Гляжу в окно, войдя в покинутый маяк,
Дождем бичуемый: вдали - туннели в саже,
Громады поездов и хлопья дымной пряжи,
Где кровью фонари пропитывают мрак.
В асфальтных берегах дремал огромный порт,
Как масло, зыбилась его вода густая;
Железным кулаком ствол мачты подымая,
Чернел подъемный кран, в пустую ночь простерт.
И в пестром мраморе текучей тьмы сверкал
Ряд редких фонарей, бегущий по ущельям
В кварталы кабачков, где все полно весельем,
Где похоть рыскает меж золотых зеркал.
Как рана страшная алея, подошел
Раздутый на ветру громадный парус к молам,
И тут явился он с упорным и тяжелым
Лбом, где начертано томленье скук и зол.
Как меч сверкающий в железные ножны,
Он заключил в себя свой гнев и пламень дикий,
Пересекая мрак и тишину волны.
Из океана он. Он одряхлел, поник,
Устал, хлеща простор, измятый бурей черной,
И слыша, что всегда, всему вразрез, упорно
К терзаньям вечера его взывает крик.
Он казни собственной хотел. Себя он знал
Рабом желания. И на кресте распятый,
И кровью исходя, и пламенем объятый, -
Изведал он всю смерть, что так упорно звал.
А жизнь его? Она тем пронзена была,
Что существует он, себя страшась жестоко;
Он острой молнией своей души глубокой
Упрямо бичевал в себе кипенье зла.
Ужасен, устрашен, он жаждал полететь
Туда, где вся бы жизнь сияла чудесами,
Где знаки вещие горели б над скалами,
Где шелестел бы дуб и говорила б медь;
Где было б гордостью: впивая дикий страх,
Слыхать вокруг себя богов глубокий голос,
Пока бы грудь земли в куски не раскололась
Вздувая паруса и мчась путем ужасным
В неведомую даль, к невыносимо красным
Созвездьям, чей хрусталь дробится под волной.