Накануне Мартинова дня.
Часть I.
Глава XXIII. Портрет.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Накануне Мартинова дня. Часть I. Глава XXIII. Портрет. (старая орфография)

XXIII. Портрет.

Госпожа де-Бофуа, урожденная Мария Гольдингам, была веселая, бодрая, но несколько болезненная старушка. Её дочь Агнеса, совершенно седая в пятьдесят лет, казалась вдвое старше сестры своей госпожи де-Кастелла, хотя между ними было не более десяти лет разницы. Сестры ничуть не походили друг на друга; у старшей было простое, широкое, безцветное лицо с крупными чертами и с такими же безцветными глазами, между тем как госпожа де-Кастелла отличалась тонкими, нежными чертами лица, роскошными черными глазами и ярким румянцем щек. К удивлению Мери Карр, которой Аделина не сказала об этом ни слова, оказалось, что мисс де-Бофуа хромала. Это было следствием несчастного случая в детстве.

На другой день по приезде в Бофуа, Аделина спросила у своей бабушки: не у себя ли господин д'Эстиваль? Ответ был отрицательный. Ей сказали, что господин д'Эстиваль приезжал на несколько дней из Парижа, с гостями, но вслед за тем уехал, и как кажется, в Голландию.

- Тем лучше, заметила Аделина,-- мы можем теперь ходить когда нам вздумается в его картинную галлерею. Вы любите живопись, Мери, для вас это будет истинным наслаждением, да к тому же вы, в качестве родственницы, пользуетесь в его доме некоторыми правами. Не пойдти ли нам туда сейчас же?

- Сейчас? сказала госпожа де-Кастелла.-- В такую жару!

- А позже будет еще жарче, сказала Аделина.-- Пойдемте с нами, мамаша.

Не совсем-то охотно приказала госпожа де-Кастелла подать себе шарф и шляпку, и не мало сомнительных взглядов бросила она на безоблачное небо, откуда сверкало ослепительное солнце. Они отправились через аллею кустарников, по самой длинной, но за то наиболее прохладной и тенистой дороге. А между тем, покамест они идут, заглянем в эту картинную галлерею.

Трудно было бы описать её внешний вид, имевший характер отчасти мастерской, отчасти пышной картинной галлереи. Это была узкая и продолговатая комната, освещенная высокими окнами с зелеными жалузи, с помощию которых художники устраивают нужное им освещение. Стеклянные двери вели из этой комнаты в очаровательный сад, но в случае надобности они закрывалась ставнями и завешивались драпировками. На противоположном конце комнаты другая дверь, поменьше первой, служила для сообщения с остальным домом.

В этот самый день, около семи часов утра, какой-то молодой человек возился в этой комнате, приводя в порядок французские карандаши, кисти и краски, которые так и оставались неубранными с тех пор как их употребляли в последний раз. В нескольких шагах от стены стоял высокий, остроконечный мольберт, а подле него станок с красками и палитрами. Кругом разставлены были классическия вазы, гипсовые слепки с лучших моделей; статуи и бюсты из порфира и лидийского мрамора; голова воина, скульптурной работы, группа гладиаторов, плачущая Ниобея, Аполлон Бельведерский, снимки барельефов и другие античные этюды. Тут можно было найдти красоту во всех её видах, но не было ни безобразия, ни оторванных членов, ни уродливых форм, как будто составитель собрания позаботился только о возбуждении одних приятных ощущений. По стенам висели копии с картин великих мистеров и несколько оригинальных произведений Микеля Анджело, Сальватора Розы, Рембрандта, Рафаеля, Гвидо, Карла Дольче, Тициана, и наконец даровитого и несчастного Леонарда Да-Винчи. Образцов испанской школы было не много: Веласкез, Мурильно и Зербарбав. Из французской школы еще меньше: Николай Пуссен, Лебрен и Ватто; но за то тут был богатый выбор копий и оригиналов фламандской и голландской школ: Ван-Дик, Рюисдаль, Вильям Вандервельд и братья Авраам и Исаак Остады.

