А жизнь идёт....
Глава XIII

XIII

Август ничего больше не слыхал о деньгах из Полена. Может быть, слух был ложный, может быть, всего лишь шутка. Ну что ж, разочарования в жизни не были новостью для Августа, и всё равно во имя прогресса надо строить гаражи для автомобилей и прокладывать дороги в горах.

Наконец, когда уже прошло столько времени, что Август потерял всякую надежду и остыл, в лице посланного из конторы окружного судьи пришло к нему напоминание об этих деньгах.

Посланный был молодой конторский служащий, очень серьёзно отнёсшийся к своей миссии:

- У меня в кармане письмо от банка, - сказал он. - Как вас зовут?

Август улыбнулся и назвал своё имя.

- Имя совпадает! Но, чтобы избежать недоразумения, - нет ли у вас какого-нибудь прозвища в наших местах?

- На-все-руки.

- И это совпадает. В письме сказано, чтобы вы немедленно явились в нашу контору, чтобы выслушать там важное сообщение. Лучше всего, если вы явитесь спустя два-три дня.

Август тотчас же подумал, что деньги пришли, он сразу почувствовал себя более важным, протянул руку и сказал нетерпеливо.

- Дайте мне письмо, я сам умею читать.

Молодой человек: - Я охотно разъясню вам всё. Это я сам написал письмо. Вы должны придти от девяти до трёх, когда открыта контора. Там вы сначала обратитесь ко мне, а я направлю вас дальше.

Август выхватил из кармана свою записную книжку и стал записывать. Этот фокус он проделывал уже много раз, - он хотел показать, что умеет писать буквы, да; он даже для пущей важности нацепил на нос пенсне.

- Итак, вы сказали - важное письмо? - Пишет.

- Нет, я этого не говорил, я сказал - важное сообщение. А это большая разница. Я сказал, что вам следует придти, чтобы выслушать важное сообщение.

Август зачёркивает и исправляет:

- От банка, сказали вы? - Пишет, смотрит на часы: - Я припишу время, когда вы мне это сообщили! - Пишет.

- Я не думал, что вы так опытны в этих делах, - сказал молодой человек. - Но теперь я вижу, что ошибался. Вы, может быть, знаете также, о чём это важное сообщение?

- Этого я не могу знать. У меня столько всяких дел, я деловой человек.

- Речь идёт о наследстве или ещё о чём-то в этом роде в Полене. Это-то я могу сообщить.

Август делает широкий жест:

- Нет, могу вас утешить, что это не так. Но большего, к сожалению, я не смею открыть.

- Вы сказали - от девяти до трёх? - Пишет. - Спустя два-три дня? - Пишет.

Молодой человек: - При сём передаю вам в собственные руки письмо. Итак, сегодня уже слишком поздно, контора уже закрыта. Но в другой раз в ваших же собственных интересах - явиться к нам без опозданья.

И затем этот юный норвежский бюрократ, этот маленький будущий государственный муж удалился.

А теперь, следующим номером, завернул аптекарь Хольм. Он поздоровался с Августом, как со старым знакомым, и пошутил:

- Письмо от короля?

Август бросил письмо нераспечатанным на мешок с цементом и несколько небрежно сообщил:

- Пустяшное письмо. Только о том, что я должен явиться в контору окружного судьи и получить там некую сумму денег.

- Некую сумму? В наше время?

- Положим, я ждал эти деньги целую вечность. А вы, аптекарь, вышли погулять?

- Да, я всё хожу и хожу и делаю идиотские прогулки. Послушайте, Август, я пришёл к вам с поручением от фру Лунд. Вы знаете, она осталась совсем одна, и она просит вас, когда у вас будет время, заглянуть в докторскую усадьбу.

- Слушаюсь, - сказал Август.

- Она получила телеграмму от доктора и хочет поговорить с вами.

- Я схожу к ней сегодня же.

- Благодарю вас.

Аптекарь Хольм отчалил. Он идёт для того, чтобы идти, идёт быстро, оставляет за собой всю Южную деревню, приходит в соседний округ и наконец, после нескольких часов ходьбы, заворачивает домой. Этот парень умеет гулять.

