Из Лондона в Австралию.
ГЛАВА VI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Из Лондона в Австралию. ГЛАВА VI (старая орфография)

ГЛАВА VI.
В жарком поясе.-- Медузы.-- Мюнхгаузен на корабле.-- Антон и Тристам.-- Мошенник узнан.-- В ожидании шторма.-- Отчаяние заключенных.-- Буря.-- "Летучий голландец"!-- Возстание матросов.-- Суд Божий.

На следующее утро, только два из шести кораблей виднелись на далеком горизонте, в виде темных точек, в великой радости Тристама, который желал, чтобы все суда разошлись как можно дальше один от другого. Солнце ярко сияло с безоблачных небес, легкий, прохладный, ветерок надувал паруса, и "Король Эдуард" плавно двигался вперед.

Он вступил в область африканского материка, и разнообразная, богатая красками, жизнь жаркого пояса начала развертывать свои чудеса перед глазами северян.

Альбатросы, или буревестники, до сих пор попадавшиеся только в одиночку, теперь целыми стаями носились вокруг корабля и, как казалось, что-то высматривали, или чего-то выжидали. Они летали взад и вперед, потом собирались опять вместе большими кучами и, наклонив на бок голову, стремглав бросались в море.

- Что с ними, Мармадюк? Вон того большого, с широкими крыльями хотел бы я достать.

И он сложил руки так, как будто держит винтовку. Паф! Не промахнулся бы.

Лейтенант Фитцгеральд неодобрительно покачал головой.

- Что собственно из тебя выйдет, Аскот? Охотник, или рыбак?

- Я спрашиваю тебя, по какому случаю здесь собралось столько птиц?

- А я отвечаю тебе, что лучше бы ты взялся за какую-нибудь порядочную книгу, вместо того, чтобы бездельничать целый день. Неужели тебе еще не надоело?

- Ужасно!-- засмеявшись, сказал Аскот.-- Знаешь, Мармадюк, я бы на вашем месте высадил бы меня на ближайшем острове, без всяких жизненных припасов, с одной, необходимой в подобных случаях; кружкой дня воды и порцией черного хлеба. Пусть я пробиваюсь там собственными боками, в ожидании, когда какое-нибудь судно заберет к себе на борт владельца выкинутого на берегу флага.

- Ты неисправим, Аскот,-- сказал лейтенант, отвернувшись, и пошел прочь, сопровождаемый шаловливым смехом своего юного родственника.

Аскот тотчас же нашел к кому обратиться со своим вопросом. Это был Том Мульграв, унтер-офицер, с плутоватой физиономией и хитрыми глазками, который всегда готов был разглагольствовать, сколько угодно.

- Альбатросы, сэр?... Каждая стая их - это отряд мобилизованной армии.

- Все эти тысячи? С кем же сражаются буревестники?

- А вот посмотрите. Не плавають-ли в воде какие-то маленькие синие предметы?

- Целые массы! Это акалефы.

Мульграв кивнул в знак согласия.-- Вам предстоит интересное зрелище, сэр. Смотрите, оне движутся целыми стадами, миллионы за миллионами. А что плывет вслед за ними? Кто мчится на всех парусах, чтоб подхватит самый вкусный, самый жирный кусочек?

- Это самая маленькая колония, а есть и гораздо большие. Иногда целые семейства сцепляются своими ногами вроде усиков и плывут так, пока доберутся до какого-нибудь твердого предмета, к которому и прикрепляются. Однажды, доложу вам, сэр, оне тянулись от Капштата до Цейлона,-- Боже мой, во век не забуду.

Аскот, без всякой церемонии, расхохотался ему прямо в лицо.

- А к килю медузы не прицепляются, дядя Мульграв?

Унтер-офицер кивнул снова, но промолчал: он уже работал над изобретением новой сказки, которую хотел представит в лучшем виде.-- Да, да,-- сказал он после маленькой паузы,-- медузы! Вы даже не можете себе представать, как это иногда опасно. Раз мы благополучно вышли из Капштата при адском зное, свойственном тем широтам. Вы еще узнаете, что значить жизнь, под тропиками!

- Ну, вот, в один прекрасный день появляются медузы,-- мириады, конечно,-- собрать, так всю нашу старую благословенную Англию можно покрыть на сто футов от земли. Даже шуршало, когда наш корабль пробирался среда них; словно невидимые руки уцепились за киль на всем протяжении: паруса надулись так, что лопались, а мы не можем сдвинуться с места. Вдруг я замечаю, что наш корабль постепенно садится все глубже и глубже. Святые угодники! Остается всего пять футов над водою, да и то идет ко дну.

Глаза Аскота блестели от удовольствия.-- Я увидел, что нас облепили медузы,-- продолжал Мульграв,-- и тотчас сообразил, что тут нужны энергичные меры. Понятно, от такого сознания до дела один шаг. Я схватываю в обе рука по большому ножу и бросаюсь килевать {Килевание,-- одно из самых жестоких наказаний, применявшихся в прежнее время на военных кораблях. Присужденного к наказанию матроса протаскивали в поперечном направлении под килем корабля. Его сталкивали в воду с конца одной из нижних рей и вытаскивали с противоположной стороны корабля. В то время корабли еще не обшивались металлической броней, и к ним присасывались массы раковидных, морских животных, острые ребра которых жестоко ранили голое тело матроса, и нередко это наказание оканчивалось смертью. В настоящее время это варварское наказание отменено во всех флотах.}; в продолжение двух часов я отскабливал громадные, опаснейшия колонии медуз, величиною с колеса, доложу вам, с целые бочки. И я видел, как от этой работы, на моих глазах, корабль поднялся на несколько футов из воды.

