Привидение
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Привидение

ПРИВИДЕНІЕ

Большую часть детства я провелъ у своего дяди въ пасторате на севере. Это было тяжелое время, много работы, много побоевъ и редко, вернее никогда, часокъ игры, развлеченiя. Дядя держалъ меня въ строгости; мало-по-малу моимъ единственнымъ удовольствiемъ стало прятаться, чтобъ быть одному. Если въ виде исключенiя оказывался свободный часъ, я бежалъ въ лесъ или на церковный дворъ и ходилъ между крестами и надгробными камнями, мечталъ, думалъ и вслухъ разговаривалъ самъ съ собою.

Пасторатъ былъ расположенъ очень красиво, подле Глимма, широкаго потока съ большими камнями, который, пенясь, журчалъ день и ночь. Глимма бежалъ то на югъ, то на северъ, смотря потому, былъ ли отливъ или приливъ, но всегда звенелъ онъ свою вечную песнь, и вода бежала одинаково быстро и летомъ и зимой.

Наверху, на холме стояла церковь и кладбище. Церковь была старая деревянная часовня, на кладбище деревьевъ не было, могилы безъ цветовъ; только у каменной стены росла роскошная малина, прекрасныя, сочныя ягоды, вскормленныя жирной землей мертвецовъ. Я зналъ каждую могилу, каждую надпись, виделъ, какъ начиналъ наклоняться крестъ, поставленный еще совсемъ новымъ и, въ конце концовъ, валился въ одну изъ бурныхъ ночей. Цветовъ тамъ не было, но летомъ зато росла высокая трава по всему кладбищу, такая высокая и жесткая, что я часто сиделъ тамъ и прислушивался, какъ ветеръ шелеститъ въ этой удивительной траве, доходившей мне до коленъ. И среди этого свиста вертелся флюгеръ на колокольне, и его железный, ржавый звукъ жалобно разносился по пасторату. Казалось, точно этотъ кусокъ железа - живой и скрежещетъ зубами.

Когда работалъ могильщикъ, я разговаривалъ съ нимъ иногда. Это былъ человекъ серьезный, улыбался онъ редко, но ко мне относился дружелюбно, и часто, копая могилу, просилъ меня посторониться: у него на заступе большой кусокъ бедренной кости или оскаленный черепъ.

Часто находилъ я кости и пучки волосъ на могилахъ; я ихъ закапывалъ въ землю, какъ меня училъ могильщикъ. Я такъ привыкъ къ этому, что совершенно не боялся, когда наталкивался на эти человеческiе останки. Въ одномъ изъ угловъ церкви былъ склепъ, въ немъ лежали кости; иногда я игралъ тамъ, складывая на полу разныя фигуры изъ обломковъ скелета. А разъ на кладбище я нашелъ зубъ.

Это былъ сверкающей белизны крепкiй переднiй зубъ. Не отдавая себе отчета, я его спряталъ. Мне хотелось его обточить и сделать какую-нибудь удивительную фигурку, какiя я вырезывалъ изъ дерева.

Я взялъ зубъ домой. Это было осенью, темнело рано. Я долженъ былъ еще кое-о чемъ позаботиться, и прошло часа два, прежде чемъ я могъ спуститься въ людскую работать надъ зубомъ. Въ это время взошла луна; месяцъ былъ на ущербе.

Въ людской было темно, я былъ совсемъ одинъ. Лампу зажечь я не решился, ждалъ кого-нибудь изъ работниковъ; да съ меня довольно света и изъ вьюшки, если хорошенько раздуть огонь. Поэтому я пошелъ въ сарай принести дровъ. Въ сарае было темно. Когда нагнулся взять дрова, я почувствовалъ легкiй ударъ по голове, будто бы однимъ пальцемъ.

Я быстро обернулся - никого.

Я обвелъ кругомъ себя рукой, тоже никого. Я спросилъ, есть ли тутъ кто-нибудь, - ответа не получилъ. Я растерялся, схватился за место, где меня тронули, и почувствовалъ что-то на руке холодное, какъ ледъ, я сейчасъ же отдернулъ ее.

"Вотъ странно!" подумалъ я. Попробовалъ опять провести по волосамъ - холодная дорожка.

Я думалъ:

"Что бы это холодное могло капнутъ сверху мне на голову?" Я захватилъ целую охапку дровъ, вернулся въ людскую, затопилъ печь и ждалъ, пока, изъ вьюшки будетъ мне светитъ.

