Рейерсен с "Южной Звезды"

Кнут Гамсун

Старое просмоленное рыболовное судно, скользя, входит в залив и тащит за собой ялик. Судно называется "Южной Звездой", а шкипера зовут Рейерсеном. Оба старые и хорошо известны в бухте, и яхта и шкипер, они бывали там много лет подряд, сушили там рыбу в Сальтенфиорде и треску для испанцев, для отправки её в Бачалаос.

По высоким берегам кругом не видно людей; только в глубине бухты, где выстроились сараи для хранения лодок, играли ребятишки. Прежде не то было, лет двадцать тому назад, когда "Южная Звезда" впервые пристала к месту сушки рыбы. Тогда кругом, на высоких берегах, стояли удивлённые женщины и дети, и один рыбак за другим отправлялись на лодках на "Южную Звезду", чтобы встретить её и разузнать о новостях.

На палубе четыре человека, но сам Рейерсен стоит у руля, он всегда это делает в важных случаях. Он управляет своим маленьким рыболовным судном с такой же торжественностью, как будто это огромный пароход. У него седые волосы и борода: это было двадцать лет тому назад, когда он впервые приехал в Сальтенфиорд и был ещё молодым человеком. Куртка его поношенная и рваная; времена величия шкипера Рейерсена прошли, но при входе в бухту он адмирал своего корабля, и он львиным голосом отдаёт приказания.

-- Отпускай! - слышится его команда.

И якорь опускается.

Громкий лязг цепей смешивается с голосом командира. Но времена переменились. Почтовые пароходы начали заходить в торговое местечко, и народ уже не с таким почтением относится к шкиперу старого рыболовного судна.

Когда играющие у лодочных сараев ребятишки услыхали, что брошен якорь, они взглянули на бухту и продолжали играть совсем так, как если бы один сказал другому, что это только Рейерсен со своим судном.

Когда рабочий день кончился, судно стояло на якоре и люди легли спать, шкипер сел на палубе и стал смотреть на бухту. Ночь была светлая и тихая, солнце золотило воду. Он знал каждый камень, и со всем здесь у него были связаны воспоминания. Он проводил здесь весёлые дни своей юности, три летних месяца каждый год, когда он стоял тут и сушил рыбу. Он был первым человеком в этом местечке, и ему уступали дорогу, куда бы он ни приходил, и он добивался всего, чего только ни желал. Он ходил по воскресеньям в церковь, чтобы быть там, где был народ, и всегда его сопровождала толпа девушек, когда он шёл оттуда. Когда молодёжь танцевала в летние ночи, то можно было видеть Рейерсена, который тотчас же приплывал в своей лодочке по бухте, при чём он стоял у руля во весь рост в ярко вычищенных башмаках; и повар, или кто другой из его экипажа, сидел на вёслах. Он танцевал как герой, и каютный запах его изящной синей пары волновал девушек. Да, Рейерсен был одарённый человек, к тому же он дружил со всеми; молодёжь местная молча уступала ему место, как только он появлялся. Он их и вытеснял отовсюду, они не показывали ему кулаков, они отходили в сторону и проливали слёзы.

Теперь у Рейерсена имелась жена и пять человек детей в Офотене.

Блестящее покоится море, и ночь наступает, шкипер Рейерсен всё ещё сидит тут и думает о минувших днях. Каких только девушек не знавал он! Самых видных в этом местечке! В первый год это была молодая девушка, с тёмными волосами и тёмными глазами, с которой он водился. Его видали с этой, только-что конфирмованной девочкой^[*], в самое неположенное время - и ночью и ранним утром, когда приличные люди предполагали, что каждый дома и сам по себе. А потом, когда приближалось время его отплытия, всё прошло, Рейерсен не танцевал с ней, а пребывал больше с толстой дочерью рыбака из соседней бухты. У неё были глубокие ямочки на щеках, белые зубы, и звали её Эллен Хелене.

[*] - Конфирмация (от латинского confirmatio - утверждение) - в протестантизме торжественный публичный акт (не рассматривающийся как таинство) приобщения юношей и девуше (14-16 лет) к церковной общине, сопровождается чтением "Исповедания веры" и особой молитвой.