- Я думаю!-- согласился Антон,-- А акулы на вас не нападали, мистер Мульграв?

- Случилось один раз. Пренеприятная история!

И почтенный муж снова сделан маленькую передышку, чтобы дать развернуться своим талантам.-- Изволите видеть,-- сказал он, помолчавши,-- отскабливание медуз помогало нам до тех пор, пока оне не наседали снова; потому мне приходилось путешествовать в преисподнюю очень часто, так как никто из товарищей не решался заменить меня. Но человек, в конце концов, ко всему привыкает, даже к килеванию. Один раз я тоже был в воде, вооружившись на этот раз нашими большими корабельными клещами. Направо и налево отхватывал я эти комки, вокруг стоял шум и треск, море пенилось ужасно, стояла такая жара, что у меня повскакали пузыри на коже. Ну, не в этом дело! Я работаю с увлечением,-- вдруг вижу на меня уставился гигантский рыбий глаз, так нагло и злорадно, будто хочет сказать: "Ну, теперь тебе конец!" Прямо передо мной открывается пасть,-- ну, никогда не следует преувеличивать, и, я всю жизнь боролся с этим недостатком,-- но смело могу сказать.-- в эту пасть можно было загнать целый ломовой воз. Зубы, доложу вам, как частокол; этому торчавшему передо мною чудищу было лет тысяча, а то и того больше, на голове у него росли целые леса водорослей.

- А что же, не бросилась она на вас, сэр?

Унтер-офицер мотнул головой.-- А, конечно, мой юный друг! Только меня огорошить не так-то легко. Для этого нужно что-нибудь почище какой-нибудь пучеглазой морской древности. Я улучил удобную минуту и открыл бомбардировку медузами. Куски величиною с теленка один за другим летели в открытую пасть, и моей любезной акуле приходилось или глотать, или давиться,-- одно из двух. Конечно, все это делалось, чтобы замаскировать настоящую цель, а умысел у меня был совсем другой.

- Какой, мистер Мульграв, какой?

- А вот сейчас узнаете, сэр. Когда я набил ей пасть до того, что она от страха начала бить хвостом, тогда я приступил к делу. Я засунул ей в пасть мои большие клещи, захватил первый попавшийся зуб и, без всякой жалости, вырвал его из челюсти. Тут нельзя терять времени, и я выхватил его с ловкостью искусного хирурга, и тотчас отбил у чудовища охоту оставаться в моем обществе. Отдуваясь и пыхтя, истекая кровью, акула нырнула в глубину, и я мог, наконец, дать знак, чтобы меня вытянули на борт Освежиться стаканом воды с ромом. Тяжелые четверть часа пришлось пережить, доложу вам.

Аскот едва мог говорить от смеха,-- После этого вы верно уже не спускались в воду, сэр? спросил он старика.

- О, через каждые два часа, как я уж вам докладывал. Но из предосторожности, я каждый раз брал с собой клещи и каждый раз, когда дикий взгляд морского чудища уставлялся на меня, я поднимал кверху мое оружие. Не, хочешь-ли, приятель, вырвать еще один? С моим удовольствием! И бедняга исчезал, как молния.

Во время этих рассказов возле Мульграва всегда собирался кружок смеющихся слушателей. Известно было, что у него всегда на готове что-нибудь новое, а некоторые даже утверждали, что он сам крепко верит в свои сказки; во всяком случае, говорил он интересно, и всегда находились охотники постоять возле минутку. Так и теперь любопытствующие теснились со всех сторон,

- А вы всегда счастливо переносили килевание, мистер Мульграв?-- спросил кто-то.

- Ишь, чего захотели, ребятушки!--сказал кивая головою старик.-- Когда мы причаливали к Цейлону, у меня не было ни единого волоса на голове,-- все остались на обшивке корабля.

Громовой хохот был наградой бравому рассказчику, который и сам весьма охотно разделил этот взрыв веселости.

- Медузы идут сзади,-- вскричал Аскот.-- Рты у них стали совсем синие,-- оне высасывают акалеф.

- А сами делаются добычей больших рыб. Видите, там какая давка?

- Бониты, дорады, кашалоты, дельфины, о это война, ради которой мобилизовано все, что только живет в глубине й на поверхности океана.

Сплошными рядами вокруг корабля скользили акалефы и медузы; все пространство, которое можно было охватить глазом, красиво синело ярко небесной лазурью; вдруг из воды высовывалось неуклюжее рыло, медуза начинала барахтаться в смертельном страхе, и тут же случалось, шумя грациозными крыльями, пернатый хищник налетев хватал рыбу в тот самый момент, когда победа её над медузой казалась одержанной. Спасшаяся медуза ковыляла дальше, а на поверхности воды между хищной птицей и рыбой завязывалась жаркая битва, из которой обладатель плавников редко выходил победителем.

Акалефы кипели необозримыми толпами, за ними тянулись медузы, а за медузами, в свою очередь, птицы и рыбы,-- все это, и преследователи, и преследуемые, в погоне за насущным хлебом.

Безчисленное множество морских птиц кружились над местом битвы и между прочими большие, совершенно белые, альбатросы, с огромными черными крыльями и гордыми, как ни у одной из других птиц, движениями. Они стрелой кидались на свою добычу и терзали ее тут же, в воде, затем, пробежав с поднятыми крыльями некоторое пространство по воде и сделав несколько быстрых поворотов, вновь взлетали вверх. На довольно большом, разстоянии всюду кругом поднимались струи воды из носовых отверстий кашалотов, в открытую пасть которых в этот день нанесло столько питательного материала, что они, лениво лежа на воде, чувствовали себя совершенно счастливыми и, но обыкновению, пускали фонтаны.

