вскоре совершенно скрылись из виду, качнув на прощание хитинными шеями.

В городе Фрике встретил самый радушный прием; его не только накормили до отвала, но даже одели с ног до головы, и его бедные ноги наконец отдохнули в удобной и мягкой обуви.

В продолжение целых суток за ним ухаживали, его закармливали; и наконец он получил возможность выспаться на настоящей постели. Когда на другой день он сел в поезд, отправляющийся в Сантьяго, с кругленькой суммой, получившейся от сбора добровольных пожертвований, устроенного для него властями города, то в элегантном молодом джентльмене, который держал себя с важностью посланника какой-то великой державы, никак нельзя было узнать недавнего голодающего и бездомного мальчугана.

Спустя пять часов Фрике прибыл в Сантьяго. Здесь его ждал сюрприз; начальник станции в Сан-Роза уже успел протелеграфировать французскому консулу и ознакомил его с положением маленького героя. Французский представитель встретил Фрике на вокзале. Он был не один, а в сопровождении двух господ, очень взволнованных, которые были не в состоянии оставаться на месте: они все время расхаживали взад и вперед и сразу же выскочили на перрон, как только раздался свисток подходящего поезда.

Фрике, веселый и довольный, вышел из вагона и вдруг побледнел, ноги у него подкосились, и подавленный крик вырвался из груди.

-- Месье Андре!.. Мой добрый доктор!..

-- Фрике, дитя мое, сын мой! Брат мой! - воскликнули почти одновременно его друзья. - Наконец-то ты к нам вернулся!..

И все трое обнимались и плакали, как дети.

-- А Мажесте! - воскликнули они с тревогой.

"Сантьяго!" А знаете ли, что я нашел еще одного доброго товарища во время моего пребывания здесь, в Америке? Это мой друг, месье Буало, которому я рассказал о вас, и он вместе с нами готов предпринять все, что возможно, и даже то, что невозможно, чтобы вернуть нам моего маленького черного братца! Сейчас я вам поведаю все, что он сделал для меня, и вы сами увидите, какой это человек, наш новый сотоварищ. Я уверен, что он освободился от плена, отыскал моих индейцев и теперь, наверное, напал на мой след.

-- Тысяча чертей! - закричал гамен. - Да ведь это оно!

Решено было завтра же уведомить Буало о встрече трех друзей. На всякий случай ему отправили с гонцами два письма к индейцам; кроме того, с первой почтой, отправлявшейся в Буэнос-Айрес, шел подробный рассказ о всех последних событиях с соответствующими инструкциями. Ему назначили свидание через три месяца и обещали в назначенный срок ожидать его прибытия.

Затем трое друзей принялись составлять дальнейший план кампании по освобождению Мажесте и отправились в Вальпараисо, горячо поблагодарив консула за его внимание и любезность.

Из Сантьяго до Вальпараисо пять часов пути по железной дороге.

"Молния", тот славный крейсер, которым командовал капитан де Вальпре и на котором прибыли в Америку доктор Ламперрьер и Андре, стояла здесь на якоре, готовясь снова выйти в море, в погоню за морскими разбойниками.

Ее доблестный командир не пренебрег ничем, даже и тем туманным указанием, каким мог служить услышанный им крик мальчугана: "Сантьяго!", вследствие чего и пришел на своем корабле в Вальпараисо, ближайший к Сантьяго порт.

Сейчас мы увидим, насколько он был прав, поступив таким образом. В тот момент, когда наши друзья собирались уже сесть в шлюпку, которая должна была доставить их на крейсер, Фрике на минуту замешкался на набережной, и вдруг ноги его точно приросли к месту.

С якоря снималось судно. Красивое, легкое судно с высокими стройными мачтами и высоко поднятой кормой, окрашенное в красивый темно-бордовый цвет.

-- Кто? Что?

-- Скорее, друзья!.. Ради бога, скорее на крейсер... на "Молнию"!.. Не то этот разбойник уйдет от нас! - кричал Фрике, неимоверно волнуясь.

-- Да ты с ума сошел!

-- Да разве вы не видите... что это трехмачтовое судно, черный пират оно и есть!.. Он опять переменил название и внешний вид, но это он, я тотчас же узнал его... Это невольничье судно... Проклятый корабль морских бандитов!..