| Автор: | Гамсун К., год: 1933 |
| Категория: | Роман |
XXIV
В тот же самый вечер Август отправился в Южную деревню. Был самый обыкновенный день недели, пятница, но все дни одинаково хороши, можно много сделать и хорошего и дурного также и в пятницу.
Он мог бы зайти в сегельфосскую лавочку и сначала купить себе новую одежду; и он подумал об этом, но потом у него не хватило терпения: сердце влекло его дальше. Разве это так странно? И разве ничего похожего не случалось с кем-нибудь, другим?
Ом бы мог нарядиться в новое платье, надушить носовой платок, надеть рубашку с открытым воротом, взять у фрёкен Марты верховую лошадь и так появиться в Южной деревне. Всё это пришло ему в голову, но его сердцу было некогда. Но разве он был вне себя? не мог владеть собою? Напротив, он отлично владел собою, ничего жалкого или стариковского не замечалось в прежним матросе, походка его была легка, он был влюблён, и богат.
Он мог бы и не идти здесь по пыльной деревенской дороге и каждую минуту отходить в сторону, чтобы отереть пыль с башмаков о кочку, поросшую вереском, - он мог бы иметь слугу, боя, который шёл бы за ним по пятам и отирал бы пыль, с его башмаков шёлковой материей. А разве не мог бы он в эту самую минуту забыть Корнелию из Южной деревни и вместо этого с билетом в кармане отправиться в далёкий свет, который так манил его? Он подумал и об этом, но его сердце не разрешило ему...
Семейство находится на лугу, все руки заняты сенокосом, сено сгребают и возят домой, возят его по старинному обычаю на санях. Август скромно и тихонько подходит к ним, держит себя с ними, как равный, хотя он так богат, он снимает шляпу и говорит:
- Бог в помощь!
Тобиас благодарит.
Он сплёвывает и собирается начать разговор.
- Тебе незачем из-за моей персоны прерывать работу, - говорит Август.
- Это последний воз, на сегодня довольно, - отвечает Тобиас. - Я боюсь убирать остальное: оно ещё не высохло.
Август запускает руку в сено и пробует.
- Как вы находите? - спрашивает Тобиас.
- А соли ты подбавляешь?
- Совсем немного.
Подходит Корнелия с матерью и всеми младшими детьми; они тоже кончили работу. Август опять берётся за шляпу, его старые щеки покраснели, и он с трудом произносит:
- Отличная погода для сушки сена!
Корнелия отвечает;
- Совершенно верно!
Она тотчас направляется на дорогу, которая ведёт к дому, и все идут за ней. Август замечает, что лошадь раза два останавливается и отдыхает, хотя воз совсем невелик, и тотчас опускает морду к земле и начинает щипать траву. При этом она косится по сторонам.
Тобиас: - Я стараюсь взять её лаской, только одна Корнелия умеет справляться с ней.
- Она кусается?
- И кусается, и брыкается.
Корнелию просят распрячь лошадь и стреножить её. Тобиас тем временем снимает сено с воза и охапками носит его на сеновал; под конец он, чтобы ничего не пропадало, снимает с саней каждую травинку. Потом он посыпает сено солью.
Жена и дети вошли в дом.
Август глазами следит за Корнелией; она должна быть настороже, пока едет лошадь, должна держать её под уздцы, чтобы помешать ей схватить зубами за руку. И она продолжает держать её под уздцы одной рукой, в то время как другой надевает ей на ноги путы. Потом она отпускает лошадь и быстро отскакивает в сторону. Лошадь прижимает уши к голове и поворачивает задом.
Корнелия возвращается. Она босая и слишком легко одета, но она красивая и живая, воплощение молодости.
- Как же ты опять поймаешь её? - спрашивает Август.
- Я поманю её пучком сена, - отвечает она.
Так протекает жизнь на этом маленьком клочке земли. Не так уж плохо. Люди и здесь живут и умирают, небо здесь то же, что и над дальними странами. Корнелия привыкла жить здесь и не привыкла ни к чему другому.
Но сердце Августа, испытывает к ней жалость.
Они вошли в избу. Женщина сидела уже за прялкой. Одно окно было открыто, так как вечер был тёплый.