Все эти сцены с величайшем интересом наблюдались с палубы. Как для арестантов, так и для новобранцев, морская жизнь была совершенной новинкой. Переживши острый период отчаяния, они могли уже перенести свое внимание с прошедшого на настоящее, а затем и на будущее. Они начинали строить планы.

И между ними были такие, которые смеялись, когда Том Мульграв рассказывал свои выдумки, но по большой части оии тайком сжимали против него кулаки. Этот человек своим языком без костей заманил их в трактир и был причиной их несчастия. За это он еще поплатится.

- Со временем мы его еще раз отправим килевать,-- сказал один.-- Волосы у него отросли, так есть что пососкоблить.

- Бросьте вы этого глупого болтуна,-- прошептал Торстратен.

- Нам надо добраться до Африканского материка,-- вот наша задача.

- Нет, нет,-- до одного из островов Южного океана.

- Чтоб питаться моллюсками и кокосовыми орехами и драться с туземцами? Нечего сказать, завидное существование!

- Мы живо справимся с голыми дикарями,-- прошептал Тристам.-- Ведь на корабле куча оружия.

Голландец пожал плечами.-- В лучшем случае мы завладели бы необитаемым островом,-- благодарю покорно.

- Я того же мнения,-- сказал Маркус.-- Чтоб хорошо себя чувствовать, мне нужны большие города, цивилизованные люди и обширные предприятия.... к земледелию у меня нет никакой склонности.

Тристам провел рукой по волосам и подавил вздох.

- Этого я не понимаю,-- сказал он помолчав.-- Быть самому себе господином, не ходить за плугом и не молоть зерно, а иметь свой собственный деревенский домик,-- вот от этого я не прочь. Есть такой один.... за него все бы острова Тихого океана, со всею живностью, можно в преисподнюю. Я бы и не оглянулся.

- Отношение весьма человеколюбивое... А где же обретается этот перл мужицкого благополучия?

Антон слышал эти слова и видел говорившого. Это был тот человек, который бегло изъяснялся по-немецки и с которым он давно уже хотел познакомиться. Теперь ему интересно было узнать, что незнакомец, как и он сам, был из Ольденбурга.

- Моя родина называется Малента,-- грустным тоном говорил немец.-- Был бы я умнее, так никогда бы не ушел оттуда.

Горький смех и какое-то невольное, неудержимое движение прошло по рядам арестантов. Да, слушаться бы голоса разсудка, все было бы иначе. И не одна седая голова втихомолку склонилась на руку, не одно зачерствелое сердце забилось учащенно. Да, кабы быть умнее!

Голландец насмешливым взглядом обвел присутствующих.

- Какие чувствительные люди!-- сказал он.-- Не затянуть-ли покаянный псалом? Сидеть бы этому немецкому мужику со своими галушками и салом у себя дома. Чего ему надо среди нас, и как это он преобразился в английского Тристама?

Внезапная краска залила лицо немца.-- Это уж мое дело,-- коротко обрезал он.-- А если вам не нравится жизнь на островах Тихого океана, то можете выбрать себе другое местопребывание, по вашему вкусу.

Торстратен разсмеялся.-- Вы поистине великодушны,--сказал он.-- Можно подумать, что от вашего благоусмотрения всецело зависит судьба этого судна и его обитателей.

Тристам улыбнулся - Хм! У меня в руках ключ, которым открывается тюрьма.

- А у меня такия свойства, что я разскажу об этом капитану, как только найду это нужным; для моих целей.

Трастам переменился в лице.-- Этого вы не сделаете, сэр, Неужели вы захотите действовать за одно с властями против ваших собратьев по страданию?

- Я хочу действовать так, как мне удобно. Чествовать над собой я не позволю никому, тем менее немецкому мужику, который... называется Тристамом.

Тристам опять покраснел; он ничего не ответил, но с ненавистью во взгляде отвернулся от голландца;

Этот человек с насмешливыми глазами казался вполне способным, с улыбкой на устах предать товарищей,-- его нужно было очень остерегаться.

Но, когда бунт действительно начнется, многое можно будет уладить. Этот Торстратен может получить в спину удар, так что вылетит за борт, или наткнется на нож надежного сообщника. Горячая рука Тристама еще раз сжала в кармане драгоценный ключ, который когда-нибудь откроет дверь тюрьмы и выпустит целый поток закоренелых злодеев против команды корабля.

Этот час настанет, подвернется и случай сделать безвредным этого не в меру любопытного голландца.

И Тристам снова принялся усердно носить топливо, помогал насаживать на удочки большие куски сала, вытаскивал на борт пойманную рыбу, чистил и потрошил ее. На "Короле Эдуарде" положительно никогда еще не было такого усердного и услужливого человека.

Спустя некоторое время он заметил нашего друга, который отряхивал от пыли книги и карты капитана. Антон поздоровался с ним, дружелюбно взглянув в его неприятное лицо.

- Мне кажется, мы земляки,-- сказал он по-немецки.

Тристам улыбнулся.-- Я из Ольденбурга, а вы?

Это слово произвело на Тристама поражающее впечатление. Он зашатался и точно откусил себе язык, глаза его неподвижно уставились в глаза мальчика.

- Что с вами?-- спросил Антон.

Тристам постарался улыбнуться,-- Ничего,-- пробормотал он,-- ничего! Просто, я страдаю спазмами в сердце. Вот, уж проходит.

- Так вы из Маленты?-- прибавил, он затем.-- Я знаю это место, даже бывал там несколько раз.

- Вы, кажется, там родилась?

Тристам потряс головой.-- Нет. Моя родина собственно само великое герцогство. Ольденбургское, лежащее на границе с Ганновером, а не кусочек голштинской земли, к нему принадлежащий.

