Руны.
Глава 19

19

В течение ночи погода переменилась. Ясный, теплый вечер сменился пасмурным, холодным утром; небо затянулось облаками, море покрылось туманом; дул резкий северо-западный ветер. Было еще довольно рано, когда Бернгард поднялся на палубу "Орла". Он выбрал такой ранний час нарочно, чтобы выполнить только формальность, то есть нанести визит и никого не застать. Ему посчастливилось: никто из хозяев еще не показывался; его встретил только капитан, который сообщил ему, что получил приказание плыть в Дронтгейм и что принц с гостями намерен проехать эту часть пути, славившуюся своей живописностью, в экипаже. Поездка должна была занять два дня, и они хотели выехать сразу же после завтрака. Бернгард выразил сожаление, что у него нет времени ждать - "Фрея" уже готова к отплытию, и намерена воспользоваться попутным ветром. Он попросил передать от него поклон, а, прощаясь, сказал:

- Мне нужно сказать несколько слов Гаральду Торвику. Или, может быть, он на берегу?

- Нет, он на яхте, - ответил капитан. - Но у нас случилась неприятность, даже очень большая неприятность, вчера, когда ушли офицеры с "Фетиды"...

- Что же именно? Неужели что-нибудь серьезное?

- Довольно-таки серьезное. Дошло до того, что штурман схватился за нож; тогда остальные окончательно рассвирепели и все разом накинулись на него; хорошо, что я пришел вовремя и помешал разыграться драме; опоздай я на несколько минут - и произошло бы несчастье.

- Из-за чего же? По какому поводу?

- Повод, наверно, был пустячный. Это был взрыв давно затаенной вражды.

- Вражды между Торвиком и экипажем?

- Именно. Я знаю, вы дружны с ним, и все-таки должен вам сказать, что вся вина ложится на него. С норвежцами у нас прекраснейшие отношения; мы ежегодно проводим здесь несколько месяцев и всегда встречаем дружелюбный прием. Но с того дня, как на яхту попал Торвик, началась война. Он с оскорблениями отклонял всякую предупредительность с нашей стороны и таким тоном разговаривал с экипажем, будто он на "Орле" хозяин. Это, разумеется, раздражало людей и, наконец, перешло в настоящую ненависть. Такие истории обычно заканчиваются стихийными взрывами; это и случилось вчера.

Бернгард слушал с возрастающей тревогой; он хорошо знал своего товарища юности и его грубость.

- Что же говорит Гаральд? - быстро спросил он. - Конечно, вы поговорили с ним?

- Да, но он не отвечает на вопросы. В чем было дело - я сам толком не знаю. Наша команда устроила себе вчера праздник; вероятно, матросы были уже не совсем трезвы, а штурман, по-видимому, язвил по этому поводу. Когда я пришел, он уже лежал на полу, а все навалились на него; нож у него отняли, но он все еще защищался кулаками. Понадобился весь мой авторитет, чтобы навести порядок.

- Господи Боже!.. Они били его?

- Конечно, били: у него на лице остались следы побоев; впрочем, и у других тоже; он отбивался яростно, как затравленный медведь, пока они не одолели его.

- И он все-таки остался на яхте?

- Разумеется! Как же он мог покинуть свой пост? Но его отношения с экипажем будут теперь более чем натянуты.

Бернгард молчал; он знал, что эти отношения должны стать совершенно невозможными: Гаральд Торвик не тот человек, что забудет такой позор.

- К счастью, господа находились уже в своих каютах, продолжал капитан. - Они или ничего не слышали, или приняли шум за веселье разгулявшейся команды. Потасовка длилась всего несколько минут, но я не могу скрыть ее от принца. К сожалению, он принимает подобные происшествия слишком близко к сердцу, и я испорчу ему всю поездку.

- Я поговорю с Торвиком, - сказал Бернгард помолчав. - Должно быть, он ответит мне... Где он?

Молодой человек минуту спустя уже входил к Гаральду. Тот стоял у окна своей каюты и неподвижно смотрел на воду. На лбу у него была повязка, а на лице - ссадины и синяки. Услышав, что дверь открылась, он медленно обернулся, но не удивился, увидев Бернгарда; тот торопливо спросил, подходя к нему:

- Гаральд, что случилось?

