Развеянные чары.
Глава 15

Глава 15

За ясной, полной благоухания весной наступило жаркое лето. Залив, изо дня в день ярко освещенный солнцем, манил к себе красотой своих окрестностей, но зной был невыносим, и только морской ветер нес с собой некоторую прохладу, поэтому море стало излюбленным местом для прогулок. Долгое затишье в природе наконец было нарушено: разбушевалась буря, взметавшая вихрь в воздухе и огромные валы на море. Она разразилась так внезапно, что никто не предвидел ее, и уже более часа свирепствовала с неослабевающей силой.

Среди пенистых волн нырял баркас, очевидно, застигнутый бурей врасплох и теперь боровшийся с нею. Некоторое время ему грозила опасность быть унесенным в открытое море, но теперь он на всех парусах несся к берегу, и после двух-трех попыток ему удалось наконец пристать.

- Вот это называется настоящей бурей! - воскликнул Гуго Альмбах, насквозь промокший от дождя и брызг, первым выскакивая на берег. - На этот раз мы счастливо ускользнули из объятий морской богини. А право, были недалеки от того, чтобы в них остаться.

- К счастью, с нами был такой опытный моряк, - заметил маркиз Тортони, в столь же мокром виде последовавший за ним. - Требовалось большое искусство, капитан, чтобы в такую непогоду добраться до берега. Без вас мы бы погибли!

Рейнгольд вынес из баркаса полубесчувственную синьору Бьянкону: она была бледна как смерть и вся дрожала, прильнув к нему.

- Ради Бога, успокойся, Беатриче, опасность миновала, - нетерпеливо сказал Рейнгольд, в то время как последний пассажир, тот самый англичанин, который присутствовал при пресловутом разговоре Гуго с маэстро Джанелли, равнодушно ступил на твердую почву.

Между тем Иона осыпал самыми презрительными эпитетами двух матросов, которым вначале было вверено управление баркасом, но они, к счастью, не знали немецкого языка, а потому не могли понять его ласковых словечек.

- Захотели тоже быть моряками, управлять судном, а поднимается жалкое волнение - сразу теряют голову и призывают всех святых! - ворчал он. - Не вырви мой капитан из ваших рук руля и не возьмись за паруса, нырнули бы мы к акулам. Хотелось бы мне, чтобы вас потрепала такая буря, как нашу "Эллиду" перед тем, как мы попали сюда! Поняли бы вы, что значит какой-то ветерок в вашем заливе.

Всякий другой, кроме матроса, счел бы этот "ветерок" порядочной бурей. И она действительно грозила нешуточной опасностью пассажирам баркаса, которые спаслись только благодаря энергичным действиям капитана Гуго. Последний теперь по обыкновению уклонялся от выражений благодарности со стороны маркиза и англичанина.

- Оставьте, синьоры! - восклицал он. - Ведь для меня в такой поездке нет ничего нового и непривычного. Я сожалею лишь о том, что из-за каприза красивой женщины вы попали в такое неприятное положение.

- Да, да, эта женщина во всем виновата, - сердито проворчал Иона, между тем как Гуго вполголоса продолжал:

- Я уже за два часа заранее знал, что предвещает нам небо, несмотря на свой спокойный и ясный вид. Вы слышали, как я отговаривал от этой поездки. Однако синьора Бьянкона решительно настаивала на ней, смеясь над трусливым моряком, "не дерзающим отдаться своей стихии". Во всяком случае, надеюсь, мое мужество менее пострадало в ее глазах... - Он вдруг оборвал свою речь и, сделав несколько шагов в сторону примадонны, сказал: - Осмеливаюсь спросить, синьора, как вы себя чувствуете?

Беатриче все еще дрожала, но вид противника, стоявшего перед ней с выражением учтивости на устах и лукавством во взоре, до некоторой степени привел ее в себя. Для нее было достаточно его возражения против этой поездки, чтобы упрямо настаивать на ней и своими насмешками сделать остальных мужчин глухими ко всяким предостережениям. Смертельный страх, пережитый в последний час, стал для нее хорошим уроком, тем более жестоким, что она была обязана своим спасением именно капитану, показавшему себя сегодня героем, тогда как она в минуту опасности оказалась далеко не на высоте.