Антона это удивило. Этот человек лгал сознательно и намеренно, это было очевидно, но для чего? Из каких побуждений старался он скрыть место своего происхождения?

И вдруг, по какому-то наитию у него явилось непреложное убеждение, что этот человек был Томас Шварц.

Прежде чем он успел опомниться, с губ его чуть не сорвался вопрос, он чуть не схватил этого человека за горло и не заставил его сделать признание, но во время одумался и только пристально смотрел в лицо Тристама, не показывая вида, что интересуется его биографией.

- Во всяком случае, хотя бы только по имени, мы все-таки земляки,-- сказал он.-- Это прелестная местность от Кутина до Ольденбурга.

- Которой, к сожалению, оба мы никогда в жизни не увидим. Вы тоже принадлежите к завербованным, не правда-ли?

- Да, но в сущности я пошел добровольно, для того, чтобы иметь возможность увидаться с отцом. Он в числе высылаемых, хотя и не находится на этом корабле.

- Нет!-- быстро с испугом вскричал Тристам.-- О, нет!

Твердый, спокойный взгляд мальчика заставил его опустить глаза.

- Вы, надеюсь, не думаете, чтобы немец в Лондоне обратился в безчестного преступника?-- сказал Антон.-- Этого и нет, сэр. Один негодяй, притом еще близкий его родственник, вовлек его в несчастие. Как вы думаете, за такой мошеннический образ действий не потерпит-ли он когда-нибудь наказания?

- О, конечно!-- с подергиванием в губах отвечал Тристам.-- Конечно. Не рой другому яму, как говорит старая пословица.

Затем он раскланяться с нашим другом.-- Теперь я должен спешить, господин Кроммер. Так до свидания.

Он исчез, как тень, а Антон смотрел ему вслед с бьющимся сердцем. Для него не было сомнения,-- этот человек со впалыми глазами и землистым цветом лица был Томас Шварц, колыбель его когда-то стояла в Маленте, в том самом месте, где родился и он, где Кроммеры имели оседлость в продолжение сотни лет. Но как доказать это, имея дело с таким наглым лгуном.,

Одно его радовало, одно успокаивало. С борта "Короля Эдуарда" Тристаму уйти некуда, если взяться за него хорошенько, он должен будет держать ответ, а кроме того, с каждым часом приближался тот момент, когда он должен встретиться с Петром Кроммером, который его уличит.

ему пока молчать.-- Какой будет толк, если мы посадим его в тюрьму,-- сказал он.-- Пусть лучше работает, а мы будем спокойно ждать, пока в наших руках окажутся доказательства.

Антоне вздохнул, но покорился без возражений. Чем дальше двигался корабль, тем жизнь для него лично становилась легче и приятнее. Капитан только для вида заставлял его исполнять те или другия работы, лейтенант Фитцгеральд ежедневно давал ему уроки, а Аскот читал с ним английских классиков, так что наш юный друг довольно хорошо освоился с языком своего будущого отечества даже прежде, чем они дошли до Капштата.

Над верхушками мачт корабля носились великолепные красные тропическия птицы, заигрывая со вздувшимися парусами, в море плавали шаровидные красные и розовые медузы, ветер становился все горячее

Еще восемьсот миль, и цель путешествия достигнута.

Остальных кораблей экспедиции не видать было уже в продолжение целой недели. Быть может, их отделяли какие-нибудь несколько миль, но во всяком случае они находились за пределами, доступными зрению. До сих пор счастье улыбалось нашим путешественникам.

До сих пор...

Но вдруг барометр начал падать и падал, не переставая. Чистое до этого синее небо, усеянное к вечеру тысячами звезд, казалось, покрылось однообразной и одноцветной серой дымкой. Тяжелый, удушливый воздух был неподвижен, все живое смолкло, будто по уговору. Не встречалось больше красивых, ярких тропических птиц, исчезли стаи резвых дельфинов. Само море лежало в истоме, как будто, предаваясь покою, оно хотело набраться сил для бешеного взрыва необузданного неистовства.

- Будет шквал,-- сказал старый Мульграв, который на этот раз казался самым серьезным и задумчивым из всех, бывших на корабле.-- Нам придется пережить тяжелые дни.

Антон встрепенулся.-- А другия суда? спросил он тревожно.

- И тем будет то же, что нам.

- Неужели буря до такой степени неизбежна, сэр?

Мульграв указал рукой на море.-- Птицы улетели за много миль отсюда, чтобы укрыться от опасности в разселинах скал,-- отвечал он.-- Рыбы залегли в глубине океана, пестрые медузы исчезли совсем.... другими словами, всякая тварь спасается бегством. Из этого человек может вывести себе поучение, если пожелает.

Антон тяжело вздохнул. Он думал о том корабле, на котором находился его отец, думал об угрожающей ему опасности.

Чего только не может случиться в море, и он ничего не узнает!

Сколько судов разбивается о скалы, сколько тонет их в бездонном лоне океана, и никогда ни один смертный не узнает, что сталось с теми, кто находился на злополучном корабле, останки которого навеки будут погребены в морской пучине.

Разве не может того же случиться с кораблями этой экспедиции?

Дрожь пробежала по спине Антона, тоска охватила его душу. Если бы даже "Король Эдуард" счастливо пристал к гавани, если бы даже четыре другие корабля были с ним вместе, но не доставало бы последняго, шестого,-- какой смертельный ужас! Ему представилось, как он торопливо ходит от одной группы узников ж другой, выспрашивает, высматривает, выведывает, и все напрасно. Отца его нигде нет, никто ничего о нем не знает. Вероятно, он на шестом корабле, погибшем, затонувшем.