- Я думаю о лошади, - сказал Август. - Это ведь сущее наказание!
Тобиас: - Да, она стала ещё хуже,
- Вовсе уж не так плохо, - сказала Корнелия, - Я выучилась обращаться с ней.
Август: - Я слыхал, что она и кусается, и брыкается, а лошадь не должна этого делать.
- С остальной нашей скотиной ещё хуже, - продолжает Корнелия.
- Каким образом? Она хворает? - спросил Август.
- Нет, но ей нечего есть.
- Корма совсем нет на лугу, - говорит она. - И причина всему - овцы.
- Да, - подтверждает отец, - всё из-за овец.
- Потому что овца съедает всю траву до самой земли, и коровы ничего не находят после них. Я готова плакать. Скоро не останется ни капли молока, ни у одной коровы.
Август слышит всё это. У Августа голова работает необычайно быстро.
- Гм! - произносит он и хочет сказать ещё что-то.
- Да, это так, - Тобиас никак не может прекратить свою болтовню, - нет больше корма на пастбище.
Август не может более сдерживаться:
- А почему же вы не посылаете овец на зеленые лужайки в горы?
Тобиас улыбается на это:
- Я никого не знаю, кто бы поступал так. Тогда бы нам пришлось пасти их там.
- Сколько у вас овец? - спрашивает Август.
Корнелия пересчитывает овец и ягнят:
- Восемь голов.
- Не хотите ли вы продать их?
- Продать их? - спросил Тобиас. - Как? Хотим ли мы продать их?
- Я куплю ваших овец, - сказал Август, - и отправлю их в горы.
Корнелия улыбается мокрым ртом, она так удивлена, что слюни почти, что текут у неё изо рта.
Её мать останавливает прялку и смотрит то на одного, то на другого.
- Мы не можем продать овец, - говорит она. - Тогда у нас не будет шерсти.
- Шерсть ты получишь. Но ты должна будешь кормить овец всю зиму. За корм я заплачу.
Вот так торговля овцами! В избе усиленно зашевелили мозгами. Тобиас сказал:
- Это зависит от того, сколько вы дадите.
Август чуть было не сказал: "Всё зависит от того, сколько ты захочешь взять", но спохватился и сказал:
- Назови мне свою цену, мою-то я сам знаю.
Тобиас думал долго, кинул взгляд на жену, кинул взгляд на Корнелию и, наконец, назвал цену. Пожалуй, это была несколько безбожная цена и никак не совпадала со словами писания, но крещение в Сегельфосском водопаде отошло уже в прошлое, а евангелист уехал. Как трудно было Тобиасу и содрать как следует с крёстного брата, и вместе с тем соблюсти приличие по отношению к нему!
- Двадцать шесть-семь крон, - как вы это находите? - спросил Тобиас. - Я не помню, какая цена была в прошлом году или в предыдущие годы.
Август только головой кивнул. Его могущество не знало границ, он чувствовал себя капитаном. Но всё же нельзя было не пустить пыли в глаза.
- У тебя, Корнелия, найдётся, верно, клочок бумаги, перо и чернила? - спросил он.
И пока он писал, было глупо обращаться к нему, потому что он не отвечал.
В избе возникли разные сомнения. Что придумал этот человек? Зачем он пишет? Уж не собирается ли он покупать в кредит? Ах, они были до того просты, - никогда не видали за делом президента или вообще человека, облечённого властью!
Они не поняли также обнаруженной им тактичности: ведь он составлял этот маленький контракт с Тобиасом только для того, чтобы всё это не имело вида подарка.
Август написал до конца и сказал:
- Ну, а теперь подпиши документ, Тобиас, и получи деньги!
Словно бомба разорвалась. Тобиас смог только униженно пролепетать, что он не бог весть какой писака, но что он попробует нацарапать своё имя, - "если вы удовольствуетесь этим".
Август вынул бумажник, - только теперь он вынул свой бумажник! Это было седьмое чудо света, а не бумажник: он был совершенно переполнен и раздут от крупных денежных ассигнаций! Восклицания раздались в избе, Август хорошо заметил это, а Корнелия испустила драгоценный вздох: "А-а!". В открытом окне показалось лицо, лицо Гендрика.