- Благодарю вас... мне лучше, - ответила она полусердито, полусконфуженно.

- Счастлив слышать это, - заявил Гуго, отвесив, несмотря на дождь, самый безукоризненный салонный поклон. - А теперь я становлюсь во главе экспедиции, отправляющейся на разведку в глубь страны. Вперед, Иона! Произведи рекогносцировку местности. Рейнгольд, ведь ты не чужой здесь: неужели ты не знаешь, где мы, собственно, находимся?

- Нет, - ответил Рейнгольд, окинув местность быстрым взглядом.

- А вы, маркиз Тортони?

Чезарио пожал плечами.

- К сожалению, и я не могу дать ровно никаких сведений относительно этого. Я редко бываю за пределами "Мирандо", а при такой непогоде вообще невозможно ориентироваться.

виднелся хоть какой-нибудь дом, густой серый туман окутал все кругом. Однако капитан не сдавался.

- Как непрактичны господа артисты! - сердито пробормотал он. - Сидят по целым дням в "Мирандо" и рассуждают о несравненной красоте своего залива, а берегов его не знают и, очутившись в двух-трех верстах от большой дороги, уже не могут ориентироваться... Милорд, не будете ли вы добры помочь мне? По-моему, мы с вами лучше сумеем отыскать дорогу.

Лорд Эльтон, которому уже при первой встрече пришелся по душе веселый капитан, был теперь окончательно очарован им и тотчас последовал приглашению. С тем же невозмутимым спокойствием, которое не изменило ему в минуту опасности, он подошел к моряку, и оба двинулись вперед; маркиз Тортони и Рейнгольд с Бьянконой последовали за ними.

- Кажется, случай забросил нас на довольно негостеприимный берег, - шутил Гуго, на веселое настроение которого нисколько не подействовала непогода. - По моему расчету, мы в трех или четырех часах пути от С, и там, налево, сквозь туман проглядывают горы с весьма подозрительными ущельями. Ведь где-то здесь в горах разбойничает шайка Дженнаро. Как вы отнесетесь к тому, милорд, что нам сегодня придется пережить настоящее приключение в духе итальянских романистов - встречу с бандитами?

Лорд Эльтон с неожиданной живостью обернулся в сторону указанных ущелий, неприветливо смотревших сквозь колышащийся туман, и стал внимательно разглядывать их.

- В самом деле, это было бы очень интересно! - наконец произнес он.

- С одним условием, чтобы среди них была хоть одна прекрасная бандитка, не иначе, - докончил Гуго.

- Шайка Дженнаро не возит с собой женщин, это мне доподлинно известно, - веско заявил англичанин.

- Жаль! Очевидно, шайка совершенно нецивилизованна, так как нисколько не считается с возможными желаниями своих жертв. Впрочем, это как раз на руку моему Ионе. Жизнь без женщин! Если он услышит об этом, то непременно окажется перебежчиком и присягнет знамени Дженнаро! Придется мне смотреть за ним в оба.

- Не шутите так легкомысленно! - вмешался в их разговор маркиз Тортони. - Подумайте, синьор, ведь с нами дама, и все мы безоружны.

- Исключая милорда, который всегда носит с собой шестиствольный револьвер в качестве карманного огнива, - смеясь, сказал Гуго. - Все же прочие не посчитали необходимым запасаться оружием для такой невинной прогулки. Однако у нас есть защита, действеннее которой не могли бы оказаться два десятка карабинеров: ни один бандит не высунет носа в такой ливень.

- Вы думаете? - с откровенным разочарованием произнес лорд Эльтон.

- Конечно, милорд, и я, со своей стороны, нахожу лучшим на этот раз отложить увеселительную прогулку в горы. Кстати, разве не странно, что только мы двое, не имеющие в себе ничего артистического, прониклись романтизмом своего положения? Мой брат, - Гуго слегка понизил голос, - Шествует, как раъяренный лев, возле синьоры Бьянконы... он вообще теперь все время в львином настроении, и лучше быть от него подальше... Синьора Бьянкона и на сцене никогда не воспроизводила с таким совершенством трагического отчаяния, как в эти минуты, а маркиз Чезарио уставился элегическим взором в туман, вместо того чтобы любоваться нашим в высшей степени эффектным шествием под дождем... Ага, смотрите, вдали как будто виднеется какое-то здание. А вот и Иона возвращается из своей рекогносцировки. Ну, что там?

