Ведя ряды солдат, блудниц веселых круг,
Ведя священников и ворожей с собою,
Смелее Гектора, героя древней Трои,
Гильом Жюлье, архидиакон, вдруг
Пришел защитником страны, что под ударом
Склонилась, - в час, когда колокола
Звонили и тоска их медная текла
Над Брюгге старым.
Он был горяч, и юн, и жаркой волей пьян;
Владычествовал он над городом старинным
Невольно, ибо дар ему чудесный дан:
Везде, где б ни был он, -
Быть господином.
В нем было все: и похоть и закон;
Свое желание считал он высшим правом,
И даже смерть беспечно видел он
Лишь празднеством в саду кровавом.
Леса стальных мечей и золотых знамен
Зарей сверкающей закрыли небосклон;
Недвижной яростью застыл
Французов мстительных неукротимый пыл.
«Во Фландрии быть властелином полным
Хочу», - сказал король. Его полки,
Как море буйное, прекрасны и легки,
Собрались там, чтоб рвать на части
Тяжелую упрямую страну,
Чтоб окунуть ее в волну
Свирепой власти.
О, миги те, что под землею
Прожили мертвые, когда
Их сыновья, готовясь к бою,
С могилами прощались навсегда,
И вдруг щепоть священной почвы брали,
С которою отцов смешался прах,
И эту горсть песка съедали,
Чтоб смелость укрепить в сердцах!
Гильом был здесь. Они катились мимо,
Грубы и тяжелы, как легионы Рима, -
И он уверовал в грядущий ряд побед.
Велел он камыши обманным покрывалом
Валить на гладь болот, по ямам и провалам,
Казалось твердою земля, - была же бездной.
И брюггские ткачи сомкнули строй железный,
По тайникам глухим схоронены.
Ничто не двигалось. Фламандцы твердо ждали
Врагов, что хлынут к ним из озаренной дали, -
Утесы храбрости и глыбы тишины.
Легки, сверкая и кипя, как пена,
Что убелила удила коней,
Французы двигались. Измена
Вилась вкруг шлемов их и вкруг мечей, -
Они ж текли беспечным роем,
Шли безрассудно вольным строем, -
И вдруг: треск, лязг, паденья, всплески вод,
Крик, бешенство. И смерть среди болот.
«Да, густо падают: как яблоки под бурей», -
Сказал Гильом, а там -
Все новые ряды
Текли к предательски прикрытой амбразуре,
На трупы свежие валясь среди воды;
А там -
Всё новые полки, сливая с блеском дали,
С лучом зари - сиянье грозной стали,
И мнилось: им глаза закрыв,
В горнило смерти их безумный влек порыв.
Поникла Франция, и Фландрия спаслась!
Когда ж, натужившись, растягивая жилы,
Пылая яростью, сгорая буйной силой,
Бароны выбрались на боевых конях
По гатям мертвых тел из страшного разреза, -
Их взлет, их взмах
Разбился о фламандское железо.
То алый, дикий был, то был чудесный миг.
Гильом пьянел от жертв, носясь по полю боя;
Кровь рдела у ноздрей, в зубах восторга крик
Скрипел, и смех его носился над резнею;
И тем, кто перед ним забрало подымал,
Прося о милости, - его кулак громадный
Расплющивал чело; свирепый, плотоядный,
Он вместе с гибелью им о стыде кричал
Быть побежденными мужицкою рукою.
Его безумный гнев рос бешеной волною:
Он жаждал вгрызться в них и лишь потом убить.
Чесальщики, ткачи и мясники толпою
Носились вслед за ним, не уставая лить
Убийств и ярости, и стадом опьяненным
Они топтали всё. Смеясь,
Могучи, как дубы, и полны силы страстной,
Загнали рыцарей они, как скот безвластный,
Обратно в грязь.
Они топтали их, безжизненно простертых,
На раны ставя каблуки в упор,
И начался грабеж оружья, и с ботфортов
Слетали золотые звезды шпор.
Колокола, как люди, пьяны,
Весь день звонили сквозь туманы,
Вещая о победе городам,
И герцогские шпоры
Корзинами несли бойцы в соборы
В дар алтарям.
Валяльщики, ткачи и сукновалы
Под звон колоколов свой длили пляс усталый;
Там шлем напялил шерстобит;
Там строй солдат, блудницами влекомый,
На весь окутанный цветным штандартом щит
Вознес Гильома;
Уже давно
И брагу из бокалов тяжких пили,
И улыбался вождь, склоняясь головой,
Своим гадальщикам, чьих тайных знаний строй
У мира на глазах цвет королевских лилий