Негостеприимное село

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Негостеприимное село (старая орфография)

Один русский - назовем его хотя бы Матвеевым, - давно уже живущий в Софии и даже состоящий на службе, страстный велосипедист, быстро катил на своей машине по гладкому и прямому, как струна, шоссе, которое пролегало по софийской равнине.

Желтая пыль, поднимаемая колесами велосипеда, окутывала ездока и, как гонимый ветром смерч, двигалась вместе с ним вдоль дороги.

Матвеев проехал уже 15 верст по невыносимой жаре и проехал их очень быстро. Выехав как раз в обеденное время, он очень скоро устал и запыхался. Голод и мучительная жажда заставляли его еще сильнее чувствовать усталость и нетерпеливое желание поскорее добраться до первого села, в котором можно бы было отдохнуть и закусить.

Солнце немилосердно жарило с безоблачного летняго неба. Кругом виднелись лишь пожелтевшие склоны холмов, запыленные луга и засохшия пахоти, подавлявшия своим однообразием. Ни один звук не оживлял безмолвия утомительно-однообразного, безлесного поля. Только ящерицы мелькали у края дороги, испуганные шумом велосипеда.

В тяжелом, подернутом дымкою, воздухе неясно вырисовывались на горизонте изломанные очертания горного хребта, - такия же безцветные и безжизненные под палящими лучами солнца. Они, казалось, убегали куда-то в туманную даль. Туда же убегало и видневшееся вдали село, на которое устремлялись жадные взоры Матвеева. Как это часто бывает с нетерпеливыми путниками в ровной степи, дорога казалась ему бесконечною, и намеченная цель, вместо того, чтобы приближаться, удалялась, как обманчивый мираж...

Но вот и село. С великим облегчением остановился Матвеев перед первою корчмою, стоявшею на деревенской площади. Он приставил свой велосипед к облупившейся известковой стене корчмы и, повернувшись к стоявшему у её порога "шопу" {"Шопами" называют жителей софийской котловины, отличающихся и по этнографическому типу, и по характеру от остального, чисто болгарского населения. И. К.}, хотел попросить у него воды.

В эту минуту на дороге показался всадник, в гетрах и в спортсменской шапке, который быстро галлопировал по направлению к Софии.

Матвеев узнал в нем одного приятеля, чиновника при одном из иностранных консульств в Софии, и поздоровался с ним по-немецки.

- Африканская жара! - сказал всадник, останавливаясь и утирая с лица пот. Потом, оглядевшись вокруг и указывая на пустую площадь, окруженную плетнями и жалкими избами, прибавил:

- Африканское село!

- Да, африканская страна!.. - продолжал он игриво, закуривая сигару. - Готов держать пари, что этот милый народец и через тысячу лет не цивилизуется. Неправда-ли!.. Люблю я встречаться с здешними крестьянами, знаете ли почему? Потому что эти встречи напоминают мне по ассоциации идей волков и диких кабанов, на которых я охотился в горах внутренней Бразилии... О, там прекрасная охота, любезнейший... Здесь, увы, только перепела и есть!.. Взгляните-ка на этого усатого субъекта в дверях! Барнум дорого бы дал, чтобы приобрести его в свой зверинец... Народец!.. Говорю вам: тысячи лет ему мало... Да, да, дорогой мой, надо признаться, что вы, русские, сделали величайшую глупость в истории, освободив эту страну... До свиданья!

Всадник сделал прощальный жест и исчез.

Матвеев снова повернулся к хозяину корчмы.

- Ну что же? дай мне холодной воды!

Хотя он и жил давно уже в Болгарии, по-болгарски говорил он плохо. Так как в Софии почти все понимают по русски, ему не было ни нужды, ни охоты учиться местному языку. Этим, между прочим, объясняется тот странный на первый взгляд факт, что из всех славянских народов труднее всего усваивают болгарский язык именно русские.

Корчмарь, здоровый краснорожий шоп с хитрыми глазами и с длинными - до ушей - усами, даже не пошевелился, как будто не слыхал окрика. Видно, чужеземная физиономия путника с его длинною рыжею бородою и грубый, малопонятный язык, на котором последний к нему обратился, произвели на него слишком неблагоприятное впечатление. А может быть его возмутил и пренебрежительно-наглый взгляд проехавшого всадника.

Между тем Матвеев уселся на треножной скамейке под тенью стрехи и, вытирая пот с лица, ожидал воды.

Прождав напрасно, он снова повернулся к двери и крайне удивился тому, что увидел: корчмарь, как ни в чем не бывало, стоял, опершись небрежно о косяк и почесывая открытую волосатую грудь.

