Архистратиг Михаил.
Глава 30

Глава 30

На южногерманской железнодорожной станции Ц. дарила невероятная суматоха, потому что этот сравнительно незначительный городок представлял собой железнодорожный узел для трех линий и лежал прямо на пути к Рейну. День и ночь через него проносились воинские поезда, в которых войска доставлялись к западной границе, и сам Город был переполнен солдатами.

В каких-нибудь ста шагах от станции находилась гостиница низшего разряда, в которой обыкновенно останавливались только крестьяне и которая во всяком случае не подходила для путешественников, прибывших сюда час тому назад. Это была молодая, видимо, аристократического происхождения дама, путешествовавшая в сопровождении священника и лакея. Маленькая, низкая комната, которую им отвели, страшно неопрятная и крайне скудно обставленная, было единственной, что они могли найти.

Дама сидела у стола, положив голову на руки. Она была в глубоком трауре, казалась очень бледной и грустной, но это не могло скрыть необычайную красоту ее лица.

- Боюсь, что нам придется остаться здесь на довольно долгое время! - сказал священник, сидевший напротив дамы. - Слуга тщетно бегал по всему городу, все гостиницы переполнены и частные комнаты сданы. На одну ночь еще куда ни шло, но дольше вы ни в коем случае не сможете пробыть здесь, графиня Герта!

- А почему бы и нет? - небрежно спросила Герта. - Едва ли завтра нам представится что-нибудь лучшее, а в такое время, как теперь, приходится примириться с необходимостью.

Священник - это был уже знакомый нам отец Валентин - с удивлением взглянул на избалованную девушку, которая в другое время не нашла бы слов для выражения своего возмущения и негодования, если бы ей пришлось провести ночь в такой обстановке, а теперь легко мирилась со всеми неудобствами.

- Но в этом не было никакой необходимости, - возразил он. - Михаил совершенно определенно написал вам, что проследует со своим полком через этот город только послезавтра и предварительно пришлет еще телеграмму. До того времени мы могли бы спокойно оставаться в Беркгейме.

Герта отрицательно покачала головой.

- От Беркгейма сюда четыре часа пути, могли произойти какие-нибудь изменения в расписании движения войск, так что можно было бы опоздать. Только здесь я могу узнать наверное, когда действительно прибудет полк. Не ворчите, ваше высокопреосвященство, я должна попрощаться с Михаилом, зная, что он, быть может, идет на смерть... Страшно даже подумать, что я могла бы не застать его!

Отец Валентин вовсе и не собирался, ворчать, а лишь втайне дивился той власти, которую приобрел Михаил над гордой, своенравной молодой графиней.

- Я благодарю Небо и за то, что оказалось возможным сопровождать вас, - сказал он. - Таннгеймский священник прислал мне на замену своего капеллана, так что я смогу и доставить вас обратно в Беркгейм.

Графиня с сердечной признательностью пожала руку старика.

- Ведь у меня и нет никого, кроме вас! Опекун сердится на меня, как я и предполагала заранее, - он даже не ответил на мое письмо, а тетя Гортензия была вне себя, когда узнала о моем обручении с Михаилом. Она устроила мне такую сцену, что я уже не могла оставаться долее в Штейнрюке, как ни горько было мне так скоро покинуть могилу матери. Только мне, право, стыдно, что я причинила вам так много хлопот и затруднений. Бо-юсв, что вам отвели еще более ужасную комнату, чем мне!

- В данный момент у меня комнатушка в подвальном этаже, у нее не очень-то приветливый вид, - улыбаясь, ответил отец Валентин. - Но на ночь хозяин обещал перевести меня в чердачную комнату, так как проезжие, занимающие ее в данный момент, уедут с вечерним поездом. Наверное, теперь они уже уехали; впрочем, я пойду сейчас и справлюсь.

Отец Валентин встал и вышел из комнаты. Герта тоже встала и подошла к открытому окну.

День был чрезвычайно жаркий, и вечер тоже принес мало прохлады. Стояла страшная духота, все небо заволокли густые тучи, вспыхивавшие вдали порывистым мерцанием молний. Издали светились огни станции, а совсем у гостиницы протекала река, казавшаяся в этой тьме неизвестно откуда возникшей и неведомо куда исчезающей. Только шум быстро несшейся воды выдавал ее дальнейшее течение.