- Гостиница! - сообщил Иона, вернувшийся из разведки. - Там мы можем укрыться от непогоды, - торжественно добавил он.

- Бог сжалился над нами! - патетически воскликнул Гуго, делясь со своими спутниками приятной вестью.

Надежда на близкий отдых оживила упавшее духом общество; все ускорили шаг и вскоре уже были под гостеприимной кровлей.

- Грубому морскому плащу выпала завидная доля, - сказал капитан, с любезной улыбкой снимая свой дождевик с плеч синьоры Бьянконы. - Я знал, что сегодня он пригодится нам, а потому и взял его с собой. Хорошо ли он защитил вас, синьора?

Беатриче с вынужденной благодарностью возвратила плащ и сердито поджала губы. Ей нелегко было брать его из рук капитана, а между тем только он один захватил с собой дождевик, и у нее не было выбора, если она не хотела промокнуть насквозь. Но, как и все страстные натуры, она не понимала шуток, а ненавистная рыцарская вежливость противника не позволила ей открыто выражать свою неприязнь и сдерживала в рамках светской обходительности.

Гостиница, расположенная на уединенном берегу залива, в стороне от большой дороги, никогда не видела в своих стенах таких знатных гостей и оставляла желать многого в смысле чистоты и удобства. Но непогода и намокшее платье вынуждали путников забыть о какой-либо разборчивости. Во всяком случае, здесь было несколько комнат, называвшихся "номерами для приезжих" и действительно иногда служивших для ночлега художникам и кочующим туристам.

Войдя в них, Беатриче пришла в ужас, а маркиз Тортони с немым самоотречением смотрел на "номера", столь не похожие на его покои в "Мирандо"; лорд Эльтон, напротив, чувствовал себя как нельзя лучше в неожиданном пристанище. Что же касается братьев Альмбах, то Рейнгольд, по-видимому, был совершенно равнодушен ко всему, а Гуго очень забавляло создавшееся положение.

Они узнали, что и в самом деле находятся в трех часах пути от С. и что здесь уже нашла приют от непогоды компания путешественников. Те приехали сюда в экипаже до того, как началась гроза, так что не пострадали от дождя, подобно синьоре Бьянконе и ее спутникам, которых хозяева гостиницы охотно выручили чем могли из одежды.

хрюканьем освободившую дорогу.

- Очевидно, здесь смотрят на этих милых животных, как на комнатных, у нас же они попадают в комнаты разве только в виде жаркого, - спокойно сказал капитан. - Я искал тебя, Рейнгольд... Но, Боже мой, ты все еще в мокром платье? Почему ты не переоделся?

Рейнгольд, стоявший у окна и смотревший на море, обернулся и бросил рассеянный взгляд на своего брата, который, как и маркиз с англичанином, уже воспользовался праздничным платьем хозяина гостиницы и его сыновей.

- Переодеться? Ах да, я и забыл.

- Так сделай это сейчас же! Неужели ты хочешь окончательно погубить свое здоровье?

- Оставь! - нетерпеливо отозвался Рейнгольд. - Сколько шума из-за дождя и ветра!..

- Однако из-за этого дождя и ветра мы были на волосок от гибели, - заметил Гуго. - Впрочем, в качестве кормчего могу засвидетельствовать, что мой экипаж, за исключением синьоры Беатриче, держался храбро. На правах женщины она вовлекла нас в опасность и затем еще мешала нашим общим усилиям.

- Зато ты можешь торжествовать, потому что она, как и мы все, обязана тебе жизнью.

Гуго пристально посмотрел на брата и спокойно произнес:

- Что для тебя, по-видимому, в высшей степени безразлично.

- Для меня... почему?

