Гастроль
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Гастроль

ГАСТРОЛЬ.

Я хотелъ прочесть въ Драммене лекцiю о новейшей литературе. Я решилъ, что это будетъ очень выгодное предпрiятiе и не причинитъ мне особенныхъ хлопоть. Въ одинъ прекрасный летнiй день селъ я въ поездъ - туда, въ этотъ милый городъ. Это было въ 1886-мъ году.

Я не зналъ ни души въ Драммене, и меня никто не зналъ тамъ. Въ газетахъ я тоже не делалъ объявленiй о своей лекцiи; въ начале лета, когда были у меня деньги, я заказалъ пятьдесятъ визитныхъ карточекъ; я решилъ разослать ихъ теперь по отелямъ, трактирамъ и въ большiе магазины, чтобы все узнали о событiи. Конечно, сами карточки были не совсемъ по моему вкусу; фамилiя моя была на нихъ оттиснута, но только при некоторомъ усердiи можно было разобрать, что это именно я. Да, кроме того, фамилiя моя настолько никому неизвестна, что и искаженiе не меняло дела.

Въ поезде я принялся обсуждать свое положенiе. Это нисколько не убивало во мне мужества. Я привыкъ преодолевать всякiя препятствiя безъ денегъ, или почти безъ денегъ. Правда, сейчасъ у меня было ихъ слишкомъ мало, чтобы выступитъ такъ, какъ требовало мое предпрiятiе въ чужомъ городе, но при известной бережливости действовать было можно. Никакихъ особыхъ приготовленiй! Что касается еды, можно вечеромъ, въ сумерки, пробраться въ погребъ и тамъ перекуситъ чего-нибудь, а пристанищемъ будутъ служитъ "квартиры для прiезжающихъ". Какiя жъ еще издержки?

Въ поезде я перечитывалъ свою лекцiи. Я задумалъ читать объ Александре Кьелланде.

Спутники мои, - несколько возвращавшихся изъ Христiанiи веселыхъ крестьянъ, - поочередно выпивали изъ одной и той же бутылки; предложили и мне глотокъ, но я отказался, поблагодаривъ. Позже они, какъ и все подвыпившiе и благодушные, пробовали свести знакомство покороче, но я уклонился. Въ конце-концовъ, изъ всего моего поведенiя, изъ моихъ замечанiй, они заключили, что я ученый, что голова у меня набита всякой всячиной, и оставили меня въ покое.

Въ Драммене я вышелъ изъ вагона и положилъ саквояжъ на скамью. Въ городъ я решилъ отправиться не сейчасъ, надо было немножко одуматься. Саквояжъ совсемъ не былъ мне нуженъ, я взялъ его съ собой только потому, что слыхалъ, что съ вещами легче устроиться и выбраться изъ гостиницы. Этотъ жалкiй саквояжъ изъ ковровой матерiи былъ такъ истрепанъ, что совсемъ не подходилъ къ путешествующему литератору; ну, а костюмъ на мне былъ гораздо приличнее: темносиняя пара. Комиссiонеръ изъ отеля, съ надписью на фуражке, подошелъ ко мне и хотелъ взять саквояжъ. Я не позволилъ. Я заявляю - я не решилъ еще ехать въ отель, я хочу только побывать кой-у кого изъ редакторовъ въ городе, я собираюсь прочесть лекцiю по литературе.

Ну что же, отель, все-таки, ведь, мне нуженъ, долженъ же я где-нибудь остановиться?

Его отель, - объ этомъ и говорить нечего, - лучшiй. Электрическiе звонки, ванна, читальня. "Совсемъ недалеко отсюда, вотъ по этой улице, и сейчасъ же налево".

Онъ схватилъ мой саквояжъ.

Я остановилъ его.

Разве я самъ хочу нести багажъ въ отель?

Да, конечно. Случайно мне нужно какъ-разъ въ ту же сторону, я могу донести багажъ на мизинце.

Тогда онъ взглянулъ на меня и сразу сообразилъ, что я такъ-себе, не изъ "господъ". Онъ направился обратно къ поезду; онъ высматривалъ теперь кого-нибудь другого, но никого не было; онъ снова обратился ко мне. Онъ даже привралъ, что явился сюда спецiально за мной.

Ну, конечно, это меняетъ дело. Само собой, онъ посланъ комитетомъ, до котораго дошло известiе о моемъ прiезде, наверно отъ союза рабочихъ.

Очевидно, въ Драммене - напряженная духовная жизнь, большая нужда въ хорошихъ лекцiяхъ, весь городъ въ лихорадочномъ возбужденiи. Повидимому, Драмменъ въ этомъ отношенiи выше Христiанiи.

- Разумеется, вы понесете мой багажъ, - сказалъ я ему. - Да, у васъ въ отеле подаютъ, конечно, вино, вино къ столу?