Кончив свои приготовления и приведя в порядок палитры, молодой человек придвинул к себе станок и сел за мольберт. Но прежде чем взяться за кисть, он взглянул на ближайшее к нему окно, встал на стул и еще ниже опустил зеленые жалюзи, чтоб уменьшить освещение. Затем он уже окончательно приступил к делу, то насвистывая отрывки какой-то популярной мелодии, то напевая про себя несколько тактов и вдруг подхватывая во всю силу звучного, приятного голоса. Он снимал копию с одной известной картины Веласкеза, и быстро подвигался к концу. Эта была очаровательная женская головка, изображавшая Марию Магдалину. Но на эта головка, на все находившиеся тут портреты и бюсты, ни даже стоявший подле него "Эвдимион" Жароде не могла затмить собою красоты самого художника.

Никакая кисть, никакой мрамор не могла бы изобразить этот умный, открытый лоб, эту приятную улыбку нежно очерченных губ, этот сериозный взгляд темносиних глаз. Но хотя голова его отлита была в самую безукоризненную форму, которую не скрывала волны роскошных темных волос; хотя бледное, правильное лицо отличалось почти женственною красотой,-- все-таки главная прелесть его заключалась в экспрессии. Лорд Джон Сеймур совершенно справедливо заметил, что лицо Сент-Джона было скорее привлекательно нежели красиво (читатель, вероятно, уже угадал, что этот молодой художник был никто другой как Фредерик Сент-Джон), потому что неотразимая прелесть выражения заставляла забывать о красоте очертаний. Мистер Сент-Джон усердно проработал несколько часов сряду до самого полудня. В двенадцать часов он встал, потянулся, открыл ставни и драпировки и растворил стеклянные двери.

Эта часть комнаты очевидно назначена была для отдыха и наслаждения; все аттрибуты труда сгруппированы были на противоположном её конце. Здесь же помещались две оттоманка, несколько кресел и диван, на которых утомленный художник мог отдыхать и любоваться красотой внешней природы, или изящными произведениями искусства, собранными внутри комнаты. И какой прелестный вид представлялся из окна! Это был земной рай в миниатюре.

По зеленой лужайке пробирался между мшистыми берегами светлый и прозрачный ручей; группы очаровательных душистых цветов росла по окраинам луга, а за ним возвышалась искусственные холмы, и гроты, над которыми бил фонтан, приятно ласкавший слух. И весь этот прелестный пейзаж, не имевший даже полудесятины пространства, огражден был от влияний внешняго мира живою стеной высоких пахучих лап, сквозь трепещущие листья которых едва проникали солнечные луча.

Мистер Сент-Джон бросался на оттоманку и любовался видом. В руке у него была книга, но он не открывал её. Он был слишком голоден, чтобы читать: кроме чашки кофе и кусочка хлеба, он ничего не ел с шести часов утра, и теперь незаметно впал в задумчивость.

- Удастся ли мне выдержат характер и до конца перевести эту однообразную жизнь? сказал он вполголоса, безсознательно следя глазами за игрой солнечного блеска на лугу.-- Несколько месяцев этой скромной, дешевой жизни, помогут мне окончательно расквитаться с долгами. Но Исааку я ничем не хочу быть обязан ничем; а еслибы здесь нашелся проблеск жизни, хоть развлечение - хоть какое-нибудь развлечение - еслибы вернулся по крайней мере д'Эстиваль...

В эту минуту дверь на противоположном конце комнаты отворилась, и в нее заглянула дородная, миловидная женщина, которую можно было принять, если не за хозяйку дома, в простом утреннем костюме, то за её почтенную домоправительницу. Она доложила мистеру Сент-Джону, что завтрак готов.

- Благодарю вас, госпожа Барет, сказал он с видимым удовольствием, и подстрекаемый голодом, быстро пошел за ней, не заметив в торопях, что уронил свой носовой платок.

В это время маленькое общество из Бофуа достигло мызы. Госпожа де-Кастелла страшно ворчала на жар. Пока дорога шла в тенистых кустарниках, она переносила его довольно терпеливо; но в открытом поде, рдевшем колосистою скатертью, где не было вы изгороди, вы клочка зеленой травы, на которых бы можно было отдохнуть ослепленному взору, жар этот сделался невыносимым. Что станется теперь с цветом её лица! Она чувствовала уже, что у нея нарывает кожа.