Хольм находится в самой середине Южной деревни на обратном пути, когда вдруг останавливается. С ним что-то происходит. Сладкое чувство, розовый огонь пробегает по его жилам. Другой на его месте не заметил бы, но странствующий Хольм остановился, он повернул и прошёл кусок дороги обратно. И когда он, наконец, сидел дома и раскладывал пасьянс, он все ещё чувствовал себя размягчённым этим сильным впечатлением.

На другой день он пошёл к жене почтмейстера и рассказал ей, что с ним случилось. Он гулял вчера по окрестностям и забрёл в так называемую Южную деревню. Когда он шёл уже домой, он услыхал нечто и разом остановился: на небольшом холме стояла женщина и зазывала домой скот. Что случилось? Ничего - и всё-таки что-то, нечто необычайное: чудесный призыв, обращённый к небу. Бесподобно! Он пошёл обратно и подстерёг женщину, когда она спускалась с холма, худая и бледная, около сорока лет, зовут её Гиной, Гиной из Рутена. Он проводил её до дому и разговаривал с ней. У неё муж и дети, и не то чтобы нищета, а что-то в этой роде, крошечный дворик весь в долгах. Муж имел обыкновение помогать музыкантам и подпевать во время танцев, но теперь он больше не хочет петь песен, потому что он вторично крестился и стал евангелистом. И по той же причине и жена его не хочет ничего петь, кроме псалмов, да она, пожалуй, ничего больше и не умеет.

- Но боже, фру, если б вы знали, какая красота! - восклицает Хольм. Она знает все псалмы наизусть и сидела и пела их, а голос лился рекой. Знаете, что я сказал? "Иисус Христос". Смешно, не правда ли?

- Какой у неё голос?

Жена почтмейстера по привычке сидела с откинутой назад головой и полузакрытыми глазами, - она была очень близорука, - но слушала внимательно и наконец сказала;

- Я постараюсь повидать её.

- Конечно. Гина из Рутена. Маленький дворик в Южной деревне. Я сказал ей: пусть она и её семья хворают сколько им угодно, я даром буду давать им лекарства. Ха-ха, странное признание, но зато чистосердечное.

- Это далеко?

- Нет. Но ведь мы можем пойти к ней вместе?

- Да, если вы обещаете хорошо себя вести.

- Что?! - восклицает он. - Посреди дороги?

- Я вам не верю.

- Другое дело здесь, - говорит Хольм и осматривается по сторонам.

- Вы с ума сошли!

- В моих объятиях...

- Замолчите!

- Вот в эту дверь.

- Ха-ха, хороши бы мы были! Ведь это кухня.

- Вот видите, к чему это ведёт. Вы до сих пор держали меня в неведении. Я хочу сказать - относительна двери.

- Молчите! Вы ничего не хотели сказать. А относительно женщины? Когда мы пойдём?

- В день и час, который вам будет угодно назначить.

- У вас, вероятно, отличный помощник в аптеке.

- Отличный.

- Потому что вы и день, и ночь отсутствуете. Вас никогда нет в аптеке.

- Почему - особенно по понедельникам?

- Люди невоздержанно любят по праздникам, потому что тогда у них много времени. А по понедельникам приходят за каплями.

- Выдумщик!

- Честное слово! Им нужно что-нибудь подкрепляющее.

- Что же вы им даёте в таких случаях?

- А что вы сами принимаете, когда устаёте от такого рода занятий?

- Я никогда не устаю - от такого рода занятий, как вы говорите.

- И я тоже, - к сожалению, - говорит Хольм. - Поэтому я не знаю, что мне им дать. Я давал им серную мазь. Что вы об этом думаете?

- Зачем? Чтобы мазаться?

- Нет, они принимают её внутрь.

- Нет, этого быть не может! - Фру взвизгивает от смеха.

- Нет, это так, потому что в ней есть мышьяк, который я иначе не решаюсь давать без рецепта от доктора.

- Мы можем пойти к этой женщине сегодня же.

Хольм: - О, благодарю вас, благословляю вас! Если б вы только знали, как красиво вы это сказали! Ваш голос - звон золотой струны под сурдинку...