Да, Эллен Хелене.

Так прошёл год. По обыкновению у Рейерсена это не длилось целый год, поэтому люди говорили, что теперь он попался. Рейерсена поймали! Хо-хо, плохо знали Рейерсена. Но, во всяком случае, он окончательно расстроил обручение Эллен Хелене с кузнецом из бухты, и дело зашло так далеко, что он во всеуслышание называл её своей возлюбленной.

А через год Рейерсен прибыл в бухту с каютами, переполненными мелочным товаром: мукой, кофе, шерстяными материями, полотнами, вплоть до колец и чудесно расшитых нарукавничков. Никогда он не мог забыть этого, на "Южной Звезде" устроилась настоящая лавочка, и Рейерсен благодаря этому стал ещё более почитаться. Он заплатил этим товаром за наём помещения и за работу по сушке рыбы, и много воротничков и блестящих булавок с камнями раздарил он девушкам. Эллен Хелене должна была примириться с этим, с Рейерсеном было безполезно спорить.

Почему же это Эллен Хелене должна была одна быть всем для такого человека, как Рейерсен с "Южной Звезды"? Когда осенью надо было укладывать рыбу, Якобина осталась одна у него в комнате и получила много подарков от шкипера, а когда она сходила с судна, он приказал двум людям своим доставить её на сушу. Быть в комнате значило не более, как быть у него в каюте, а укладывать рыбу на местном наречии значило нагружать судно.

Этим и кончилось всё, что было с Эллен Хелене. Йенс Ольсен, её отец, требовал объяснения того, что было, наступал на могущественного шкипера, грозил ему кулаком и предлагал ему грубые вопросы. Но Рейерсен в то время не позволял так говорить с собой. Он тоже показал кулак и сказал: - "Если ты решишься подойти ближе, мой милый Йенс Ольсен, то ты узнаешь, кто такой Рейерсен с "Южной Звезды".

Но Якобина не могла надолго пленить ветреное сердце шкипера Рейерсена. Была ночь такая же, как сегодня, такая же тихая и светлая: он ходил по палубе своего судна взад и вперёд, когда услыхал далёкие удары вёсел. Это в лодке возвращалась какая-то девушка, ездившая собирать яйца.

-- Эй, лодка! - закричал Рейерсен. Она подняла вёсла и прислушалась.

-- Причаливай сюда, эй, миленькая, - сказал он.

-- Я вам не миленькая, - был ответ из лодки.

-- Но я тебя знаю, - сказал Рейерсен. - Есть у тебя яйца в лодке?

Тогда лодка подплыла поближе.

-- Да, если вы яиц хотите, можете получить, - сказала девушка.

На это Рейерсен не ответил ни слова, спустился в свою лодочку и оттуда прямо перескочил к девушке.

-- Знакомый вам, я - Рейерсен, - сказал он.

Он отнял у неё вёсла и стал грести к лодочным сараям. Никого не было видно, ночь была тёплая и таинственная.

-- Мы можем тотчас же спрятать лодку в сарай, - сказал Рейерсен, когда они причалили к берегу.

И девушка ответила:

-- Уж очень вы услужливы.

Но, что они должны поставить лодку в сарай, он сказал с совершенно определённой целью, и у него тут были свои соображения. Хо-хо, негодный Рейерсен, ты при этом представлял себе кое-что, а девушка была ещё совсем глупым ребёнком, раз не боялась тёмного сарая в ночную пору.

Когда они расстались, она сказала только:

-- Как же вы теперь попадёте к себе на судно?

-- Я доплыву, - ответил Рейерсен.

И с этими словами он прыгнул в море.

Ах, а теперь его подруги рассеялись повсюду; одна умерла, другая в Америке, третья замужем. И от самого Рейерсена осталось одно воспоминание, так сказать. Паулина одинокая жила, как прежде, в бухте; а когда несколько лет тому назад она окривела на один глаз, она стала благочестивой, и всё мирское перестало её касаться. Так кончается всё на свете. И сам Рейерсен кончил женой и пятью детьми в Офотене....