Не ожидая ответа, Рейнгольд снова отвернулся к окну, но брат уже был возле него и, обняв, спросил:

- Что с тобой, Рейнгольд?

В его голосе прозвучала былая нежность, с которой он когда-то обнимал своего младшего брата, страдающего от гнета родственников, и которая уже давно не возникала между ними.

- Я надеялся, что здесь ты наконец найдешь покой, которого так страстно искал, - продолжал капитан, - а вместо этого ты в последние дни безумствуешь больше прежнего. Мы теперь едва ли не по названию только гости маркиза. Ты втянул его и всех нас в этот вечный водоворот развлечений и прогулок. С судна мы бросаемся в экипажи, из экипажей на мулов, как будто каждая минута покоя или одиночества - мука для тебя, а в вихре удовольствий ты довольно часто походишь на каменного гостя среди нас. Что с тобой?

Рейнгольд неторопливо, но решительно освободился из объятий брата и тихо ответил:

- Это... я не могу тебе сказать.

- Рейнгольд!

- Оставь меня, пожалуйста!

Капитан отступил. Он видел, что брат не хочет отвечать не из каприза; усталый, сдавленный голос слишком явно выдавал сдерживаемые рыдания, а он уже знал, что, когда Рейнгольд в таком настроении, от него ничего нельзя добиться.

- Погода уже, по-видимому, прояснилась, - сказал он после короткого молчания, - но о возвращении пока нечего и думать. Сегодня нам ни под каким видом не следует пускаться в обратное плавание по волнующемуся морю; проселок тоже, должно быть, сильно размыло. Я уже обещал нашим спутникам разузнать, возможно ли сегодня возвращение домой, и постараться определить, не угрожает ли нам ливень вторично. С верхней веранды, кажется, довольно хороший кругозор; пойду, посмотрю.

Теперь она была заброшена, полуразрушена, но бесконечно живописна благодаря своим руинам и побегам дикого винограда, обвивавшего ее колонны и перила. К веранде вела длинная открытая галерея, и Гуго уже направился вдоль нее, как вдруг остановился. Навстречу ему взлетел голубь, а за ним гнался мальчик, одетый по-городскому. Ручная, привыкшая к людям птица вовсе и не пыталась скрыться, она, словно поддразнивая, приникла к земле, но, когда ручонки мальчика протянулись, чтобы схватить ее, легко взлетела под самую крышу; зато ее маленький преследователь с разбега налетел на капитана.

- Осторожнее, синьорино, могло произойти столкновение, - сказал Гуго, поймав мальчика в свои объятия.

Но последний в своем охотничьем рвении протянул обе руки вверх и оживленно воскликнул по-немецки:

- Ах, мне так хочется иметь эту птичку! Не можешь ли ты поймать ее мне?

- Нет, мой маленький охотник, никак не могу, разве привязать для этого крылья, - пошутил Гуго и, удивленный немецкой фразой мальчика, пристально взглянул на него.

При виде глаз мальчика он как бы застыл на месте и вдруг поднял его и нежно заключил в объятия. Мальчик удивился этой ласке, но спокойно принял ее.

- Ты говоришь, совсем как мама и как дядя Эрлау, - доверчиво сказал он. - Других я здесь не понимаю, а дома понимаю каждого.

- Мама тоже здесь? - поспешно спросил Гуго.

Ребенок утвердительно кивнул головой и показал на другой конец галереи. Капитан быстро опустил его на землю и вместе с ним направился к веранде, откуда к ним навстречу уже шла Элла. При виде мальчика, идущего рука об руку с его дядей, она остановилась в немом изумлении.

- Нам суждено было здесь встретиться, - воскликнул Гуго, оживленно здороваясь с ней. - Вот никогда не поверил бы, что вы покинете виллу "Фиорина", да еще в такую погоду!

- Это первая прогулка, на которую мы решились, - ответила молодая женщина. - Хорошее самочувствие дяди внушило нам мысль предпринять поездку к развалинам храма в горах, но на обратном пути нас застигла гроза, и, так как лошади очень испугались, мы рады были найти здесь убежище.