- Ты, конечно, уже знаешь, - холодно ответил Торвик, - иначе бы не пришел.

- Нет, пришел бы; я сказал капитану, что хочу пройти к тебе, и тогда только узнал от него, что произошло. Ты схватился за нож? Ты с ума сошел?

- И ты с тем же! - сердито крикнул Гаральд. - Тебе-то что до этого? Это мое дело!

- Но тебе придется отвечать за это! Ты знаешь морские законы; если капитан донесет о случившемся...

- Побоится донести! - перебил его Торвик. - Он безбожно боится сказать что-нибудь неприятное своему принцу. Пусть на яхте хоть убивают человека, лишь бы этим не побеспокоили его светлости.

- Кажется, до этого уже почти и дошло, - с резким упреком сказал Бернгард. - Ты довел людей до предела, они набросились на тебя.

- Именно так! - Гаральд коротко и горько усмехнулся. - Как спущенная свора собак! Но и им от меня досталось! Впрочем, к чему говорить об этом? История закончена.

- Для тебя не закончена; ведь я знаю тебя. Тебе нельзя оставаться на "Орле" после того, что случилось.

- Почему же нельзя? - спросил Торвик насмешливо, и в то же время его глаза метнули грозную молнию. - Ведь я штурман и должен исполнять свои обязанности, и я буду исполнять их, можешь быть в этом уверен.

- Вы стоите около города, - возразил Бернгард. - Может быть, удалось бы найти тебе замену. Оставь кого-нибудь вместо себя и уходи; капитан не станет тебя удерживать.

- Знаю! Он никогда не был моим другом и всегда оставался на стороне своих людей. Он вызволил меня вчера только потому, что боялся ответственности; но того, что он сказал мне вчера перед всем экипажем, я ему никогда не забуду.

Гаральд говорил совершенно спокойно, но в этом спокойствии было что-то зловещее. Его загорелое лицо было покрыто сероватой бледностью, а глаза под повязкой, закрывающий лоб, горели.

- Что ты собираешься делать?

- Я? Конечно, вести "Орел" обратно в Рансдаль; вот что я собираюсь делать.

- Хорошо; дай мне свою руку! - Бернгард протянул штурману руку, но ответного движения не последовало.

- Глупости! К чему это? Ты думаешь, я не знаю дороги, что ли? Впрочем, твои родственники будут эти дни на берегу.

- Я знаю. Почему ты не хочешь дать мне руку?

- Так ты остаешься на яхте?

- Разумеется, остаюсь. Когда ты едешь?

- Через час.

- Вот как? Счастливого пути!

- И вам того же. Еще одно слово, Гаральд! Берегись меня и... себя самого.

Последние слова Бернгард проговорил медленно и многозначительно; в них слышалась несомненная угроза; но Гаральд резко ответил:

- Отстань! Я не понимаю тебя.

Бернгард посмотрел на штурмана; тот повернулся к нему спиной, очевидно, твердо решив не продолжать разговора; тогда Гоэнфельс понял, что ничего больше не добьется, и, сказав "Прощай!", пошел к выходу.

Курт уже с нетерпением ожидал его на "Фрее"; теперь он только и думал, что о Дронтгейме.

- Ну, наконец-то ты! Не будем терять времени. Более благоприятного ветра нам не дождаться. В путь!

- Мы должны подождать еще час или два, - решительно заявил Бернгард. - Вообще, Курт, обстоятельства изменились, ты один поедешь на "Фрее" в Дронтгейм, я остаюсь.

- Остаешься? Здесь?

- Нет, на "Орле".

Курт посмотрел на него в крайнем недоумении.

- Бернгард, ты шутишь или...

- Я говорю как нельзя более серьезно; но здесь, на палубе, я не могу объяснить тебе это; пойдем вниз.

Действительно, палуба "Фреи" была теперь неподходящим местом для личных разговоров, потому что матросы бегали взад и вперед, готовясь к отплытию.

Почти полчаса сидели молодые люди в каюте, и по их лицам было видно, что они обсуждали очень серьезный вопрос; Бернгард подробно рассказал, что случилось; Курт выслушал внимательно, но недоверчиво покачал головой.

