А жизнь идёт....
Глава XXII

XXII

Аптекарь Хольм, кроме удовольствия, получил и ещё кое-что за вечер. На следующий же день он сходил к Гине из Рутена и передал ей за участие вполне заслуженные пятьдесят кроя. Но он сделал ошибку, не скрыв этого от вдовы Солмунда, чем возбудил её зависть, и это в свою очередь повлекло за собой много неприятностей.

- Я думала, что всё это моё, - говорила вдова Солмунда, - у меня в семье столько нуждающихся!

- Будь довольна тем, что получаешь, - ответил аптекарь. - Вот, бери, - триста пятьдесят!

Но вдова Солмунда была недовольна, она не могла успокоиться, что ей пришлось поделиться с кем-то. Она рассказала об этом всем соседям и в один прекрасный день пошла к Гине в Рутен и потребовала у неё деньги.

Но Гина не собиралась отдавать ей эти деньги. К тому же Карел взял эту бумажку в пятьдесят крон и отнёс её в банк, в счёт долга.

- Как?! Вот это здорово! Платить моими деньгами долги! - всполошилась вдова.

- Какие же это твои деньги? Нам дал их аптекарь.

- Так. Он, значит, раздаёт чужие средства! Можешь ему кланяться и передать, что за это наказывают!

- Нет, нет, он не из таких людей, которые отдают чужие деньги.

- Вероятно, он дал их тебе, потому что ты угождаешь ему, - высказала своё предположение вдова.

- Свинья! - возразила Гина. - Сейчас же уходи из моего дома!

Они вышли на двор, но продолжали ссориться.

- Ну, тогда за что же дал он тебе эти деньги? - спросила вдова.

- Как, за что? А разве я не пела весь вечер и не увеселяла всех, кто был тогда в кино?

- Подумаешь - пела!.. - передразнила вдова. - Стоит за это платить!

- Да. И Карел тоже пел весь вечер вместе со мной.

- Пел вместе с тобой! - опять передразнила вдова. - Уж, конечно, за такую крупную сумму ты угождала ему и поздно, и рано, и много раз. Я уверена в этом!

- Карел! - закричала Гина своим громким голосом. Карел как раз спускал воду из пруда на лугу. Он воткнул лопату в землю и пришёл.

Но вдова Солмунда ничуть не испугалась его, теперь в ней неожиданно заговорила ревность, и она распалилась:

- И совсем непонятно, почему он выбрал именно тебя! Ты вовсе уж не такой лакомый кусок ни на взгляд, ни на ощупь.

- Если уж разбираться в этом, так среди нас найдутся и помоложе тебя, - не унималась вдова.

Гина всхлипывала и не знала, как справиться с вдовой:

- Я недавно крестилась, но он попросил меня спеть и помочь тебе собрать кое-какие средства на зиму. А ты - всё равно как животное со мной. Карел, она пришла и требует деньги.

- Какие деньги? - спросил Карел.

- Которые мы получили.

Тотчас выступила и вдова:

- Я говорю только, что я никогда не слыхала, чтобы кто-нибудь брал деньги за пение. Да ещё мои деньги! Или, может быть, у меня нет детей, которых нужно кормить и одевать?

- Ты от аптекаря? - спросил Карел.

- Нет, я от самой себя, - ответила вдова. - Я не из тех, которые ходят к аптекарю, и он не ходит ко мне. Пусть это делает кое-кто другой.

- Ступай домой! - сказал Карел.

Вдова: - Я понимаю ещё, если б он дал ей крону на горсточку кофе, тогда бы я ничего не сказала. Но такую массу на целое имение и землю!..

- Ступай домой! - сказал Карел. - Ступай домой!

- Ну а мои деньги?

- Я поговорю с аптекарем и расскажу ему, что ты за человек.

- Поговори непременно! Кланяйся ему и передай, что он не имеет никакого права раздавать чужие средства.

Вдова Солмунд сама пошла к аптекарю: она была не из робких. Она хотела убедиться, неужели же действительно только за пение двух-трёх псалмов Гина из Рутена получила всю эту сумму, и не скрывалось ли чего-нибудь за этим.

- Но что же могло скрываться?

Да вот именно это-то она и пришла узнать.

- Нет, тут ничего не скрывается.

- Мало ли что люди говорят! - сказала вдова.

- Да ты с ума сошла! - сказал аптекарь. - Убирайся вон! Я не желаю, чтобы ты была здесь.

- Они говорят: она постоянно - и рано утром, и поздно вечером - торчит здесь.

- Нет, это ты вечно торчишь здесь. Но я больше не желаю видеть тебя здесь.

- И если уж говорить правду, - продолжала она, - то я не понимаю, что вы находите в Гине такого, что вас так прельщает. И кроме того, ведь муж-то её жив, и всё такое... Совсем другое дело - я или другая молодёжь, свободная и ни с кем не связанная...