- Мы точно в таком же положении, - сообщил Гуго, - только наше дело было еще хуже, так как мы прибыли морем.

Элла побледнела.

- Следовательно, вы вместе с братом? Увидев вас, я сразу заподозрила это.

Гуго утвердительно кивнул.

- Вы говорили, что хотите во что бы то ни стало избежать встречи... - начал он снова.

- Да, я хотела, - резко перебила она, - но это оказалось невозможно, мы уже виделись.

- Я так и предполагал, - пробормотал капитан. - Так вот чем объясняется его настроение!

- Почему вы тогда не сказали мне, что гостите в "Мирандо"? - укоризненно спросила молодая женщина. - Я думала, что вы живете в С, и, ничего не подозревая, пришла осматривать виллу. Лишь там я узнала, кто живет в нашем ближайшем соседстве, но было уже поздно.

Гуго скользнул взглядом по лицу Эллы, словно желая убедиться в ее самообладании.

- Вы говорили с Рейнгольдом? - взволнованно спросил он, не обратив внимания на ее упрек. - И что же?

- Сегодня это во всяком случае невозможно, - серьезно возразил Гуго, - так как он сегодня не один. Боюсь, Элла, что вам не избегнуть и этого.

- Вы намекаете на встречу с синьорой Бьянконой? - спросила Элла, и, как ни старалась она казаться спокойной, губы ее дрогнули, произнося это имя. - Ну, что ж, я сумею перенести и это испытание, если его нельзя избегнуть.

Разговаривая, они подошли к самым перилам веранды. Дождь перестал, как будто исчерпались наконец хляби небесные, но сырость повисла в воздухе, пропитав его своей тяжестью. Мокрые побеги дикого винограда, смятые и растерзанные бурей, мотались из стороны в сторону, а с изображения святого в плохо защищенной от дождя стенной нише стекали капли воды. Внизу все еще шумело расходившееся море; его обычно спокойное лазурное зеркало представляло собой теперь дикий хаос темно-серых, ощетинившихся белыми гребнями волн, с шумом разбивавшихся о берег. Однако туман, до того окутывавший всю окрестность непроницаемой пеленой, стал понемногу рассеиваться, вдали уже ясно обрисовывались дома местечка, только на вершинах гор еще колыхались остатки тумана, а на западе сквозь облака начали пробиваться яркие лучи солнца.

- Как вы узнали моего малютку Рейнгольда? - вдруг спросила Элла совершенно изменившимся тоном. - Ведь вы не видели его в свое последнее посещение, а когда покинули Г., ему едва исполнился год.

Гуго нагнулся к ребенку и, приподняв его головку обеими руками, с улыбкой ответил:

- Как я узнал? По его глазам! Ведь у него ваши глаза, Элла, а их не так-то легко забыть и можно узнать даже тогда, когда они смотрят с другого лица. Я отыскал бы их среди тысяч других.

В голосе капитана слышались страстные нотки. Молодая женщина слегка отступила от него и спросила:

- С каких пор вы научились говорить мне комплименты, капитан?

- Разве комплименты теперь так непривычны для вас?

- Из ваших уст - конечно.

- Правда, мне нельзя говорить вам то, что разрешается всем и каждому, - с огорченным видом сказал Гуго. - За попытку сделать это, я уже заслужил от вас однажды прозвище "искателя приключений".

- Кажется, вы никак не можете забыть эти слова? - с улыбкой заметила Элла.

Гуго упрямым движением откинул голову.

- Нет, не могу забыть, потому что они причинили мне боль, еще до сих пор не излеченную.

- Причинили боль? - повторила Элла. - Неужели что-нибудь вообще может причинить вам боль, Гуго?

- То есть, иначе говоря, есть ли у вас вообще сердце, Гуго? Нет, я не обладаю этим органом, я опоздал при дележе, и мне его не хватило... Вы именно такого мнения.

- Нет, я не думала этого, - возразила молодая женщина. - Я уверена, что вы способны на горячее чувство.

- Но не на серьезное и не на глубокое?

- Нет.

Капитан молча смотрел на нее, а затем вдруг сказал:

и приму к сведению сегодняшний. Не беспокойтесь!

