| Автор: | Гамсун К., год: 1933 |
| Категория: | Роман |
VI
Окружной врач Лунд знал большую часть рабочих, многих из них он лечил. Они почтительно здоровались с ним, снимали шапки. Словно огонь пробежал по всей артели, когда они увидали его жену. Самые отдалённые подталкивали друг друга и шептали: "Погляди-ка на неё!" Сама фру стояла и оглядывалась на На-все-руки, который занялся чем-то возле ящика с инструментами.
- Ты видишь, на кого он похож, - спросила она.
- Кто - он? Это, вероятно, староста, - отвечал доктор.
- Ах, как он похож! Он так похож...
- Ну, не всё ли равно?
Доктор разговаривал с рабочими, со своими пациентами, с троньемцем:
- Куда это перебросил тебя бык?
Ему указали место, и он покачал головой:
- Это могло бы кончиться очень плохо, очень плохо.
Фру Лунд направилась прямо к На-все-руки, стоявшему у ящика с инструментами. Она глядела на него некоторое время и сказала:
- Здравствуйте, Август!
На-все-руки поднял глаза, испуганно оглянулся вокруг и ничего не ответил.
- Разве тебя зовут не Август?
- Меня зовут... здесь я На-все-руки, мастер на все руки.
- Я тебя узнала, - сказала фру.
На-все-руки стал рыться в ящике.
Фру: - Ты не хочешь, чтоб я тебя узнавала?
- Зачем? Разве я такой человек, чтобы вам стоило поддерживать со мной знакомство?
- Ха-ха-ха! - засмеялась она. - Меня зовут Эстер. Разве ты не помнишь? Из Полена.
На-все-руки забеспокоился:
- Пускай доктор, я хочу сказать, пусть доктор ни в коем случае не слышит вас...
Доктор так же обрадовался, как и она, и он узнал Августа, поздоровался с ним за руку и смеялся над тем, что он хотел скрыться. Они долгое время говорили друг с другом. Август сказал, что ему было неприятно вспоминать то время, когда он жил в Полене; тогда он вёл себя не так, как следует.
- То есть как? - спросил доктор. - Ты со всеми поступал по справедливости.
- Кажется мне, что нет.
- Всё-таки да, то есть Паулина... Ведь ее звали Паулина?
- Да, - сказала фру.
- Так вот она рассчиталась за тебя. Впрочем, твоими же деньгами. Ты не должен ни одной душе. Разве ты об этом ничего не знаешь?
- Нет. Я ровно ничего не знаю. Моими деньгами, говорите вы?
- Как?! Ты даже этого не знаешь? Но ведь много денег ещё осталось, насколько я слышал.
Август встрепенулся:
- Так, может быть, фабрика стала работать?
- Где же ты был все это время? - спросил доктор. - Какая фабрика? Об этом я ничего не знаю. Разве там была фабрика, Эстер?
- Да. И у тебя были акции там, но потом тебе вернули деньги.
- Может быть, они её продали? - спросил Август. - Это было бы глупо. Если б я там был, этого никогда бы не случилось. Это была отличная фабрика, насколько я помню, со стальными балками внутри и под железной крышей.
- Одним словом, ты выиграл крупную сумму денег, - сказал доктор. - В лотерею, или не знаю уж как. Эстер, ты, верно, лучше об этом осведомлена?
- Да, крупную сумму. Паулина распорядилась ею.
- А, так! - сказал Август.
Доктор поглядел на часы:
- Нам пора, у меня приём с четырех часов. Приходи к нам, Август, мы расскажем тебе всё, что знаем. Я помню, в прежние времена у нас бывали с тобой разговоры. Право, очень приятно встретиться с тобой опять. Как?! Ты действительно ничего не помнишь? Разве это было так давно? Когда же это было, Эстер? Ну, впрочем, всё равно. Ты опять ездил в Южную Америку? Приходи же к нам. У нас два мальчика, им будет очень интересно.
И доктор и фру попрощались с ним за руку и ушли.