В сущности, аптекарь Хольм очень рассердился, но обстоятельства требовали, чтобы он рассмеялся и до глубины души ранил вдову Солмунд. Этого же нельзя было избежать.

- Послушай-ка, - сказал он, - не позвать ли мне лаборанта, чтобы он выбросил тебя за дверь?

- Этого не требуется, - резко возразила она. - Я только хочу сказать, что вы отдали ей мои деньги, и я хотела бы знать - по какому закону? Потому что у меня есть дети, у которых нет ни еды, ни одежды.

Да, вдова Солмунд была неробкого десятка. Даже после того как был призван лаборант, проявивший энергию за двоих, она стала отступать только крайне неохотно и при громких криках. В дверях она уцепилась за косяк, и её долго нельзя было оторвать.

- Чёрт в тебя вселился, что ли? - сказал лаборант. - Или ты решила остаться тут?

Но как ни была неуравновешенна и груба вдова Солмунд, всё же в её груди жило драгоценное свойство: она с ног до головы одела своих детей, прежде чем принялась шить себе рубашку. Всё, чем она располагала в своей скудной жизни, каждую каплю она готова была отдать своим детям, говоря при этом: "Вот вам! Берите все, если хотите". Материнские заботы свойственны каждой матери, но у неё они перешли в перманентное состояние, в профессию, в грубую и неистовую жадность в интересах детей. Её нападки на Гину из Рутена, её ревность не имели ничего общего с распущенностью: просто она не могла преодолеть горечи, что столько денег прошло мимо её детей. Чего бы она только не накупила им на пятьдесят крон!

И у аптекаря было ещё много возни с вдовой Солмунд, она не хотела сдаться. Под конец она согласилась принять половину пятидесяти крон, а не то грозилась пойти к областному судье. Аптекарь рвал на себе волосы; он, вероятно, не выдержал бы этих превратностей судьбы, если бы все справедливые люди не стали на его сторону. Вендт из гостиницы, верно, поддерживал его в эти мучительные дни, а Старая Мать в новом платье была вполне расположена шутить с ним по поводу безумной вдовы.

- Я никогда с ней не разделаюсь! - говорил он.

Старая Мать не могла не рассмеяться:

- Как это грустно звучит!

- Грустно? Я готов кричать.

- Ха-ха-ха!

Они зашли к Вендту, а потом, как всегда, пошли вверх по новой дороге. Дорога была теперь готова вплоть до самой охотничьей хижины; рабочие только кое-где разравнивали щебень граблями, над ними не было надсмотра, никого, кто бы руководил ими.

От прежней артели оставалось теперь только четверо, остальные кончили и уже уехали обратно на Юг, и Беньямин и его сосед тоже ушли. Но здесь не было работы даже и для четвёртых. День за днём рабочие ходили и поджидали своего старосту, а он всё не приходил. Он лежал в постели, и доктор запретил ему вставать, по крайней мере, ещё в течение недели. А так как он всё-таки хотел встать, то Блонда и Стинэ спрятали его одежду. Было чистым наказанием иметь крестовых сестёр.

Но он и из постели управлял рабочими. Каждый вечер они приходили и получали указания на следующий день, и таким образом дело более или менее двигалось. Но теперь им уже совершению нечего было делать; оставалось только поставить две решётки перед пропастями, а так как это была так называемая точная работа, то они боялись приниматься за неё без старосты.

Рабочие могли бы теперь лениться и наслаждаться спокойными днями, но, казалось, это им и не нравилось: они привыкли напряжённо работать, и им было больше по душе, когда к концу дня у них была закончена заметная часть дороги. Когда пришёл аптекарь Хольм со своей дамой, они обратились к нему с жалобой и стали просить его поставить, наконец, на ноги их старосту. Аптекарь был для них не чужой, поэтому они и решились поговорить с ним: он был отличный парень и нередко более или менее законно доставал им вино; и кроме того, они все до единого были на его вечернем развлечении и смеялись над последним номером. Чёрт возьми! Это действительно было веселье за плату!

- Мы в таком затруднении, - жаловались они. - У нас остались одни загородки, и мы кончили бы, если бы он пришёл. Хуже всего то, что он задерживает нас, потому что нам пора начинать делать подвал "Голове-трубой", как его называют. А как зима придёт, так всякой работе настанет конец.

- Вы будете делать подвал нотариусу?

- Подвал и фундамент. Весной он начнёт строиться. Если аптекарь будет так добр и поговорит с доктором и поднимет нашего старосту, то это будет настоящим благодеянием.

- Я охотно поговорю с доктором...