Громкий голос заставил его очнуться от этих мрачных предчувствий. На помосте стоял капитан, отдавая приказания. Все мелкие паруса были сняты, все переносные предметы привязаны прочнее прежнего, все вещи, способные кататься и сдвигаться, убраны с палубы.

Один отряд солдат занят был закрыванием всех люков и оконных ставней, другой - забиванием ящиков с провиантом и утварью. Повар уже теперь заготовлял пищу для следующого дня.

Заключенные со всех сторон стучали в стены, обнесенные железной решеткой.-- Откройте! Откройте! Мы задыхаемся!

Жутко было видеть все приготовления, как будто люди ждали борьбы не на живот, а на смерть. Вокруг было мертвенно-тихо, но в этой-то тишине и таилась опасность; и бывалые люди это знали.

К вечеру, в облаках, густо покрывших небо, было замечено некоторое движение. Там и сям на минуту проглядывали звезды, но тотчас - же снова заволакивались тучами.

- Начинается,-- сказал Мульграв.

Аскот и Антон стояли рядом.-- Как быстро бегут облака,-- сказал, содрагаясь наш друг.-- А между тем в воздухе нет никакого движения.

Аскот указал на море.-- Посмотри туда,-- сказал он,-- ты не замечаешь никакой перемены в воде?

- Немного пены,-- сказал Антон.

- Смотри хорошенько! Разве не кажется тебе, что в волнах что-то ползет, точно зеленая змея, извиваясь и спеша.

- Да,-- вскричал Антон:-- Совершенно верно, сэр!

Аскот положил свою изнеженную маленькую руку в загрубелую, рабочую ладонь Антона.-- Не говори мне больше "сэр", Антон, зови по имени,-- сказал он.-- Ты хороший, славный юноша, я люблю тебя и для меня совершенно все равно, кто были твои родители,-- крестьяне или знатные пэры.

Антон от души пожал поданную руку.-- Везде, где только возможно, я буду тебе преданным другом, прошептал он растроганным голосом.

- Спасибо, спасибо! Смотри, как змеи гоняются друг за другом.

Везде, куда хватал глаз, замечалось своеобразное, зловещее явление,-- змеевидные потоки воды, торопливо набегали друг на друга, разбиваясь в брызги и пену.

- Я знаю море,-- сказал Аскот.-- Это предвестники шторма. Как часто я забирался на самые высокия скалы, сидел там часами и любовался волнением океана. За мной туда прибегал наш надзиратель из пансиона, укутанный в пестрый платок, со всякими перчатками и зонтиками от ветра, и козлиным голосом требовал, чтоб я немедленно шел домой, а не карабкался по утесам, как какой-нибудь мальчишка из рыбацкой деревни, или еще того хуже, причиняя неприятности всем благомыслящим людям. Я, конечно, смеялся в ответ, а если он заставал меня не на самой высокой вершине, то забирался еще выше.

- А он так и отставал от тебя?-- спросил Антон.

- Один раз он вздумал ругаться. Повеса, дубина и тому подобные отборные слова так и летели в меня, как камни; тогда я...

- Ну, Аскот?,

- Опустился и здорово отколотил его.

- Надзирателя-то, Аскот?

- Ну, так что? Зонтик обратился в щепки, а пестрый платок лоскутьями разлетелся по ветру.

- Написал на восьми страницах жалобу моему старику. Разумеется! А этот, в виде лекарства, прописал более строгия школьные правила, а кончилось все - моим бегством. Д плавал в море, пока постыдно не свалился от голода,и истощения. Остальное ты знаешь.

- И все это ты говоришь так просто, как будто это не имеет ровно никакого значения.

- Да я так и думаю. А ты разве позволил бы распоряжаться собой какому-нибудь надзирателю с козлиным голосом и с бумажным платком на голове?

- Я бы спустился по первому же зову,-- сказал, Антон.

- Ах, ты, ручная душа! Но смотри туда, смотри! Что делается с небом?

В этот же момент раздались и другие голоса.-- Знамение! Что это может означать?

- Кровь! Огненный шар!

Густые тучи, покрывавшия небо, словно разступились и между ними показалось несколько ярко блещущих звезд. И вдруг с одной из них посыпался огненный дождь. Искры скользили по темному фону туч до края горизонта, отдельные шары, разрастаясь с минуты на минуту, в виде объемистых огненных масс, падали в море. Небесный свод засиял отражением этого красного света, и над безпокойным морем с белыми пенистыми гребнями волн как бы раскинулся громадный покров, сотканный из пламени.

- Кровь!-- повторяли суеверные матросы.-- Кровь! Это дурной знак!

Офицеры тоже переглядывались между собою. Что это такое? Это было не мимолетное световое явление; огненные шары с все усиливающейся быстротой спускалась по горизонту, Затем вдруг, с воем и стоном, налетал порыв ветра, и снова наступала прежняя тишина. Паруса с силою рвало во все стороны, снасти трещали, а курицы от страха с криком били крыльями в своих проволочных клетках.

- Приближается сильная буря,-- подавленным голосом сказал капитан,-- Вероятно, будет и гроза.

- Случалось вам когда-нибудь видеть подобное явление, сэр?

- Да, мичман, тоже над тропиками. И после этого была гроза с громом и молнией.

Арестанты потрясали цепями.-- Дайте нам хоть свободно двигаться по этой тюрьме, кричали некоторые.

- Я болен,-- жаловался один.-- Позовите доктора.

- Я тоже! Я тоже! Тут и лежишь, точно в огне,и дышишь огнем.

Врач подошел к решетке и хотел говорить с больными, но они отказались.-- Он должен войти к нам, должен осмотреть нас, кань следует.

Капитан покачал годовой.-- Не теперь. И так хорошо.