- Тебе померещилось! Дело, может быть, и плохо, но, в конце концов, поддерживать порядок на судне - обязанность капитана. Кроме того, ведь все уже прошло. Чего, собственно, ты боишься?

раз сам виноват во всем, но он отомстит им.

- Ты думаешь, он опять станет драться? В таком случае ему покажут, что такое дисциплина; капитан не станет церемониться, тем более что принц Зассенбург с твоими родными на берегу.

- Именно это и пугает меня. Гаральд останется один с людьми, которые так обидели его, и с капитаном, по-видимому, наговорившим ему неприятных вещей... а ведь судно полностью в руках Гаральда.

- Судно? - воскликнул Курт. - Неужели ты считаешь его способным на какую-нибудь подлость?

- Когда он в здравом рассудке - нет! Но в настоящее время он не в полном разуме. Помнишь, что я говорил тебе, когда ты увидел его впервые? У него под ледяной оболочкой пылает огонь, а когда лед взламывается, наружу с дикой силой вырывается огонь и уничтожает все, что попадется на его пути - и друга, и недруга, не разбирая. Боюсь, что до этого уже дошло; я знаю это выражение лица и этот взгляд.

- В таком случае надо было предупредить капитана. Ты ничего не сказал ему?

- Нет. Как я могу на основании одного лишь подозрения обвинять своего товарища детства? Да и о чем предупреждать? Они станут следить за каждым его шагом или подвергнут оскорбительному допросу и окончательно приведут в бешенство; тогда несчастье будет неминуемо. Помочь может только одно: если я сам перейду на "Орел" и буду наблюдать за происходящим.

- Но под каким предлогом? - возразил Курт. - Ведь не можешь же ты просто пожелать прокатиться на "Орле".

- Предлог я уже придумал: сошлюсь на телеграмму, которую будто бы получил в последнюю минуту и которая спешно вызывает меня в Дронтгейм. На "Фрее" я смогу добраться туда не раньше чем через двое суток, а яхта будет там через двадцать часов. Если я скажу капитану, что дело спешное и для меня ж весьма важно приехать пораньше, он не откажет мне в гостеприимстве.

- Конечно, не откажет и, конечно, поверит тебе, но не рассчитывай на то же от Зассенбурга и своего дяди. До сих пор ты избегал "Орла", а теперь вдруг воспользуешься им в их отсутствие...

- Они узнают об этом только в Дронтгейме, - перебил приятеля Бернгард. - Конечно, дождусь, пока они уедут, а в Дронтгейме посмотрю, что делать: или Гаральд опомнится, и я усмирю его, или по секрету расскажу Зассенбургу, в чем дело, и уговорю его поменять штурмана. Лишь бы перетерпеть сегодня и завтра; пока я буду на яхте, ничего не случится. Гаральд знает, что я вижу его насквозь; в моем присутствии он не решится ни на какую штуку, вот и экипажи подают; ждать осталось недолго.

Бернгард встал и подошел к окну каюты, откуда был виден берег. Там только что подъехали экипажи - один побольше, очевидно, для господ, и два меньших - для прислуги. С "Орла" уже переносили в них легкий багаж.

- Значит, я один должен ехать на "Фрее" в Дронтгейм? - спросил Курт, идя следом за другом.

- Да, я настаиваю на этом. Ты можешь преспокойно доверить руль Олафу, он знает свое дело, и хорошо изучил фарватер. Итак, счастливого пути и... желаю тебе удачи!

- Дай-то Бог! - воскликнул Курт. - Я еще посостязаюсь с этим балбесом Филиппом! Собственно говоря, я никогда его не боялся - он не стоит этой чести, но боюсь упрямства моей колючки, которая пригрозила мне такой местью. Может быть, она говорила даже не серьезно, но это заставило меня страшно мучиться все последние недели. Теперь я узнаю, наконец, правду. Я спрошу Ингу, неужели у нее хватит духу опять прогнать меня? Если не хватит - на свете будет одним счастливым человеком больше.