- Вино? Лучшихъ марокъ!

- Отлично, можете итти. Я за вами. Сделаю только несколько визитовъ до редакцiямъ.

Человекъ показался мне очень бойкимъ, я попросилъ у него совета:

- Аритсенъ - самый известный, почтенный человекъ. Къ нему все ходятъ. 

* * *

Редактора Аритсена, конечно, не было въ редакцiи, но я засталъ его на квартире. Я изложилъ свою просьбу, - дело касалось литературы.

- Да, здесь немного подходящей для это-го публики. Въ прошломъ году прiезжалъ шведскiй студентъ и читалъ о вечномъ мире, но прибавилъ еще своихъ денегъ.

- Я хочу читать о литературе, - сказалъ я.

- Да, понимаю, - ответилъ редакторъ. - Но хочу обратить ваше вниманiе на то, что вы прибавите своихъ.

Прибавитъ еще своихъ! Господинъ Аритсенъ щедръ. Очевидно, онъ думаетъ; что я езжу отъ какой-нибудь фирмы. Я сказалъ коротко:

- Вы, конечно, знаете... Свободенъ большой залъ союза рабочихъ?

- Нетъ, - отвечалъ онъ. - Помещенiе союза рабочихъ на завтрашнiй день сдано. Тамъ антиспиритическiе фокусы. Кроме того, тамъ обезьяны, дикiе звери. Изъ остальныхъ помещенiй я могъ бы вамъ предложить только павильонъ въ парке.

- Рекомендуете вы мне это помещенiе'?

- Большая зала. Воздуху много. Цена? Ну, объ этомъ я ничего не знаю, но, конечно, все это вамъ обойдется очень дешево. Вамъ нужно обратиться въ дирекцiю.

Я решилъ остановиться на павильоне въ парке. Это было подходяще. Залы рабочихъ союзовъ обыкновенно малы и неудобны.

- Кто въ дирекцiи?

- Адвокатъ Карлсенъ, скорнякъ X. и книгопродавецъ Д.

Я отправился къ адвокату Карлсенъ. Онъ жилъ на даче, я долго искалъ его, и, наконецъ, нашелъ. Я изложилъ свою просьбу и попросилъ павильонъ.

Онъ, вероятно, вполне подходящъ для такого необычнаго предпрiятiя, какъ эта лекцiя по литературе.

Адвокатъ подумалъ, потомъ покачалъ головой.

Нетъ? Помещенiе достаточно велико? Было бъ очень жаль, если бы изъ-за недостатка места кому-нибудь пришлось возвращаться!

Адвокать высказался точнее. Онъ можетъ только отсоветовать мне все предпрiятiе. Здесь такъ мало интересуются этимъ, шведскiй студентъ тоже собирался читать лекцiи.

- Да, но онъ читалъ о вечномъ мире, - возразилъ я. - А я хочу - о литературе, о художественной литературе.

Я засмеялся и погляделъ на него. Онъ, казалось, былъ убежденъ въ томъ, что говорилъ; я сталъ терять на него надежду.

- Сколько вамъ нужно за павильонъ въ парке? - спросилъ я коротко.

- Восемь кронъ, - отвечалъ онъ. - Впрочемъ, отдача внаймы павильона можетъ бытъ решена только въ заседанiи дирекцiи. Окончательный ответъ вы можете получитъ на-дняхъ, но, почти наверно, могу и теперь обещать вамъ помещенiе.

Въ одну минуту я сделалъ расчетъ; два дня ожиданiя - три кроны, паркъ восемь, это составляетъ одиннадцать, кассиру крону, - итого двенадцать. Двадцать четыре слушателя по пятидесяти ёръ покрываютъ издержки, остальные сто, двести человекъ, которые явятся - чистая прибыль. Я согласился. Павильонъ былъ сданъ. 

* * *

Я разыскалъ отель и вошелъ. Девушка спросила:

- Угодно господину комнату въ первомъ или во второмъ этаже?

Я ответилъ спокойно и непринужденно:

- Мне угодно дешевую комнату, самую дешевую, какая у васъ есть.

Девушка осмотрела меня. Что я спрашиваю въ шутку про дешевую комнату? Разве я не тотъ: господинъ, который справлялся у комиссiонера, подаютъ ли вина къ столу? Или я такъ скроменъ потому, что не желаю поставить гостиницу въ затруднительное положенiе? Она отворила дверь. Я отшатнулся.

- Да, эта комната свободна, - сказала она. - Она вамъ и назначена. Вашъ багажъ ужъ тутъ. Пожалуйте.

Отступать было поздно. Я вошелъ. Это былъ самый лучшiй салонъ гостиницы.

- Где же кровать?

- Тамъ, софа. Мы не можемъ сюда поставить хорошей кровати. А софа на ночь раздвигается и получается кровать.

Девушка скрылась.