Герта прислонилась пылающим лбом к стеклу. Она хотела вооружиться твердостью. Михаил не должен видеть ее отчаяние, которое только утяжелило бы разлуку. Но теперь она была одна и могла немного поплакать. Смерть матери, борьба с семьей - все исчезало в тот момент, когда ее охватывал жуткий страх за жизнь возлюбленного, которого она обрела, быть может, лишь затем, чтобы вновь потерять!

Вдруг под окном послышались голоса. Перед выходной дверью стоял хозяин с каким-то человеком, и Герта сразу поняла, что дело идет о комнате. Хозяин вежливо осведомился, когда господа предполагают уехать, так как их комната уже предназначена для других постояльцев, человек ответил, что, наведя справки на станции, он узнал, что вечерний поезд отойдет на два часа позднее, и это время ему придется еще провести тут со своей спутницей. Голос незнакомца привлек внимание графини: ей показалось, что она уже слышала где-то этот мягкий голос, говоривший по-немецки с иностранным акцентом. Но тут незнакомец, сделав движение, попал в лучи фонаря, прикрепленного у дверей, и Герта сейчас же узнала Анри де Клермона. Он, очевидно, возвращался во Францию, вместе с сестрой должно быть, так как он говорил о своей спутнице.

Графиня отошла от окна, чтобы избежать встречи с Клермоном. Еще недавно и он, и его сестра были для графини совершенно безразличными людьми, но теперь, когда она знала, что ее бывший жених обманывал ее с сестрой этого господина, о чем Клермон, не мог, конечно, не знать, встреча была бы ей неприятна. Поэтому она решила не выходить из комнаты в течение этих двух часов.

Тем временем на станции, несмотря на поздний час, кипела шумная жизнь. Поезда то и дело прибывали и отходили, слышались сигналы, слова команды, а платформа была густо усеяна пассажирами, которые наводили справки, ожидали приезжающих или ждали поезда для дальнейшего следования.

нескольких воинских поездов, и скорый двинется далее только после того, как линия будет очищена. Все они покорно подчинились своей судьбе, кроме одного пассажира, который, по-видимому, особенно торопился. Он отыскал слабо освещенное место на платформе и нервно расхаживал там взад и вперед, ежеминутно вытаскивая часы. Вдруг он остановился и еще глубже отступил в тень, потому что офицер, только что прибывший с воинским поездом, шел, разговаривая с начальником станции, прямо на него.

- Значит, утренний поезд проследовал без особой задержки? - спросил он. - Но скорый, отошедший от станции отправления в двенадцать часов, задержан здесь? А пассажиры последнего поезда все еще здесь?

- Ну, конечно, капитан! - ответил начальник станции. - Они дожидаются, когда поезд пропустят дальше, но это будет еще не так-то скоро!

Должно быть, пассажиру, державшемуся в тени, голос военного был хорошо знаком: он резко повернулся и направился в другую сторону. Но как раз это движение обратило на себя внимание офицера, и он сейчас же уставился зоркими глазами в полутьму. Затем, поспешно поблагодарив начальника, он быстро догнал пассажира и остановил его тихим возгласом:

- Граф Рауль Штейнрюк!

Графу было очень неприятно, что его узнали, но он считал, что это произошло совершенно случайно и что офицер попал на станцию вместе со своим полком. Поэтому ой остановился и резко спросил:

- Что вам угодно, капитан Роденберг?

- Прежде всего мне угодно поговорить с вами наедине!

- Сожалею, но я тороплюсь.

- Я тоже, но, по-моему, мы можем очень быстро покончить с интересующим меня вопросом!

Рауль поколебался один момент, а затем обратился к проходившему мимо начальнику станции с вопросом:

- Сколько времени продержат здесь скорый поезд?

- По крайней мере еще час! - ответил тот.

- Хорошо, я к вашим услугам! - сказал Михаилу Рауль. - Но здесь, где посторонние могут слышать каждое слово, мы не можем объясняться!