Элла увидела, что ее поняли, и покраснела от смущения.

- Я не хотела огорчить вас, право, не хотела, - с живостью сказала она и дружески протянула руку, но Гуго упрямо смотрел в сторону и не заметил этого. - Вы сердитесь на меня? - вполголоса произнесла она.

В ее словах прозвучала нежность, и она возымела свое действие: капитан вдруг обернулся и схватил протянутую руку. Но в его ответе послышалось не то с трудом сдерживаемое волнение, не то былая насмешливость тона:

- О, если бы покойные дядя и тетя могли видеть нас теперь! С каким удовольствием заметили бы они, что их дочь сумела обуздать "неисправимого Гуго", который прежде не терпел над собой власти, как она не дает ему шага ступить за границы, положенные ею! Нет, я не сержусь на вас, Элла, не могу сердиться, но... вы должны по возможности облегчить мне повиновение.

Среди оживленного разговора они не заметили, как в галерее показались маркиз Тортони и лорд Эльтон, тоже направлявшиеся на веранду.

- Смотри, - указал первый из них своему спутнику, - вот почему метеорологические наблюдения нашего капитана были такими продолжительными, что нам в конце концов пришлось самим отправиться за ним. Он поистине неутомим. Всего час тому назад он направлял наш баркас среди бурных волн, а теперь уже любезничает с молодой синьорой.

- Да, превосходный человек, - подтвердил лорд, который, как влюбленный, даже то, что ставилось Гуго в укор, находил превосходным.

Удушливый воздух чадных комнат выгнал, по-видимому, всех на веранду: вслед за маркизом и лордом там появились и Рейнгольд с Беатриче. Если Элла уже была как-то подготовлена к этой встрече, то он, наоборот, совсем не ждал ее. При виде жены он побледнел и сделал шаг назад, но в эту самую минуту из-за спины молодой женщины выглянула белокурая головка мальчика, ее сына, и Альмбах остановился, словно пригвожденный к полу. Казалось, он забыл обо всем окружающем и не отрывал взора от ребенка.

- Какое красивое дитя! - воскликнула Бьянкона, любуясь мальчиком и протягивая к нему руки.

Элла вся вздрогнула, порывистым движением отдернула мальчика и, крепко прижав к себе, холодно произнесла:

- Извините, синьора, ребенок боится посторонних и не привык к таким ласкам.

Беатриче, видимо, была обижена таким отпором, но сочла его преувеличенным страхом матери. Она пожала плечами и бросила насмешливый взгляд на иностранку, но он невольно задержался на красивой внешности последней, хотя только Элла одна могла узнать свою соперницу.

В памяти Эллы со всей ясностью запечатлелся тот вечер, когда она одна, без ведома родных, с опущенной на лицо густой вуалью, вошла в театр, чтобы взглянуть на женщину, отнявшую у нее мужа. Она увидела ее во всем блеске красоты и таланта, окруженную восторженным поклонением толпы, и унесла с собой неизгладимое впечатление. Беатриче же всего только один раз видела жену Рейнгольда, в самом начале своего увлечения молодым композитором, в то время, когда Элла и не подозревала о роковом влиянии примадонны. Итальянке достаточно было нескольких минут наблюдений, чтобы убедиться в том, что не этому робкому, бледному созданию с потупленным взором и до смешного не по летам одетому приковать к себе такого мужа. Этого сознания для нее было достаточно, и потом она уже не обращала никакого внимания на молодую женщину. Да и нельзя было бледный и достойный сострадания образ, запечатлевшийся в ее воспоминании, поставить рядом с гордой, высоко держащей свою белокурую голову женщиной, прекрасные голубые глаза которой смотрели с таким загадочным для Беатриче выражением. Она видела лишь, что иностранка очень высокомерна, но вместе с тем и очень красива.

Последнее, по-видимому, находили и лорд с маркизом, которые с вежливым поклоном приблизились к незнакомке. Лорд смотрел на Эллу с явным восхищением, а маркиз, которому Гуго не раз ставил в упрек преступное равнодушие к женщинам, с непривычной живостью обратился к нему:

- Кажется, вы знакомы с синьорой? Не можем ли мы рассчитывать на честь быть представленными ей?