особенно когда она узнает кто такая Мери Карр.

- Не могу я в такую жару любоваться на картины, сердито отвечала госпожа де-Кастелла. - Вы идите себе, пожалуй, в галлерею, а я отыщу мадам Барет и попрошу ее дать мне молока. Мне еще никогда не бывало так жарко.

С этими словами она направилась к дому, а Мери с Аделиной прошли в калиточку уединенного садика, и уселись в картинной галлерее. О, как отрадно было войдти в этот прохладный уголок после ослепительного полдневного зноя! Там, в открытом поле, все было сожжено палящим солнцем, между тем как здесь утомленный глаз отдыхал на свежей зеленой траве; искристый ручей разливал кругом прохладу, а клумбы прелестных цветов, окаймлявших лужайку, наполняли воздух благоуханиями. Впечатление, производимое этим приятным уголком, можно было сравнить с впечатлением тихой, серебристой лунной ночи после знойного летняго дня.

Аделина первая встала с своего места. Внимание её было отвлечено чем-то на другой конец комнаты.

- Мери! Взгляните-ка сюда! на мольберте картина! И работа видимо подвигается. Как же это бабушка сказала, что господина д'Эстиваля нет дома!

Мисс Карр обернулась, и с первого взгляда на предметы собранные в этой комнате, ей показалось, что она еще не видывала более разнохарактерной кучи. Аделина между тем продолжала смотреть на мольберт.

- Какая мастерская кисть! Это, верно, работа господина д'Эстиваля. Он превосходно пишет. Многия из этих копий деланы его рукой. А может-быть, не пригласил ли он сюда какого-нибудь художника?

- Аделина, вы уронили свой носовой платок, сказала мисс Карр, вставая и поднимая платок.

- Нет, мой в кармане, отвечала Аделина, не отрывая глаз от полуоконченной картины.-- Это, должно-быть, ваш.

Мисс Карр, все еще убежденная что платок принадлежал Аделине, стала осматривать его углы. На первых трех не было никакого имени, а на четвертом, вместо ожидаемых ею начальных букв: "A. de C.", стояло полное имя:-- Фредерик Сент-Джон, вышитое волосами и украшенное сверху коронкой.

В её уме промелькнула догадка; она смутно вспомнила о благородном молодом человеке, о французских ноготках и о суеверных опасениях Розы Дарлинг, чтоб этот человек не оказал рокового влияния на её судьбу. В высшей степени заинтригованная, она торопливо кликнула Аделину, которая на этот раз немедленно поспешила на её зов.

- Смотрите, Аделина! сказала она, указывая ей на вышитый уголок платка.-- Чье это имя?

Аделина равнодушно прочла его.

- Неужели вы не помните - у вас на балу - французския ноготки?

- Фредерик Сент-Джон? безпечно сказала Аделина, взяв в свои руки платок: - да, это то же самое имя, а вероятно, то же лицо.

Как спокойно, как равнодушно она говорила! Будь это совершенно постороннее для нея, на разу не слыханное имя, она не могла бы отнестись к нему равнодушнее. Видно не предчувствовала тогда душа её, что готовило ей ближайшее будущее.

В эту минуту внутренняя дверь отворилась, а мистер Сент-Джон вошел в комнату. Мери Карр вздрогнула от удивления, потому что она до сих пор не замечала этой внутренней двери. Мистер Сент-Джон также остановился на минуту как вкопаный, вероятно недоумевая, кто бы могли быть эта посетительницы, и каким образом могли оне попасть сюда, как мухи на мед. Он стал извиняться перед ними в том что так безцеремонно вошел в комнату, не подозревая о их присутствии.

- Нам следует извиниться, мистер Сент-Джон, перебила Аделина.-- Вы не узнаете меня? продолжила она, заметив, что он посмотрел на нее с большим удивлением, когда она назвала его по имени.

Мог ли он припомнить ее? Он надел ее лишь однажды, несколько месяцев тому назад, в великолепном бальном платье; а теперь она стояла перед ним в простом утреннем наряде, и самое лицо ее оттенялось полями шляпки.