Был уже час ночи. Скоро проснутся морские птицы. Рейерсен громко зевнул и посмотрел кругом. Да, лучше всего будет пойти в каюту, стар он стал, устал и отжил своё время. Завтра ему придётся начинать промывку рыбы, потом придёт народ на судно, мужчины и женщины, в непромокаемых сапогах и кожаных куртках.

Между ними молодые девушки с веснушками на смеющихся лицах, поистине невинные создания. Рейерсен знал их. И седеющий отец семейства украдкой посмотрелся с минуту в стекло компаса, перед тем как спустился в свою вонючую дыру, каюту, и лёг спать.

Ранним утром лодки причалили к судну. Рейерсен ходил по палубе взад и вперёд, как хозяин у себя дома, в лучшем своём платье, с искусной часовой цепочкой, сделанной из волос, которая спускается у него на груди. Нужны ли ему промывщики? Да, они ему нужны. Завели разговоры о цене, выставили требования. Рыбаки, по своей дурной привычке, осмелились торговаться с таким человеком, как Рейерсен: они потребовали на шесть шиллингов больше, чем он предложил. что это за новая мода? Ах, не дорожили больше Рейерсеном с "Южной Звезды"; времена менялись с каждым годом, его заместили капитаны с золотыми пуговицами с почтовых пароходов.

Он угостил народ водкой и дал им кренделей. Они поблагодарили и выпили. Он щипал девушек за бока, они отталкивали его и смеялись над ним; они дерзко смотрели на него сверху вниз и держались очень развязно. Ну что же, он одумался, даёт он на шесть шиллингов больше?

Тут шкипер почувствовал себя глубоко уязвлённым и повел дело очень решительно. Он повернулся и пошёл на корму, там у руля было его место, оттуда он командовал. Всё будет, как прежде. Совсем так, как прежде. Люди добрые, желаете работать на промывке? Рыбаки, удивлённые, ответили утвердительно. "Хорошо! - сказал Рейерсен. - Столько-то и столько-то за работу, поднимайтесь скорее. И больше никаких".

Но вышло не так, как в прежние годы; рыбаки тоже повели дело решительно и спустились в свои лодки. Когда они отчалили от судна и стали грести обратно, шкиперу пришлось уступить и согласиться на их требования.

-- Я даю вам шесть шиллингов, чёрт вас побери!

Лодки повернули обратно, открылись большие люки в "Южной Звезде", и наверх выбрасывается рыба, с которой капает рассол. Так проходил день за днём, прерываемый едой и сном. На местах сушки кишел народ; одни промывали рыбу, другие носили рыбу на носилках из досок от бочек, а ещё другие раскладывали её на площадках по уступам скал для сушки на солнце. По мере того, как яхту разгружали, она поднималась из воды; под конец корпус её показался над водой, и только киль оставался в море. "Южную Звезду" вымыли, совсем разгрузили.

Для шкипера Рейерсена настали спокойные дни. Поручив своим людям вымыть и вычистить судно с верху до низу, он сам оставался на берегу, расхаживал среди сушильщиков, засунув руки в карманы, и шутил с девушками. Только с Паулиной он не пускался в разговоры, ей уж было под сорок лет, и, по благочестию своему, она говорила так мало, как только могла; но когда обращение Рейерсена казалось ей слишком лёгкомысленно, она смотрела на него одним глазом, который у неё ещё оставался, с немым упрёком. Так проходила неделя за неделей. Рейерсен ни у одной ничего не добился, и виной тому был его возраст, власть захватила местная молодёжь.

"Ну", - говорили девушки, когда он подходил к ним слишком близко. Это "ну" означало: "отстань!".

Но Рейерсен что-то замышлял. Он не чувствовал своего возраста, он знал, что он всё тот же замечательный шкипер Рейерсен прежних лет. Он водил "Южную Звезду" из бухты в бухту, и ни разу его судно не получило пробоин; он покупал рыбу и сушил рыбу, платил по счетам такой длины, как ряд судов, вёл самым точным образом свои записи, чёрт побери. Но народ не оказывал ему больше должного почтения. "Вымой-ка каюту, - сказал он повару, потому что он замыслил что-то. Рейерсен отправился на берег и заявил сушильщикам, что ему нужно на судно двух девушек, чтобы починить кое-что из платья и, между прочим, зашить дыры на флаге "Южной Звезды".