- Нет, но невдалеке от станции есть гостиница, где нас никто не потревожит.

- Если ваше дело так неотложно - пожалуй! Только попрошу вас - как можно короче, потому что я тороплюсь! - ответил с обычной надменностью граф Рауль.

Они направились к гостинице. Михаил шел за графом, не спуская с него глаз, видимо, крайне пораженный покорностью юноши.

Они вошли в угрюмую, темную общую комнату гостиницы, где никого не было. Хозяин подбежал к ним, осведомился об их желаниях и сейчас же скрылся опять. Теперь враги остались одни.

Рауль стоял посредине комнаты. Он был смертельно бледен. Его глаза сверкали лихорадочным блеском, и, как он ни старался подавить свое волнение, оно сказывалось в каждом его движении.

- Мне кажется, время и место плохо выбраны для объяснений! - сказал он. - Но пусть так! Во всяком случае нам еще надо посчитаться за ваши разоблачения, сделанные моему дедушке от имени графини Герты. Рано или поздно, но я все равно призвал бы вас к ответу!

- Об этом мы сейчас говорить не будем, - холодно перебил его Михаил. - Мне нужно узнать у вас нечто другое. Вы едете в Страсбург? Что вам там нужно?

- Что это за тон? - крикнул Рауль. - Вы забываете, что говорите с графом Штейнрюком!

Граф вздрогнул так, как если бы его поразила молния.

- Бумаги? Дедушка думает, что...

- И он, и я! И мне кажется, что мы имеем право на это. Пожалуйста, без уверток! Я не могу терять много времени и в крайнем случае прибегну к силе. Вы хотите, чтобы дело дошло до этого?

Рауль смотрел на него бессмысленным взглядом. Вдруг он всплеснул руками и простонал:

- Нет, это ужасно...

- Избавьте меня от комедии! - резко оборвал его Михаил. - Меня вам не ввести в обман! Письменный стол генерала взломан, бумаги украдены, и лакей, неожиданно вошедший в кабинет, застал там вора!

Громкий вопль Рауля перебил Михаила. Граф сделал движение, как бы собираясь броситься на Роденберга, но последний отступил на шаг и сказал, положив руку на эфес сабли:

- Сдержитесь, граф Штейнрюк! Вы потеряли право на другое имя!

- Но это ложь! - крикнул Рауль. - Не я, а Анри Клермон...

- Я никогда не сомневался, - сухо перебил его Михаил, - что подстрекателем был Клермон, тем более что я видел, как он крался по парку. Однако без чужой помощи этот француз не мог получить доступ к комнатам генерала!

- Но он имел доступ к моим комнатам! Дедушка всегда был настроен против Анри, в последнее время и мама была вооружена против него, так что я, по просьбе Клермона, дал ему ключ от моих апартаментов, чтобы избегнуть вечного контроля и упреков. Я не подозревал, для какой цели на самом деле ему нужен был ключ!

- Значит, внук графа Штейнрюка сам открыл дверь шпиону? Но как же Клермон добрался до тайника, секрет которого не был известен никому? Как он нашел пружину, без которой нельзя было открыть этот тайник?

- Он хорошо знал мой письменный стол, сделанный по заказу дедушки в виде точной копии с его собственного. В моем столе тайник открывается совершение так же!

- А, вот как? Ну, дальше!

Рауль судорожно стиснул кулаки.

- Роденберг, не перетягивайте струну! Перед вами отчаявшийся, которому теперь все безразлично. Вы должны поверить мне, вы должны снять с моего имени страшное подозрение, явившееся у дедушки, - иначе я не потерплю больше этого тона! Я пришел вчера поздно ночью домой и застал открытой дверь, соединяющую мои комнаты с дедушкиными. Эта дверь всегда заперта, ключи от нее имеются только у нас двоих, так что я не мог не заподозрить неладное. Я пошел в кабинет и застал там человека, называвшего себя до сих пор моим другом...

- За работой! - договорил Михаил. - Значит, вы не помешали его занятию, раз ему удалось довести свое дело до конца?