- С часу до двух у меня ученик. Потом обед. Мы можем пойти в три часа.

- Замечательно удобно! Никто, кроме вас, не может угадать так мой единственный свободный час.

- Ха-ха-ха!

- Нечего над этим смеяться. Вы всегда попадаете в цель, раните меня. "Сердце от этого становится таким большим", - как пишут в книгах. Я никого не знаю похожего на вас, кто был бы так любезен, и красив, и мил, и привлекателен

- Ни одного порока?

- Нет, у вас есть порок,

- Вы холодны.

Фру молчит.

- Привлекательны, но холодны.

Фру: - А вы кто? Только говорун. Вот именно. Вы хвастаетесь испорченностью, вы афишируете, делаете вид. Но всё это - одно притворство.

- Вот это здорово! - сказал Хольм.

- Ну, а теперь ступайте. Сейчас у меня будет мой первый урок за сегодняшний день.

- Вы серьёзно думаете то, что сказали?

- По крайней мере, отчасти.

- Знаете что, фру, вам бы следовало дождаться меня, вместо того чтобы приехать сюда с этим вашим торговцем марок.

- Ну, знаете что, я всё-таки предпочитаю его вам.

- Вот здорово! - опять сказал Хольм.

- Да, предпочитаю.

- Тогда я не пойду с вами к Гине в Рутен.

- Нет, пойдёте!

- Ни в коем случае!

- Послушайте: как вы думаете, могу ли я надеяться на успех у фрёкен Марны?

- У кого?

- У Марны. У Марны, дочери Теодора из Сегельфосского имения.

- Этого я не знаю.

- Она мне очень подходит. Она из этих многообещающих натур, большая и великолепная. Мне же надо когда-нибудь жениться.

- Вы мне это советуете?

- О нет! В сущности - нет.

- Люблю-то я вас.

- Теперь уходите.

- Значит, я зайду за вами в три часа.

И они отправились, - аптекарь со своей гитарой на широкой шёлковой ленте через плечо, а фру под руку со своим мужем. Да, почтмейстер освободился от своих дел и пошёл с ними.

- Она так ко мне приставала, - сказал он.

Хольм подумал, вероятно, что ещё не известно, кто к кому приставал.

Его ужасно бесило, что почтмейстер присоединился к ним, эта особа, эта личность, которая не даст ему подурачиться и пошутить с дамой. Но погода была отличная, и кругом зеленели, цвели и благоухали луга и поля, щебетали птицы, на деревьях были уже крупные листья, на дороге ни души.

Почтмейстер Гаген отнюдь не был человеком, которого можно было не замечать. Немного ниже среднего роста, но хорошо сложенный и плотный; вид у него был умный, отличный вид. Он не обнаруживал готовности болтать о пустяках, но он не говорил и глупостей.

- А что, если мы покажемся на дворе у фру Лунд? Она так одинока в данное время.

Хольм: - Но боже, что же мы будем там делать?

- Вы будете играть, а Альфгильд петь.

- А вы сами?

- А я пойду с шапкой.

Никакого сочувствия. Да почтмейстер, пожалуй, и не ждал его; вероятно, он сказал это только для того, чтобы не молчать всё время.

- Всё-таки странный это случай - совсем вырванный глаз! - сказал он.

Хольм прервал его и тут же сочинил:

- Что же тут странного? Доктор возвращается от больного, он торопится, бежит сокращённым путём через лес и прямо глазом натыкается на сучок. Что, если это случилось именно так?

- Ах, так это было так! Но ведь в Будё ему исправят?

Разговор прекратился. Но почтмейстеру опять показалось, что нужно что-нибудь сказать.

- Только бы нам не спугнуть хозяев, к которым мы идём. Нас слишком много.

Xольм: - Да, слишком много.

- Да я, пожалуй, могу спрятаться где-нибудь снаружи.

- Ни в коем случае! - говорит его жена и прижимает к себе его руку.

Почтмейстер согласен:

- Слово твоё - закон, Альфгильд. Знаете, это хорошо, что я пошёл с вами. Я ведь сижу один целыми днями, сосу свою трубку и разговариваю со счетами. Здесь хороший воздух.

