Паровой дом.
Часть первая.
Глава вторая - ПОЛКОВНИК МУНРО

Глава вторая - ПОЛКОВНИК МУНРО

- Дорогой Моклер, - обратился ко мне инженер Банкс, - что же вы ни слова не говорите о вашем путешествии! Можно подумать, вы все еще в Париже! Ну, как ваше мнение об Индии?

- Об Индии, - ответил я, - можно сказать что-нибудь верное, по меньшей мере взглянув на нее.

- Вот тебе и раз! - воскликнул инженер. - Что же вы делали, позвольте вас спросить, проездом от Бомбея до Калькутты? Вы ослепли, что ли?

- Положим, не ослеп - мой милый Банкс, но во все время переезда находился в каком-то одурении.

- Одурении?

- Именно. Меня ослепили дым, пыль, а более всего быстрота путешествия. Я далек от порицания железных дорог, так как сооружение их - ваша профессия, милый Банкс, но забиться в угол вагона, не иметь поля зрения шире оконного стекла, нестись день и ночь со средней быстротой десяти миль в час, то летя по виадукам в обществе орлов и коршунов или спускаясь в туннели в сотоварищество крыс и полевых мышей, останавливаться только на станциях, как две капли воды похожих одна на другую, видеть в городах лишь стены да шпили минаретов, нестись среди оглушительного пыхтения локомотива, свиста паровика, визга рельсов и стона колес, неужели все это можно назвать путешествием!?

- Ответьте-ка, Банкс, если сумеете! - воскликнул капитан Год. - А вы что скажете, полковник?

Полковник, к которому относился вопрос капитана Ф Года, наклонив слегка голову, ограничился следующими словами:

- Мне любопытно послушать, что ответит на это господину Моклеру наш гость.

- Меня это вовсе не удивляет, - ответил Банкс. - И я признаюсь, что господин Моклер прав во всех отношениях.

- Если так, - воскликнул капитан Год, - к чему же вы строите железные дороги?!

- Чтобы доставить вам, капитан, возможность переноситься из Калькутты в Бомбей в шестьдесят часов, если вы спешите.

- Я никуда и никогда не спешу.

- Если так, путешествуйте по Грейт-Транк-Роуд, отправляйтесь по ней, и вдобавок отправляйтесь пешком.

- Я это и намерен сделать.

- Когда?

- Когда полковник согласится сопутствовать мне в маленькой прогулке по полуострову, миль в восемьсот или девятьсот.

Полковник удовольствовался слабой улыбкой и снова погрузился в одну из тех продолжительных дум, из которых лучшим друзьям, в том числе инженеру Банксу и капитану Году, с трудом удавалось выводить его иногда.

осмотреть главные города, увидеть все достопримечательные здания и посвятить на эту экскурсию все время, какое потребуется на то, чтобы познакомиться со страной.

С инженером Банксом я был знаком еще в Париже. Мы уже несколько лет с ним большие приятели, и более тесное сближение могло только скрепить старую дружбу. Я обещал заехать к нему в Калькутту, как только окончание работ на строившейся дороге Синд-Пенджаб-Дели позволит ему искать отдыха в трудах паломничества по Индии. С каким восторгом было принято мое предложение, считаю лишним пояснить. Пуститься в путь мы должны были через несколько недель, как только наступит благоприятное к тому время года.

По приезде моем в Калькутту в марте 1867 года Банкс познакомил меня с одним из своих товарищей, честным и добрым малым, капитаном Годом; затем представил меня другому своему приятелю, Мунро, у которого мы и проводили только что упомянутый вечер.

Полковник, человек лет сорока семи, занимал в европейском квартале дом, стоявший в стороне от движений, отличающих как коммерческий, так и чернорабочий город, на какие, в сущности, распадается индийская столица. Этому кварталу присваивается иногда имя "квартала дворцов", и действительно, в последних там нет недостатка, если считать дворцом здание, отвечающее этому понятию своим портиком, колоннами и террасами. Калькутта представляет пестрое собрание всех архитектурных стилей, эксплуатируемых обыкновенно англичанами для украшения всех своих городов в обоих полушариях.

Что касается жилища полковника в частности, то это был бенгало во всей его неприкосновенной простоте. Одноэтажный дом на кирпичном фундаменте увенчивался остроконечной пирамидальной крышей; вокруг него шла веранда или, по местному названию, "варан-ча", поддерживаемая легкой колоннадой. По сторонам находились кухни, сараи, службы, образуя флигели главного строения. Все они помещались в саду с великолепными деревьями, а сад, в свою очередь, был окружен низенькой каменной оградой.