- Да, когда я вошел, все было уже кончено! В то время как я стоял, совершенно растерянный, подавленный этим потрясающим открытием, в передней послышались шаги. Анри в смертельном ужасе сжал мою руку и заклинал меня спасти его. И я бросился к дверям и помешал лакею войти, заявив, что тут я. Когда же я обернулся, Клермона уже не было, он исчез...

- И вы не бросились за ним, чтобы отнять у него его добычу? Вы не сообщили генералу того, что случилось?

Рауль потупился и еле слышно ответил:

- Он был моим лучшим, близким другом, братом женщины, которую я любил до безумия и в то же время еще считал непричастной к позорному делу Клермона. На следующее утро я отправился к ним, но их уже не было, а через час мне было сделано другое страшное разоблачение... Тогда я уже отбросил всякие посторонние соображения и погнался за ними.

- Ну-с, вы кончили? Мое терпение на исходе, я не затем пришел сюда, чтобы слушать сказки. Сейчас же отдайте бумаги, или я употреблю силу!

- Вы не верите мне? - рассердился Рауль. - Все еще не верите?

- Нет, не верю ни единому слову из всех этих хитросплетений! В последний раз говорю - отдайте бумаги, или, клянусь Всемогущим, я оправдаю на деле слова, сказанные мне дедушкой на прощание: "Вырви бумаги у живого или... мертвого!"

Дрожь пробежала по телу графа - вот оно опять - это поразительное сходство! Он знал эти пылающие глаза, этот голос с металлическим оттенком, и ему казалось, будто сам дед произносит ему смертный приговор!

- Тогда исполняйте свое поручение, - глухо сказал он. - Вы убедитесь, по крайней мере, что мертвый не солгал!

Было что-то в тоне его голоса, что убеждало сильнее, чем самые пламенные заверения. И Михаил почувствовал это. Он знал, что у Рауля хватит храбрости и отваги бороться до конца. Поэтому, подойдя к юноше и положив ему на плечо руку, он сказал:

- Граф Рауль Штейнрюк, именем того человека, от которого происходим мы оба, я требую от вас правды: у вас нет бумаг, от которых зависит безопасность нашей армии?

- Нет! - беззвучно, но твердо ответил Рауль, и в первый раз его взор встретился со взором Михаила.

- Значит, они у Клермона?

- Без сомнения! Они должны быть в его руках!

- Тогда я бесполезно теряю здесь время, значит, я должен догнать Клермона и отобрать у него бумаги. Поезд, доставивший меня сюда, вскоре отходит, я должен идти на станцию!

Он повернулся, чтобы уйти, но граф удержал его:

- Возьмите меня с собой! Дайте мне место в воинском поезде! У нас одна дорога...

- Нет, у нас разные дороги! - отрезал Михаил. - Оставайтесь на месте, граф Штейнрюк! Наверное, мне придется пустить в ход револьвер, а вы можете в решительный момент вспомнить вдруг, что Клермон - ваш "лучший, самый близкий друг" и что вы "до безумия любите его сестру"!

- Роденберг! Даю вам честное слово...

- Ваше честное слово?

В этом вопросе было столько презрения, что Рауль скорбно поник головой.

Капитан продолжал в том же безжалостном тоне:

- Если вы и не сделали самого худшего, то допустили это худшее и прикрыли скверное дело своей особой. И то, и другое - одинаково государственная измена. Укрыватель не лучше вора - таково мое мнение!

Он ушел, не оборачиваясь.

Когда он проходил сенями, одна из дверей открылась, и на пороге показался отец Валентин. На мгновение он замер от неожиданности, словно не веря своим глазам, а затем поспешно кинулся вперед, крикнув:

- Ваше высокопреосвященство! Вы здесь?

- Отвечаю удивлением на удивление! Ведь ты собирался прибыть только послезавтра, и хорошо, что Герта, подчиняясь предчувствию, выехала раньше и приехала...

- Герта здесь? - перебил его Михаил. - С вами? Где она?

Священник указал ему на дверь верхнего этажа, выходившую как раз на лестницу, и через секунду Михаил уже держал Герту в своих объятиях.

Эта встреча была столь же страстной и нежной, насколько краткой. Роденберг еще обнимал свою невесту, но первое слово, с которым он обратился к ней, было словом прощания.