Я пришелъ въ дурное настроенiе духа. И тамъ, въ этомъ элегантномъ помещенiи - мой убогiй саквояжъ! И мои башмаки выглядели ужасно после длиннаго странствованiя по деревенскимъ улицамъ.

Я бесился.

Девушка просовываетъ голову въ дверь и спрашиваетъ:

- Прикажете что-нибудь, господинъ?

- Нетъ, - ответилъ я угрюмо. - Да, принесите мне два бутерброта.

Она на меня смотритъ.

- Горячаго ничего?

- Нетъ.

Тутъ она вывела, должно-быть заключенiе - желудокъ - весна - вероятно, съ нимъ это бываетъ.

Съ бутербротами принесла она и карточку винъ. Весь вечеръ не давало мне покою это прекрасновыдрессированное существо.

- Угодно, чтобъ постель была нагрета? Внутри есть грелка, въ случае...

Утромъ я нервно вскочилъ и началъ одеваться. Мне было холодно; конечно, проклятая софа была слишкомъ коротка и я плохо спалъ. Я позвонилъ. Никого. Вероятно, было слишкомъ рано, съ улицы не было слышно ни звука; придя немного въ себя, я заметилъ, что не совсемъ еще и разсвело.

Я началъ осматривать комнату, - никогда не видалъ я такой роскоши. Мрачное предчувствiе охватило меня, я снова позвонилъ. Нога моя тонула въ мягкомъ ковре. Я ждалъ. Теперь я долженъ былъ истратить последнiе гроши, можетъ бытъ, ихъ даже не хватитъ. Я поспешно принялся разсчитывать, сколько жъ у меня, наконецъ, денегъ; вдругъ слышу шаги; замираю. Но никого нетъ. Воображенiе. Начинаю снова считать. Въ какой ужасной неизвестности я находился! Где же та девушка, что пристаетъ ко мне со своими услугами? Спитъ она, лентяйка, ведь почти ужъ день.

Наконецъ, она пришла, полуодетая, только шаль на плечахъ.

- Господинъ звонилъ?

- Мне нуженъ счетъ, - сказалъ я отрывисто.

- Счетъ? Это затруднительно, мадамъ еще спитъ; ведь только половина третьяго. Девушка растерянно смотрела на меня. Что за манера такъ цепенетъ! Что ей за дело, что я такъ рано уеду изъ гостиницы?

- Это совершенно безразлично, - сказалъ я. - Мне нуженъ счетъ сейчасъ же.

Девушка ушла.

Целую вечность она не возвращалась. Что особенно усиливало мое безпокойство, - это боязнь, что за комнату возьмутъ по часамъ, и что сейчасъ я стою и, дожидаясь, безсмысленно, позорно трачу деньги. Я не имелъ никакого представленiя о порядкахъ въ хорошихъ отеляхъ, и считалъ этотъ способъ расплаты самымъ разумнымъ. Кроме того, у умывальника висело объявленiе: если уезжаютъ изъ комнаты после шести часовъ вечера, то платится за весь следующiй день. Все это ужасало меня и смущало мою литераторскую голову.

Наконецъ, девушка постучала въ дверь и вошла. Никогда, - нетъ, никогда въ жизни не забуду я этой насмешки судьбы! Две кроны семьдесятъ ёръ - за все! - пустякъ, - столько я могъ дать девушке на шпильки! Я бросилъ на столъ несколько кронъ, потомъ еще одну.

- Сдачу вамъ?

- Пожалуйста, дитя мое!

не родится, раса эта вымерла. Какъ она хлопотала весь день, - до последняго момента, зная, что имеетъ дело съ богатымъ.

- Служитель снесетъ вашъ багажъ!

- Боже избави!.. Боже избави! - отвечалъ я. Я не желалъ утруждать ее нисколько. - Такiе пустяки - саквояжъ... Да еще такой жалкiй саквояжъ. Вы знаете, этотъ саквояжъ ездитъ со мной во всехъ литературныхъ поездкахъ; не хочу заводить другого, конечно, причуда съ моей стороны.

Но отказъ не помогъ. Служитель ждалъ уже внизу. Онъ испытующе посматривалъ на мой саквояжъ, когда я проходилъ мимо. Ахъ, какъ можетъ такой человекъ смотреть на саквояжъ, какъ онъ можетъ сгорать отъ желанiя ухватитъ его!

- Я провожу васъ! - сказалъ онъ.

Разве мне самому не нуженъ остатокъ денегъ? Разве могъ я разсчитывать на что-нибудь до своей лекцiи? Да, я хотелъ самъ нести саквояжъ!

Но онъ былъ уже въ рукахъ у служителя. Этотъ необыкновенно услужливый человекъ, казалось, совсемъ не чувствовалъ его тяжести, онъ какъ будто и не думалъ о вознагражденiи, онъ несъ его съ такой вдохновенностью, точно могъ пойти на смерть за того, кому принадлежалъ этотъ саквояжъ.