Но ни одна девушка не пожелала отправиться к нему на судно. Рейерсен потерпел опять неудачу. Он вёл переговоры в продолжение двух дней, и всё напрасно. Наконец слышит женский голос, который говорит:

-- Если я могу помочь вам, то я охотно готова услужить вам.

Это Паулина так говорила из сострадания.

Рейерсен поразмыслил с минуту, глаз Паулины был устремлён на него. На что она ему? Наконец он благодарит её и принимает её предложение, - Паулина сходит в лодку. Девушки, оставшиеся на берегу, хихикают.

Собственно у Рейерсена совсем не было намерения наполнять свою каюту скучным благочестием, он мечтал устроить себе весёлый день с весёлыми девушками, с выпивкой и кренделями, как во времена его величия. Но что же было делать?

Он достаёт из ящиков и сундуков свою рваную одежду, выкладывает флаг, и Паулина принимается за работу. Она говорит так мало, Рейерсен подносит ей стаканчик, она выпивает его, но продолжает молчать и работать.

-- Тебе, Паулина, - говорит он, желая сказать ей что-нибудь приятное, - тебе хорошо, ты Бога нашла.

Рейерсен возражает:

-- Может быть, я и не так далёк от Него, как прежде был.

-- Вы это говорите? - спрашивает она.

-- Мне кажется, что последнее время я немного стал лучше, да.

-- Слава Тебе, Господи, - говорит она.

Теперь язык у неё развязался, и старая дева продолжала говорить о Боге. Рейерсен раскаивался, что начал разговор об этом предмете, ему это было неприятно, и седовласый греховодник приводил всевозможные доводы в доказательство того, что он, действительно, старается приблизиться к Богу. Ему казалось, что он испытывал нечто подобное, - сказал он.

-- Дайте этому место в вашем сердце, - просила она.

Рейерсен наливает ей ещё рюмку водки и предлагает ей ещё кренделей.

-- Девушки на берегу смеялись, - сказал он. - Теперь ты можешь им рассказать, что тебе не так плохо было у Рейерсена.

Они выпили оба. Но когда он захотел повернуть разговор на более мирское, она принималась шить прилежнее и не пускалась с ним в дальнейшее. Он не решался напомнить ей о старых весёлых временах двадцать лет тому назад, у него вертелось это на языке, но он промолчал.

Становилось всё скучнее, часы проходили, флаг был готов, но весёлого смеха Рейерсен не услыхал.

-- Ну, на сегодня довольно, - сказал он, когда он не мог больше выносить этого. Он бросил своё платье в ящики и велел Паулину доставить на берег.

День был потерян, его расчёты не удались.

И снова прошло несколько недель. Дело было к осени, рыбу высушили, и приближался день, когда её снова надо было нагружать на судно. Он выбрал тёплое утро, десяти- и восьмивёсельные лодки были нагружены рыбой до самых краёв, и люди в одних жилетках свозили их на "Южную Звезду".

в это; но его оскорблял этот новый недостаток уважения к нему, он кусал себе губы от обиды. Паулина опять проявила сострадание и предложила укладывать рыбу, если трое других пойдут с ней. Рейерсен повернулся на каблуках и ушёл к себе.

Он спустился в свою каюту и один принялся опоражнивать бутылку. Что же ему было делать при таких обстоятельствах? Его роль была сыграна. Хорошо. Ну, так он в последний раз заезжал с "Южной Звездой" в эту дыру; есть другие места для сушки рыбы в Сальтенфиорде. Он слишком стар? Это ещё он увидит. Ваше здоровье!

Он пил. Он пил основательно наедине с собой и подвинчивал себя. Через полчаса он пришёл в такое настроение, что смело мог вызвать любого капитана почтового парохода, с золотыми пуговицами, померяться с собой. Он услыхал шёпот на палубе; он осушает ещё стакан и поднимается наверх из каюты.