Август выложил три сотенных бумажки на стол.
Уничтоженный Тобиас напрасно ощупывал пустые карманы:
- Я, к сожалению, никак не могу дать вам сдачи.
- Это не к спеху.
Лицо в окне исчезло. Гендрик быстро вошёл в избу.
- Простите меня, - сказал он.
Всё семейство здорово рассердилось. Тобиас сейчас же спрятал крупные ассигнации. Конечно, не следовало бы продавать овец при открытом окне: вот заявился Гендрик и мешает им, хотя он мог бы держать себя лучше, так как крестился вторично. И что ему от них надо? Корнелия готова была так прямо и спросить его: до того она рассердилась. Потому что Гендрик вовсе не был её любезным в данное время.
Бедный Гендрик! Он, вероятно, заметил враждебное к себе отношение со всех сторон, но всё-таки осмелился произнести несколько слов:
- Сколько возов сена убрали вы сегодня?
Никто не ответил. Корнелия вошла в каморку, мать её опять принялась прясть.
- У нас убрали только четыре воза, - сказал он, чтобы совсем не потеряться от конфуза.
Август не был злым, и ему не понравилось, как отнеслись к юноше. Что из этого, что он стоял у окна и увидал его бумажник? Его стоило поглядеть. Кроме того, Корнелия могла бы посидеть тут и повздыхать ещё, вместо того чтобы, как ни в чём не бывало, уходить в свою каморку. Он убедился, что дверь к ней осталась открытой, и обратился к Гендрику:
- Сколько у вас овец?
- Овец? - Гендрик пересчитал их. - Да будет, вероятно, штук десять-двенадцать. А вы покупаете овец?
- Да, - сказал Август, - я покупаю овец.
Это поставило Гендрика в тупик.
- Мы, пожалуй, охотно продадим. Сколько вы даёте?
- Я плачу двадцать семь крон за овцу, барана или ягнёнка, - сообщил Август.
Гендрик так и подскочил на месте: такой цены не было ни разу за все годы, прямо-таки подарок с неба!
- Не будете ли вы так добры подождать, пока я сбегаю за отцом? - спросил он.
Август кивнул головой в знак согласия. Тут из своей каморки быстро вышла Корнелия в сопровождении брата.
- Поторопись же, Маттис! - попросила она и выпроводила его за дверь.
- В чём дело? Куда ты послала его?
- Он побежал в Северную деревню по тому делу, ты ведь знаешь, - отвечала Корнелия.
- По какому делу?
На лице Тобиаса отразилось нестерпимое страдание, и жена опять остановила прялку и с беспокойством взглянула на него: так, значит, этой торговой сделке не суждено было свершиться в тайне, без того, чтобы и другие не воспользовались и не продали своих овец по той же самой бессовестной цене. Какое горе!
- Что вы делаете? - огорчённо спросил Тобиас. - Неужели вы каждому собираетесь платить по двадцати семи крон за штуку?
- Сегодня это моя цена, - отвечал Август.
Боже, до чего приятно снова быть господином и держать в своих руках судьбы людей! Он вовсе не думал скупать овец, чёрт возьми, вовсе не думал, - овцы не серебряный рудник и не сто тысяч быков. Не выдерживают никакого сравнения. Но если как раз сейчас не предвиделось возможности купить нарядную яхту или клочок земли в Боливии, он не намерен отступать от простой купли овец.
И тотчас в голове у Августа стали возникать планы: из вежливости он поговорит с консулом Гордоном Тидеманом, во всяком случае, заручится его позволением пасти на Овечьей горе, потом он будет всё покупать и покупать овец, они здорово разжиреют к осени; Иерн Матильдесен и его жена будут их пасти. Осенью он не будет их резать, он будет их разводить, разводить из года в год: в горах найдётся место для десяти тысяч овец; со временем он выстроит обширные хлева для овечьих отар и купит целую милю болота, чтобы иметь зимний корм. Паулина ничего не может иметь против такого рода деятельности: она любит животных, и у неё у самой есть овцы. О боже, сколько будет овец, мяса, шерсти!..
Но вот по дороге показались Гендрик и его отец, они бегут со всех ног. Тобиас и его жена смеются, глядя на них с презрительной гримасой, и Корнелия ядовито замечает:
- Они бегут, точно за ними гонятся!