Хольм: - Что это значит: разговариваете со счетами?

- То есть точнее это значит, что я разговариваю сам с собой.

- Это должно быть очень скучно, - выпаливает Хольм.

Но почтмейстер был добродушным парнем.

- Нет, почему же? Я очень занимателен. Я говорю гораздо лучше, когда я один, чем при других. Это бывает со всеми одинокими.

- Это вы, фру, делаете вашего мужа таким одиноким?

- Я сама одинока, - отвечает фру.

Почтмейстер: - Да, ты одинока. Но вы - художники и музыканты, вы не так уж одиноки. У вас искусство, пение, гитара.

- А ты рисуешь.

- Я? Рисую?! - воскликнул почтмейстер.

- Конечно, ты рисуешь. Ну, а теперь ты придёшь в бешенство из-за того, что я это сказала.

- Ну, в бешенство, не в бешенство, а всё-таки ты мне обещала, что не будешь этим шутить.

- Так, значит, вы рисуете? Я этого не знал, - сказал аптекарь.

- Ха-ха-ха! - засмеялась фру. Она, казалось, гордилась своим мужем и прижала к себе его руку.

Они подошли ко двору. Нигде не слышно ни ребёнка, ни собаки, повсюду тишина. В окно виднелась женщина с обнажённой верхней половиной туловища, работавшая над чем-то белым, что лежало у неё на коленях. У неё были вялые и отвислые груди.

Они остановились.

Фру спросила:

- Что же мы стоим? - И нацепила на нос пенсне. - Боже! - воскликнула она.

Аптекарь: - Да, что же мы стоим? Насколько я вижу, эта дама занялась изучением жизни насекомых на своей сорочке.

- Ах, вовсе нет. Она её шьёт, кладёт заплату.

Почтмейстер тихо добавил:

- Уважение к бедности!

Фру: - Теперь она увидела нас.

- Да, - ответил на это Хольм. - Но она не торопится одеваться. Должен признаться, что я не знал, что они до такой степени "подземные". А не то бы...

- А что? Что вы ворчите? Вот и дети появились.

- Да, да. И вполне человекообразные существа.

- Почему это вы вдруг сделались таким циником? - спросила фру. - Вы, вы ведь кормили в гостинице голодных детей.

- Что такое?

- Да, мне говорили.

- Но какое отношение имею я к этому? - закипятился аптекарь. - Это дело хозяина гостиницы.

- Пойдите и узнайте, можно ли нам войти!

Им разрешили войти, и они вошли. Но почтмейстер пожелал побыть ещё немного на воздухе.

Он пошёл прямо по лугу. Там стоял человек и чистил канаву. Это был Карел, крестьянин из Рутена. Он был босиком и стоял по колено в воде и жидкой грязи.

- Спасибо! - отвечал Карел и поглядел на него.

У него было весёлое лицо, при первом удобном случае расплывавшееся в улыбку. Глядя на него, нельзя было сказать, что он серьёзно настроен и крестился вторично.

- Только не знаю, насколько бог мне помогает, - канава каждый год зарастает опять. А осенью здесь столько воды, что хоть мельницу ставь.

Почтмейстер заметил на лугу пруд, небольшое озеро.

- А нельзя разве осушить этот пруд?

- Отчего же нет? Если мне когда-нибудь достанется эта земля, я сделаю её сухой, как пол в избе.

- А как здесь глубоко?

- Теперь, летом, в самом глубоком месте мне по колено. А под водой отличный чернозём.

- Ты должен спустить эту воду, Карел.

- Непременно должен.

- Это будет отличной подмогой для твоего хозяйства.

- Так-то это так. Но я не знаю, хватит ли у меня на это сил, - сказал, улыбаясь, Карел. - И я не знаю, как долго ещё могу я распоряжаться своим двором. Не отнимет ли нотариус его у меня?

- Нотариус Петерсен?

- Да. Ведь он теперь работает и в банке.

- А ты должен банку?