- Стойте! - крикнулъ я резко и остановился. - Куда, собственно, вы несете саквояжъ?

Онъ улыбнулся.

- А это ужъ вы сами должны решить, - ответилъ онъ.

- Правда, - сказалъ я. - Это я самъ долженъ решить. Мне вовсе не интересно плясать подъ вашу дудку.

Я не хотелъ, чтобъ онъ сопровождалъ меня дальше. Мы проходили какъ-разъ мимо "комнатъ для прiезжающихъ", въ подвальномъ этаже, и въ этотъ-то подвалъ я хотелъ отправиться. Но я не хотелъ, чтобы служитель конкурирующаго отеля виделъ это, я хотелъ безъ свидетелей спуститься туда.

Вынимаю изъ кармана полкроны и даю ему. Онъ не опускаетъ протянутой руки.

- Вчера я тоже несъ ваши вещи, - сказалъ онъ.

- Это вамъ за вчерашнее, - ответилъ я.

- А потомъ я сейчасъ несъ ихъ, - продолжалъ онъ. Каналья грабилъ меня.

- А это за сегодня, - сказалъ я и бросилъ ему еще полкроны. И теперь, надеюсь, вы исчезнете?

Малый ушелъ. Но несколько разъ онъ оборачивался и наблюдалъ за мной.

Я подошелъ къ скамье на улице и селъ.

Было холодновато, но когда взошло солнце, стало лучше. Я заснулъ и проспалъ, вероятно, довольно долго; когда я проснулся, на улице было много народу, и во многихъ местахъ изъ трубъ шелъ дымъ. Тогда я сошелъ въ подвалъ и условился съ хозяйкой относительно помещенiя. Я долженъ былъ платитъ по полкроны за ночь. 

* * *

Прождавъ два дня, я снова отправился на дачу, къ адвокату Карлсену. Онъ опять советовалъ мне броситъ эту затею, но я не позволилъ уговорить себя; въ то же время я поместилъ въ газете Аритсена объявленiе о месте, времени и предмете лекцiи.

- Будетъ время заплатитъ и после лекцiи.

Я недоумевалъ и чувствовалъ себя обиженнымъ.

- Можетъ-быть, вы думаете, у меня нетъ восьми кронъ?

- Да, Боже мой, - ответилъ онъ. - Но, по совести говоря, нельзя бытъ увереннымъ, что вы воспользуетесь помещенiемъ, и тогда вамъ не за что платить.

- Я уже сделалъ объявленiе о лекцiи, - возразилъ я.

Онъ кивнулъ головой.

- Это я виделъ, - ответилъ онъ. Спустя немного времени, онъ спросилъ: - будете вы читать, если придетъ и не больше пятидесяти человекъ?

Въ глубине души я былъ слегка задетъ; но, подумавъ, сказалъ, что пятьдесятъ человекъ, конечно, не публика, но что я все же не отступлю.

- Передъ десятью вы будете читать?

Я громко разсмеялся.

- Нетъ, извините. Есть, ведь, границы!

Тогда мы прекратили этотъ разговоръ, и я заплатилъ за помещенiе. Мы заговорили о литературе. Адвокатъ показался мне не такимъ безнадежнымъ, какъ въ первый разъ, очевидно, онъ кое-чемъ интересовался, но его взгляды въ сравненiи съ моими казались мне не особенно ценными.

Когда я прощался, онъ пожелалъ мне на завтрашнiй вечеръ полную залу слушателей.

Я возвратился въ свой подвалъ, полный лучшихъ надеждъ.

Теперь все было готово къ бою. Еще передъ обедомъ я нанялъ за полторы кроны человека, который долженъ былъ разнести по городу мои визитныя карточки. Обо мне знали теперь повсюду - отъ дворца до хижины.

Я находился въ повышенномъ настроенiи духа. Мысль о торжественномъ выходе делала для меня невозможнымъ пребыванiе въ подвале съ обыкновенными людьми. Все желали знать, кто я такой и зачемъ живу тутъ. Хозяйка, женщина за прилавкомъ объявила: я человекъ ученый, весь день сижу тутъ и пишу и читаю что-то; и она заботилась, чтобы мне не мешали разспросами.

Она много мне помогла. Въ погребокъ при нашемъ подвале заходили полуголодные бедняки въ блузахъ и жилетахъ, рабочiе, грузчики; они спускались сюда выпить чашку горячаго кофе или съестъ кусокъ хлеба съ масломъ и сыромъ. Иногда они бывали дерзки и грубо бранились съ хозяйкой, если хлебъ оказывался черствымъ или яйца были малы.

Узнавъ, что я собираюсь читать въ павильоне въ парке, они осведомлялись, сколько стоитъ билетъ; некоторые заявляли, что съ удовольствiемъ послушали бы меня, но полкроны слишкомъ дорого, и начинали торговаться.