Эта Корнелия во многих отношениях удивительная девушка. Гендрик и его отец, запыхавшись, входят в избу, и Тобиас ради приличия принуждён предложить сесть своему соседу.
- Нет, я не буду сидеть. Да ты, верно, успел убрать всё сухое сено, Тобиас?
Август прервал его:
- Сколько ты овец продаёшь?
Такой прямой вопрос огорошивает крестьянина, и он затевает разговор:
- Говорят, вы скупаете овец, так и хотел бы знать...
- Сколько овец можешь ты продать?
- Двенадцать, вместе с мелочью, - сказал крестьянин и почтительно поклонился.
Август к Корнелии:
- Нет, - ответила она. - Это так досадно, но больше у меня нет бумаги.
- Гм! - сказал Август. - Ты, Гендрик, мог бы сбегать в город за всеми моими книгами и протоколами.
Гендрик тотчас собрался белить.
- Но ты их не найдёшь. - Август вытащил из кармана штанов связку в восемь ключей и сказал: - Ты не найдёшь их во всех этих сундуках и несгораемых шкафах.
- Вот это здорово! Сколько ключей! - воскликнул парень.
Август: - И то четыре ключа я не ношу при себе.
Пусть Корнелия узнает число его сундуков!
Он написал договор с отцом Гендрика на контракте с Тобиасом, указал ту же цену и те же условия относительно зимнего корма, от Михайлова дня до весенней травы, сумма такая-то.
- Подписывай! Вот деньги! Готово! Ни одного лишнего слова!
Крестьянин казался смущённым и сказал:
- Всё это мне? Да не может быть!
Август отвечал, что лишнее пусть пойдёт в счёт зимнего корма. У него нет с собой мелких денег.
- А теперь, - сказал он, - теперь я желаю, чтобы ты, Корнелия, пошла вместе со мной к лошади. Я хочу осмотреть её.
Но всё вышло так неудачно! Ему так нужно было побыть с нею с глаза на глаз хоть часочек, но вся семья и соседи последовали за ними по пятам. Он напрасно старался выиграть, время, всё ходил и кружился вокруг кобылы, исследовал навоз и заставил её несколько раз стать на дыбы, но эти люди, чёрт бы их побрал, хотя и страсть какие голодные после целого дня работы, не трогались с места.
Августу пришлось окончить комедию.
- Я думал, может быть, у неё вздутие, - сказал он. - Тогда бы я в несколько минут вылечил её.
Сосед был счастлив преклониться перед богатым господином:
- Вы бы вылечили? Вот что значит быть настоящим человеком и иметь обо всём понятие!
- Тогда бы следовало только проткнуть её, - сказал Август.
- Я это и говорю, - ответил Август.
- Да и вообще у неё ничего не болит, просто она любит брыкаться и кусаться.
- А разве этого мало?
На это они все засмеялись, а сосед заметил, что это истинная правда. Потому что разве мало, что лошадь брыкается и кусается? Он и на страшном суде будет утверждать, что этого достаточно.
Август поглядел на часы.
- Наступает вечер, - сказал он. - В другой раз я осмотрю лошадь твою подробнее, Корнелия, а сейчас мне некогда.
Но когда они шли обратно к дому, во двор въехал велосипедист, а сзади у него сидел мальчик Маттис. Это был Беньямин из Северной деревни, мокрый от пота. Корнелия тотчас вошла в избу.
- А ты всё катаешься! - сказал Тобиас.
- Как видите.
Подземные не помогли Беньямину достичь славы и богатства, но он заработал столько денег за лето, что смог купить себе велосипед и ещё кое-что. И в этом отношении он был счастливее Гендрика, у которого не было велосипеда и не предвиделось возможности получить его.
Беньямин поклонился Августу, как старому знакомому, и хотел было поздороваться с ним за руку. Но Август, строящий гараж или руководящий постройкой дороги, и сегодняшний Август были далеко не одно и то же лицо: сегодня он не намерен был замечать каждую протянутую ему руку.
Все вошли в избу.
- Я слыхал, вы покупаете овец? - спросил Беньямин.