"Орел" отошел около полудня и через несколько часов уже обогнал "Фрею", вышедшую раньше его. На суше погода была прохладная, но довольно ясная, на море же туман все сгущался.

Капитан "Орла" был несколько удивлен, когда сразу по отъезде принца Бернгард вторично явился на яхту и пожелал ехать с ним; но он не усомнился в истине изложенной ему причины и с удовольствием согласился оказать Бернгарду услугу. Матросы тоже не удивились появлению неожиданного гостя, потому что им была объяснена причина его присутствия, и нашли вполне естественным, что племянник министра воспользовался яхтой; только Торвик, увидев Бернгарда, в сильнейшем изумлении отступил на шаг назад; последний коротко и решительно заявил ему, что едет с ними в Дронтгейм. Но в следующую минуту к штурману вернулось его ледяное, непроницаемое спокойствие.

- Хорошо; завтра рано утром мы будем в Дронтгейме! - Это было все, что он сказал. И он ушел на свое место, не задав ни одного вопроса.

Наступил вечер, вернее, глубокие сумерки, обычные в этих широтах, которые служат переходом к ночи. На море лежал густой туман, и стройный белый "Орел", похожий на волшебное судно, как тень скользил в этой серой мгле.

На палубе стояла глубокая тишина. Капитан ушел в свою каюту; беспокоиться было не о чем, все было спокойно, и руль находился в надежных руках. Лишь вахтенный матрос да штурман стояли на своих местах; слышались только работа машины и шум невидимого глазу моря. Судно плыло вперед среди ночи и волн.

односложный ответ. Наступило продолжительное молчание. Наконец Гаральд сказал:

- Я думал, ты уже давно спишь.

- Мне не спится. Лучше я посижу с тобой.

- Как хочешь. Не собираешься ли ты всю ночь провести на палубе?

- Может быть! А тебе это не нравится?

- Мне? Я только хочу сказать, что в этом мало удовольствия, тем более что ты не обязан быть на палубе.

- Я моряк, - возразил Бернгард, тревожно вглядываясь в клубящийся туман, будто желая пронизать его глазами. - Для меня погода так же мало значит, как и для тебя. Какой курс ты держишь?

- Какой следует! - резко ответил Гаральд.

- Ты уверен в этом?

- Кто из нас штурман - ты или я?

Они стояли, в упор глядя друг другу в глаза. Фонарь над их головами тускло светил желтым пламенем; туман точно всасывал свет в себя, но все-таки было настолько светло, что можно было разглядеть лица этих двух людей. Они мерили друг друга взглядами, как два смертельных врага. Вдруг Бернгард повернул голову и стал прислушиваться.

- Что это за звук? Ты не слышишь?

- Нет! - невозмутимо сказал Гаральд.

- А я слышу! Это похоже на звон! Не может быть, чтобы мы были так близко от берега, и притом в полночь не звонят в церквах.

Действительно, какой-то звук донесся как будто очень издалека; вот он смолк, вот опять послышался, полузаглушенный ветром и шумом волн; это был звон отдаленного колокола, тихо и таинственно доносившийся сквозь туман.

- Гаральд, куда ты направляешь судно? - резко и с угрозой спросил Бернгард.

- В Дронтгейм! - грубо ответил тот.

Бернгард вытянул шею вперед и стал слушать, затаив дыхание. Опять раздался тот же звук, уже ближе и явственнее. Несомненно, это был звон колокола, но вовсе не похожий на звон церковных колоколов; с неравными промежутками он то звучал, то вдруг умолкал, глухой, предостерегающий. Вдруг Гоэнфельс вздрогнул, он узнал этот звук.

Это был сигнальный звон с Чертовых подводных скал, с буя, на котором был установлен колокол; приводимый в движение волнами, колокол предупреждал о близости подводных камней. Море само предостерегало суда, не подозревавшие об опасности ночью или во время тумана. В следующую секунду Бернгард как клещами стиснул руку штурмана и воскликнул:

- Это звон буя с Чертовых скал! Мы около них! Измени направление! сию минуту! Слышишь, Гаральд?

он решил не уступать его.

