Автор: | Вернер Э., год: 1890 |
Категория: | Роман |
24
Над бором расстилалось мрачное небо, с которого время от времени лились на землю потоки дождя; вершины гор были кутаны серым туманом, ветер трепал деревья. Была середина лета, о день был по-осеннему холодный.
Адельгейда осталась в Оствальдене одна. Она получила от брата известие, что он уже выступил с полком и потому предполагаемое свидание с ней не может состояться; вследствие этого она отложила свой переезд в Берлин и присутствовала на свадьбе Виллибальда и Мариетты, которые обвенчались в присутствии ишь самых близких родственников. После венчания молодые ехали в Берлин, где Вилли должен был немедленно отправиться полк. Мариетта хотела провести с ним те немногие дни, которые оставались до его выступления, а потом ехать в Бургсдорф, где же находилась ее свекровь.
Было около полудня, когда принц Адельсберг подъезжал Оствальдену. Он взял на сегодня отпуск для устройства "некоторых неотложных дел", но эти дела привели его не в Родек, в Оствальден; он приехал проститься с Адельгейдой, которой е видел со времени своего первого визита.
Когда экипаж сворачивал к замку, принц увидел шедшего навстречу священника из соседнего местечка со святыми дарами сопровождении причетника. Очевидно, он приходил с последним утешением к тяжелобольному; выходя из экипажа, принц прежде сего осведомился, кому наносился этот печальный визит. Ему ответили, что болен один из служащих в замке и хозяйка в настоящую минуту у больного, но ей сейчас доложат о приезде гостя. Эгон беспокойно ходил взад и вперед по гостиной, куда его провели. Он приехал объясниться с Адельгейдой, без чего, как ему казалось, он не мог уехать на войну, навстречу смерти, и эта война должна была служить ему оправданием в том, что он осмелился приблизиться с такими желаниями к женщине, еще не снявшей вдовьего траура. Эгон не хотел еще делать предложение; он желал увезти с собой лишь ту надежду, которая во время последнего свидания ярко вспыхнула в его душе и наполнила ее счастьем, когда Адельгейда выказала теплое участие к его тоске о далеком друге. Он не подозревал, что это была роковая ошибка.
Но, несмотря на это, лицо молодого принца было печальным. Его беспокоил не отъезд; он шел в бой с воодушевлением, с радостной уверенностью юности, которая не может себе представить ничего, кроме победы, и далеко гонит от себя всякие грустные предчувствия; кроме того, Эгон мечтал о будущем счастье, и сейчас хотел сделать все, чтобы быть уверенным в нем.
Вошла Адельгейда.
- Извините, пожалуйста, что заставила вас так долго ждать, ваша светлость, - сказала она поздоровавшись. - Вероятно, вам сказали, что я была у постели умирающего?
- Я слышал об этом, - сказал Эгон, поспешивший ей навстречу. - Больному в самом деле так плохо?
- К сожалению. Бедный Танер! Раньше он был домашним учителем здесь, по соседству, в одном семействе, но вынужден был оставить место из-за тяжелой болезни. По рекомендации моего родственника-лесничего я поручила ему привести в порядок библиотеку моего покойного мужа, которая была перевезена в Оствальден, и все надеялись, что легкая работа и укрепляющий лесной воздух дадут ему возможность совершенно выздороветь. Танер был очень благодарен за это и еще вчера рассказывал, как рада его мать, что он, как не совсем поправившийся после болезни, освобожден от военной службы и не пойдет на войну. И вдруг сегодня утром у него хлынула горлом кровь, и доктор говорит, что бедняга проживет не более часа. Ужасно видеть, как погибает такая молодая жизнь, и чувствовать, что невозможно ее спасти.
- На днях будут погибать тысячи молодых жизней, - заметил Эгон. - Так вы сами были у постели умирающего?