Аптекарь Хольм доходит со своей дамой до самого домика, они садятся на ступеньках. Охотничий домик замечательный, только что выкрашенный, настоящий лакомый кусочек; к тому же консул только что придумал накрасить коричневые дуги над каждым окном, которые выглядят совершенно как брови, - современная манера украшать.

Хольм: - Я сижу и думаю о том, что Петерсен хочет строиться.

- Да, странная выдумка с его стороны.

- Я тоже собирался строиться, но, кажется, у меня не хватит средств.

- Аптека вам становится мала.

- Да, при некотором условии она будет мне, пожалуй, мала.

Старая Мать задумалась над этим:

- Не знаю, зачем людям большие дома? Зачем Петерсен хочет строиться? Их ведь только двое.

- Хорошо вам так говорить, когда вы живёте во дворце.

- Да мы прямо-таки погибаем во всех этих комнатах, не знаем, как их назвать, блуждаем в них. Старая Вестер, и та занимает целую комнату.

- Сколько их может быть тут? - спрашивает Хольм и глядит на домик.

- Три, вероятно. Да и то слишком много, - сказала она. - Их будет достаточно. Да, кроме аптеки, конечно, - неосторожно добавляет она.

- Три комнаты будет достаточно - кроме аптеки?

- Совершенно достаточно. При всяких обстоятельствах.

Чертовски приятная дама в деловом отношении, и к тому же - какая грудь, какой рот, и изящнейшее платье, серое с чем-то тёмно-красным. Он никогда не видал ничего более красивого.

- Я люблю вас, - сказал он.

она взволнована.

- Вот как, - только и сказала она, ласково и просто. Он и прежде говорил ей что-то в том же роде, намекал, но скорее безумствуя и флиртуя, теперь же это было совершенно серьёзно. Он взял её за руку и не выпускал её; она глядела то на него, то на луг. Она не скрывала своей радости и нашла ей выражение, которое он никогда не смог забыть потом: она взяла его руку и положила её себе на грудь. Это было слаще всяких слов...

Они долго сидели вместе и толковали. Они могли бы выстроить себе небольшой домик, но в этом вовсе нет никакой необходимости: две комнаты и кухня наверху над аптекой их вполне устроят. Они могли бы продолжать получать поддержку от его родных в Бергене. Впрочем, нет, - это исключается, они не возьмут больше ни одного эре от его родных. Они могут поехать в Будё и там пожениться; потом они пришли к соглашению, что это обойдётся слишком дорого, а потом опять решили, что это неизбежно, - иначе весь Сегельфосс перевернётся вверх дном.

Они целовали друг друга, словно были молоды и безумны.

- Я ведь гораздо старше, - сказала она.

Он прилгал себе два-три года, и они стали ровесниками.

- Я вдова и всё такое, - сказала она.

- В таком случае и я мог бы считать себя вдовцом, - сказал он, придавая своим словам особое значение.

Она была очень счастлива, он был ей дорог, она прижалась к нему, отвела его бороду и сама поцеловала его. Ну, и конечно, она знала это искусство, вполне была обучена ему.

Он: - Подумать только, что я даже не знаю, как тебя зовут.

- Лидия.

- А меня зовут Конрад.

Они оба весело смеялись над тем, что только теперь представились друг другу, что так забавно поздно вспомнили об этом, и таким неважным это им показалось.

Зашло солнце, стало прохладно, и надо было идти домой.

- Если б у тебя был ключ, - сказал он, - мы могли бы войти сюда.

Она: - Я не знаю, есть ли там хоть что-нибудь, на чём можно было бы сидеть.

- Давай посмотрим!

Они подошли к домику и, загораживаясь от света руками, стали глядеть сквозь стекла. Они ходили от окна к окну, она зашла за угол, чтобы заглянуть в окно двери, и вернулась - бледная, как смерть.

- Нет, не на чем сидеть, - сказала она и потянула его за рукав. - Пойдём.

Она увидала что-то. Второй раз увидала она что-то у той двери.

Когда они сошли уже немного вниз, внезапный рёв нарушил тишину.

- Да ничего! Пойдём же!

- Но ведь что-то было?

- Пьяный, вероятно. Внизу мы встретим рабочих и спросим их.

Но рабочие ушли, на дороге не было ни души.

Хольм: - А может быть, это какая-нибудь сирена, знаешь, с таким пронзительным, адским криком?

- Вероятно, - ухватилась она за эту мысль, - конечно, это такая сирена.

- Или индейцы?

- Ха-ха-ха!..

Они расстались внизу, на лугу, но их могли бы увидать из усадьбы, и они не поцеловались. Они не посмели даже взять друг друга за руки.

Хольм только снял шляпу.

- До свидания! До завтра!

Он был в каком-то состоянии удивления после события дня и не мог тотчас же отправиться домой и спокойно сидеть там. А так как идущий на юг почтовый пароход только что обогнул мыс, он решил зайти сперва на пристань.