Дом полковника носил признаки благосостояния его хозяина. Многочисленная прислуга соответствовала требованиям англо-индийского домашнего обихода. Мебель, утварь, помещение - все было заведено обстоятельно и содержалось в строгом порядке. Видно было, что рука заботливой женщины участвовала в предварительном устройстве этого хозяйства, и в тоже время ощущалось отсутствие этой женщины.

Руководство над слугами и порядком было предоставлено полковником в полное распоряжение одного из его бывших сослуживцев, шотландца - "кондуктора" королевской армии сержанта Мак-Нейля, человека, делившего все его индостанские походы и принадлежащего к разряду людей, золотое сердце которых, привязавшись к кому-нибудь безраздельно, бьется вечно для одного избранника, словно переместившись в его собственную грудь.

Мак-Нейлю было сорок пять лет; это был высокий, крепкий мужчина, носивший бороду и усы, по обычаю горных шотландцев. По манерам и традиционному костюму он остался душой и телом "гайлэндером", хотя и покинул военную службу одновременно с полковником Мунро. Оба вышли в отставку в 1860 году.

Но вместо того, чтобы вернуться в недра старых, прадедовских кланов, оба остались в Индии и зажили в Калькутте в полном уединении. Это обстоятельство заслуживает некоторых пояснений.

Знакомя меня с полковником Мунро, Банкс сделал одно предостережение.

- Не делайте никаких намеков на восстание сипаев, - сказал он мне, - и особенно не произносите никогда имени Нана Сахиба.

Полковник Эдвард Мунро принадлежал к древней шотландской фамилии, предки которой фигурируют в истории Соединенного королевства. К числу последних надо причислить сэра Генри Мунро, возглавлявшего бенгальскую армию в 1760 году и на долю которого как раз выпало усмирение сипаев, повторивших мятеж ровно через сто лет. Майор Мунро укрощал возмущение с беспощадной энергией и однажды не поколебался даже перед приказанием привязать двадцать пять человек к пушечным дулам - не поколебался перед исполнением этой отвратительной казни, возобновлявшейся часто в восстание 1857 года и изобретателем которой, может быть, был предок полковника.

В эпоху последнего восстания сипаев полковник Мунро командовал 93-м пехотным шотландским полком королевской армии; он сделал почти весь поход под начальством сэра Джеймса Утрама, одного из героев этой войны, провозглашенного "Баярдом индийской армии".

Затем Мунро участвовал и во втором индостанском походе под предводительством Колина Кэмпбелла, а также и в осаде Лакнау и с Утрамом расстался только тогда, когда последний был сделан членом индийского совета в Калькутте.

В 1858 году полковник Эдвард Мунро был пожалован командиром индийского ордена "The Itar of India", получил титул баронета, и жена его приобрела бы право называться леди Мунро {Нетитулованная девушка, выходя замуж за баронета или кавалера какого-нибудь ордена, принимает титул леди, когда ее называют по фамилии мужа. Но при обозначении именем, данном при крещении, титулование "леди" остается исключительным правом дочерей пэров.}, если бы эта несчастная женщина не погибла ранее, в жестокую резню в Канпуре 27 июня 1857 года под личным наблюдением и по приказанию самого Нана Сахиба.

Леди Мунро - друзья полковника никогда не называли ее иначе - была любима мужем до обожания. Во время катастрофы ей было двадцать семь лет. Мисс Орр и Джексон, почти сверхъестественно уцелевшие после взятия Лакнау, пережили своих мужей и отцов, но даже и останки леди Мунро, брошенные вместе с другими трупами в колодец Канпура, не могли быть отысканы и почтены христианским погребением.

Тогда у сэра Эдварда Мунро сохранилось одно желание, одна мысль - поймать Нана Сахиба, против которого английское правительство вело повсеместные розыски, и утолить над ним жажду мести. Сержант Мак-Нейль сопутствовал ему всюду. Эти два человека, жившие одной мыслью, бросались во все стороны, выслеживая добычу, но усилия их, равно как и все старания англо-индийской полиции, остались безуспешными. Впрочем, в то время по всей Индии разнесся слух о смерти Нана Сахиба, и удерживался на этот раз с такой настойчивостью, что никто не сомневался в его справедливости.

Сэр Эдвард Мунро и Мак-Нейль вернулись в Калькутту и поселились в уединенном домике, только что нами упомянутом. Не читая ни книг, ни газет, которые могли бы ему напомнить кровавые события восстания, полковник вел в своем бенгало совершенно бесцельное существование. Мысли о потерянной жене не покидали его; казалось, само время не имело над ним власти.