- Мне, кажется, суждено присвоивать себе вашу собственность, продолжала Аделина, подавая ему платок.-- В первый раз, когда мы встретились, я отняла у вас цветок, а теперь....

- Мадемуазель де-Кастелла! перебил он ее, сияя удовольствием и протягивая ей обе руки.-- Пожалуста, простите меня и не думайте чтоб я забыл вас; но я никак не воображал встретить вас здесь.

- Вы здесь гостите? спросила Аделина.

- Да;-- и он разказал ей все: как он встретился нынешнею весной в Париже с графом д'Эстивалем, которого он знал еще прежде, и как согласился на предложение отправиться вместе к нему в деревню. Вскоре по приезде их в имение, граф был вызвав по семейным дедам в Голландию и взял слово с мистера Сент-Джона, что он дождется его возвращения.

- Вот эта молодая особа родственница господина д'Эстиваля, сказала Аделина.-- Вы, вероятно, слыхали о Голландских Каррах из Роттердама?

Мистер Сент-Джон улыбнулся.

- Годдандские Карры составили себе известность в вашем графстве. Вестербери до сих пор гордится их знаменитым процессом.

- Стало-быть, вы должны знать, что Роберт Карр был женат на Эмме д'Эстиваль, продолжила Аделина.-- А Мери Карр, которую вы здесь видите, его единственная сестра.

Какая неподдельная грусть отразилась в глазах Фредерика Сент-Джона при этом имени, когда он сжал её руку. В воспоминании его живо возник образ покойного и дорогого его сердцу школьного товарища.

Через несколько минут в комнату вошла и госпожа де-Кастелла, и все они скоро освоились между собою. Мистер Сент-Джон еще раз обошел с ними всю галлерею, объясняя им красоты и достоинства картин.

- Я догадываюсь, что и вы также художник, заметила госпожа де-Кастелла, глядя на картину, стоявшую на мольберте.

- Как ни люблю я искусство, сколько ни занимался им, однако я не более как дилеттант. Еслиб я желал поменяться с кем-либо своим положением, то конечно с кем-нибудь из ваших знаменитых художников. Как мало знают в Англии Веласкеза! воскликнул он, любуясь на свой оригинал.

- Да, и во Франции также, отвечала госпожа де-Кастелла.-- Поверьте мне, мистер Сент-Джон, что никто не может вполне оценить испанскую школу, не любовавшись богатыми коллекциями её в самой Испании.

- Вы совершенно правы, отвечал он.

- Бывали ли вы когда-нибудь в Испании?

- В Европе я, кажется, был везде, где только есть картинные галлереи.

- А любите ли вы испанскую школу?

- Так себе.

- Только-то? Мне весьма прискорбно слышать такой отзыв.

- Испанская живопись имеет свой особенный, исключительный характер, продолжил мистер Сент-Джон.-- По крайней мере я всегда держался этого мнения. Испанские художники были стеснены в выборе своих сюжетов: они должны были ограничиваться одним религиозным материалом. А будь им дано побольше свободы, они оставили бы потомству более драгоценные памятники своего гения. Воображение есть плоть и кровь живописи. Наложите на него узду, и вы останетесь ни с чем.

- Мне кажется, вы правы, сказала госпожа де-Кастелла.

В это время в комнату вошла госпожа Барет. Она была родственница графа д'Эстиваль. Несколько лет тому назад муж её, мелкий земдевладелец, посадил все свои деньги на какую-то спекуляцию и раззорился. Тогда господин д'Эстиваль предложил им у себя приют, который они приняли лишь под условием быть полезными. Госпожа Барет занялась домашним хозяйством, а муж её стал главноуправляющим всего поместья и фермы. Но хотя они деятельно занимались делами, как бы в качестве старших слуг, благородное происхождение давало им право на должный почет и уважение.

- Это копия с одного из портретом Ван-Дика, сказал мистер Сент-Джон.-- А вот и сам оригинал. Но копия также превосходно сделана.