- Я не могу остаться! Я хотел только повидать тебя, на одно мгновение изведать счастье встречи... Я должен ехать!

- Ехать? - повторила Герта, прижимаясь к нему. - В самую минуту свидания? Это не может быть! Ты шутишь!

- Я должен! Быть может, послезавтра нам удастся свидеться...

- Только "быть может"? А если не удастся? Неужели у тебя нет на прощание даже четверти часа для меня?

- Герта, милая моя, ты не представляешь себе, чего стоит мне покинуть тебя в этот момент! Но долг зовет - я должен повиноваться!

Долг! Герта достаточно часто слышала это слово из уст генерала и знала, что это означает. Две горячие слезинки выкатились из ее глаз, но она не стала делать более попыток удержать любимого.

Михаил еще раз прижался к ее устам и сказал:

- Будь здорова! И вот еще что: Рауль здесь! Он, несмотря ни на что, может сделать попытку приблизиться к тебе, но обещай мне, что ты постараешься избегнуть встречи с ним.

Герта презрительно усмехнулась.

- Он не решится на это, этого не позволит ему уже ее близость!

- Чья близость?

- Элоизы де Нерак.

- Она здесь? А Клермон?

- Он тоже!

- Слава тебе, Господи! Где, где они?

- Здесь в гостинице, в чердачной комнате... Но объясни мне...

Он вихрем вылетел из комнаты и пронесся мимо отца Валентина. Священник с изумлением посмотрел ему вслед. Герта тоже ничего не поняла, но слова Михаила - "Тогда я смогу остаться с тобой" - сладкой надеждой грели ее сердце.

Чердачная комната, где горела одинокая свеча, была обставлена еще более убого, чем остальные комнаты, но проезжие, прибывшие около полудня, не имели выбора, да и не гнались за роскошью, так как предполагали остаться лишь до вечера. Теперь Анри де Клермон беспокойно ходил по комнате, тогда как Элоиза сидела в старом, потрепанном кресле.

- Опять отсрочка на два часа, - сказала она с выражением отчаяния. - Кажется, мы никогда не двинемся дальше! Мы рассчитывали завтра утром добраться уже до границы, но об этом теперь нечего и думать!

- И это произошло всецело по твоей вине! - раздраженно ответил Анри. - Что за бесконечная неосторожность заговорить по-французски, когда мы хотели пересесть в другой поезд! Ведь ты могла ожидать, что чернь увидит в этом вызов?

- Разве я могла предположить, что эта немецкая дрянь окажется такой чувствительной? Впрочем, все дело было в одном-единственном крикуне. Публика сейчас же вмешалась и вступилась за нас, так что заступничество чиновников оказалось ненужным.

- Совершенно верно, но пока все это происходило, поезд двинулся, а мы оказались настолько окруженными толпой "защитников", что не могли добраться до вагона. Мы потеряли полдня теперь, когда от каждой минуты зависит наша безопасность! Кроме того, происшествие обратило на нас общее внимание, и мы должны радоваться, что можем оставаться незамеченными в этой несчастной харчевне. Нам придется отправиться на вокзал перед самым отходом поезда, потому что, несмотря ни на что, возможно, что по нашим следам гонятся.

- Не думаю! Даже если пропажа обнаружена, Рауль будет молчать.

- Рауль вел себя, как дурак! - ворчливо заметил Клермон. - Не хватало еще, чтобы он поднял руку на меня. И он непременно сделал бы это, если бы я не шепнул ему: "Вместе со мной ты погубишь Элоизу!"

- А теперь вся буря обрушится на него, тогда как мы будем в безопасности!

Голос молодой женщины слегка дрожал при этих словах, но Клермон нетерпеливо передернул плечами.

- Тут уж ничего не поделаешь. Я или Рауль. Другого выбора не было, раз дело зашло так далеко... - Хотя разговор велся шепотом, но Клермон еще понизил голос, заговорив далее: - Тебе было нелегко отказаться от него, я знаю, но дело стоило этой жертвы. То, что спрятано у меня на груди, обеспечит все наше будущее. Мы можем ставить какие угодно условия, нам все...