У рабочих сильно разгорелось любопытство, и они позволили себе задать старосте кое-какие вопросы. А староста - зачем бы он стал отрицать? - сообщил, что это его старые знакомые, друзья из прежних лет, когда и он представлял кое-что! Старика словно что-то подтолкнуло кверху, к нему вернулось его имя, он опять стал Августом, человеком, и узнал самого себя. Как это было давно! Это было как во сне. Да, это были его знакомые, его лучшие друзья...
- И жена тоже? - спрашивали они.
- Она красива, как тролль.
- И я, пожалуй, могу приписать себе честь, что соединил эту пару.
- То есть как? Он не хотел на ней жениться?
- Нет, всё к тому шло, но всё-таки мне пришлось вмешаться.
Франсис: - А, он без женитьбы хотел её заполучить?
Адольф: - Франсис, ты свинья! Она не таковская.
- Нет, - подтвердил Август, - в этом отношении она всё равно как самая важная дама в золоте и шёлку.
- Как странно это бывает! - сказали они. - Вот ты опять их встретил.
- По-вашему выходит так. Но, конечно, я давно знал, что они были здесь, я только не хотел, чтобы они меня узнали.
- Почему же нет, староста?
- Как-то нехорошо выходит. Я им неровня.
- Ну ты достаточно хорош. - Они старались поставить его на должную высоту.
Но он уклонялся:
- Нет, теперь я ничто. В прежние времена другое дело. Тогда у меня была большая фабрика и несколько сот человек под моим началом.
- Неужели так было?
- Больше я ничего не скажу, - пробормотал Август и снова принялся рыться в ящике с инструментами.
Встреча с докторской четой вселила в Августа бодрость и заставила его призадуматься. Он имел право на деньги, - сказали они, - он заплатил все долги в Полене, и осталась ещё изрядная сумма. Сколько же у него было денег?
Правда, он и до этого не был нищим. Сегельфосс - отличная остановка на его пути. Харчи и квартира с самого начала, а теперь ещё шеф подарил ему порядочную сумму. Но что это было для человека вроде Августа, привыкшего мерить на южноамериканский аршин? После того как он разослал почтовые извещения за границу, - а стран было так много и ни одну из них нельзя было пропустить, - у него осталось совсем немного средств. Кое-что ушло на зелёную с красным материю для Вальборг из Эйры, потому что муж её, Иёрн Матильдесен, лежал с больными ногами и был нищим. Немного пришлось истратить на лошадь Тобиасу в Южной деревне, у которого был пожар. Одно к одному, деньги текли, как вода. Кое-что он проиграл в карты. Да, в карты. Этому нечего удивляться. Неужели кто-нибудь думает, что карты и спекуляция противны натуре Августа, вызывают у него отвращение? Ставить на карту, рисковать и терять, пытать судьбу, играть...
Он самым невинным образом ввязался в игру. По вечерам его каморку навещали и дворовый работник Стефан, и кое-кто из городских мелких торговцев. Что же лучшее могли они придумать? Этот старый На-все-руки шатался по всему свету, и, боже, чего только не видели его глаза, каких людей и птиц, какую торговлю и прогресс, какие разнообразные сорта деревьев, горные цепи! И всё это дико, нелепо, без всякого порядка и меры. Приходил также и цыган Отто Александер; он приходил каждый раз, когда освобождался от копчения лососей со Старой Матерью. Быстрые глаза цыгана шныряли по всей комнате Августа, как-то раз он заметил на полке толстую, большую книгу и совсем маленькую. Так это началось:
- Что это за книга, На-все-руки? - спросил он о большой книге.
- Это русская библия, - отвечал Август.
Август нацепил пенсне и показал им библию; она была в кожаном переплёте с медными уголками.
- Я не хочу, чтобы вы прикасались к ней ни весть какими руками, - сказал он, перелистывая книгу и изредка крестясь, но всё же давая полную возможность подивиться странным буквам.
- Ты можешь её читать? - спросили они.
Август улыбнулся в знак того, что ему ничего не стоит прочесть книгу от доски до доски.
- Но почему у тебя библия на русском языке?
- В ней больше силы, - сказал Август.
- Как - больше силы? Откуда ты знаешь?