Поднялся вой, напоминавший зверинец, арестанты шумели, стучали, кричали, свистели, звенели цепями и изо-всех сил били кулаками в стену.

- Да успокойтесь,-- шептал Тристам.-- Дурачье, чему поможет ваш глупый рев? У меня ключ, он подпилен и отлично подходит к двери.

- Ну, так давай его, отмыкай двери!

- Отомкну, когда придет время. Или вы хотите, чтоб солдаты изрубили вас и, как собак, побросали за борт? Нет, ребята, сначала пусть наши палачи поразмякнут, пусть начнут дрожать за свою собственную жизнь, тогда мы и подоспеем и покончим с ними.

- Ты свободен,-- заскрежетал Маркус,-- так хорошо тебе разводить на бобах.

- Дайте мне доктора!-- снова кричал голос изнутри.-- Я умираю! В облаках горит огонь! О, если бы я жил иначе, если бы у меня не было таких тяжких грехов! Где доктор? Где священник?

И ломая закованные в кандалы руки, бледный, исхудалый больной арестант метался из стороны в сторону по тесному пространству тюрьмы.-- Этот ужасный огонь!-- кричал он.-- Этот огонь! Что же вы не молитесь? Пойте же! Пойте же! Господь, моя крепость...

Но голос его прервался рыданиями.-- А для грешников Господь тоже крепость?-- Милосердие! Милосердие! Я умираю!

И он тяжело рухнул, вниз лицом, на пол.

Все на минуту смолкло в тюрьме. С неба быстро и непрерывно падали большие огненные шары, в воздухе слышался гул и свист, волны безпокойно бросались во все стороны. А упавший человек, вытянувшись во весь рост, тихо и неподвижно лежал на полу.

Все остальные не могли побороть своего ужаса. Небо и море в смятении, вокруг убийцы, потрясающие цепями, а буря все ближе и теснее обступает корабль и готова подхватит его и в бешенном порыве раздробит в куски.

Какая душа могла оставаться хладнокровной? какая грудь сохранить спокойствие?

Один из арестантов нерешительно подошел к упавшему и потряс его.-- Слушай, ты!

Никакого ответа, ни признака жизни.-- Эй, вы! вскричал снаружи доктор.-- Вставайте!

Прежнее безмолвие.

- Поверните его лицом кверху - приказал капитан арестанту, стоявшему возле.-- Поднимите его!

Но арестант с впалыми глазами и хитрым лицом, покачал головой.-- Не могу, он может быть, умер.

Тогда поднялся Торстратен и подошел к распростертому на полу. Он его поднял, как малого ребенка, и поднес к месту, где стоял врач.-- Несчастный плут умер от страха перед знамением,-- сказал он насмешливо.-- Посмотрите на него, он мертв.

Бледное лицо, с остановившимися, широко раскрытыми глазами казалось еще белее при красном отблеске неба.

Доктор протянул руку сквозь решетку и несколько раз прикоснулся к умершему.

- Возьмите отсюда!-- закричали из глубины тюрьмы.

- Вон отсюда! Неужели мы еще должны терпеть возле себя мертвецов?

-- Унесите труп, или дождетесь несчастья!

До приказу командующого офицера, два солдата подошли к пушкам и навели их так, что от нескольких выстрелов ни один из обитателей тюрьмы не остался бы целым.

При этом не было произнесено ни одного слова, но и так цель была достигнута. Громкие крики и вопли перешли в подавленные вздохи, сдержать которые не была в состоянии никакая сила воли; кое-где слышались молитвы, что-то вроде рыданий.

Между тем матросы хлопотали около парусов; дул сильный ветер, и корабль прыгал по волнам, как пробка. Вдруг, внезапно налетел шквал, огненные шары в небе погасли, черную, тучу пронизала молния, и вслед за ней, с грохотом и треском раскатился удар грома.

Лейтенант Фитцгеральд и Антон стояли рядом, оба бледные и серьезные, как все, находившиеся на корабле.-- Сэр,-- обратился мальчик,-- могу я предложить один вопрос?

- Конечно. В чем дело?

- Я бы хотел знать, другие корабли, на них...

Голос его сорвался, он не мог больше произнести ни слова.

Лейтенант Фитцгеральд ласково положил ему руку на голову.

- Ты хочешь спросить, есть-ли на тех кораблях дельные шкипера, хорошо-ли они управляются?

- Да! Да!

- Ну так успокойся вполне, мой мальчик. В этой экспедиции находятся самые лучшия суда и подобраны самые надежные люди.

Больше он не мог ничего прибавить, так как должен был бежать на другой конец корабля. Не было человека, который бы не выбивался из сил над работой, все руки были заняты, все усилия направлены на спасение фрегата от опасности.

Волны поднимались в высоту дома, образуя провалы, в которые корабль нырял вниз головой, захлестывали через борт на палубу и сердито, как живые, трясли находившиеся там предметы. Горы белой пены выростами перед носом фрегата, разбиваясь через мгновение под килем, чтоб дать место новым, таким же горам. Не слышно было больше ни говора, ни жалоб, все человеческие звуки затихли перед ревом и завыванием урагана.

Только яркий блеск молнии прорезывал густую тьму, лежавшую над морем; дождь лил целыми потоками; ветер безпрестанно менял направление, делая безполезными все усилия управлять кораблем.

Все приказания исполнялись безпрекословно, нигде не было ни задержек, ни замедления. Везде шла самая напряженная работа, даже солдаты брали на себя некоторые обязанности, и все, по мере сил, старались содействовать спасению корабля от погибели.