Я решилъ, что не позволю этимъ людямъ унижать мое достоинство; они, ведь, совершенно необразованы.

Рядомъ со мной занималъ комнату одинъ господинъ. Онъ говорилъ на невозможностъ шведско-норвежскомъ языке, и хозяйка называла его "господинъ директоръ". Когда этотъ субъектъ съ важностью входилъ къ намъ, онъ обращалъ на себя общее вниманiе, между прочимъ, темъ, что всегда смахивалъ носовымъ платкомъ пыль со стула, прежде чемъ сесть.

- Вы - тотъ, кто хочетъ прочесть лекцiю? - спросилъ онъ меня.

- Да, это онъ! - ответила хозяйка.

- Плохое предпрiятiе, - продолжалъ господинъ директоръ, обращаясь ко мне.

- Вы не делаете объявленiй! Разве вы не видали, какъ я делаю объявленiя?

Теверь выяснилось, кто такой господинъ директоръ: антиспиритъ, человекъ съ обезьянами и дикими зверьми.

- Я заготовляю огромнейшiя афиши, - продолжалъ онъ. - Я расклеиваю ихъ на каждомъ перекрестке, всюду, где только можно, самыми крупными буквами. Разве вы не видали ихъ? Тамъ же и изображенiя животныхъ.

- Моя лекцiя касается изящной литературы,-- возразилъ я. - Такъ-сказать, искусства духовнаго.

- Плевать мне на это! - сказалъ онъ и продолжалъ безцеремонно:

- Другое дело, если бы вы согласились поступить ко мне на службу. Мне нуженъ человекъ, чтобы называть по именамъ животныхъ, я хотелъ бы взять не здешняго, чтобы его не знали. Выходитъ такой, кого знаютъ, - публика кричитъ: "А, это Петерсенъ! Что онъ тамъ понимаетъ въ тропическихъ животныхъ!"

Молча, съ презренiемъ, я повернулся къ нему спиной. Отвечать я считалъ ниже своего достоинства.

- Подумайте о томъ, что я говорю, - сказалъ господинъ директоръ. - Подумайте объ этомъ. Я плачу по пяти кронъ за вечеръ.

Тогда, не говоря ни слова, я всталъ со стула и вышелъ изъ комнаты. Я находилъ, что это единственное, что мне оставалось сделать.

Очевидно, господинъ директоръ боится конкуренцiи, я соберу всю публику Драммена; онъ хотелъ вступитъ со мной въ сделку, подкупить меня. Никогда! сказалъ я себе; никогда не заставятъ меня изменитъ моимъ духовнымъ стремленiямъ! Мой духъ возвышенъ. 

* * *

Прошелъ день, наступилъ вечеръ. Я тщательно вычистилъ платье, наделъ чистую сорочку и отправился въ павильонъ. Было шесть часовъ. Я очень добросовестно изучилъ свою лекцiю, голова моя была полна высокихъ и прекрасныхъ словъ, которыя и готовился произносить; въ душе я переживалъ уже блестящiй успехъ, можетъ-бытъ даже застучитъ телеграфъ - сообщитъ о моей победе.

Шелъ дождь. Погода была не совсемъ благопрiятна, но публику, интересующуюся литературой, не задержитъ какой-то тамъ дождь. На улице мне встречались прохожiе, пара за парой, по-двое подъ однимъ зонтомъ. Правда, меня удивляло, что они шли по тому направленiю, куда я, - не къ павильону въ парке. Куда же это они, однако? Ну да это низшiе слои населенiя - чернь, это они въ рабочiй союзъ къ обезьянамъ.

Кассиръ былъ на своемъ посту.

- Есть тамъ уже кто-нибудь? - спросилъ я.

- Нетъ еще, - отвечалъ онъ. - Но до начала еще добрыхъ полчаса.

Я прошелъ въ залъ, - громадное помещенiе, где мои шаги отдавались, какъ лошадиный топотъ. Боже милостивый, если бы теперь все тутъ было сплошь заполнено, ряды головъ - мужчины, дамы, ждутъ только лектора! Ни души!

Я вышелъ къ кассиру и спросилъ его мненiе. Онъ ответилъ уклончиво, однако, ободрялъ меня. Погода сегодня вечеромъ неблагопрiятна для лекцiи; въ такой сильный дождь никто не выйдетъ изъ дому.

- Впрочемъ, - сказалъ онъ, - на многихъ можно разсчитывать и теперь еще, въ последнiя минуты.

И мы ждали.

Наконецъ, пришелъ одинъ человекъ - промокшiй, второпяхъ; онъ взялъ билетъ за полкроны и прошелъ въ залѵ.

- Теперь только они начинаютъ собираться, - сказалъ кассиръ и покачалъ головой. - Проклятая привычка у людей - всемъ сразу являться въ последнiй моментъ.