- Она для того, чтобы возлагать на неё руку, когда произносишь клятву, наши библии для этого не годятся. И потом она может связывать и разрешать.
Они поговорили об этом некоторое время. Так и осталось скрытым, что эта библия может - связывать и разрешать, но Август уверял, что своими собственными глазами видел действие её силы.
- А может, ты продашь её? - спросил один из торговцев.
О, эта мелкая, подлая душонка, - он рассчитывал, вероятно, заполучить святую книгу, чтобы потом перепродать её! Такая бессовестность!
Август торжественно отказал ему: раз уж он владеет этой русской библией, то, пока жив он, ни за что не расстанется с ней. Цыган продолжал разглядывать комнату.
- А эта маленькая книжка, что это такое? Да это никак...
- Это молитвенник, - отвечал Август.
- Это колода карт, - сказал цыган и потянулся к полке. Она лежала, словно нарочно туда положенная так, чтобы её увидели, взяли и пустили в ход, но всё-таки странное дело, что цыган увидал её. Август сказал:
- Перестань рыться в моих вещах!
- Колода карт! - повторил цыган.
Август: - Это невозможно, у меня нет таких вещей. Это колдовство. У меня лежал тут молитвенник, теперь его нет, а на его месте колода карт.
- Хе-хе-хе! - засмеялись парни. - Давайте испробуем её. На-все-руки, сдавай!
Август перекрестился:
- Я не дотронусь до карт.
кто-то швырнул на стол целую крону.
- Я могу, пожалуй, поиграть с вами часок, - сказал Август.
Деньги Августа недолго лежали без движения: они быстро потекли, его блестящие кроны одна за другой стали исчезать в карманах игроков. Вначале он сидел за столом будто бы недовольный, с благочестивым выражением лица, с трудом принимал деньги, выигрыш оставлял на столе до следующей игры, удваивал его, и всё с таким видом, точно парни силком, за волосы, втянули его в эту жалкую игру на кроны и эре, до которых ему не было никакого дела. Остальные горячились, стучали кулаками по столу, и их проклятья давно перешли за пределы дозволенного. Август продолжал охотно выкладывать деньги.
- Ты проигрываешь, - сказали они.
- По-вашему, это называется проигрывать? - отвечал он. - Ну, сдавайте! Ход следующего!
В этом отношении ой был строг, он не позволял сидеть и болтать, и задерживать других. Глядя на него, нельзя было сказать, что он намерен застрелиться из собственного револьвера, когда проиграет все деньги; нет, игра - игра! - приковывала его внимание, он оживлённо и одобрительно кивал головой, когда игра делалась азартной, и даже протягивал руку за картой, немного раньше, чем до него доходила очередь.
- Вот ты опять проиграл, - говорили ему.
- Сдавай дальше! Будем играть быстрее!
- Что ж ты не крестишься? - дразнили они его. - Так-то помогает тебе русская библия?
Эти дураки, идиоты воображали, что он дрожит над несчастными копейками, которые теряет, что он в отчаянии и тотчас, как только проиграется дочиста, пойдёт топиться в водопаде. Они корчились от смеха и восторга, когда выигрывали крону, и торопились опустить её в жилетный карман. Август же клал руки на карты, не поглядев на них, и назначил игру вслепую, - вслепую!
Ему повезло, и он несколько раз выиграл; это подзадорило Августа, его старые глаза загорелись.
- Пас или вдвойне? - спросил он ещё раз, не глядя в карты.
Они поглядели друг на друга, покачали головой и бросили карты.
- Пас или вдвойне? - стал он искушать цыгана.
Цыган поддался и взял свои карты обратно, захватил нечаянно одну лишнюю и быстро сбросил другую.
- Это жульничество! - закричали кругом. - Сдавай ещё раз!
Август, хотя это касалось его одного, ничего не сказал. Черномазое лицо цыгана побледнело, губы его дрожали. Когда Август проиграл, все закричали:
- Но ведь это жульничество! Вам бы следовало пересдать и принять и нас в игру. Ты вытащил валета и сбросил семёрку, - сказали они цыгану.