- Да, это моя должность и профессия, - ответил Август.
- Отец хотел бы продать вам несколько штук.
- Ну что ж, пусть твой отец придёт.
- Дело в том, что он меня просил сделать это за него.
- У тебя есть письменная доверенность? - спросил Август.
- Нет, письменной как раз у меня нет, но...
- Тем лучше для него, - коротко оборвал Август.
Он был резок оттого, что ему не удалось свидание с глазу на глаз с Корнелией, и оттого, что приближался вечер и он был голоден и утомлён. К довершению всего Корнелия показалась в дверях спаленки гораздо более принаряженной, чем была до тех пор, даже с серебряным сердечком на цепочке вокруг шеи.
- Значит, торг у нас не состоится? - добродушно спросил Беньямин.
- Нет, - сказал Август и поглядел на часы.
- Вы же не станете делать различие? - сказала Корнелия с порога спаленки.
Чертовская Корнелия, она умела постоять за себя!
- Может быть, я буду делать большое различие, - отвечал Август. - Двадцать семь крон - это моя сегодняшняя цена, но после того как я посмотрю цены за границей и прочту все присланные мне телеграммы, то очень возможно, что завтра я буду платить только двадцать крон.
- Не может быть! - сказала Корнелия и совсем близко подошла к нему. - Нет, вы не захотите делать разницу между Беньямином и Гендриком, я в этом уверена.
Теперь бы он, пожалуй, несмотря на всё, сдался, потому что у неё опять были её просящие глаза, и серебряное сердечко на цепочке было дрянь, это не золотое сердечко, он бы мог сказать: "Хорошо, я беру твоих овец, Беньямин. Сколько их?" Но у него не было денег, и если б он стал просить открыть ему кредит до завтра, то они, пожалуй, не поверили бы, что он так богат. Более чем за восемь овец, он не мог заплатить, а у Беньямина их могло быть двенадцать. Он опять поглядел на часы, встал и сказал:
- У меня деловое свидание. - И, обернувшись к Беньямину, добавил: - Приходи с отцом ко мне на квартиру, в дом консула, завтра, в одиннадцать часов! Сколько у вас овец?
- Семь.
Он был спасён. Он опять сел и сказал недовольным голосом:
- Семь овец! Из-за таких пустяков не стоит беспокоить твоего отца. Я видывал стада в тридцать тысяч голов. Ты только задерживаешь людей, у меня очень важное свидание. И к тому же нет бумаги для контракта.
Корнелия принесла бумагу:
- Я как раз нашла этот последний листок!
Ну и чертёнок же эта Корнелия! Настоящий клад для того, кому она достанется.
Пока Август писал, остальные не должны были говорить. Он сейчас же остановил их болтовню:
- Так что же, писать мне этот документ, или нет?
Две сотенных бумажки появились на столе.
- Как же, но у нас только тёмный сахар, - отвечала жена.
Август встал, в десятый раз выхватил из кармана часы, пожелал спокойной ночи и вышел. Тобиас пошёл его проводить, больше никто: Корнелия не пошла. По мнению Августа, она могла бы его проводить.
- Я бы хотел поговорить с вами об одной вещи, - сказал Тобиас. - Может быть, вы не побрезгуете бросить взгляд в эту закуту?
Август сунул туда голову и спросил:
- Что здесь такое?
- Взгляните на эту овчину. Может быть, вам угодно купить её?
- Нет, - сказал Август.
- Ну да, этого и нельзя было ожидать. Но это отличная овчина, и последний, кто укрывался ею, был тот самый евангелист, который вас крестил. И потом вы бы быстро перепродали её.
Август покачал головой.
- Вы же покупаете овец, поэтому я подумал, что вы купите у меня эту замечательную овчину. Но этого нечего было ожидать. И потом вам, конечно, не нужна ни одна из всех моих вещей. Да у меня и нет никаких вещей, я до того припёрт к стене, что не знаю, куда мне деться. А когда понадобилась помощь вдове Солмунда, то ведь они не постеснялись придти ко мне в дом и потребовать, чтобы я купил билеты на какой-то увеселительный вечер, как они это называют, и пришлось выбросить три кроны. И так каждый день и каждый час всякие расходы...
