| Автор: | Верн Ж., год: 1870 |
| Категории: | Роман, Приключения |
Глава XI
"НАУТИЛУС"
Капитан Немо встал. Я последовал за ним. Двойная дверь, находившаяся в задней стене, растворилась, и я вошел в комнату такой же величины, как и только что нами покинутая.
Это была библиотека. Высокие шкафы черного палисандрового дерева, инкрустированного медью, поддерживали на своих широких полках множество книг в одинаковых переплетах. Шкафы следовали вдоль комнаты, между ними находились диваны, обитые каштанового цвета кожей и имевшие самые удобные изгибы. Легкие подвижные пюпитры, приближаемые или отдаляемые по желанию, служили подставкой для книг во время чтения. Посредине библиотеки помещался большой стол, заваленный брошюрами, среди которых попадались и журналы, но старых годов. Четыре матовых плоских полушария, расположенные в потолке, расточали электрический свет, который наполнял всю внутренность комнаты и мягко освещал все это гармоничное убранство помещения. Я с восторгом осматривал этот зал, столь искусно убранный, и не мог оторвать глаз.
- Капитан Немо, - обратился я к хозяину, расположившемуся на диване, - вот библиотека, которая оказала бы честь многим дворцам континента, и я действительно прихожу в восхищение при мысли, что она следует за нами в глубину морей.
- И где вы найдете, господин профессор, большую тишину и большее спокойствие? - сказал капитан Немо. - Ваш кабинет в музее предоставляет ли вам такое спокойствие?
- Нет, капитан, и к тому же я должен заметить, что он значительно беднее по сравнению с вашим. В вашем распоряжении по меньшей мере шесть-семь тысяч томов.
- Двенадцать тысяч, господин Аронакс; и это единственные узы, связывающие меня с землей. Но мир человеческий перестал для меня существовать с того дня, когда мой "Наутилус" в первый раз погрузился в глубину вод. В этот день я приобрел последние мои книги, брошюры, журналы, и я хочу верить, что с этого времени человечество перестало думать и писать. Все эти книги находятся в вашем распоряжении, господин профессор, и вы можете ими свободно пользоваться.
Я поблагодарил капитана Немо и направился к полкам библиотеки. Сочинения научного, нравственного и беллетристического содержания, на всех языках, находились в изобилии, но отсутствовали полностью сочинения по политической экономии; они, видимо, подвергались на судне остракизму. Замечательная подробность: все книги были классифицированы так, что не принималось во внимание различие языка, и это смешение послужило для меня доказательством, что капитан "Наутилуса" одинаково свободно владел разными языками. Помимо сочинений указанного содержания, я заметил образцовые произведения великих учителей древнего и современного мира, то есть все, что человечество создало самого прекрасного в истории, поэзии, в романе и в науках со времен Гомера, кончая Виктором Гюго, от Ксенофонта до Мишле, от Рабле до госпожи Санд. Научный отдел составлял, в частности, богатейший вклад в библиотеку; сочинения по механике, по баллистике, гидрографии, метеорологии, географии, геологии и прочие занимали такое же почетное место, как и труды по естественной истории, и я понял, что это были главные предметы, которые изучал капитан. Я встретил полные собрания сочинений Гумбольдта, Араго, работы Фуко, Анри Сент-Клер Девиля, Шасля, Мильна Эдвардса, Катрфажа, Тиндаля, Фарадея, Вертело, аббата Секки, Петерманна, капитана Мори, Агассиса и прочих, "Записки Академии наук", бюллетени различных обществ - географических, физических и прочих, а также и те два тома, благодаря которым, быть может, я пользовался столь любезным приемом капитана Немо. Между сочинениями Жозефа Бертрана его книга, озаглавленная "Основатели астрономии", дала мне возможность установить некоторую дату. Я знал, что она была издана в 1865 году, и вывел отсюда заключение, что "Наутилус" не мог выйти в путь раньше этого времени. Таким образом, капитан Немо начал свою подводную жизнь всего три года назад. Я надеялся, что встречу еще более новые сочинения, благодаря которым мне удастся определить точнее эту эпоху, но времени для поисков впереди было много, и к тому же я не хотел откладывать предстоящую прогулку для обозрения всех чудес "Наутилуса".
- Милостивый государь, - обратился я к капитану, - я вам очень благодарен за разрешение пользоваться вашей библиотекой; в ней встречаются сокровища науки, и я ими воспользуюсь.
- Этот зал не только библиотека, - сказал капитан Немо, - он в то же время и курительная комната.
- Курительная! - воскликнул я. - Разве на вашем корабле курят?
- Без сомнения!
- В таком случае я должен предположить, что вы сохранили сношения с Гаваной?
- Никаких, - ответил капитан. - Выкурите эту сигару, господин Аронакс, и хотя она не из Гаваны, тем не менее вы останетесь ею очень довольны, если вы знаток.