- Я выиграл бы и без валета, - ответил цыган.
Они некоторое время пререкались. Август молча заплатил проигрыш. Игра окончилась.
Один из торговцев, уходя, попробовал было стащить колоду. Август остановил его:
- Давай сюда карты!
- Давай сюда карты! - повторил Август.
Всякие случайности, раздоры из-за пустяков, но они продолжали играть по вечерам. Приходили новые люди, явился и Иёрн Матильдесен. У него никогда не было ни копейки, но Август дал ему крону и велел сторожить под окном, а если покажется кто из рабочих, то постучать по стеклу. Инстинкт и опыт подсказывали ему, что нельзя играть со своими рабочими.
Август проигрывал, выигрывал и проигрывал снова. Иногда ему приходилось выкладывать даже крупные суммы, но он и вида не показывал, что это ему неприятно. Наоборот, казалось, что эти вечера с карточной игрой веселят его. Недавно ему пришли в голову ещё два адреса для почтовых извещений за границу, и чёрт знает сколько они стоили. Тут оказалось, что от его денег остались сущие пустяки. А на что ему эти пустяки? Что с ними делать? Оставалось только проиграть их в карты.
Раз после ужина он зашёл к доктору, где его приняли, обласкали и угостили. Доктор Лунд говорил уже с окружным судьёй о деньгах Августа в Полене, может быть, они помещены в банк в Будё или в Троньеме, об этом решено было узнать.
- Ты действительно счастливец, если в наше время деньги валятся тебе прямо с неба.
- Сколько же их может быть? - спросил Август.
Доктор этого не знал, а фру слышала только разговоры о крупной сумме в своей родной деревне.
Август разговорился с фру о живых и умерших односельчанах; изредка она получала письма от матери из Полена и могла порассказать кой о чём.
Он спросил об Эдеварте.
- Какой Эдеварт?
- Эдеварт Андреасен, вы же знаете.
Но ведь он же умер двадцать лет тому назад, а Август ни о ком ничего не знал! Эдеварт поехал на Север, чтобы догнать его, Августа, не допустить его бегства. Один на один с западным ветром. И погиб. Он взял тогда почтовую лодку. Это было, по крайней мере, пятнадцать лет назад.
Август долго молчал, погружённый в свои мысли, потом сказал, как бы про себя:
- Какое свинство, что он умер!
Вошли мальчики докторской четы, сели и стали слушать, - может быть, их предупредили. Но так как они ничего не услыхали о Южной Америке и разбойничьих набегах, то ушли.
- А Паулина жива и по-прежнему торгует в своей мелочной лавочке, - рассказывала фру Лунд. - И Ане-Мария жива, а Каролус умер. А Эзра стал богатым мужиком, крупным землевладельцем. А рыбопромышленник Габриэльсен...
Август: - Я возьму на себя смелость спросить: остались ли живы мои ёлки?
- Не знаю, - сказала фру. Но в ту же минуту как будто хорошо припомнила ёлки и растрогалась.
А его фабрика возле лодочных сараев? А красивые дома, которые он настроил в Полене? А скалы, с которых он велел счистить мох и сделал пригодными для вяления рыбы?
Оба мальчика опять вошли, уселись и приготовились слушать. Никакой перемены: всё та же скучная болтовня о Полене.
Доктор спросил:
- Нет.
- Но откуда же ты приехал теперь?
- Теперь? Да как будто бы из Латвии. Не могу же я помнить всё. Я посетил столько городов, видел сотни пейзажей.
"Вот начинается!" - подумали, вероятно, мальчики.
- Да, ты много видел и испытал. Как же было в Латвии?
- Эстляндия, Латвия, Лифляндия, все эти прибалтийские страны, да и сам Балтийский залив, впрочем...
- Они ничего особенного не представляют?
Август обнаружил своё давнишнее презрение к Балтийскому морю: оно коварнее всякого тигра, и при этом по нему невозможно плавать. Это озеро. И к тому же почти сухое.