Капитан же как будто собирался защищать молодую женщину. Между его бровей легла глубокая складка, редко появлявшаяся на этом веселом лице, а при словах маркиза она сделалась еще глубже, так как нельзя было ответить на них отказом. Поэтому он тотчас представил маркиза и лорда Элле, назвав ее своей соотечественницей, госпожой Эрлау. Он знал, что Элла, во избежание неприятных толков, которые легко могла вызвать фамилия Альмбах, во время своего пребывания в Италии называлась именем приемного отца.

Оскорбленная гордость сверкнула в глазах Беатриче. Она не привыкла, чтобы в таких случаях ее и Рейнгольда называли последними, а тут их и вообще-то не назвали. Капитан совершенно игнорировал ее присутствие, и, судя по всему, даже умышленно, потому что ее сердитый взгляд, брошенный на него, был принят с возмутительным хладнокровием; даже Чезарио был поражен бестактностью своего всегда милого гостя. Обратившись к иностранке с общепринятыми в таких случаях любезностями, он в то же время тщетно ждал дальнейшего представления, а когда этого не последовало, взял на себя труд исправить мнимую неучтивость капитана.

- Вы забыли о самом главном, синьор, - сказал он, обращая все в шутку. - Синьора Эрлау вряд ли будет благодарна вам, если вы не назовете как раз тех двух имен, которые, несомненно, наиболее интересны и, наверно, известны ей: синьора Бьянкона, синьор Ринальдо.

Беатриче, все еще негодуя на нанесенную ей обиду, слегка кивнула, на что ей ответили тем же. Вдруг она насторожилась, почувствовав, как дрогнула рука Рейнгольда, когда он выпустил ее руку и шагнул в сторону, прежде чем поклониться. Она слишком хорошо знала его и сразу поняла, что, несмотря на кажущееся спокойствие, он сильно волновался. Эта бледность, это нервное подергивание губ были верными признаками того, что он усиленно подавляет в себе страстный порыв. А что значил взгляд, который, правда, всего лишь на несколько секунд, встретился со взглядом иностранки, но в котором вспыхнуло невыразимое упорство, тотчас же смягчившееся, едва он перевел свой взор на мальчика? Сама иностранка, правда, совершенно неподвижно стояла перед ним, и на ее мраморно-холодном лице не дрогнул ни один мускул, но и это лицо было поразительно бледно, а руки судорожно сжимали плечи мальчика, как будто его хотели отнять у нее. Тем не менее дама совершенно спокойно ответила:

- Очень вам благодарна, синьор. Я и в самом деле не имела удовольствия знать первую певицу и первого композитора Италии.

которое он мог рассчитывать по отношению к ней. Но больше всего бесили его спокойствие и непринужденность, с которыми ей удалось это сделать.

- Италии? - резко подчеркнул он. - Вы забываете, синьора, о моем немецком происхождении.

- В самом деле? - произнесла Элла все тем же тоном. - До сих пор я не знала этого.

- Очевидно, на родине слишком скоро предают людей забвению, - ответил Рейнгольд, и в его голосе прозвучала затаенная горечь.

- Только тогда, когда они сами чуждаются ее. В данном случае это вполне понятно. Вы, синьор, нашли себе второе отечество, и тот, кто был так щедро одарен Италией, может легко обойтись без родины и ее воспоминаний!

Сказав это, Элла обменялась несколькими безразличными фразами со спутниками своего мужа, затем спокойно и дружески протянула Гуго руку на прощание.

- Извините, мне нужно идти к дяде, - сказала она ему, а затем обратилась к сыну: - Рейнгольд, простись с господином капитаном.

Действительно, Элла обладала страшным оружием в лице ребенка, и умела беспощадно пользоваться им. Она была неумолима, запретив Рейнгольду приблизиться к мальчику, хотя и знала, как страстно он жаждал этого. Более того, она заставила мальчика на его глазах обнимать и целовать его брата, заставила Рейнгольда мучительно переносить это в присутствии той самой женщины, ради которой он покинул их обоих и близость которой помешала ему предъявить свои отцовские права. Ее месть поразила его в самое сердце.