Август поглядел на часы.
- Я не стану вас задерживать, - сказал Тобиас. - И стыдно так прямо просить вас, но сосед мой получил четыреста крон, а на меня пришлось только триста. Не то чтобы я завидовал ему...
- Но у него же было на четыре овцы больше, чем у тебя!
- Да. Не сердитесь на меня, но он всё-таки получил на целую сотню больше, чем я. И при этом ведь он меня же должен благодарить, потому что вы начали с меня. Поэтому я и решил, - если б вы заплатили мне сейчас за зимний корм...
- Нет, - сказал Август и пошёл.
- Ну, конечно, этого и нельзя было ожидать, - согласился Тобиас и пошёл за ним. - Ни в коем случае нельзя было ждать. Но если б вы согласились вытащить меня из пропасти и протянуть мне руку помощи, то я отдал бы вам в залог документ на мою избу. Что вы на это скажете?
Август спросил вдруг:
- А зачем Корнелия посылала за Беньямином?
- Что? За Беньямином?
- Да, - сказал Тобиас, - зачем она это сделала? Бог да простит меня, но это чёрт знает что за беготня с этим Беньямином! Недавно он подарил ей украшение, и потом он солидный и богатый муж для неё, - этого нельзя отрицать. Беньямин получит всё после своего отца, так что Корнелия ничего не потеряет. Да, вы же сами слыхали, они продали только семь овец, но в таком случае у них осталось по крайней мере две овцы с ягнятами и баран на племя. У них страсть сколько всяких вещей и всего! За Корнелию вы не беспокойтесь, - если что вам показалось не так, ей-то будет хорошо. И насколько я знаю, они скоро женятся.
Август поглядел на часы.
- Ну, так что же вы скажете относительно того, что я вам говорил? Совершенно новая изба с дверьми и окнами, и всё, что только можно пожелать.
- Мне не нужен твой дом, - сказал Август.
- Я в такой крайности. И это для вас сущий пустяк...
- Ступай к своему зятю, Беньямину, раз уж он такой молодец! - оборвал Август всю болтовню.
И он поступил тут, как настоящий мужчина и капитан...
Как раз теперь, когда он сделался богатым и важным и мог показаться во всем своём блеске, Корнелия оказалась потерянной для него. Потерянной? Совсем потерянной? Это ещё не известно. Они не видали ещё всего блеска. С каким удовольствием он покажет им своё овцеводство! У него было их теперь двадцать семь штук. Иёрн Матильдесен завтра же придёт за ними и отведёт их в горы. Август слыхал предание о том, как некто по имени Кольдевин, и позднее другой, по имени Виллац Хольмсен, пасли стада овец в горах. Это не было мечтой и чудачеством, над которым будут смеяться, наоборот, он основывает огромное дело; для начала он купит тысячу голов, может быть, ему придётся снять контору в городе...
На крутом повороте дороги перед ним очутилась вдруг Осе. Но Август прежде и Август теперь был уже не тот человек; он прошёл мимо, не поклонившись.
- Вот как! - сказала она. - Ты важничаешь.
Август шёл дальше.
- Ты опять был у неё, как я вижу.
Август обернулся:
- А тебе какое дело?
- Никакого. Но я предупредила тебя.
- Ты предупреждаешь? Неужели ты думаешь, что я обращу на это внимание?
- А вот увидишь! - закричала Осе. - Ты дрянь, ты родился в пятницу, и ты никуда не годишься.
- Ишь ты, леший! Как смеешь ты кричать людям в лицо такие вещи? - воскликнул Август и сделал по направлению к ней несколько шагов. - Я такой человек, что захочу - и тебя арестуют в любой день.
- Ха-ха-ха! - засмеялась Осе.
Август сказал под конец:
- Разное я слышал о тебе, чудовище ты этакое. Ты ходишь и расплёвываешь несчастье перед дверьми у людей, ты так напугала человека и лошадь, что они упали в водопад, ты вырвала доктору глаз. Но я не боюсь тебя, и наступит время, когда власти закуют тебя в кандалы. Попомни моё слово!
И с ней также покончено.