Прибавим, что молва о появлении Нана Сахиба в Бомбейском президентстве, возникшая за несколько дней перед тем, не дошла до полковника. И это было счастьем, так как в противном случае он не усидел в стенах своего бенгало.

Вот те подробности, которые передал мне Банкс; вот те причины, по которым следовало избегать упоминания о восстании сипаев, а главным образом о вожде Нана Сахибе.

Банкс, как я уже сказал только что, окончил работы, порученные ему при постройке большой железнодорожной линии "Great Indian Peninsubar". Это был человек лет сорока пяти, в полном цвете сил. Банкс должен был принять деятельное участие в сооружении Мадрасской ветви, предназначенной для соединения Аравийского залива с Бенгальским, но работы должны были начаться не раньше чем через год; вот почему он и жил в Калькутте, занимаясь различными проектами по механической части. Все свободное от занятий время он посвящал полковнику, все вечера проводил на веранде бенгало в обществе сэра Эдварда Мунро и капитана Года, получившего в это время шестимесячный отпуск.

Год служил во 2-м эскадроне карабинеров королевской армии и участвовал в походе 1857 - 1858 гг., начавшемся под предводительством Колина Кэмпбелла в Уде и Рохилкенде, затем под началом сэра Генри Роза в Центральной Индии и продолжавшемся до взятия Гвалиара.

Капитан Год, воспитанный в суровой школе индостанской военной жизни, считался одним из самых уважаемых членов Мадрасского клуба. Это был молодой человек лет тридцати, с рыжевато-белокурыми бородой и волосами. Если бы он был уроженец самой Индии, и то едва ли бы был более чистокровным индусом в душе. В его глазах Индия была первенствующей страной в мире, землей обетованной, единственным уголком земного шара, где можно жить порядочному человеку. Действительно, он находил в Индии все способное удовлетворить его вкусам.

Солдат по темпераменту, он встречал тут постоянные случаи подраться. Страстный охотник, он попал в страну, где природа как бы преднамеренно собрала полную коллекцию хищных животных и всевозможную дичь обоих полушарий. Любитель взбираться на горы, к его услугам была под рукой цепь величественных Тибетских гор, включающая в свои отроги высочайшие вершины в мире. Неутомимый путешественник, кто мог помешать ему проникнуть в до сих пор еще не изведанный край, в бесконечные пространства Гималайской границы? Бесстрашный наездник, мог ли он пожаловаться на недостаток скаковых ристалищ в Индии, заменявших ему с лихвой ипподромы.

Почти во всем Банкс и он сходились во мнениях. Но инженер в качестве убежденного механика мало интересовался скаковыми подвигами Гладиаторов и Дочерей Эфира.

Так, однажды во время спора по этому поводу Банкс заметил, что конские скачки могут быть интересны при одном известном условии.

- При каком же? - поинтересовался Год.

- А вот при каком, - ответил ему с серьезным видом Банкс, - чтобы наездник, приехавший последним, был расстрелян у призового столба, на месте.

- Верная мысль, - протянул капитан Год.

Без сомнения, он не поколебался бы немедленно принять участие в скачке при подобных условиях.

Таковы были постоянные посетители сэра Эдварда Мунро. Полковник любил слушать их разговоры на всевозможные темы, и иногда их вечные споры вызывали на его губах нечто похожее на улыбку.

Общим желанием обоих друзей было подбить полковника на какое-нибудь путешествие, которое могло бы его развлечь. Много раз они предлагали ему прокатиться на север полуострова и провести несколько месяцев в окрестностях "Санториума", куда богатая часть англо-индийского общества стекается преимущественно во время сильной жары. Но до сих пор все их попытки не имели успеха: полковник не поддавался.

Мы предчувствовали, что он откажется и от того путешествия, которое собирались предпринять мы с Банксом. В тот вечер, как было уже сказано выше, капитан Год задумал экскурсию в Северную Индию пешком. Банкс не любил верховой езды так же сильно, как Год ненавидел железную дорогу.

Начался спор. Конечно, можно было прийти к соглашению, предприняв поездку в экипаже или паланкине с остановками по собственному усмотрению, что довольно удобно при хороших почтовых дорогах Индостана.

- И не говорите мне о ваших повозках, запряженных волами или горбатыми зебу! - воскликнул Банкс. - Без нас вы все еще держались бы этих допотопных способов передвижения, забракованных пятьсот лет тому назад Европой.