Один Аскот, казалось, недоступен был страху. Он спокойно сидел на вершине мачты, с всегдашней присущей ему грацией и даже пытался затянуть песню, но, со смехом, должен был отказаться от этой затеи.

Лейтенант Фитцгеральд сделал ему знак спуститься вниз, но Аскотт, воспользовавшись следующей вспышкой молнии, с улыбкой, отрицательно покачал головой. Как тогда на скале, так и теперь, на мачте, он оставался сидеть, очень мало заботясь о тех, кто хотел ему помешать.

Проходил час за часом, а буря все продолжалась. К утру силы мореплавателей почти истощились, а между тем для них не могло быть ни минуты отдыха,-- наоборот, требовалось невероятное напряжение усилий, и в один час приходилось сделать больше, чем в другое время, может быть, в целый день.

Хотя ни одно распоряжение начальства не встречало ни ослушания, ни возражений, однако, чувствовалось, что среди матросов происходит что-то особенное, они часто перешептывались, а по выражению лиц можно было видеть, что между ними господствует полное единодушие в намерениях. Офицеры видели это и с трудом удерживались от слов, которые не раз готовы были у них сорваться. К внешней опасности прибавлялась внутренняя, которая, может быть, была еще серьезнее, еще важнее.

Настало утро, прошел еще день, наступил вечер; руки у матросов были изранены в кровь, голоса охрипли, глаза покраснели; все страдали головной болью,-- а буря все продолжалась.

Около десяти часов шквал разразился с новой силой, молнии за молниями разрывали тучи, гром гремел, не переставая. Капитан не могь уже говорить и отдавал приказания знаками, или передавал их чрез матросов. Все дошли до полного изнурения, до истощения.

Вдруг, около полуночи, с вахты раздался пронзительный крик, лицо вахтенного матроса было бело, как мел.

- Впереди корабль!-- кричал он.-- Курс на фрегат!

- Еще двух матросов к рулю,-- бери правее!

Капитан кричал изо всех сил, и люди повиновались сразу, но затем и на палубе раздались такие же крики, как на вахте. Бледные лица матросов застыли В выражении необычайного ужаса, казалось, волосы на голове у них шевелились от страха.

Судорожная вспышка молнии осветила на секунду судно, скользившее близехонько от "Короля Эдуарда", со сломанным рулем, с парусами, разорванными на тысячи кусков, которые лохмотьями трепались на снастях.

Седой как лунь старик стоил у главной мачты и с умоляющим видом протягивал руки, к корпусу фрегата. Он что-то кричал, но буря заглушала его голос.

- Корабль, потерявший свой экипаж!-- вскричал капитан.

Но взор его повсюду встречал недоверчивую улыбку и выражение отчаяния на лицах матросов. Некоторые со вздохом, покачивали головами.

- Это адмирал Ван-дер-Декен!

- Да, да, "Летучий голландец".

Капитан сделал жест нетерпения.-- Какое безумие! Несчастный, потерпевший крушение, погибающий среди урагана, протягивает к нам руки, ища помощи. К сожалению, мы не в состоянии оправдать его надежд. Так возвращайтесь же к вашим работам, ребята!

Матросы слушали его с неудовольствием и ворчаньем.

- Это адмирал Ван-дер-Декен,-- сказал один голос.

- Конечно, это он.

- Недолго продлится спокойствие,-- тихо сказал капитан.-- Они суеверны, метеор напугал их, а теперь еще этот воображаемый призрачный корабль.

- Боже! будь милостив ко всем нам!-- отозвался офицер.-- Посмотрите, сэр, как волнуются арестанты.

Заключенные поставили тело умершого товарища, до сих пор еще не вынесенное, стоймя к решетке и привязали его в таком положении: казалось, будто мертвый следит, через решетку, за живыми.

Капитан распорядился тотчас же загородить это место и опять сосредоточить все свое внимание на борьбе с бурей. Все новые порывы вихря горами вздымали волны, все новые сильные удары потрясали крепкий остов фрегата. Однажды молния, извиваясь и шипя, как змея, ударила в фок-мачту и, на пути своем, отщепила от нея большой кусок, но потоки дождя погасили огонь, не дав ему разгореться.

Еще прошло несколько часов. Капитан велел выдать людям двойную порцию рома и уговорами старался ободрить их, но общее угнетение оставалось прежним.

Местами матросы замертво лежали на палубе, они еще могли видеть и слышать, но не в состоянии были отвечать на вопросы, до того сильно было переутомление от непосильной работы.

А минута подходила самая трудная. Волны поднимались все выше и грознее, корабль кидало во все стороны, как щепку.

Матросы перешептывались; несколько человек подошли к капитану.

- Мы имеем сказать несколько слов, сор!

Начальник корабля кивнул головой.-- Если только вы меня не задержите. Дело не ждет.

Выборный от матросов тряхнул головой.-- Мы больше не будем работать, сэр. По крайней мере, на прежних условиях.

Капитан нахмурился,-- Это что значит? спросил он гневно.

В этот момент шквал налетел с небывалой силой. Море, с шумом и ревом поднялось сбоку фрегата, волной, громадной, как водопад, наводняя ужасом все сердца и останавливая в груди дыхание.

- Будь, милостив к нам, Отец Небесный! Будь милостив!

Медленно поднимался корабль из массы пены. Смыта кухня, смыты бочки для воды, все пусто и залито водой. Но "Король Эдуард" вышел невредим, из этой передряги. Давно уже ни на ком не было сухой нитки, но не физический холод заставлял дрожать этих людей, а леденящий душу ужас. Еще второй, третий напор, к все погибло!

- Сэр!-- вновь сказал выборный.-- Одно слово!

- Я слушаю, ребята.

- Вам не удержать больше корабля, это невозможно, вы не можете идти против воли Божией.

