Проспект чудовищный, строеньями объятый;
Сжимает пену толп его крутой гранит,
Пробитый окнами, где млеет и горит
Последний ореол пурпурного заката.
И, торсом каменным вздымаясь в высоту,
Храня в своей нечистой тайне
Тревожный дух земли бескрайней,
Встал памятник златой, сияя в темноту.
Вокруг него строй банков черных;
Гераклы медные, сжимая кулаки,
Несут фронтонов гнет, победных и упорных,
Как денежные сундуки.
Вот площадь, где дает он грозный бой.
Она вбирает ярости прибой,
Влекущийся к его магнитам скрытым.
Вот площадь, скверы и мосты,
Где гроздья газа голубые
Лучи и мглу на мостовые.
Грез и огней водоворот
Согласной яростью течет
И во дворец безумный хлещет.
Там золото горит и блещет,
И жажда золота во всех сердцах трепещет,
По городу летит из дома в дом
И раздувает жар страстей кругом.
Конторы грузные грохочут, как гроза,
Завистливая роскошь бьет в глаза,
И вдруг банкротства, как удар,
На площадной валятся тротуар,
Раскраивая резким взмахом
Лбы буржуа, объятых страхом.
Горячка в полудневный час
Еще растет и всходит,
Глядит с карнизов сотней глаз
И в залах биржи бродит,
Клубится у недвижных ламп,
Струится вдоль перил и рамп,
И прячется в тяжелых складках
Драпри, и снова возникает
На лестницах и на площадках.
И ярость, вспыхивая вновь
При проблеске надежды вздорной,
Восходит, красная, как кровь,
Над этою геенной черной,
Где бьется с грабежом грабеж.
Сухие языки, и взгляды точно нож,
И жесты дикие, и в мыслях - миллионы,
Монет сверкающих безумные циклоны,
И то надежд, то ужасов мираж.
Там спешка заменяет смелость;
Там судорожно чертит карандаш
Тоску, что в платье цифр оделась;
Там продают и покупают гром,
Что на краю земли народы убивает;
Химеры носятся кругом,
И шансы то растут, то убывают.
«Даю, беру, даю, беру», -
Пылает воздух. Цифры, обезумев,
Пакетами, тюками, в адском шуме,
Вверх, вниз, вверх, вниз летят, летят,
Переполняя этот ад,
Пока не прозвонит на башне час,
Вещающий, что бой их тяжких масс
Угас.
В те дни, когда кругом кряхтят крушенья,
Самоубийствами их утверждает смерть,
И, в траурном величье, погребенья
Торжественно сияют в твердь.
Но в тот же вечер бледный пыл победный
Вновь воскресает, и игра
Свирепая мятется, как вчера.
С улыбками, рыча, все рвутся в бой, пока
Не доведут врага до петли и крюка.
Там, как котел, клокочет злоба
Вкруг тех, кому она готовит сумрак гроба;
Там твердо, без ненужных слов,
Обкрадывают бедняков;
Там плутовство окутывают в честность,
Чтобы к деньгам позорным, в неизвестность
Всеобщее безумие взвихрить.
О, золото! Как башня в облаках,
Оно возносится, блестящий сея прах.
Металл чудовищный! И миллионы рук
К нему простерты, замыкая круг;
Мольба всеобщая к нему летит, все шире
Раскатываясь в беспредельном мире.
Там кубы золота на золотых треногах,
И к ним стремят безумный свой полет
Удачники, чей долго зрел расчет
В бессонницах, томленьях и тревогах.
О, золота, как пищи и питья!
В умах же, - злей той жажды, - как змея,
Слепая вера в темный случай,
В игру бессмысленных чудес,
В которой древний рок воскрес.
Игра! Ось адская, вокруг которой яро,
В дыму и золоте, средь грома и угара,
Затем лишь, чтоб в уродства и надрывы,
В безумной похоти приливы и отливы
Упасть.
Так, торсом каменным вздымаясь в высоту,
Тревожный дух земли бескрайней,
Встал памятник златой, сияя в темноту.