- Однако вы привередник, Банкс! - весело заметил Год. - Между тем почтовая езда стоит ваших блестящих вагонов и железных коней! Превосходные белые волы чудесно домчали бы нас галопом, их меняют на почтовых станциях каждые две мили.

- Да, но каково трястись в этих лодках, поставленных на четыре колеса и где вас укачивает не хуже, чем рыбака на его челноке в бурю.

- Ну хорошо, оставим телегу, Банкс, - согласился капитан Год. - У нас есть еще в запасе экипажи с упряжкой, тройкой и четверкой, которые скоростью могут потягаться с вашими "поездами", заслуживающими по справедливости названия "похоронных поездов". Говоря, однако, по совести, я предпочел бы паланкин...

- Ваши паланкины, капитан Год, это уж и впрямь гробы, в шесть футов длины и четыре ширины, где приходится лежать вытянувшись, как мертвецу!

в час проедешь непременно, по крайней мере не рискуешь, как с вашими проклятыми экспрессами, доехать раньше, чем успеешь выехать... Конечно, в том случае, если посчастливится доехать благополучно до места!

- Лучше всего, как я вижу, по-вашему, найти средство путешествовать прямо в своем доме.

- Путешествовать наподобие улитки! - рассмеялся Банкс.

- Друг мой, - ответил я, - улитка, которая могла бы по собственному желанию расставаться со своей раковиной и снова уходить в нее, не была бы уж очень жалким существом! Путешествовать в своем передвижном доме будет, вероятно, последним словом прогресса в выборе способов передвижения.

- Может быть, - вмешался в разговор полковник Мунро. - Передвигаться, не покидая своего угла, возить с собой свой очаг, все воспоминания, составляющие его, меняя только горизонт, разнообразя кругозор, атмосферу и климат, не нарушая обычного строя заведенной жизни. Это, может быть, со временем и достигнется.

- Конец тогда бенгало, предназначенным для путников! - ответил капитан Год. - Пропадут тогда бенгало, где приходится желать так многого по части комфорта и где нельзя остановиться без разрешения местных властей.

- Да, конец тогда злополучным гостиницам, где вас терзают на все манеры нравственно и физически, - заметил я не без некоторой справедливости.

- Нужен просто фургон странствующих акробатов, только, понятно, фургон усовершенствованный! - вскричал капитан Год. - Вот идеал! Останавливайся тогда где хочешь, трогайся в путь когда угодно, едешь, если любишь глазеть, несись вскачь, если того просит душа! И это все не расставаясь со своей спальней, гостиной, комнатой для курения и, что еще важнее, с кухней и поваром. Вот это настоящий прогресс, друг Банкс! Это будет чище ваших пресловутых железных дорог. Осмельтесь-ка опровергнуть меня, почтеннейший инженер, ну опровергните же, сделайте одолжение.

- Видите, мой друг, Год, - ответил Банкс, - я был бы готов вполне согласиться с вами, если бы...

- В чем дело?

- ...если бы ваше стремление к прогрессу круто не останавливалось на пути.

- Да разве есть куда идти еще дальше?

- Судите сами. Вы находите, что передвижной дом был бы предпочтительней вагона, предпочтительней даже гостиного или спального вагона наших железных дорог. И вы совершенно правы, капитан, когда дело касается человека, располагающего свободным временем и путешествующего ради удовольствия, а не по делу. Кажется, никто из нас против этого возражать не будет?

- Никто, - отозвался я за все общество. Полковник Мунро кивнул в знак согласия.

- Решено, - сказал Банкс. - И прекрасно. А теперь я стану продолжать. Положим, вы обращаетесь к каретнику, который в то же время соображает по строительной части, и он сооружает вам подвижной дом. Дом готов, выстроен прочно, распланирован удобно - словом, отвечает всем требованиям любителя комфорта. Он не слишком высок, во избежание падения; не особенно широк, чтобы иметь проезд по всем дорогам; он искусно поставлен на колеса с расчетом уменьшить тряску. Словом, это совершенство! Предположим еще, что дом сделан по заказу полковника, который предлагает нам свое гостеприимство. Если угодно, мы едем на север Индии и отправляемся как улитки, но улитки, не прикрепленные к своей раковине... Все готово к отъезду. Ничто не забыто, даже повар и кухня, столь милые сердцу капитана. День отъезда наступает. Вперед! Но кто же повезет ваш передвижной дом, скажите-ка, мой друг?

- Вы их будете впрягать, вероятно, десятками? - поинтересовался Банкс.