Мы ждали. Никого больше. Наконецъ, единственный мой слушатель вышелъ изъ залы и сказалъ:

- Собачья погода!..

Это былъ адвокатъ Карлсенъ. Я сгорелъ отъ стыда. Лучше бы мне провалиться сквозь землю.

- Боюсь, сегодня никто не придетъ, - сказалъ онъ: - льетъ, какъ изъ ведра. - Онъ заметилъ, до чего я упалъ духомъ, и прибавилъ:

- Да, я смотрелъ на барометръ, онъ упалъ ужъ очень сильно! Поэтому я и советовалъ вамъ не читать.

Кассиръ все еще подбодрялъ меня:

- Подождемъ еще полчаса, - говорилъ онъ, - неужели же не подойдетъ еще двадцать-тридцать человекъ?

- Думаю - нетъ, - сказалъ адвокатъ и наделъ свое непромокаемое пальто. - При этомъ, - прибавилъ онъ, обращаясь ко мне, - вы, конечно, не выручите даже за помещенiе.

Онъ взялъ шляпу, поклонился и вышелъ.

Мы съ кассиромъ прождали еще полчаса, толковали о положенiи делъ. Положенiе было безнадежно, я былъ уничтоженъ. Кроме того, адвокатъ ядовито оставилъ свою полукрону, которую долженъ былъ бы взять.

Я хотелъ догнать его и отдать деньги, но кассиръ удержалъ меня.

- Тогда уже я возьму эти полкроны, - сказалъ онъ. - вамъ останется доплатить тоже половину.

Но я далъ ему еще крону. Онъ добросовестно оставался на своемъ посту, и я желалъ выказать ему свою признательность. Онъ поблагодарилъ отъ чистаго сердца и на прощанье протянулъ руку.

Дождь все еще лилъ.

Я подошелъ къ огромному дому; съ улицы увиделъ я освещенную кассу, где продавали билеты. Это былъ рабочiй союзъ, время отъ времени подходилъ кто-нибудь изъ запоздавшихъ, бралъ билетъ у оконца кассы и исчезалъ за большими дверями въ залъ. Я спросилъ кассира, много ли тамъ народу. Почти все билеты проданы.

Подлый директоръ разбилъ меня наголову.

Тогда я пробрался назадъ въ свой подвалъ. Я ничего не елъ и не пилъ; молча легъ спать.

Ночью постучали ко мне въ дверь и вошелъ какой-то человекъ. Въ руке у него была свечка. Это былъ господинъ директоръ.

-- Ну, какъ ваша лекцiя? - спросилъ онъ.

Въ другое время я выбросилъ бы его за дверь, но сейчасъ былъ слишкомъ пораженъ его безцеремонностью, и ответилъ, что отменилъ лекцiю.

Онъ посмеивается. Я объясняю:

- Въ такую погоду невозможно читать объ изящной литературе. Онъ самъ долженъ бы понятъ!

Онъ всё посмеивался.

- Если бы бы только знали, какъ адски упалъ барометръ, - сказалъ я.

- У меня все билеты распроданы, - возразилъ онъ. Но больше не смеялся; даже извинился, что побезпокоилъ меня: онъ пришелъ съ предложенiемъ.

Предложенiе его было довольно страннаго свойства: онъ снова приглашалъ меня давать объясненiя передъ публикой.

Я былъ глубоко уязвленъ, и самымъ решительнымъ образомъ просилъ его оставитъ меня въ покое: мне хочется спать.

Вместо того, чтобы уйти, онъ селъ по свечой въ руке ко мне на кровать.

- Поговоримъ о деле, - сказалъ онъ. Онъ сообщилъ мне: того драмменца, котораго онъ нанялъ показывать зверей, слишкомъ ужъ знаютъ. Самъ онъ - директоръ - имелъ феноменальный успехъ, но драмменскiй ораторъ все испортилъ. "Э, да это Бьёрнъ Петерсенъ" кричали изъ публики: "Откуда это у тебя тамъ барсукъ?" А когда Бьёрнъ Петерсенъ объявилъ по программе, что это вовсе не барсукъ, а гiэна изъ земли бушменовъ, - она растерзала ужъ троихъ миссiонеровъ, - то зрители закричали: что онъ ихъ считаетъ за дураковъ, что ли!

- Не понимаю, - сказалъ директоръ, - я вымазалъ ему всю физiономiю сажей, на немъ былъ огромный парикъ, и все-таки его узнали.

Все это нисколько меня не касалось, я повернулся къ стене.

- Подумайте объ этомъ, - сказалъ господинъ директоръ; потомъ онъ вышелъ. - Можетъ-быть, я назначу даже шесть кронъ, если вы будете хорошо работать.