Я принял предложенную мне сигару, которая по своей форме напоминала лучшие сорта гаванских и которая казалась скрученной из золотых листьев. Я зажег ее от маленького светильника, возвышавшегося на бронзовом пьедестале, и стал вдыхать клубы дыма со страстью знатока, не курившего в течение двух дней.
- Это восхитительно, - сказал я, - но это не табак.
- Нет, - ответил капитан, - это не гаванский и не восточный табак. Это вид водоросли, содержащей в себе никотин, и я должен заметить, что море весьма скупо доставляет эту водоросль. Не сожалеете о ваших гаванских сигарах?
- С этого дня я их презираю.
- Тогда курите сколько угодно, не обращая внимания на их происхождение. От того, что они не прошли через таможню, я полагаю, они не стали хуже.
- Напротив.
Этот зал имел вид четырехугольника с закругленными углами; он имел в длину десять метров, в ширину - шесть и в высоту - пять. Светящийся потолок, украшенный арабесками, ярко, но и мягко освещал все чудеса, собранные в этом музее. Это был действительно музей, и искусная рука его владельца расположила все собранные им сокровища природы и искусства в том живописном порядке, какой мы встречаем в студии истинного художника.
До тридцати картин лучших мастеров в рамах одинакового вида, отделяемые зеркальными панно, украшали стены, роскошно драпированные в выдержанном стиле.
Старые мастера всех школ живописи были представлены в следующих своих произведениях: одна из Мадонн Рафаэля, "Дева" Леонардо да Винчи, "Нимфа" Корреджо, "Женщина" Тициана, картина Веронезе, "Успение" Мурильо, портрет работы Гольбейна, "Монах" Веласкеса, "Мученик" Рибейры, "Месса" Рубенса, два фламандских пейзажа Тенирса, три небольшого размера этюда Герарда Доу, Местю и Поля Потера, два рисунка Жерико и Прудона, несколько марин Бекюйзена и Берне. Из произведений современных художников оказались картины, подписанные Делакруа, Энгром, Декампом, Труайоном, Мессонье и прочими. В этом великолепном музее собраны были и художественные произведения скульптуры из мрамора, а также отливы с чеканкой из бронзы и лучших образцов древних статуй на пьедесталах не менее художественной работы. Изумление, восторг, предсказанные капитаном "Наутилуса", уже стали овладевать мною.
- Господин профессор, - обратился ко мне этот удивительный человек, - вы меня извините, что я вас так просто принимаю, и за тот беспорядок, какой царит в этом салоне.
- Милостивый государь, - отвечал я, - я, не зная, кто вы такой, узнаю в вас артиста.
- Это слишком; я не более чем любитель, милостивый государь. Было время, когда я любил собирать лучшие произведения, созданные рукой человека. Я жадно их разыскивал, рылся неутомимо, и мне удалось приобрести несколько предметов высокой ценности - это мои последние воспоминания о той земле, которая для меня уже не существует. В моих глазах ваши современные художники стали уже древними; меня от них отделяют уже тысячелетия, и в моем уме они смешались с древними художниками. Великие художники для меня вне исторических лет или не принадлежат никакому веку.
- А эти музыканты, - спросил я, указывая на партитуры Вебера, Россини, Моцарта, Бетховена, Мейербера, Герольда, Вагнера, Обера, Гуно и множество других, лежавших на большом пианино-органе, помещавшемся в салоне.
- Эти музыканты, - ответил капитан Немо, - все современники Орфея, так как их место в хронологии исчезает в памяти мертвых. Я мертвец, господин профессор, такой же мертвец, как кто-либо из ваших друзей, который покоится зарытым в земле на шестифутовой глубине.
Капитан Немо замолчал и, по-видимому, погрузился в глубокую думу. Я смотрел на него с живым участием, вглядываясь внимательно в его лицо. Облокотившись на угол драгоценного мозаичного стола, Немо забыл о моем присутствии и, казалось, более меня не замечал.
Я не решился прерывать его размышления и продолжал осматривать редкости, которыми так богат был салон.
После предметов искусства видное место занимали удивительные творения природы. Они по преимуществу заключались в растениях, раковинах и прочих достояниях океана, вероятно найденных лично капитаном Немо. Посреди салона был освещенный электрическим светом фонтан, которому бассейном служила раковина. Эта раковина, бывшая жилищем самого крупного животного из безголовых моллюсков, с вырезанными красивым фестоном краями, имела в окружности до шести метров, следовательно, она превосходила своей величиной те красивые раковины, которые были поднесены Франциску I Венецией и которые церковь Святого Сульииция обратила в две гигантские кропильницы.