- Правда, отвечала, госпожа де-Кастелла.-- Для моего непосвященного глаза она кажется совершенно одинаковою с оригиналом.

- Почти что так, сказал мистер Сент-Джон.-- Кроме прозрачности кожи, в которой Ван-Дик не подражаем.

- А чей этот роскошный ландшафт?

- Это оригинальное произведение Клода Лоррена.

- Так, так. Я могла бы угадать это по колориту. А эта картина, мистер Сент-Джон?

- Это Корреджио.

- Она мне не так-то нравится.

- В ней мало теплоты, но все-таки она безукоризненно правильна, отвечал мистер Сент-Джон,-- как вообще все произведения его кисти.

- Не пишете ли вы портретов с натуры, мистер Сент-Джон?

- Писал прежде, и принялся бы опять за эту работу, еслибы нашел достойный оригинал.

- Зачем же долго искать? Красивая голова вашей почтенной и доброй хозяйки может послужить для вас прекрасным оригиналом, отвечала госпожа де-Кастелла, понижая голос.

Сент-Джон засмеялся звучным, приятным смехом. Мери Карр заключила из этого, что ему просто не хочется рисовать старух.

- Не позволите ли вы мне лучше попробовать мое искусство на вашем портрете? сказал он госпоже де-Кастелла.

- Нет, благодарю вас, отвечала она.-- Я уже три раза снимала свой портрет, и мне надоело позировать.

Старинные часы на пьедестале серебристо пробили три, прежде нежели наши посетительницы собрались в обратный путь. Оне не заметили как прошло время: разговор ли Сент-Джона был тому причиной, или достоинство картин,-- неизвестно. Мистер Сент-Джон проводил их через все поле, до калитка их собственного парка, и госпожа де-Кастелла пригласила его посетить их вечерком.

За обедом разговор коснулся нового знакомца. госпожа де-Кастелла выразила свое живейшее удовольствие, что около них поселился такой приятный сосед, и подтрунивала над своею сестрой, мадемуазель Агнесой, что она не разузнала о нем раньше. По её словам, это был джентльмен в полном смысле слова, с высшим светским образованием, который мог бы развлекать их своим обществом в отсутствии господина де-Кастелла. Они продолжали еще говорить о нем, когда в комнату вошел сам мистер Сент-Джон.

Он был в легком трауре; вечерний наряд его был прост и удобен, но все в нем носило печать какого-то особенного изящества. Мери Карр залюбовалась им, да, вероятно, также и прочие члены кружка, хотя за других она не могла отвечать. Манеры его отличались какою-то особенною прелестью, которой она никогда не встречала в других мущинах. Мери не могла определить в чем именно заключалась эта прелесть, но она неотразимо влекла к нему всех, с кем он ни сталкивался. Разговор его был оживлен и увлекателен, но все приемы спокойны и просты. Откланиваясь, он обещал господину де-Кастелла придти к ним обедать на другой день.

Утром господин де-Кастелла, Аделина и Мери Карр отправились на мызу, где и провели несколько часов сряду. Господин де-Кастелла, в противоположность жене своей, никогда не мог насмотреться на живопись. Время пролетело для них незаметно, и едва ли нужно говорить, что они скоро сошлись с мистером Сент-Джоном, как будто век были друзьями.

Кто-то из них шутя заметил, что нужно бы снять портрет с Аделины; но скоро шутка эта перешла в весьма сериозное намерение. Мери Карр не знала в точности как это случилось, но вопрос этот был окончательно решен в тот же самый вечер, когда мистер Сент-Джон пришел к ним обедать. Отец и мать Аделины радовались что у них будет портрет дочери, а старая бабушка так разохотилась, что просила тотчас же начать его живою рукой; Аделина также не противилась: это льстило её невинному и весьма извинительному тщеславию.