* * *

На следующiй день пришелъ ко мне господинъ директоръ и просилъ просмотреть составленную имъ речь о зверяхъ. Если я кое-где поправлю ее и выправлю языкъ, онъ заплатитъ две кроны.

Скрепя сердце, я взялся. Этимъ я оказывалъ ему благодеянiе; отчасти это услуги и литературе. Кроме того, две кроны были мне очень нужны. Но я просилъ его никому не говоритъ о моемъ сотрудничестве.

Я проработалъ целый день, написалъ все съ начала до конца, вложилъ много чувства и остроумiя, ввелъ много образовъ и самъ остался очень доволенъ своей работой. Это былъ настоящiй фокусъ - создать такъ много по поводу какой-то жалкой дюжины животныхъ. Передъ вечеромъ я прочелъ вслухъ господину директору свое произведенiе; онъ заявилъ, что никогда въ жизни не слыхалъ ничего подобнаго, такое впечатленiе произвелъ я на него. Изъ признательности онъ далъ мне три кроны.

Это тронуло меня и подбодрило. Я снова началъ верить въ свое литературное призванiе.

- Если бы только мне теперь найти человека, который сумелъ бы это прочесть! - сказалъ директоръ. - Да такого человека здесь нетъ!

Я призадумался. Въ конце-концовъ досадно, если какому-нибудь тамъ Бьёрну Петерсену придется произносить такую блестящую речь; онъ ее испортить. Я не могъ вынести мысли объ этомъ.

- При некоторыхъ условiяхъ я взялся бы, пожалуй, говорить, - сказалъ я.

Директоръ подошелъ ближе.

- Какiя условiя вы ставите? Я плачу семь кронъ!

- Этого мне достаточно. Но самое важное, чтобы мое имя непременно осталось между нами, чтобы никто не зналъ, кто будетъ говорить.

- Это я обещаю.

- Поймите, - сказалъ я; - человекъ съ такимъ признанiемъ, какъ у меня, не можетъ же читать лекцiй о зверяхъ.

Да, это онъ понимаетъ.

- Тогда я согласенъ оказать вамъ эту услугу.

Директоръ поблагодарилъ. Въ семь часовъ мы вместе отправились въ рабочiй союзъ. Мне нужно было посмотреть зверей и сколько-нибудь познакомиться съ ихъ привычками. Оказалось, имеются две обезьяны, черепаха, медведь, два волчонка и барсукъ.

О волкахъ и барсукахъ въ моемъ объясненiи не было ни слова, зато много говорилось о гiэне изъ земли бушменовъ, о соболе и кунице, "известной еще въ Библiи", и о страшномъ американскомъ серомъ медведе. Относительно черепахи я блестяще сострилъ, что эта деликатная дама, созданная только для того, чтобы изъ нея варили черепаховый супъ.

- Где же соболь и куница? - спросилъ я.

-- Здесь! - ответилъ директоръ, указывая на волчатъ.

Онъ указалъ, не задумываясь, на барсука и говоритъ:

- Гiэна здесь!

Я побагровелъ отъ гнева и сказалъ:

- Такъ не делаютъ; это обманъ! Я долженъ веритъ въ то, о чемъ говорю; это должно быть моимъ глубочайшимъ убежденiемъ!

- Не будемъ ссориться изъ-за пустяковъ, - сказалъ директоръ. Онъ вытащилъ откуда-то бутылку водки и предложилъ мне выпить.

Чтобы показать ему, что я ничего не имею противъ него лично, а недоволенъ только его темными спекуляцiями, я выпилъ. Онъ выпилъ и самъ.

- Не портите мне дела! - сказалъ онъ. - Речь великолепна, звери тоже недурны, право же недурны; посмотрите, какой огромный медведь! Только говорите, - тогда все сойдетъ отлично!

Зрители начинали собираться, и директоръ делался все безпокойнее. Его судьба находилась въ моихъ рукахъ. Конечно, я не злоупотреблю своей властью. Да и некогда было теперь делать измененiй; а разве можно вложить столько чувства въ описанiе барсука, какъ въ картины жизни страшной гiэны? Если переделывать, произведенiе слишкомъ проиграетъ. Я не могъ этого допустить. Я сказалъ объ этомъ господину директору.

Онъ сейчасъ же все понялъ. Онъ налилъ мне еще водки, и я выпилъ.

Представленiе началось передъ полной залой, антиспиритъ делалъ штуки, которыхъ не могъ разгадать ни одинъ чортъ; онъ вытащилъ носовой платокъ изъ своего собственнаго носа, вынулъ червоннаго валета изъ кармана старой дамы въ глубине залы; не дотрагиваясь до стола, заставилъ его плясать; наконецъ, самъ превратился въ духа и провалился сквозь землю - въ люкъ.

Публика была въ восторге, все стучали ногами, какъ сумасшедшiе. Теперь очередь дошла до зверей. Господинъ директоръ собственноручно вывелъ ихъ, одного за другимъ; я долженъ былъ давать объясненiя.