- Тогда слоны! - возразил капитан Год. - Это будет красиво и величественно! Дом, запряженный выдрессированными гордыми слонами, бегущими аллюром лучших рысаков в мире!

- Как бы это было чудесно, капитан!

- Это будет напоминать путешествие раджи, инженер.

- Опять вы с вашим "но"... у вас всюду оно отыщется.

- И заметьте, на этот раз мое "но" чрезвычайно веско.

- Ах уж эти мне инженеры! Они только и годны на то, чтобы везде отыскивать затруднения.

- И устранять их, когда представится возможность.

- Устраню и сейчас же объясню вам, каким путем. Милый мой Мунро, все двигатели, перечисленные капитаном, везут, тащат тяжесть, но в то же время утомляются. Они своевольны, упрямы, а главная беда в том - они едят. Между тем может явиться недостаток в фураже, так как, согласитесь, нельзя же прихватить с собой в дорогу несколько десятин луга. И вот упряжные животные ваши слабеют, утомляются, падают, околевают по пути. Передвижной дом уже не катится, а стоит себе на месте, как тот бенгало, в котором мы имеем удовольствие вести настоящую беседу. Из всего сказанного следует, что передвижной дом сделается практически полезным только с того дня, когда он превратится в паровой дом...

- ...способный бежать исключительно по рельсам, - сказал капитан, пожимая плечами.

- Нет, по любой дороге, - ответил инженер, - а везти его будет усовершенствованный локомотив.

- Браво! Браво! - воскликнул капитан. - С той минуты, как ваш дом можно будет направлять куда душе угодно, не следуя вашим деспотическим линиям, я подаю голос за него.

- Паровая лошадь, - ответил Банкс, - по силе равняется трем или четырем живым лошадям, и сила эта может быть еще увеличена. Паровая лошадь не знает ни усталости, ни болезней; во всякую погоду, под лучами палящего солнца, под дождем или снегом она будет идти одинаково, без утомления. Она не боится хищных зверей, змей, слепней и других насекомых; для поощрения ее не нужно ни бича погонщика волов, ни кнута кучера. Отдых ей не нужен, точно так же, как и сон. Паровая лошадь, созданная руками людей, совершеннее всех остальных упряжных животных, доставшихся человеку Провидением. Небольшое количество масла или сала, немножко дров или угля - вот что ей требуется для питания. Вам известно, друзья, на Индийском полуострове в чем другом может быть недостаток, но уж никоим образом в лесах, которые вдобавок составляют общую собственность.

- Верно сказано! - отозвался капитан Год. - Ура! Паровая лошадь! Я отсюда уже вижу передвижной дом инженера Банкса, который путешествует по большим дорогам Индии, проникает по тростниковым зарослям в тенистые леса, углубляется в места, заселенные львами, тиграми, пантерами и барсами. А нас самих вижу под сенями крепких стен, нагромождающих целые гекатомбы диких зверей, затмевая нашими подвигами славу всех Немвродов, Андерсенов, Жерардо Петрюгуэ и Шассинов. Ах, Банкс! У меня даже слюнки потекли, и вы заставляете меня пожалеть, что я не родился пятьюдесятью годами позже!

- Почему, капитан?

- Через каких-нибудь пятьдесят лет мечта ваша осуществится и паровой дом будет создан.

- Да, я. И правду сказать, боюсь только одного: он превзойдет ваши ожидания.

- Так едем же, едем скорее! - воскликнул капитан Год, вскакивая с места, как будто готовый пуститься в путь сейчас же.

Инженер успокоил его жестом, затем, перейдя на более серьезный тон, обратился к сэру Эдварду Мунро.

- Эдвард, - сказал он, - если я предоставлю в твое распоряжение передвижной дом ровно через месяц и скажу тебе: "Вот твоя комната, которая может переноситься всюду, куда ты только пожелаешь, вот твои друзья - Моклер, капитан Год и я, желающие ехать с тобой на север Индии, ответишь ли ты мне тогда: "Едем, Банкс, едем, и Господь путешествующих да благословит наш путь!"

идеальный паровой дом, который превзойдет мечты Года, и мы объедем тогда Индию вдоль и поперек.

- Ура! Ура! - вскричал капитан Год. - Горе вам, дикие звери на непальской границе.

В эту минуту сержант Мак-Нейль, привлеченный возгласами капитана, появился на пороге комнаты.

- Мак-Нейль, - обратился к нему полковник Мунро, - через месяц мы едем путешествовать в Северную Индию. Хочешь ехать с нами?

- Разумеется, полковник, раз вы хотите ехать, - отвечал Мак-Нейль.