- Ну, конечно. Хотя и не бог весть что, - две-три удачных лофотенских ловли, и самое главное было бы улажено!

Карел почти смеялся, говоря это.

Пение из избы долетало до луга. Карел склонил голову и прислушался.

- Она поёт, - сказал он.

Почтмейстер рассказал, что его жена и аптекарь вошли в избу, чтобы послушать Гинино пение. Аптекарь принёс с собой гитару.

И влюблённый в музыку Карел из Рутена, рождённый из ничего, вскормленный нуждою, непременный певец на всех вечеринках Южной деревни, бросил работу и заторопился домой, чтобы послушать игру на гитаре. Никаких признаков серьёзности и вторичного крещения.

В избе поздоровались.

- Как тебе не стыдно показываться босым! - сказала жена.

- Да, - отвечал с отсутствующим видом Карел: он всё своё внимание сосредоточил на гитаре и не обращал внимания на гостей.

Когда аптекарь начал играть, Карел впился в него глазами.

И опять, и опять разверзался потолок от чудесного голоса Гины. Карел всё время стоял, наклонившись над гитарой, и с широкой улыбкой следил за пальцами аптекаря. Когда ему предложили попробовать гитару, он тотчас ухватился за неё и начал наигрывать, улыбаться и наигрывать, и так музыкален был этот человек, что, среди многочисленных ошибок прибегал и к таким приёмам, которые, в сущности, свойственны лишь хорошо обученному музыканту.

Уходя, аптекарь оставил свою гитару в руках Карела.

На обратном пути они наткнулись на Августа. Он стоял у кузницы и опять спорил с кузнецом, который не умел делать самые простые вещи. Крючья для развешивания автомобильных шин в гараже были до того перекалены, что ломались от тяжести, он просто пережаривал их. Август кипятился.

Мимоходом аптекарь спросил:

Август молча кивнул головой.

- И вы были также в конторе у окружного судьи?

Август, расстроенный и мрачный, только поглядел на него.

- Я хочу сказать, ходили ли вы за деньгами, за миллионом? Может быть, стоит напасть на вас.

Нет, он не получил никакого миллиона, у окружного судьи не было для него денег. Всё важное сообщение заключалось в письме от Паулины из Полена, где она писала, что не намерена выдать ему чековую книжку, - "передайте это Августу". Во-первых, он не имеет никакого отношения к этим деньгам, потому что он оставил ей, Паулине, всё, что у него было в Полене, - также и деньги, которые могли бы ему достаться в лотерее. Документ был подписан двумя свидетелями. А во-вторых, Август сам может приехать в Полен за деньгами, - иначе какая у неё гарантия, что он именно тот человек, за которого себя выдаёт?

Чертовка Паулина, верна себе до конца, ловкая, острая, как бритва, и честная до глупости. Он словно видел её теперь уже старую, с белым воротником вокруг шеи, с жемчужным кольцом на пальце.

Окружной судья охотно бы помог Августу, он бы сделал это, он был доброжелательный человек. (Кстати, через несколько лет судья погиб от случайного выстрела в Сенье.)

- Значит, есть какие-то затруднения с деньгами из Полена? Они были завещаны кому-нибудь другому?

Но это ровно ничего не значит: он знает Паулину, - она не возьмёт ни одного эре из этих денег, она только так говорит.

Тогда, может быть, Август сам поедет за деньгами?

Нет. Кроме всего прочего, он ни в коем случае не может бросить все свои дела у консула, в особенности постройку дороги. От него зависит много людей.

- А не можете ли вы удостоверить свою личность при помощи бумаг, чтобы дама Паулина почувствовала себя уверенной?

- У вас нет бумаг?

- Нет.

- Но разве доктор Лунд и его жена не знают вас по Полену?

Ещё бы! Как им не знать? Не один стакан грога выпил Август у них. Если доктору и его жене хотелось видеть гостя у себя вечерком, им стоило только позвать Августа, и он тотчас являлся. Он мог бы сходить в докторскую усадьбу сию же минуту и получить удостоверение, что он именно и есть настоящий Август, но самого доктора нет дома - он уехал в Троньем, и никто не знает, когда он вернётся.