- Он просил позвать меня. Он знает, что его ждет, и потому хотел видеть меня, чтобы попросить за старуху-мать, которая теряет в нем единственную поддержку. Я успокоила его, но это было все, что я могла для него сделать.
Свидание с умирающим сильно потрясло молодую женщину. Эгон тоже посочувствовал бедняге.
- Я приехал проститься, - сказал он после короткого молчания. - Мы выступаем послезавтра, и я не мог отказать себе в удовольствии еще раз посетить вас. К счастью, я еще застал вас; мне сказали, что и вы уезжаете.
- Да, в Берлин. С Оствальденом слишком плохая связь, что крайне неудобно в такое время лихорадочного ожидания. Ведь и мне есть о ком беспокоиться, мой брат тоже в действующей армии.
Опять наступила короткая пауза. Принц хотел воспользоваться последней фразой Адельгейды, чтобы перейти к тому, что было у него на душе, как вдруг молодая женщина предупредила его, спросив внешне равнодушно, но слегка дрогнувшим голосом:
- В последний ваш приезд вы были очень озабочены отсутствием известий о вашем друге, ваша светлость. Подал ли он наконец признаки жизни?
Эгон опустил глаза и холодно ответил:
- Да. Роянов опять в Германии.
- С тех пор, как объявлена война?
- Да, он приехал...
- Чтобы принять участие в войне? О, я знала это!
- Вы знали это? Я думал, что вы знаете Гартмута только через меня и только как румына.
На щеках молодой женщины вспыхнул яркий румянец; она почувствовала, что ее восклицание выдало ее, но быстро овладела собой.
- Я познакомилась с господином Рояновым только последней осенью, когда он гостил у вас, в Родеке, но его отца я знаю уже много лет, и он... Если я не ошибаюсь, вам известно все, что произошло, ваша светлость?
- Да, теперь я все знаю, - сказал Эгон.
- Ну, так полковник Фалькенрид был близким другом моего отца и часто бывал у нас. Правда, я никогда не слышала, чтобы у него был сын, и считала полковника бездетным; лишь в день смерти моего мужа я узнала всю правду, потому что была свидетельницей встречи Фалькенрида с сыном.
- В таком случае я понимаю ваше участие, - ответил он. - Полковник Фалькенрид, действительно, достоин сожаления.
- Только он? - спросила Адельгейда, удивленная Жестким тоном его слов. - А ваш друг?
- У меня нет больше друга, я потерял его! - воскликнул Эгон с горечью. - Уже одно то, в чем он признался мне два дня тому назад, разделило нас глубокой пропастью; но то, что я знаю теперь, разлучает нас навсегда.
- Вы очень строго судите проступок семнадцатилетнего мальчика! Ведь тогда он был почти ребенком.
- Я говорю не об этом бегстве и измене данному слову, хотя и они представляют уже довольно серьезный проступок для сына офицера; я говорю о том, что узнал вчера... Я вижу, вы еще не знаете самого худшего, да и как могли бы вы узнать это? Избавьте меня от такого сообщения!
Адельгейда побледнела, ее глаза неподвижно, с ужасом устремились на принца.
- Прошу вас, скажите мне всю правду, - произнесла она. - Вы сообщили, что господин Роянов вернулся, чтобы стать солдатом; я думала, что он сделает это, ждала этого, потому что только этим он может искупить свою вину. Он уже зачислен в войска?
- К счастью, дело еще не зашло так далеко, и судьба избавила меня от тяжелой ответственности. Он обращался в различные полки, но везде получил отказ.
- Отказ? Почему?
- Потому что он не мог назваться немцем, а к иностранцу, к румыну, все питают справедливое недоверие. В настоящее время надо быть очень осторожными, чтобы не допустить в ряды своей армии шпиона.
- Господи Боже, что вы хотите этим сказать? - Адельгейда только теперь начинала понимать, в чем дело.