без него вечер казался скучным и длинным, хотя, по правде сказать, знакомство их было еще слишком кратковременно. На другой день рано поутру господин де-Кастелла уехал в Париж, а после завтрака Аделина и Мери Карр отправились на мызу д'Эстиваля в сопровождении госпожи де-Кастелла. Сеанс был продолжителен и госпожа де-Кастелла не могла скрыть своей скуки. Другие нашли бы удовольствие в разсматривании картин, но она не имела особенной любви к искусству, а после недавняго беглого обзора галлереи находила утомительным возвращаться к тому же занятию. Сверх того она сильно жаловалась на утренния прогулки по жаре. Дело в том, что во время своих периодических визитов в замок Бофуа, госпожа де-Кастелла испытывала бесконечную скуку. Еще молодая, и прекрасная собой, страстно привязанная к свету, она находила эту однообразную жизнь сущим для себя наказанием. И между тем добровольно подчинилась ей из любви к старухе-матери, хотя и с трудом скрывала свою скуку.

Итак сеанс в это утро был особенно длинен и утомителен: еслибы не разговор с мистером Сент-Джоном, госпожа де-Кастелла не высидела бы до конца. Более всего они говорили о Риме, так что, слушая их, Мери Карр надеялась превосходно познакомиться с Вечным Городом. Сент-Джон и госпожа де-Кастелла были его страстными почитателями. Мистер Сент-Джон привез оттуда целый портфель рисунков, сделанных его собственною рукой: некоторые из них были превосходные акварели; другие лишь простые эскизы, но как в тех, так и в других виден был несомненный талант. Портфель занимал всех: даже госпожа де-Кастелла целый час любовалась им.

В нем находились самые разнообразные рисунки: эскиз очаровательных албанских холмов, развалины старинного водопровода, храм в Пестуме, изящные пейзажи Тиволи, развалины дворца Цесарей, величественный храм Св. Петра, вид с высоты via Appiana, изображение ворот Сан-Джиованни, фантастический эскиз пышного дворца в самую цветущую эпоху древняго Рама, вид одной из современных вилл, храм Юпитера, сад Саллюстия и сохранившаяся до сих пор гробница Цецилия Метелла. Тут были также волшебные ночные виды почти необитаемых теперь холмов: Палатинского, Целийского и Авентинского. Была мастерски нарисованная мрачная картина сосновой и кипарисовой рощи, возвышавшейся над грудой развалив. А рядом с нею вид сада с мраморными фонтанами и колоннадами, с пестрою мозаикой клумб, апельсинными и лимонными деревьями в цвету, каскадами и столбами, обвитыми вьющимся виноградом, лоснящимися статуями и ваннами из александрийского мрамора, и над всем этом разстилалось голубое италиянское небо с золотистыми лучами италиянского солнца.

- Могу ли я просить вас об одном одолжении? сказала госпожа де-Кастелла, обращаясь к госпоже Барет, когда она уходила.

- Сколько угодно, с улыбкой отвечала добродушная старушка.

- Я не могу выносить этих ежедневных прогулок по жаре во все продолжение сеансов. Когда мне нельзя будет приходить сюда самой, то не согласитесь ли вы принять мою дочь под ваше покровительство? Луиза будет провожать ее сюда.

- С величайшим удовольствием, отвечала госпожа Барет. - Я беру ее под свою защиту. Впрочем, здесь ничто не угрожает мадемуазель де-Кастелла.

- Я сам беру ее под свою защиту, перебил Сент-Джон тихим, сериозным голосом, обращаясь к госпоже де-Кастелла. - Ничто недоброе не прикоснется к ней, я буду охранять ее заботливее чем родную сестру.

Аделина слышала эти слова, а тон их заставал ее покраснеть. В благородстве чувств молодого человека и в его желании предохранить ее от всякого действительного или воображаемого зла не могло быть ни малейшого сомнения. Мери Карр не знала, что именно разумел он под недобрым, но прочие, повидимому, говорили о внешней и явной опасности. Мадам Барет предостерегала Аделину, чтоб она никогда не ходила через поле, где пасся дикий бык, хотя это была самая кратчайшая дорога, а госпожа де-Кастелла умоляла ее не сидеть на сквозном ветру и не снимать шляпки, пока не остынет после ходьбы. Аделина смеялась и обещала быть послушною.