- Бог не хочет помогать нам, сэр - возразил выборный.-- Он посылает знамение за знамением, надо только понимать все это. На корабле есть проклятый груз, находящийся во власти лукавого; корабль погибнет, если мы во время не избавимся от нечистого.

Страх охватил капитана. То, что он предвидел давно, совершилось, люди бунтовали.

- Я вас не понимаю,-- сказал он.-- Говорите прямо.

- Мы так и хотим, сэр. Весь груз наш состоит из убийц и тому подобного сброда; к тому же тут много, приговоренных к смерти, такого транспорта еще никогда не видывал мир. Это не может долго продолжаться.

- Можем, сэр.

- Повернуть назад?

- Нет, мы только должны воздать преступникам то, что им следует но закону, т. е. казнить их.

- Море требует жертвы,-- сказал другой.-- Велите открыть двери, об остальном мы позаботимся сами.

С минуту матросы стояли молча, потом первоначальный нерешительный ропот перешел в громкия восклицании.-- Мы не будем работать! Второй шкипер на нашей стороне, он умеет управлять судном, сумеет ввести "Короля Эдуарда" в гавань, если вообще это еще возможно!

- Ребята!-- кричал капитан.-- Образумьтесь! Каждую секунду нам угрожает смерть...

- Потому, что на борту убийцы! Спустить их в воду, так мы и увидим свет Божий.

Во время этих переговоров, капитан дал знать главному шкиперу, а тот далее, командиру над морскими солдатами, и все военные быстро собрались на палубу и окружили капитана.

В своем ослеплении, люди вместе с чужой жизнью приносили в жертву свою собственную. В зловещем молчании, они неподвижно стояли тесно сомкнутыми группами.

Момент был потрясающий. Молнии и удары грома следовали друг за другом почти без промежутков, море бурлило, точно силясь выбросить волны с самого дна, корабль стонал и трещал по всем швам, а две группы людей, вместо того, чтобы общими сидами бороться против необузданного хаоса внешней природы, стояли, как два смертельные врага, готовые, чем скорее, тем лучше, вступить в единоборство.

- Последнее слово, ребята!-- вскричал капитан.-- Будете вы повиноваться?

- Выдаете, вы преступников, сэр?

- Так мы не работаем.

- Возьмем ключ от тюрьмы силой,-- вскричал голос из толпы.-- Кто может нам помешать?

Солдаты загородили дорогу, и в следующую минуту произошло бы кровопролитие, если бы всеобщее внимание не было отвлечено побочным обстоятельством.

Лейтенант Фитцгеральд, стоявший рядом с капитаном, заметил, что близ него кто-то прячется за мачтой и подслушивает. Глаза подслушивавшого блестели, весь облик обнаруживал напряженное внимание, с которым он следил за ходом переговоров.

Быстрым движением он схватил его за ворот, в уме у него мелькнул хитрый план.

- Томас Шварц!-- вскричал он.-- Что вам тут надо?

Тристам вздрогнул, как от пистолетного выстрела. Совершенно растерявшись, он бормотал несвязные слова.-- Пожалуйста... пожалуйста...

- Вы Томас Шварц! Вы думаете, я не знаю?

Но Фитцгералъд не выпускал его.-- Господин капитан,-- сказал он,-- разрешаете-ли вы мне обратиться с несколькими словами к матросам?

- С удовольствием, сэр! Да поможет вам Бог!

- Слушайте, ребята!-- начал молодой офицер,-- Вы находитесь в полном заблуждении. Арестанты, сидящие там, за решеткой, уже призналась в своих преступлениях и понесли за них наказание, значить, не из-за них корабль наш находится в опасности, а скорее из-за этого бездельника, за проделки которого чуть не попал на виселицу один совершенно невинный человек. Его зовут Томас Шварц, и он близкий родственник молодого человека, которого мы все знаем и любим,-- Антона Кроммера.

- Неправда!-- задыхаясь говорил несчастный.-- Неправда! Отпустите меня, сэр! Меня зовут Тристам, другого имени я не знаю.

- Нет, нет, я не позволю себя трогать. Не хочу!

Он отчаянно отбивался, но двадцать дюжих рук сразу схватили его и сдернули с его плеч одежду. Из кармана выпал-бумажник, который он пытался оттолкнуть ногой, но ему помешали, и капитан открыл его в присутствии всех.

Сверху лежали четыре бумаги на имя Тристама, а под ними разные письма, адресованные Томасу Шварцу. Капитан тотчас пустил их по рукам.

- Это он! Конечно, это он!

- А как же попали к тебе его письма?

- Это я нашел на улице. Вы мне не дали времени вернуть их настоящему владельцу.

Лейтенант Фитцгеральд покачал головой.-- Этому не поверит ни один судья на свете. Но мы не сделаем, ничего такого, на что ты мог бы жаловаться впоследствии. Пусть разсудят сами матросы.

Позвали Антона, и он должен был повторить все, что Тристам говорил о самом себе и о месте своего рождения. Затем лейтенант спросил собравшихся:-- Он, или не он?

- Врете! Врете!

- В море бездельника! Топите его! Тоните!

Тристам начал кричать пронзительным голосом.-- Убийцы! Убийцы! Меня хотят убить!

- Будем действовать спокойно,-- сказал лейтенант.-- На мой взгляд, Томас Шварц уже вполне уличен, но так как он не признается, то предоставим судьбе решить, должен он жить, или умереть. Я предлагаю вместить его за борт, на штанге, не привязывая, конечно. Если он удержится, пусть живет; если нет,-- море получит свою жертву.

беззащитного оставили лицом к лицу с опасностью, на произвол судьбы.

Пусть свершится над ним суд Божий.