Тут мальчики засмеялись и вероятно, подумали: "Вот началось!" Но не тут-то было. Ни доктору, ни его жене не удалось извлечь из Августа ни одной истории, ни одной приличной выдумки. Это был не прежний Август из Полена, теперь он состарился и стал религиозным.
Фру Лунд: - Как это называют тебя здесь, в Сегельфоссе? Я давно уже слыхала это прозвище, но я не знала, что это ты. Ты разве не хочешь больше называться Августом?
- Нет, как же, "Август" - моё христианское имя. А "На-все-руки" - это моё прозвище в повседневной жизни. Это я сам сказал шефу: "Запишите меня как мастера на все руки".
- У тебя шикарный шеф!
- Шеф! - воскликнул Август. - Более замечательного человека не выдумаешь! Я бывал у него в конторе, он может просматривать за раз три толстых протокола и, кроме того, ещё разговаривать с тобой.
Доктор: - А дорога в горы обойдётся, пожалуй, не дёшево.
- Да, это будет великолепная дорога.
- Когда же она будет готова?
- Всё в руках божьих. Мы работаем вовсю. Шеф оказал мне высокое доверие и облачил меня высокой властью.
Не оставалось никакой надежды на что-нибудь весёлое, мальчики ушли совсем.
Доктор: - Да, что, бишь, я хотел сказать, Август? Я видел тебя как-то на улице, ты разговаривал с дочерью Тобиаса из Южной деревни. Ты её знаешь?
Август ответил не сразу, он покраснел и смутился:
- То есть как? Знаю ли я её? Нет. Так вы нас видели?
Август: - Я это сразу увидал по ней. Она жаловалась.
- Несчастья так и сыплются на них. Теперь у них околела лошадь. У них был пожар, это уже само по себе несчастье, но они как будто бы и страховой премии не получат.
Август покачал головой.
- Ничего им не удаётся. У них был взрослый сын, он остался в Лофотенах. Потом у них есть, кажется, подросток, а остальные - девочки.
Август ничего не сказал. Действительно, он сделался скучным стариком.
- Ну что ж, - сказал доктор, - когда твои деньги придут, так мы будем спрашивать человека по имени "На-все-руки". И так разыщем тебя.
Когда доктор ушёл, у жены его тотчас развязался язык. Бедняжка! её что-то мучило, ей хотелось поскорей поделиться своими мыслями, она всё более и более волновалась и ни на минутку не закрывала рта. Август не мог скрыть удивленья: Эстер, которая всегда была так тверда и понятлива, которая получила в мужья доктора, которую бог сделал госпожой, - она собиралась заплакать!
Из её восклицаний явствовало, что Август был для неё духом Полена. "Я возьму на себя смелость спросить", - сказал он: это было так красиво, и так все говорили в Полене. А помнит ли он песенку о той, которая утонула в море? Следует её помнить, - мало ли кто ещё может утонуть в море?..
- Это так весело слушать, как ты говоришь по-нашему, как в Полене, Август, - мне не приходилось слышать наш говор целыми годами. Но ты забыл всех. Что ты за человек, раз не помнишь Полей? Мать моя жива, и отец жив. Ты ведь их хорошо знал; её звали Рагна, помнишь? А Иоганна, сестра моя, которая с семейством священника уезжала на Юг, замужем теперь за булочником, и у них большая булочная и много рабочих. А Родерик, брат мой, почтарь, который работал у тебя на стройке и которому ты одолжил ещё деньги на новую избу? Ты о них не вспомнил ни разу. Но ты заговорил по-нашему, по-полленски, и я сразу растрогалась. Я почти что забыла твои ёлочные насаждения, но ты сказал: "Я возьму на себя смелость спросить, - живы ли мои ёлки?" Боже, я не могу этого вынести! Их посадили у южной стены; а сам домик такой маленький, мать сидит на пороге, в доме только одно единственное окошечко с крошечными стёклами, это так мило. Она хотела отдать мне пальто, которое Родерик купил для неё самой...
Докторша плакала в три ручья.
Август испуганно и беспомощно озирался по сторонам.
- Он ушёл, - сказала фру, - он оставил меня в покое. Он был так добр, что оставил меня в покое...