Он выпрямился там, где стоял у дороги, и почувствовал себя большим человеком. Чудно, что Беньямин со своими семью овцами одержал победу над ним, бессмысленно, совершенно бессмысленно. Они его не знают, они думают, что он скупает овчину, а он купит десять тысяч овец...
Вид маленьких домиков возле моря пронзил его сердце. Он был так богат и могуществен: он мог оставить после себя в доме Тобиаса девятьсот крон и пятьдесят крон у вдовы Солмунда, кто из них мог поступить так же? Вот тут ещё со времён старого Сегельфосса стоят эти крошечные человеческие жилища, и внутри их, уж конечно, нужда. И до того убого и пугливо это племя, что каждый раз, когда он проходит по этой части города, он видит, как здешние дикари шныряют в дыры дверей и не выходят, прежде чем он не пройдёт мимо.
Перед домом играют дети, они не замечают, что Август приближается. Человек с непокрытой головой разбивает на дрова ящик, он увидал его слишком поздно, чтобы скрыться. Август протянул старшей девочке бумажку в десять крон и сказал, чтоб она разделила деньги между всеми. Девочка так и осталась стоять с бумажкой в руке.
- Бог в помощь! - поздоровался Август.
Человек поднял руку к волосам, как бы для того, чтобы снять шляпу, хотя и был простоволос.
- Это твоя девочка?
- Нет.
У человека были светлые, голубоватые, как разбавленное водой молоко, глаза, и сам он казался увядшим, но одет он был неплохо.
- Ты рыбак? - спросил Август.
- Кто же ты тогда?
- Могильщик.
- Так, могильщик. Да, мы все умрём, и всем нам понадобится могила! - "Чертовски неразговорчивое существо, интересно, как это он устроен?" - подумал, вероятно, Август. Он спросил: - Это твоя изба?
- Да, - отвечал человек. - Теперь она моя.
- Нет.
Боже, что за наказание, какой крест выдавливать слова из этого урода! Август послал девочку разменять деньги и ждал, пока она вернётся. Четверо других детей стояли и глядели на него.
- Среди этих малышей нет твоих ребят? - спросил он.
- Нет. У меня нет детей.
- Вроде того, уехали.
- Так, значит, они уехали. Ты, вероятно, остался только с женой?
- Да.
Но когда девочка принесла разменянные деньги и каждый из детей получил по две кроны, с которыми все тотчас разбежались по домам, старый могильщик сказал вдруг сам:
- Он тоже раздавал мелочь?
- Да, да, да, да, да, он раздавал! - отвечал старичок и, погрузившись в воспоминания, закачал головой.
- Так ты, значит, живёшь здесь со времён Виллаца Хольмсена?
- Да, а потом я работал на мельнице у Хольменгро. А потом всё кончилось.
он узнал решение загадки, над которой ломал себе голову.
- Да, я хорошо знал покойного Хольмсена, - сказал старик, - и у него был единственный сын. Я был здесь всё время и не уезжал отсюда. У Хольменгро было тоже неплохо работать; он часто давал детям, которых встречал, шиллинги. У него у самого были сын и дочь, но только они были взрослые. А потом появился Теодор.
- Отец консула?
- Да. Тоже знатный парень был этот Теодор. Он подарил мне однажды десять крон. Впрочем, это не совсем был подарок: он дал их мне за то, что я отнёс два ведра мальков в большое озеро в горах...
Август так и подскочил:
- Да, он пускал их в воду то там, то тут. Мы делали это рано утром, по воскресеньям, насколько я помню. Этот Теодор был такой выдумщик, он много думал про себя, и он получал этих мальков с Юга. А когда мы шли вниз, домой, он и сунул мне эти десять крон. Это было слишком много, но он дал их мне на счастье...
- Ну и что ж, развилась там рыба? - спросил испытующе Август.
- Этого я не знаю, - ответил могильщик. - Теодор не велел мне никому говорить об этом. Да, такие-то времена и такие люди были тогда в Сегельфоссе! - продолжал болтать старичок.
Он был вял, может быть слишком подавлен, чтобы хорошо относиться ко всем. Консула он хвалил особенно рьяно:
Пришло ещё много детей, и Август досадовал, что у него осталась так мало денег. Он роздал, что у него было, сунул последние десять крон могильщику и ушёл.