Он вдруг остановился и обернулся к двери, которая открылась, и в то же время Элоиза вскрикнула с ужасом.

Едва увидев человека, очутившегося на пороге комнаты, она сразу поняла, что все их планы и расчеты провалились. Еще когда они встречались у Ревалей, Элоиза, по требованию брата, пыталась заворожить Михаила, но сразу же инстинктивно поняла, что этот человек нечувствителен к ее чарам и что от него можно ждать лишь худа!

Роденберг закрыл за собой дверь и, подойдя к Клермону, сурово произнес:

- Господин Клермон, мне едва ли нужно объяснять причину своего появления у вас. Надеюсь, вы избавите меня от всяких уверток, и тогда мы в несколько минут докончим со всеми делами.

Клермон побледнел как смерть, но все же сделал попытку прикинуться непонимающим.

- О чем вы говорите, капитан? - как ни в чем не бывало спросил он.

- Вы не понимаете? Ну, тогда мне придется говорить яснее! Я желаю получить от вас бумаги, украденные из письменного стола генерала Штейнрюка. Нет, уж, пожалуйста, выньте руку из-за пазухи! У меня тоже есть револьвер, стреляю я наверняка лучше вас, да и вам, думаю, слишком нежелательно, чтобы выстрелы вообще были произведены. Станция близко, наводнена войсками, и убежать будет невозможно. Вам остается только покориться!

Клермон опустил руку, но сделал еще попытку отвоевать столь важные для него документы.

- А если я не покорюсь? - спросил он.

- Тогда последствия всей тяжестью обрушатся на вас! Война объявлена, а по законам военного времени со шпионами управляются одним духом. Стоит мне сказать одно только слово, и вы погибнете!

Угроза попала в самое больное место, но Михаил с редким присутствием духа сумел отпарировать выпад.

- Ошибаетесь! - холодно отозвался он. - Граф Рауль Штейнрюк прибыл сюда со мной, преследуя вас по пятам, и ему легко простят минуту растерянности. Однако довольно бесполезных слов! Если вы сейчас же не подчинитесь добром, я выстрелю и созову этим весь дом!

Михаил стоял с револьвером в руке, не сводя взора с противника, и тот понял, что его игра проиграна. Клермон видел, что бессмысленно вступать в борьбу с Роденбергом, а последнее оружие шпиона - сообщничество Рауля - было выбито из его рук. Клермон и в самом деле поверил, что Рауль навел капитана на его след, и после минуты колебания медленно достал документы, спрятанные на груди, и подал их Михаилу. Роденберг взял пакет, не опуская револьвера, и затем сказал:

- Отойдите к окну! Я проверю, остался ли пакет нетронутым!

Клермон повиновался и отошел к окну, куда Элоиза скрылась с первого момента. Михаил вскрыл конверт, носивший следы распечатывания, достал оттуда несколько порознь запечатанных документов и тщательно осмотрел печати: они остались целыми, а следовательно, документы, о назначении которых свидетельствовали надписи на конвертах, не были прочитаны шпионом.

Тем временем Анри шепнул что-то сестре; вслед за этим она робко подошла к Михаилу и промолвила:

- Капитан Роденберг, мы - в ваших руках...

Эти слова прозвучали сдержанной тревогой и мольбой, но из глаз молодой женщины сверкнул тот самый завораживающий луч, который немало мужчин завлек в силки хитрой авантюристки. Однако здесь он не произвел ни малейшего действия.

- Дорога к вокзалу открыта вам и вашему брату! - с ледяной холодностью ответил Михаил. - Я не ставлю никаких препятствий вашему отъезду и надеюсь только, что в будущем вы осчастливите своей благородной деятельностью другую страну!

Элоиза вздрогнула, словно ее ударили хлыстом: ничто не могло быть оскорбительнее этого бесконечно презрительного тона.

Когда Роденберг спустился по лестнице, он увидел поджидавшего его отца Валентина.

- Михаил, ради Бога, что все это значит? Графиня Герта в ужасе, да и я тоже... Но мы не решились последовать за тобой!