Мне сразу стало ясно, что такого успеха, какъ господинъ директоръ, я иметь не буду; однако, я надеялся, что действительно понимающiе изъ публики заинтересуются моимъ исполненiемъ. Что же тутъ предосудительнаго, въ этой надежде? После выхода черепахи мне остались только сухопутные звери; я началъ съ Ноя, который взялъ къ себе въ ковчегъ по паре сухопутныхъ. Но все это не производило впечатленiя; въ публике перестали смеяться. Куница и соболь не были оценены по достоинству, хотя я и разсказалъ, во сколько шкуръ этого дорогого стоющаго зверя была одета царица Савская во время визита къ Соломону. Впрочемъ, теперь я чувствовалъ, что говорю хорошо; я вдохновился библейскимъ сюжетомъ и темъ, что два раза выпилъ водки, я говорилъ ярко, красно; я отклонился отъ того, что было у меня написано; когда я кончилъ - внизу, въ зале многiе закричали "браво!" и все - захлопали.

- Тамъ, за занавесомъ водка! - шепнулъ мне господинъ директоръ.

Я отошелъ и разыскалъ водку. Возле стоялъ стаканъ. Я приселъ на минутку на стулъ.

Между темъ, директоръ вывелъ зверя и дожидался меня. Я налилъ еще водки и опять селъ. Директору надоело ждатъ, онъ началъ объяснять самъ, на своемъ невозможномъ наречiи; къ моему ужасу, онъ разсказывалъ про гiэну, потомъ сбился и заговорилъ о барсуке. Я разозлился (разве я не былъ правъ?), выскочилъ на подмостки, оттолкнулъ господина директора и принялся говорить самъ. Гiэна была гвоздемъ представленiя, я долженъ былъ говоритъ, какъ никогда, я долженъ былъ спасти ее; уже однимъ своимъ появленiемъ - темъ, какъ я отстранилъ директора, я привлекъ публику на свою сторону.

Я отрекся отъ господина директора и заявилъ, что онъ никогда въ жизни не видалъ гiэны, и началъ описывать свирепость этого хищника. Водка действовала - воодушевленiе достигло головокружительной высоты; я самъ чувствовалъ, что говорю все возбужденнее и красноречивей; а гiэна въ это время стояла у ногъ директора и сонно жмурила крохотные глазки.

- Держите же ее крепче! - кричалъ я директору. Онъ сейчасъ растерзаетъ мне внутренности! Держите револьверъ наготове, на случай, если она вырвется!

Вероятно, директоръ, тоже заволновался, онъ потянулъ къ себе гiэну; веревка оборвалась и зверь выскользнулъ между его ногъ.

дверь за ней. Все мы вздохнули свободно, и я несколькими словами закончилъ речь. "На этотъ разъ мы, къ счастiю, остались живы", сказалъ я, "и сегодня же вечеромъ нужно позаботиться о крепкой железной цепи для этого чудовища". Я поклонился и ушелъ.

Раздались оглушительные аплодисменты, вызывали: Оратора, оратора. Я вышелъ и снова раскланялся; действительно, я могъ констатировать необычайный успехъ. Аплодировали, даже выходя изъ зала.

Директоръ былъ радъ, онъ отъ всей души благодарилъ за помощь. Онъ былъ уверенъ, что еще не разъ возьметъ полный сборъ.

При выходе, у дверей, меня ждалъ какой-то человекъ. Это былъ мой кассиръ изъ павильона. Онъ присутствовалъ на представленiи и былъ въ восторге. Въ повышенномъ тоне онъ восхищался моимъ ораторскимъ талантомъ; я долженъ, во всякомъ случае, читать въ павильоне, теперь какъ разъ время объявитъ объ этомъ, теперь, когда люди знаютъ, на что я способенъ. Напримеръ, повторенiе речи о гiэне, въ особенности, если захватить животное съ собой. 

* * *

плутъ!

Наконецъ, мы порешили миромъ - такъ: онъ долженъ мне заплатить пятъ кронъ. Съ теми тремя, которыя я уже получилъ, это составляло восемь; теперь у меня хватало на обратный проездъ въ Христiанiю.

Но написанное онъ желалъ оставить у себя. Объ этомъ пункте мы много спорили, я неохотно оставлялъ ему речь: это ведь профанацiя. Съ другой стороны, конечно, она принадлежала ему онъ заплатилъ уже за нее. Въ конце-концовъ я отдалъ. Онъ необыкновенно высоко ценилъ эту работу.

- Такой речи я никогда еще не слыхалъ, - говорилъ онъ. - Вчера она меня задела глубже, чемъ иная проповедь.

Это были последнiя слова, которыя я ему сказалъ. Съ дневнымъ поездомъ я возвратился въ Христiанiю.