Она продолжала говорить о Полене, вспомнила маленькую тропинку по дороге к морю, лодочные сараи, которые годились только для четырехвёсельных лодок или челноков, - так они были малы; упомянула ручеёк, в котором они полоскали бельё: он был такой хорошенький, и окружён плоскими камнями, по которым было так интересно прыгать. Докторша опять была только Эстер, беспризорный ребёнок, голодный, босой и оборванный, но счастливый, как никогда потом. Как?! Он так и не помнит песню, которую все пели? Да, девушка пошла прямо ко дну, это правда, она помнит каждое слово...
Докторше достался крайне неблагодарный слушатель. Если она хотела излить свою тоску по дому и надеялась найти утешение, то ей трудно было придумать более неподходящего человека, чем Август, у которого никогда не было дома на этом свете, который и понятия не имел, что значит тоска по родине. Этот одинокий бобыль и бродяга таскал свои корни из страны в страну и не знал другой жизни. Он не помнил ни отца, ни матери, никогда не садился с родной семьёй за стол, не был привязан ни к одной могиле, божественный голос родины не звучал в его душе. Машина, построенная для внешнего употребления, для промышленности и торговли, для механики и денег. Жизнь без души. Самая счастливая пора его юности прошла, верно, на море, с которым он долго был связан, но фру Лунд не матрос и её приходилось извинить за то, что она не умела его заинтересовать.
Фру Лунд чувствовала, что Август не в состоянии понять её, но она была нетребовательна и потому говорила с ним. Для неё много значило то, что когда-то он был в Полене, жил в полленском доме, она льнула к нему, потому что он знал времена в Полене. "Я возьму на себя смелость спросить" - вот язык и душа Полена.
Хотя фру и заметила, что Август совсем не понимает её состояния, а лишь терпеливо выносит его, она всё-таки никак не могла остановиться.
- Я была дома только один единственный раз, с тех пор как мы поселились здесь, - рассказывала она.
Он не находил в этом ничего странного, но он всё же принудил себя воскликнуть:
- А ведь всего-то два-три дня пути!
- Да, вот каково мне приходится! Никогда не побывать на родине! А ты зачем приехал в Сегельфосс?
- Я? Как - зачем?
- Но ведь вы говорите несерьёзно.
- Хочу в Полен, хочу жить там!
- Жить там?! - воскликнул он. - Неужели вам туда хочется? Вернуться навсегда в Полен?
- Нет, нет, нет! Как вы можете так говорить! Вас даже и сравнить ни с кем нельзя в этом отношении.
- Это совсем не то! Ты не понимаешь. Это ровно ничего не значит - выглядеть немного красивой, - хотя, впрочем, за это он и взял меня. Но дело не в этом. Вот теперь я опять не буду спать ночью, и мне не дадут капель.
- Неужели вам не дают любые капли, какие вы пожелаете?
- Нет. Он отказывает.
Докторша покачала головой:
- Нет, я этого боюсь, мне достали однажды капли, но он догадался. Я не могу сказать, чтоб его неприятно было просить, но он скажет "нет", а я этого не выношу. Видишь ли, Август, у нас то плохо, что он взял себе жену не по положению, и мне бы не надо было выходить за него. Он потому-то и просил о переводе его в Сегельфосс, что не хотел, чтобы моя мать и мой отец приходили в докторскую усадьбу, а говорить, что-нибудь против этого он мне не позволяет. Вот в том-то и вся беда, что я всё равно как ворона среди всех важных дам. А это его раздражает, он сердится и жалуется. Мы берём книги в одном клубе вместе с другими. Книги и всё такое - не для меня; мама моя в этом отношении была молодчина: когда она училась в школе, она знала наизусть все свои книги. А он говорит, что я должна прочесть вот эту и вот ту книгу, например. Я и читаю и понимаю большую часть, но когда он потом спрашивает, то оказывается, что я должна была понять самое противное и неясное, а не другое. И так всегда. Однажды он сидел в постели и вдруг ни с того ни с сего закричал на меня, чтобы я отвернулась. Я лежала и глядела на него. "Отвернись!.. Слышишь ли?" - сказал он. "Зачем?" - спросила я. "Как ты не понимаешь, что у тебя дурно пахнет изо рта!" - сказал он и выпрыгнул из постели. Но у меня белые зубы и чистый рот.