Михаил кинул эти слова на ходу и поспешил в общую комнату, где все еще сидел Рауль. Граф сидел у стола, тяжело опустив голову на руки, в позе полнейшего отчаяния. Он видел, что пришел капитан, но это не нарушило его безжизненного оцепенения.

- Опасность устранена! - сказал Михаил. - Клермон и его сестра каким-то чудом задержались в пути и оказались здесь же, в гостинице. Я добился выдачи похищенного, и мне кажется, за их молчание можно поручиться. Люди не рассказывают всему свету о несбывшихся планах, в которых сами они сыграли позорную роль, мы же со своей стороны тоже будем хранить молчание. К сожалению, у нас есть основание щадить вас, охраняя честь имени Штейнрюк. Честь этого имени спасена, и ничто не мешает вам вернуться домой, граф Рауль. Я сейчас же пошлю дедушке телеграмму, а завтра утром лично отвезу ему пропажу. Вот то, что я хотел сказать вам.

Рауль молча выслушал это сообщение, снимавшее огромную тяжесть с его совести, но зловещее, мертвенное оцепенение не оставило его. Казалось, он хотел сказать что-то, быть может, поблагодарить Михаила, но ледяное презрение во взоре последнего смыкало ему уста. Сказанное им слово "дедушка" звучало победным кличем... Ну, конечно! Граф Михаил Штейнрюк обрел наконец внука, бывшего плотью от плоти и кровью от крови его, и теперь, после этого подвига, наверное, широко откроет объятия внуку...

Когда Роденберг вышел, граф Рауль тоже покинул комнату. Остановившись у дверей, он в мучительном раздумье схватился за голову, но сейчас же пугливо отступил в тень, услышав шум шагов людей, выходивших из дома. Он узнал обе фигуры, проскользнувшие мимо него по направлению к вокзалу, но ни единым движением не выдал своего присутствия. Близость женщины, еще недавно зажигавшей пожар страсти во всем его существе, теперь не произвела на него никакого впечатления. Он знал, что она навсегда уходила от него, но не чувствовал при этом даже скорби. В нем все было мертво, пусто!

- Герта, любимая моя, прости, что я так стремительно покинул тебя, но я должен был сначала отвоевать свое право на прощальный час! Теперь я могу остаться с тобой, не нарушая долга... Только не надо слез - ведь мы вместе!

В ответ послышался другой голос; он тоже был хорошо знаком графу Раулю, но ему никогда не приходилось слышать в нем ту бесконечную любовь, которой он был полон теперь.

- Нет, Михаил, ты не увидишь слез! Я буду думать теперь только о том, что ты со мной, а разве это - не счастье?

двинулся он вперед, во тьму, следуя течению реки до тех пор, пока какая-то стена не преградила ему дороги. Это были устои моста, по которому бежал поезд. В этом месте река особенно бурлила и шумела, стесненная в своем течении.

темный, бурлящий поток.

Ну, а теперь что? Вернуться домой? Конечно, он мог бы завтра утром быть дома, и нетрудно было бы подыскать объяснение для такого краткого отсутствия. Никто не знал о случившемся, кроме двух человек, и эти двое будут молчать ради чести имени Штейнрюк. Но граф Рауль чувствовал, что никогда не сможет теперь смотреть в глаза деду. Приговор над ним уже был произнесен! Неужели же изо дня в день до самой смерти вечно и неизменно встречать взор, полный ледяного презрения?

С вокзала донеслись крики "ура!", возгласы ликования. Толпа приветствовала войска, отправлявшиеся в поход, а там, за слабо освещенными окнами, молодей воин прощался со своей невестой... Здесь же стоял человек, который все потерял - невесту и честь... и даже отечество...

Еще поезд пронесся по мосту, и как раз в тот момент, когда он был посредине, в небе сверкнула невыносимо яркая, долгая молния. Несколько мгновений все кругом было озарено этим ослепительным светом - нависшие облака, далекие темные горы, пенящаяся река. Но около ивы уже не было никого, а у берега высоко взметнулись пенные брызги...

Это продолжалось один момент, затем опять все погрузилось во тьму, поезд глухо гремел уже вдали... И снова на западе сверкающим лучом блеснул огненный меч архистратига Михаила.