Он увидал ящики с товарами, которые должны были отправить, и другие, которые принимали; повсюду виднелось имя Гордона Тидемана - товарообмен, торговля. Тут же присутствовали обычные зрители: собаки, дети и взрослые, слышался обычный лязг цепей и шум машины. Зато Александера против обыкновения не было на пристани; вместо него Стеффен отправлял ящики с копчёной лососиной.

Повар в белом полотняном костюме и белом колпаке вылил за борт ведро помоев и привлёк несколько чаек; после повара пришёл машинист и высыпал пепел. Матросы и путешественники сходили и входили на пароход, боцман стоял у трапа и проверял билеты.

Консул приехал в своём автомобиле, он въехал на пристань и хорошо был виден всем. Вот он вышел из автомобиля, в нарядном костюме, в блестящих ботинках, жёлтых перчатках, сказал несколько слое капитану на мостике, обратился к Стеффену и спросил, почему нет Александера, окинул взглядом всю пристань, отдал кладовщику приказание относительно новых товаров, поглядел на часы, опять сел в автомобиль и укатил.

Шикарный господин!

Хольм поглядел ему вслед. "Мой пасынок, - подумал он. - Чёрт возьми, ведь это мой собственный пасынок! Её зовут Лидия, меня - Конрад, мы согласны..."

С парохода сходит путешественница. Лицо у неё старое, но умное и живое; на ней длинное чёрное платье и пальто, в руках она держит зонт и корзинку. Очутившись на пристани, она оглядывается, по какой-то причине решает обратиться к аптекарю и спрашивает его:

- Извините, не можете ли вы указать мне гостиницу?

- Это я могу, - отвечает аптекарь и приподнимает шляпу. - Идёмте со мной, я тоже иду в гостиницу. Позвольте, я понесу вашу корзину.

- Нет, я живу в аптеке. Я здешний аптекарь.

- Так, вы аптекарь. Я сразу увидала, что вы что-то особенное. А вы хотели нести мою корзину!

Они пришли в гостиницу, и аптекарь сказал:

- Мой гость.

Вендт поклонился.

- Гость? - сказала дама. - Я бы не сказала этого. Мне хотелось бы иметь только маленькую комнатку, если вы согласны приютить меня. Еда у меня с собой.

Вендт опять поклонился:

- Добро пожаловать!

Дама: - Вы очень добры. И потом, если у меня и есть еда с собой, то все же мне надо ещё чашки две-три кофе за которые я заплачу. Так хорошо и удобно, когда обо всём сговоришься заранее.

Она надела пенсне и быстрым почерком заполнила опросный лист: "Паулина Андреасен, из Полена. Незамужняя".

- Годы свои я боюсь написать, а то вы подумаете, что я такая дряхлая, что наделаю вам хлопот. Но вы этого не думайте.

- Возраст можно и не писать, - сказал Вендт.

Она: - Аптекарь был таким молодцом, что проводил меня сюда, и я очень вам благодарна, аптекарь! Знаете, - обратилась она к хозяину, - аптекарь хотел нести мою корзину. Я никак не могу помириться с этим!

- А я и забыла, - сказала она. И опять нацепив пенсне, она принялась писать и при этом говорила: - У меня много всяких занятий. У меня и торговля, и почта, и маленький дом, чтобы принимать гостей, и кроме того, у нас усадебка; а брат мой - староста, давно уже, целую вечность. Слава богу, у нас есть всё, что надо по нашим скромным потребностям в жизни, а большего мы и не требуем. А теперь не сердитесь на меня, если я спрошу вас одну вещь: не знаете ли вы здесь, в Сегельфоссе, человека, которого зовут Август? Конечно, здесь может быть много людей, которых так зовут, но он приезжий.

- Я знаю, о ком вы говорите, я знаком с ним, - сказал аптекарь.

- Так, значит, он здесь, жив и всё такое?

- Да. Он был немного болен и лежал в постели несколько дней, но теперь он, кажется, может встать в любое время. Вы найдёте его в усадьбе.

- Он живёт у консула, он у него на все руки.

слава богу?

- Да, ничего.

- Потому что фру Лунд из наших краёв; можно сказать, она выросла на моих глазах. И родители её живут в нашей деревне и живут ничего себе, смотря по обстоятельствам. Доктор Лунд сам был ведь нашим доктором целую вечность, он у нас и женился. А у меня у самой есть дело к Августу, я бы сказала - серьёзное дело. Вот почему я и спрашиваю о нём, а не по какой-либо другой причине.

- Ну да, а теперь бы мне получить маленькую комнатку, - я бы привела себя в порядок и выпила чашку кофе, потому что кофе, который нам давали на пароходе, немыслимо было пить. Я забыла только спросить, сколько стоит комната.