С понедельника горничная госпожи де-Кастелла, Луиза, вступила в отправление своей новой обязанности. Эта прогулка также мало нравилась ей, как и её госпоже, а чтобы предохранить себя от солнца она раскрывала огромный дождевой зонт алого цвета. У дверей картинной галлереи она сдавала молодых девушек на попечение мистера Сент-Джона и уходила. Госпожа де-Кастелла не сомневалась в том, что Луиза оставалась с своею молодою госпожой во все продолжение сеанса, не сомневается, и до сих пор. Она была уверена в Луизе, хотя, и поручила свою дочь покровительству госпожи Барет. Но Луаза была неисправимая болтунья. Молча просидеть в присутствии господ в картинной галлерее, зевая на недоступные для её понимания красоты, когда можно было поточить лясы с Жюльетой, горничной мадам Барет, в её рабочей комнате, а с толстою работницей на кухне,-- это уже чистая философия, не сподручная для мадемуазель Луизы. Да и мадам Барет не всегда сидела с Аделиной. Её разнообразные занятия по дому, особенно при таких ленивых служанках, часто заставляла ее выходить из мастерской. Впрочем, это на на минуту не озабочивало её. Могло да что-нибудь дурное случаться тут с Аделиной?

- Давно ли вы здесь, мистер Сент-Джон? спросила его Мери Карр, когда, по окончании сеанса, прекратившагося ранее обыкновенного, они вышла в сад.

- Около месяца.

- И проведете тут все лето?

- Да, вероятно, и заму. Я еще сам не знаю сколько пробуду здесь.

- Что же может побудить вас к этому? Здесь зимою, должно-быть, ужасно скучно.

- Я ищу уединения. Я думаю, трудно было бы найдти более приятный уголок, мисс Карр.

- Но почему же вы ищете уединения?

Он замялся и покраснел.

- Впрочем, я не вижу причины скрывать от вас истину.

- О, извините меня, мистер Сент-Джон, перебила она его, краснея за свой легкомысленный вопрос.-- Я поступила весьма необдуманно, спросив вас.

терпения, а все придет в прежний порядок.

- Какой это кустарник, Аделина? спросила Мери Карр, желая переменить разговор, и все еще страдая за свой неуместный вопрос.

- По-английски его зовут восковою миртой, отвечала Аделина.-- Несколько лет тому назад мы жили в Рамбулье и привезли оттуда черенки этого кустарника. Там он растет в изобилии. Мамаша дала несколько отростков господину д'Эстивалю, а он посадил их здесь.

Вдруг мистер Сент-Джон сделал знак, чтоб они замолчали, сжал свою ладонь горстью, и нагнувшись к Аделине, быстро махнул рукой у самого горла молодой девушки.

- Что такое? вскрикнула она с испугом.

- У вас на шее сидела оса. Вот ее куда! сказал он, бросая осу в воду. - Вы знаете, продолжал он полушутливо, полунежно, смотря ей в лицо и останавливая её попытку благодарить его,-- что я взялся охранять вас от всего недоброго и вредного. Поверьте, что это будет отныне навсегда моею искреннейшею заботой.

- То-есть до тех пор пока это будет возможно, мистер Сент-Джон,-- со смехом заметила Мери Карр.

Лицо Аделины было задумчиво и по нем пробежала какая-то безпокойная мысль. Ужь не сожалела ли она о своем брачном обязательстве? Да не готова ли она была и вовсе позабыть о нем? По крайней мере ничто не напоминало ей об этом: даже обручальное кольцо, слишком широкое для её пальца, преспокойно снято было с её руки, и, позабытое, лежало в коробочке вместе с другими её вещами.

- Мистер Сент-Джон! У вас ужалена рука!

- Да, оса выместила свою злобу на моей руке, оставив там свое жало. Но тем лучше, это послужит для меня извинением перед госпожой де-Кастелла за мою нынешнюю лень.

- Вы знаете, я завтра уезжаю, сказала Мери, обращаясь к нему. - Не пришлете ли вы мне букет этих чудных цветов для Розы Дарлинг?

- Приказание ваше будет исполнено, прекрасная дама. Как велик должен быть букет? С Луизин зонтик?

- Немного поменьше. Есть ли у вас в саду французские ноготки?