Вокруг бассейна в элегантных витринах с медной арматурой помещались расположенные по классам и с этикетками драгоценнейшие произведения моря, которых никогда не приходилось видеть натуралисту. Можно себе представить мою радость как профессора естественных наук!
молуккские кораллы, серии мадрепор, которых мой учитель Мильн Эдвардс так удачно распределил на секции и в числе которых я встретил восхитительные вееролистники, глазчатки с острова Бурбона, Нептунову колесницу с Антильских островов, необыкновенные разновидности кораллов, наконец, все виды полипов, поражающих своим сцеплением, целые острова, которые со временем станут континентами. В коллекции иглокожих, замечательных своей колючей оболочкой, встречались самые оригинальные представители астерий, морских звезд, волосатиков, пантакрин, морских ежей, кубышек и прочих.
Я увидел еще другие витрины, в которых размещались по классам представители из отряда моллюсков. Я встретил здесь неоценимую коллекцию и только за недостатком времени не мог составить ее описания.
Однако процитирую на память тех представителей, которые в особенности обратили на себя мое внимание: красивая королевская синевакула Индийского океана с правильно расположенными белыми пятнами, ярко выступающими на розовом и коричневом фоне, императорский спондил также с яркой, но разноцветной окраской, весь усаженный иглами, редкостный экземпляр даже в музеях, за который, по моему мнению, можно заплатить двадцать тысяч франков, необыкновенная синевакула из морей Новой Голландии, также весьма редко встречаемая, экзотические бюккарды из Сенегала, белые двустворчатые раковины, столь хрупкие, что достаточно одного дуновения, и они исчезают, как мыльный пузырь; многие разновидности морских моллюсков с острова Явы; улитки вроде известковых трубок, окаймленных лиственными складками, которые так дорого ценятся любителями; целые ряды брюхоногих, желто-зеленых американских и темно-бурых австралийских; коллекция сернистых телин, драгоценных цитер, сетчатых солнечников и мраморных курбан с блестящими перламутровыми пятнами; все разновидности ужовок, распространенных в некоторых местностях Африки и Индии и в довершение - лужанки, дафнии, башеницы, яички, свитки, оливки, митры, каски, багрецы, трубари, арфы, скалы, тритоны, цериты, веретена, крыловики, блюдечки, гиалеи, клеодоры, чрезвычайно красивые и хрупкие раковины и многие прочие богатства подводного царства.
В стороне, в особых отделениях, извивались нити драгоценнейшего жемчуга, облитого электрическим светом; здесь же сиял огненными отблесками розовый жемчуг, добытый на жемчужных подводных нивах Красного моря, а также встречался зеленый, радужный, желтый, голубой и черный жемчуг - все это своеобразное, быть может, и болезненное порождение различных моллюсков всех океанов и некоторых ракушек северных рек; и, наконец, отдельные, весьма ценные экземпляры жемчужин, замечательных правильностью своих форм; некоторые из этих зерен превосходили своей величиной голубиное яйцо; они стоили столько же, если не больше, сколько жемчужина, которую путешественник Тавернье продал персидскому шаху за три миллиона франков, и могли поспорить с жемчужиной имама маскатского, которая, как я думал, не имела себе равных на свете.
Оценить всю эту коллекцию не было возможности. Капитан Немо должен был истратить миллионы для приобретения этих замечательных экземпляров, и я спрашивал себя, из какого источника он их черпает, чтобы удовлетворить свои фантазии как собирателя редкостей. Тут мои мысли были прерваны словами капитана:
на земном шаре, которое избегло бы моих поисков.
- Я вполне понимаю то радостное чувство, которое вызывается при виде этих богатств. Вы сами скопили все это? Ни в одном европейском музее нет подобной коллекции произведений океана и морей. Но если я отдам все восторги этой коллекции, мне не останется ничего для восхищения вашим чудесным судном. Я не смею проникать в ваши тайны, но признаюсь, что "Наутилус" с его могущественной движущей силой, с его машинами и аппаратами в высшей степени возбуждает мое любопытство. Я вижу здесь несколько инструментов, назначение которых мне неизвестно. Можно ли мне это узнать?
- Господин Аронакс, все части и отделения "Наутилуса" для вас открыты. Вы можете осмотреть их подробно, и я готов быть вашим проводником.
- Не знаю, как вас благодарить; я не употреблю во вред вашу любезность. Скажите, для чего служат эти физические инструменты?
на "Наутилусе".
- Ваша комната рядом с моей, - сказал капитан Немо, отворяя дверь каюты.
Я вошел в каюту капитана. Она имела суровый вид почти монастырской кельи. Железная кровать, рабочий стол, впрочем, и несколько туалетных принадлежностей. В ней царил полумрак. Ничего не было изысканного, все лишь самое необходимое.
Капитан предложил мне стул. Мы уселись, и он начал свои объяснения.