Потомъ я принесъ зубъ и подпилокъ. Кто-то стукнулъ въ окно, я взглянулъ. Крепко прильнувъ лицомъ къ окну, стоялъ человекъ: чужой, я не зналъ его, но ведь я зналъ весь приходъ. У него была большая рыжая борода, шерстяная красная повязка вокругъ шеи, зюдвестка на голове.

Тогда я не сообразилъ, и только потомъ мне пришло въ голову, какъ я могъ его разглядеть ясно въ темноте, какъ-разъ на той стороне дома, которая была въ тени? Я виделъ лицо съ ужасающей отчетливостью, оно была бледно, почти бело, и глаза неподвижно уставились на меня.

Прошла минута.

И вдругъ человекъ захохоталъ. Это былъ негромкiй прерывистый смехъ, однако, ротъ былъ раскрытъ, а глаза уставились на меня - человекъ смеялся.

Я бросилъ, что у меня было въ рукахъ; холодная дрожь пронизала меня съ головы до пятъ. Въ ужасной пасти смеющагося лица передъ окномъ я увиделъ вдругъ черное отверстiе въ ряду зубовъ - не хватало одного. Я селъ, окоченевъ отъ ужаса. Прошла еще минута, лицо стало меняться, оно стало ярко-зеленымъ, потомъ ярко-краснымъ, улыбка, однако же, оставалась. Чувства я не лишился, я замечалъ все, что кругомъ делалось; огонь осветилъ достаточно ярко черезъ вьюшку, онъ бросалъ полоску света, которая тянулась до другой стены, где стояла лестница. Я слышалъ тиканье часовъ въ соседней комнате. Все я виделъ такъ отчетливо, что даже заметилъ зюдвестку на голове человека передъ окномъ - она была выцветшаго чернаго цвета съ зеленымъ кантомъ.

оконной рамы, началъ опускаться все ниже, скрылся наполовину въ окне. Онъ точно соскользнулъ подъ землю. Больше я его не виделъ. Я былъ страшно перепуганъ, дрожь пробирала меня. Я искалъ зубъ на полу, но не смелъ оторвать глазъ отъ окна, - вдругъ лицо покажется опятъ.

Найдя зубъ, я решилъ сейчасъ же снести его на кладбище, но не хватало смелости. Я все сиделъ и боялся шевельнуться. Я слышу на дворе шаги, я думаю, что это одна изъ служанокъ стучитъ своими деревянными туфлями, но крикнутъ не решаюсь, - шаги удаляются. проходитъ вечность. Огонь въ печке начинаетъ потухать, и не откуда ждать спасенiя.

Тогда, стискивая зубы, я встаю. Открываю дверь и вхожу, пятясь, изъ людской, не спуская глазъ съ окна, у котораго стоялъ человекъ. Очутившись на дворе, бросаюсь въ конюшню, чтобъ кто-нибудь изъ рабочихъ проводилъ меня черезъ кладбище.

Рабочихъ тамъ нетъ. Здесь, подъ открытымъ небомъ, я становлюсь смелее, я решаюсь итти одинъ на кладбище; кроме того, я не попался бы въ когти дяде. Итакъ, я пошелъ одинъ на церковный холмъ.

Зубъ я несъ въ носовомъ платке. Наверху передъ церковными воротами я остановился - мужество покинуло меня. Кругомъ - тишина, только и слышенъ вечно бушующiй Глимма. На кладбище вела арка, подъ которой нужно было проходитъ; въ ужасе остановился я передъ ней и съ осторожностью просунулъ голову впередъ: смогу ли я итти дальше? Вдругъ я опускаюсь на колени. По ту сторону воротъ, между могилами, стоялъ мой человекъ въ зюдвестке. Лицо у него было опять белое, онъ повернулся ко мне, но сейчасъ же указалъ впередъ, на кладбище. Я виделъ въ этомъ приказанiе, но итти за нимъ не решился. Долго лежалъ я тамъ и смотрелъ на него, я умолялъ, а онъ стоялъ неподвижно.

Вдругъ я слышу - внизу, въ конюшне возится и насвистываетъ работникъ; эти признаки жизни подействовали на меня ободряюще, я поднялся. Тогда человекъ началъ постепенно удаляться, онъ не шелъ, онъ скользилъ по могиламъ, указывая все впередъ. Я вошелъ въ ворота. Онъ манилъ меня дальше. Я сделалъ еще несколько шаговъ и остановился; больше я не могъ. Трясущимися руками вынулъ я белый зубъ изъ платка и изо всей силы бросилъ его на кладбище. Въ этотъ моментъ железный флюгеръ повернулся и пронзительный визгъ его проникъ мне до мозга костей. Я бросился къ воротамъ, съ холма, домой. Когда я пришелъ въ кухню, мне сказали, я былъ белее снега.