Этот резкий окрик окончательно погубил его в мнении корчмаря, который, не спеша, откашлялся и лаконически ответил:

- Нет у меня воды!

- Нет воды? - спросил изумленно русский.

- Нет!

- А в селе есть вода?

- И в селе нет.

- Как так?.. - Матвеев разсердился... - Ты врешь!..

- Что?

- Нет в селе фонтана?..

Шоп не понял, о каком "фонтане" спрашивал его путник.

- Кто тебя поймет, что ты там болтаешь! - проговорил он пренебрежительно, отворачиваясь от собеседника и входя к себе в корчму.

Матвеева взорвало, но он удержался и решил действовать добром на упрямого неприветливого шопа.

- Пожалуйста... заплачу... - сказал он, подходя к двери.

- Пожалуйста?.. Поздно... нет воды, да и все тут - перебил его корчмарь, приступая к уборке полок, на которых были уставлены стаканы и рюмки.

В это время к корчме подошло несколько крестьян, привлеченных видом велосипеда, бывшого еще новинкою в этих местах. Корчмарь начал с ними о чем-то шептаться. Очевидно, он объяснял им, что за человек был заехавший к нему путник. Они одобрительно кивали головами, видимо, вполне соглашаясь с тем, что он говорил им.

Возмущенный до глубины души, русский спросил у них, откуда они берут воду для питья и указал им при этом на ближний колодезь.

- Из этого колодца мы скот поим; вода в нем не годится для людей, господин, не хорошая вода, - отвечали ему.

- Откуда же люди у вас пьют?

- Мы берем воду во-о-в оттуда... из источника возле того кургана - и крестьяне указали ему по направлению к голому одинокому холму, видневшемуся в степи не ближе, чем в пяти километрах от деревни. - Твоя милость скоро слетает туда на своем дьявольском коне, - прибавили они насмешливо, указывая на велосипед.

Матвеев пришел в ужас: ехать за водою куда-то за пять километров, когда жажда мучила его тут, на месте! И как это возможно, чтобы в селе не было воды!.. Он вынул из кармана несколько монет и попросил, чтобы ему принесли воды из какой-нибудь избы. Но ему ответили, что теперь нигде не найдешь воды. Ничего не оставалось, как утолить жажду вином.

- Кончилось вино, нет... - отвечал и на это корчмарь.

Матвеев решил удовольствоваться закускою.

- Нет.

- А сыр?

- И сыру нет.

- А цыплята?

- Нет и цыплят!

- А это что же? - сказал Матвеел, указывая на кур, бродивших по площади.

- Эти больны; не годятся для еды, - ответил корчмарь.

- Дай хоть хлеба!

- Бог даст!

- Как?

- Нет у нас хлеба.

Это становилось ужасно. Матвеев чувствовал себя в этом селе, как путешественник в безплодной пустыне, умирающий от голода и жажды. И горькое, обидное чувство охватило его.

- И мы проливали свою кровь за этот народ! - сказал он с озлоблением. - Пожалуй, прав был сейчас фон-Шпигель... И он повторил про себя немецкую фразу, только что услышанную им от ускакавшого всадника: "Sie haben die gröste Dumheit in der Geschichte gemacht'"

стояли невдалеке, поглядывая на путника и шушукаясь между собою на его счет. Матвеев взглянул на них и прочел на их лицах нескрываемую злорадную насмешку.

Это переполнило чашу его терпения. Он вспыхнул и громко выругался, - русскою руганью, которая завоевала право гражданства среди болгарских крестьян со времени русско-турецкой войны.

И странная вещь! вместо того, чтобы разсердиться или обидеться, крестьяне сразу повеселели, изменились в обращении и подошли поближе.

Корчмарь, который был в то же время и кметом села, заговорил первый.

- Твоя милость откуда родом, какого народа?..

Корчмарь взял его за руку и, крепко ее пожимая, проговорил:

- Что же ты не сказал нам раньше, что ты русский?.. Только напрасно ввел нас в грех!..

И крестьяне один за другим начали радушно пожимать ему руку, говоря, что по виду и по немецкому разговору с проезжим всадником они приняли его за "шваба" - так называют шопы всех неславянских подданных Франца Иосифа.

бы мы, что ты наш, православный... Темный народ, что говорить!..

Приблизительно тогда, когда происходило описанное событие, Стамбулов, всемогущий повелитель Болгарии, говорил корреспонденту Kölnische Zeitung:

Я на пятьдесят лет освободил Болгарию от русского влияния.

Видно, плохой был психолог покойный Стамбулов...