- Нет. А для чего вам? Разве вы любите эти цветы?

- Я ненавижу их, с особенным ударением отвечала Мери.-- Это безсмысленный цветок, без запаху и красоты. Но если вы намерены послать букет Розе Дарминг, то в нем непременно должны участвовать французские ноготки.

- Но какое отношение могут иметь ко мне французские ноготки в уме мисс Розы Дарлинг?

- Этого вы, вероятно, никогда не узнаете, мистер Сент-Джон, по крайней мере от меня.

Он посмотрел на нее с удивлением, но Аделина переменила разговор.

На следующее утро мистер Сент-Джон сам принес букет. По его словам, он пришел с двойною целию: проститься с мисс Карр и проводить Аделину на мызу. Он предложил госпоже де-Кастелла вплоть до возвращения её мужа постоянно провожать Аделину в оба конца: на мызу и обратно. Мери Карр следила за выражением его лица в ту минуту как он говорил это, и чувствовала, что в словах его не было задней мысли, что им руководила лишь одно побуждение - охранять Аделину.

Покамест они разговаривали, часы пробили десять, и с последним ударом к крыльцу подъехала карета, для доставления мисс Карр в Одеск, откуда она должна была отправиться по железной дороге в Бельпорт. Она преприятно провела эту неделю с Аделиной, и ей жаль было оставлять замок. Мадам де-Бофуа была премилая старушка, вечно хлопотавшая о том, чтобы всем вокруг нея было хорошо, а тетушка Агнеса была превеселая собеседница, несмотря на то что хромота мешала ей быть слишком подвижною.

- Предостережение? Хоть пятьдесят, если хотите!

- Смотрите, не влюбитесь в Фридерика Сент-Джона.

- Мери!

- В вашем положении относительно г. де-ла-Шасса, с которым вы обручены, это может повести к неисчислимым бедствиям.

- Не безпокойтесь, нет ни малейшей опасности, задыхаясь проговорила Аделина.-- А еслиб она и была, то неужели вы думаете, что папаша с мамашей оставляли бы меня в его обществе. И как могла вам придти в голову такая странная мысль, Мери Карр? Вы начиваете подражать Розе. Папаша с мамашей! Какая искренность звучала в её голосе, но как мало знала она жизнь!

- Я готова верить вам, что опасности нет, отвечала мисс Карр.-- Надеюсь, что вы скажете мне то же самое, когда мы снова встретимся. Не сердитесь на меня, Аделина, я говорю это только из участия к вам.

между тем как он стоял на ступенях крыльца с обнаженною головой; и снова промелькнула в её голове эта тревожная мысль, что Аделине невозможно будет жить в его обществе и не полюбить его!

M-me de-Nino встретила мисс Карр выговором и обещанием наказать ее. Мери просрочила целым днем, но она свалила всю вину на госпожу де-Кастелла и вручила разгневанной директрисе письменное извинение от этой дамы. Директриса немного смягчилась и милостиво отменила наказание.

Мери отозвала в сторону Розу Дарлинг.

- Неужели вы не восхищаетесь этими очаровательными цветами? спросила она ее.

Роза стояла надувшись. Она была вне себя от зависти во время отсутствия Мери, потому что сама не получила приглашения в замок.

- Кем, Аделиною?

- О, нет! изо всего рода людского, кишащого в сем непостоянном мире, как бы вы думали, Роза, кто поселился теперь в двух шагах от замка де-Бофуа?

Любопытство Розы было возбуждено, но она все еще продолжила дуться.

- Верно кто-нибудь незнакомый мне?

Роза быстро подняла глаза. Мысль её невольно устремилась к тому, кто почти никогда не выходил у нея из памяти. Но она тотчас же сообразила, что это невозможно, и заговорила о другом лице:

- И, нет, с какой стати он попадет туда? Фредерик Сент-Джон.

- Не может-быть! Вы шутите, Мери Карр?

- Alles toujours, воскликнула Роза, употребляя любимую французскую поговорку. Я уже давно говорила вам, Мери Карр, что этот молодой человек будет иметь огромное влияние на судьбу Аделины де-Кастелла, и теперь еще раз повторяю это.