Много летъ прошло съ техъ поръ, но я помню каждый пустякъ. Я вижу себя на коленяхъ передъ входомъ на кладбище, вижу рыжебородаго человека.

Возрастъ его определить я не могу. Ему могло быть и двадцать, и сорокъ летъ. Тогда я виделъ его не въ последнiй разъ, потомъ я еще думалъ объ этомъ вопросе; и все-таки не знаю, что сказать о его возрасте.

Иногда по вечерамъ, и ночью, человекъ приходилъ опять. Онъ являлся, смеялся своимъ широко раскрытымъ ртомъ, въ которомъ недоставало зуба, и пропадалъ. Выпалъ снегъ, и я не могъ итти на кладбище и закопать его въ землю. Въ теченiе всей зимы человекъ показывался, но все реже и реже, съ большими промежутками. Мой ужасъ къ нему проходилъ, но все же жизнь мою онъ делалъ очень несчастной, несчастной безгранично. Иногда съ радостью думалъ я, что мое мученiе кончится, если я брошусь въ Глимму. Пришла весна, и человекъ пропалъ совсемъ.

Совсемъ? Нетъ, не совсемъ, но на целое лето. Только разъ онъ показался, потомъ пропалъ надолго.

Черезъ три года, после первой встречи съ нимъ, я уехалъ съ севера и годъ отсутствовалъ. Вернувшись, конфирмировался, сталъ взрослымъ, какъ мне казалось. Я жилъ теперь въ доме отца и матери, а не у дяди въ пасторате.

Разъ вечеромъ, осенью, засыпая, я почувствовалъ холодную руку на своемъ виске. Я открылъ глаза, - передо мной стоялъ человекъ. Онъ селъ на постель и сталъ смотреть на меня. Въ комнате я былъ не одинъ, со мной спали две^; сестры; несмотря на это, я не крикнулъ. Почувствовавъ холодное прикосновенiе, я отмахнулся рукой и сказалъ: "Убирайся". Сестры спросили со своихъ кроватей, съ кемъ я говорю.

Посидевъ некоторое время спокойно, онъ началъ раскачиваться. Потомъ началъ все больше и больше расти и доросъ почти до потолка, дальше расти было некуда; тогда онъ поднялся, неслышными шагами прошелъ черезъ всю комнату и пропалъ въ печке. Я все время провожалъ его глазами. Въ первый разъ подошелъ онъ ко мне такъ близко; я смотрелъ ему прямо въ лицо. Взглядъ его былъ потухшiй, онъ смотрелъ въ мою сторону, но какъ будто мимо, смотрелъ черезъ меня въ другой мiръ. Я заметилъ, что у него серые глаза. Лицо было неподвижно, и онъ не смеялся. Когда я оттолкнулъ его руку и сказалъ: "Уходи вонъ!" онъ медленно отвелъ ее. Въ продолженiе техъ минутъ, когда онъ сиделъ на моей постели, онъ ни разу не моргнулъ.

Несколько месяцевъ позже, когда наступила уже зима и я уехалъ опять изъ дому, я поселился у одного купца В., въ конторе котораго служилъ. Здесь встретилъ я моего человека въ последнiй разъ.

Вотъ онъ, стоитъ въ коридоре; прямо передо мной, рыжебородый человекъ. Я знаю, въ соседней комнате люди, поэтому я и не трушу. Я бормочу: "Опять ты тутъ!" Человекъ раскрываетъ свой огромный ротъ и хохочетъ. Но меня это больше не пугало, я былъ на этотъ разъ внимательней - зубъ былъ на своемъ месте.

Человекъ опять закрылъ ротъ, повернулся и пошелъ съ лестницы, где исчезъ безследно.

Съ техъ поръ я его никогда не видалъ, и теперь прошло уже много летъ.

такъ не поражало, какъ это.

И все-таки онъ мне не причинилъ особеннаго вреда, - эта мысль часто приходитъ мне въ голову. Онъ первый научилъ меня скрежетать зубами и владеть собой. Въ жизни мне много разъ пришлось применять его уроки.