- Гартмут явился ко мне и потребовал, чтобы я помог ему поступить в армию. Сначала я отказался, но он сумел вырвать у меня обещание угрозой, которую едва ли можно было воспринимать всерьез. Я сдержал слово и обратился к одному из полковых командиров, брат которого служит секретарем нашего посольства в Париже и только что вернулся оттуда. Этот господин был у своего брата-полковника, когда я посетил того. Услышав имя Роянова, он насторожился, стал расспрашивать, о ком идет речь, и потом сказал... Я не знаю, как у меня хватит сил повторить то, что он сказал! Я любил Гартмута как никого на свете, и вдруг теперь узнал, что мой друг - негодяй, что он и его мать занимались в Париже шпионажем. Может быть, он намерен заниматься тем же и в рядах нашей армии!
Принц закрыл глаза рукой, с трудом скрывая свое горе оттого, что его идеал был так безжалостно растоптан. Адельгейда тоже встала; ее рука, лежавшая на спинке кресла, дрожала.
- Что же ответили на это вы? Что ответил он?
- То есть Роянов? Я больше не видел его и не увижу; я избавлю и себя, и его от этого свидания. В настоящее время он в лесничестве Родека и ждет там моего ответа. Я в трех строках сообщил ему, что узнал, не прибавив ни слова. Он, наверно, уже получил записку и, конечно, понял ее.
- Всемогущий Боже! Ведь это заставит его искать смерти! - воскликнула Адельгейда. - Как вы могли сделать это? Как вы могли осудить несчастного, не выслушав его?
- Несчастного? - резко повторил принц. - Неужели вы действительно принимаете его за несчастного?
- Да, потому что слышу это ужасное обвинение уже не впервые; отец при встрече с ним в Родеке тоже обвинил его в шпионаже.
- Если даже родной отец обвиняет его...
- Не забудьте, его отец - глубоко оскорбленный и ожесточенный человек, а потому не может быть беспристрастным судьей. Но вы, такой близкий друг Гартмута, должны были бы вступиться за него и защитить!
Эгон полувопросительно, полуудивленно смотрел на взволнованную женщину.
- Кажется, вы сами хотите взяться за это? - медленно проговорил он. - Я не могу, потому что в жизни Гартмута много такого, что подтверждает это подозрение; оно объясняет мне все, что казалось до сих пор загадочным, и, кроме того, обвинение основано на совершенно определенных фактах.
"шпион", с каким ужасом он отбивался от него; это было отчаяние человека, который наказан суровее, чем заслужил. То бегство, то нарушенное честное слово лишают его теперь доверия самых близких ему людей. Но если отец и друг осудили его, то я ему верю! Он не виноват!
Взволнованная молодая женщина выпрямилась во весь рост, ее щеки пылали, в голосе звучало страстное увлечение, которое свойственно лишь любви, когда речь идет о защите любимого человека. Эгон стоял неподвижно и смотрел на нее. Это было пробуждение, о котором он так часто мечтал. Теперь жизнь и страсть били в Адельгейде ключом, полярная зима сменилась роскошным южным летом, но не он, а другой вызвал это превращение.
- Я не берусь решать, правы ли вы, - тихо проговорил принц после небольшой паузы. - Я знаю только, что, виноват Гартмут или нет, в эту минуту ему можно позавидовать.
Адельгейда вздрогнула; она поняла намек и молча опустила голову перед полным упрека взглядом принца.
- Прощайте! Да хранит вас Бог в бою!
- Зачем мне жизнь... теперь? - невольно вырвалось у принца. - Мне скорее хотелось бы... Нет, не смотрите на меня так умоляюще! Я ведь знаю теперь, что это была роковая ошибка с моей стороны, и не стану мучить вас признанием. Но, Адельгейда, я с радостью согласился бы быть убитым, если бы мог купить этим взгляд и тон, которые вы нашли сейчас для другого... Прощайте! - и он, поцеловав руку молодой женщины, поспешно вышел.