- Прочь от штурвала! - повелительно проговорил Бернгард. - Ты сошел с ума, а сумасшедшим судна не доверяют! Прочь! Не то я вызову капитана и всю команду и велю связать тебя.

Он оторвал Гаральда от руля, оттолкнул в сторону и сам повернул штурвал в противоположном направлении. Яхта медленно повернулась и поплыла по своему курсу. Предостерегающие сигналы стали звучать все тише, все дальше, потом начали долетать лишь отдельные звуки, наконец, и они стихли - опасность миновала!

Гаральда всего передернуло, когда Бернгард схватил руль, он хотел, было броситься на товарища, но тот обернулся и посмотрел на него таким твердым, угрожающим взглядом, будто и в самом деле перед ним был безумный, которого он должен был сдержать. Под действием этого взгляда штурман инстинктивно отступил назад.

В эту минуту на палубе раздались шаги капитана, вышедшего взглянуть на погоду и проверить курс; он очень удивился, увидев гостя на палубе, так как думал, что тот давно уже спит.

- Вы все еще здесь, наверху? - спросил он.

- Я вышел посмотреть какая погода, - ответил Бернгард с кажущимся спокойствием. - Мы тут спорим с Гаральдом Торвиком; он ни за что не хочет признаться, что ему серьезно нездоровится. Рана на его голове, очевидно, совсем не такая пустячная, как ему кажется; он все время борется с приступами головокружения и, того и гляди, упадет в обморок, а между тем не хочет оставлять свой пост.

- Отчего же вы не сказали мне об этом, Торвик? - воскликнул капитан. - Вы утверждали, что это простая царапина, и упорно отказывались от помощи.

- Он рассчитывал на свое железное здоровье, - вмешался Бернгард, - но у всего есть предел. Прикажите сменить его, прошу вас. Он должен поберечься.

- Разумеется, сейчас же! - ответил капитан, видевший, до какой степени бледно и искажено лицо штурмана, и, позвав вахтенного, отдал распоряжение.

Торвик сначала хотел возражать, но на его руку тяжело и многозначительно легла рука Бернгарда и заставила его повиноваться. Когда пришла смена, он покорился и спустился вниз.

К утру туман начал рассеиваться, погода с каждым часом становилась яснее, и в восемь часов показался Дронтгейм. На яхте все уже готовились к остановке. Когда Гоэнфельс вошел к штурману, он одетый лежал на постели.

- Ты спал, Гаральд?

Гаральд повернулся и взглянул на него.

- Может быть, ты спал? Ты думаешь, я не знаю, что ты всю ночь продежурил у моей двери?

- Нет, - глухо проговорил Торвик.

- Я это предвидел. Значит, ты скажешь, что не в состоянии исполнять свои обязанности, и сойдешь на берег. Яхта будет стоять здесь, пока не приедет принц, а всего через сутки будет уже в Рансдале; без тебя вполне обойдутся. Ты приедешь через несколько дней и потребуешь расчет. Пусть предлогом будет твоя рана; никому нет надобности знать, что она не опасна.

- Ты усердно вдалбливаешь мне урок, - с горькой насмешкой сказал Гаральд. - Мне остается только выучить его наизусть. Как бы только не забыть чего-нибудь! Ты обращаешься со мной, как с невменяемым.

- А разве ты был сегодня ночью в своем уме?

- Я поговорю с капитаном.

- Я уже говорил. Он тоже думает, что после того, что произошло третьего дня между тобой и экипажем, на прочный мир рассчитывать нельзя, и обещает все уладить с принцем, если ты уйдешь раньше условленного срока. В этом случае он умолчит о том, что было. Я тоже сойду на берег, и буду ждать Курта, который приедет завтра на "Фрее".

Гаральд встал; во взгляде, которым он смерил своего друга юности, сверкнула ненависть.

- Ты и тут победил? Правда, ты всегда и везде побеждаешь! Даже там, где не следовало бы!

- Ничего. Итак, мы увидимся в Рансдале.

- И ты, очевидно, поблагодаришь меня за то, что я в такой час был около тебя. Прощай!

Бернгард ушел, чтобы проститься с капитаном, который даже и не подозревал, что у "Орла" был в эту ночь хранитель и что без него он бы, без сомнения, погиб.