Против обыкновения, Беатриче не принимала никакого участия в разговоре, но ее пылающий взор не отрывался от них обоих; она чувствовала какую-то тайную связь между ними, хотя мысли ее и были далеки от истины. Элеонора положила конец ее дальнейшим наблюдениям: взяв маленького Рейнгольда за руку, она коротким, гордым поклоном простилась со всеми остальными и ушла с веранды.

- По-видимому, вы скрыли от нас правду, капитан, - с язвительной насмешкой сказала Беатриче. - Может быть, теперь вы будете добры объяснить нам, что за княгиня была здесь и соизволила так немилостиво покинуть нас?

- Ей-богу, она очень горда, но зато и очень красива! - с неподдельным восхищением воскликнул маркиз.

- Вы ошибаетесь, синьора, - холодно ответил Бьянконе капитан. - Я назвал настоящее имя своей соотечественницы.

Маркиз подошел к своему другу и, положив руку ему на плечо, произнес:

- Ошибка синьоры легко объяснима... Разве вы не того же мнения, Ринальдо? Бог мой, что с вами?

- Ничего - сказал Рейнгольд, с усилием овладевая собой. - Мне нездоровится, на меня плохо подействовала поездка в бурную погоду. Ничего. Чезарио, это пройдет.

- По-моему, нам лучше всего сейчас же подумать о возвращении, - перебил его Гуго, считая нужным отвлечь внимание от брата, так как видел, что тот не в силах более владеть собой. - Можно уже не опасаться непогоды, а хозяйка обещала раздобыть экипаж, так что если мы сейчас выедем, то сегодня вечером будем в С.

Беатриче впервые с удовольствием согласилась на предложение, сделанное капитаном. Маркиз Тортони, напротив, находил такую поспешность совершенно ненужной и стал приводить различные доводы. Уединенная гостиница, по-видимому, сразу приобрела в его глазах какую-то притягательную силу. Но видя, что его доводы не действуют, поскольку Рейнгольд тоже стал настаивать на немедленном возвращении, он присоединился к капитану, который пошел справиться об экипаже.

- Кажется, вы здорово сочинили, сообщив мне и своему брату, что "Фиорина" осталась недоступной для вас, - задорно сказал маркиз. - Мне и тогда было очень подозрительно, что вы так откровенно сознались в том, что отступили, и с таким спокойствием переносили наши насмешки. Готов поклясться, что видел эту прелестную даму и ее красивые белокурые волосы, проезжая верхом мимо виллы "Фиорина". Я вполне понимаю, что вы не доверили нам своего приключения, но...

- Вы ошибаетесь, - перебил его Гуго так решительно, что нельзя было усомниться в его искренности. - Здесь не может быть и речи о каком бы то ни было "приключении", маркиз, даю в этом слово.

- Происходит из нашего прежнего знакомства в Германии, - докончил капитан. - Хотя я и не ожидал этой встречи, когда надеялся увидеть незнакомку в вилле "Фиорина", но, повторяю вам, слово "приключение" ни в коем случае не должно коснуться этой дамы, и требую совершенного и безоговорочного уважения к ней у всех и каждого.

- Я нисколько не сомневаюсь, что она имеет полное право на такое требование с вашей стороны, - горячо ответил он. - Вся ее внешность говорит за это. Как величественна ее осанка и как прелестно лицо!.. Я в жизни не видел женщины, которая соединяла бы в себе и то, и другое.

- В самом деле?

при мысли, что этот идеалист, как видно, начинает интересоваться и кое-чем другим, кроме арий и речитативов... однако совершенно напрасно.

Наверху, на веранде, одиноко стояла Беатриче: она не последовала за Рейнгольдом и лордом, тоже спустившимися вниз. Рука ее машинально теребила мокрые виноградные побеги, между тем как глаза, устремленные на море, по-видимому, ничего не видели перед собой. Вся уйдя в свои мрачные размышления, она думала лишь об одном и не то с угрозой, не то со страхом шептала про себя: "Что было между ними?"