Август заметил, что это он только от торопливости выпрыгнул из постели.
- А когда он сам приходит вечером домой после карточной игры, то у него изо рта несёт, как от свиньи, но я никогда ничего не говорю, потому что он такой высокомерный. Он сказал один раз: "Один из нашей семьи мог сделаться министром". - "Вот как! - сказала я и чуть-чуть рассердилась. - Может быть, это был ты?" - "Нет, со мной этого не могло быть: ведь я женился на тебе, и этим всё сказано". - "Ну что ж, тогда я лучше пойду обратно туда, откуда пришла. Может, и я снова обрету мир и спокойствие, - сказала я. - И кроме того, мне было лучше, когда я только готовила тебе еду и не была ни замужем за тобой, ни... ничего другого!" Так я сказала ему прямо в лицо и целый день не была его другом. Но ты сам знаешь, как это бывает: обоим нам захотелось, чтобы всё опять было хорошо, и вечером он сказал: "Ты знаешь, мы не можем жить друг без друга, ни ты, ни я, Эстер!"
Но фру, казалось, не разделяла этого мнения, она покачала головой и задумчиво проговорила:
- Нет, если бы не мальчики, то я сама не знаю....
Август: - Два отличных мальчика! Не знаю, но мне кажется, что я никогда не видал прежде таких прекрасных мальчиков.
- Да, и им, конечно, не надо понимать, что их мать и отец такие враги. И муж мой тоже это находит. Потом он боится, что об этом заговорят в городе. Но такую вещь нельзя скрыть совсем. Прислуга наша слышит кое-что и догадывается об остальном; а она не станет молчать, и так всё узнают. Я по разным признакам догадалась... Вот я слышу - он возвращается, - сказала фру и прислушалась. Она быстро произнесла свои последние слова: - Не рассказывай, пожалуйста, то, что я тебе говорила, Август. Это не для того, чтобы очернить его, а дело в том, что место моё в Полене, и там бы я и должна была остаться. Здесь я никогда не стану человеком. От этого я и заплакала, когда ты заговорил. Больше никто не мог довести меня до слез, но ты так чудно говоришь. Впрочем, всё это ерунда с моей стороны.
Эстер, дорогая фру! И у знатных, и у нищих, у всех свои невзгоды, - исключений нет, все страдают. Но целый вечер говорить о Полене, оплакивать Полен, - что нам за дело до Полена? Его нет, он провалился сквозь землю. Вспоминать какую-то песню! Он часто играл её на гармонике и даже пел при этом. Но девушка вовсе не бросилась в море, это чушь, никто не бросается в море; она только сочинила песню о том, что бросилась в море. Бог с тобой, маленькая Эстер! Она просто сидела на берегу и сочиняла об этом песню, а потом спокойно пошла домой. Да. А вы, любезный доктор, вы хотели, чтобы я рассказывал вашим мальчикам истории о Южной Америке и Латвии, но я не хочу больше выдумывать и преувеличивать...
Нет, Август отнюдь был не старый, не дряхлый, иначе он не стал бы пересматривать вечер, не думал бы о нём. А он мог не только это. Был ли он знаком с дочерью Тобиаса из Южной деревни? Да. Коротко и ясно: знаком. Но это никого не касается. Он повстречался с ней на улице, она поглядела на него жалобно и смиренно, у неё были такие просящие глаза. Почему она так поглядела на него, и почему он остановился и заговорил с нею? Верно, она слыхала, что он подарил шикарную материю на платье Вальборг из Эйры; а Август ничего не имел против того, чтобы прослыть богачом.
- Ты говоришь - лошадь? Что ж, этой беде можно помочь.
- Как зовут тебя по имени?
Он записал это имя, записал, чтобы порисоваться. Август знал, чем произвести впечатление: дома она скажет: "Он вынул, книжку из кармана и записал моё имя".