Нагрузчики, что ли, тут были в трюме? Он заглядывает вниз, четыре девушки в разгаре работы; Эндре Польден проявил наконец свою власть и силой загнал их на судно. Хорошо! А теперь шкипер Рейерсен предпримет! Он слышит, как смех и болтовня девушек раздаётся на пустом судне, и думает: "О, сделайте одолжение, будьте благонадёжны!". Не болтала одна Паулина.

Было также старым обычаем, что грузильщицы в дни нагрузки имели даровое угощение. Даровое угощение? Ха-ха! Да, Рейерсен не забудет этого. Да, именно это-то он и придумал: дарового угощения им не будет.

-- Паулина, - закричал он: - я желаю с тобой поговорить в каюте.

Паулина поднялась из трюма и пошла вслед за шкипером в его каюту вниз.

-- Ты одна не отказалась прийти на судно, - сказал шкипер. - Я хочу тебе за это подарить что-нибудь.

-- Только не тратьтесь на меня из-за этого, - ответила она. Но Рейерсен непременно хотел потратиться на неё. Не

-- Когда опять пойдёшь в трюм, расскажи девушкам, что шкипер Рейерсен ничего дурного не сделал тебе, - сказал он.

Она пила и угощалась, Рейерсен потрепал старую девицу по плечу. Она встала и хотела идти на работу.

-- Погоди, - сказал он, - поболтаем ещё немного. Я ведь в последний раз сюда заезжаю рыбу сушить,

-- Ах, что вы говорите?

-- В последний раз.

Что-то шевельнулось в сердце старой девы, она опустила глаза и спросила:

-- Когда же вы отбываете?

-- Когда всю рыбу уложат. Завтра вечером, или послезавтра вечером.

-- Да хранит вас Бог, - сказала она про себя.

-- Давай, выпьем за это, - ответил он. Лишь бы не вышло из этого какой морали. Он прямо спросил её:

-- Ну, а когда же ты, Паулина, замуж выйдешь?

Она посмотрела на него с удивлением и сказала:

-- Я над тобой насмехаюсь? - спросил он. - Зачем же?

-- Как же я замуж пойду, я, кривая? - спросила она.

Рейерсен свистнул:

-- Почему бы нет. Это только маленький телесный недостаток!

Затем прошли года, и у неё не было другой поддержки, кроме Бога. Она плакала иногда, оплакивала свой глаз. Но она была сильная, у неё было хорошее здоровье, которое Бог не отнял у неё.

Рейерсен наливает в стаканы. Он наклоняется к ней и не хочет слышать о том, что она не может больше пить. Он ведь последний раз стоит здесь в бухте, и она единственное существо, решившееся прийти к нему, этого он никогда не забудет. Они оба растроганы этим разговором; Рейерсен берёт руку старой девы, которая сидит рядом с ним, такая крепкая и сильная, как молодая девушка.

Вдруг он обнимает её за шею и говорит:

-- Помнишь ты тогда, в сарае, ту ночь, двадцать лет тому назад?

-- Да, - отвечает она совсем тихо. Она не противится, он продолжает обнимать её за шею. - Я всё время думала о вас, да простит мне Бог мой грех, - говорит она.

-- Что это вы? - спрашивает она, удивлённая. - Вы с ума сошли? Женатый человек! - Но так как её уговаривания не помогают, она ударяет его своим тяжёлым кулаком по голове, так что он, оглушённый, падает на жёлтую панель. - Если бы я только знала, что вы хотите, ноги бы моей здесь не было, - говорит она сердито. - Где это видано! Женатый человек!

Она выходит за дверь по лестнице и спускается в трюм, к своей работе. Её мечта о Рейерсене была разбита, она, конечно, больше не будет думать о нём, не будет вспоминать его черноволосой головы в юности, если он такой. Ни себя он не уважал, ни заповеди Господних. В сарае двадцать лет тому назад! Да разве это было то же самое? Тогда ни один из них не был женат и не поступал против закона.

Но Рейерсен с этого мгновения стал конченным человеком. Даже кривая сорокалетняя ведьма не хочет знать его, его, видевшего у своих ног всех девушек бухты. Старость наступила, его счёты окончены.

Ему ничего и не оставалось другого, как стать серьёзнее и богобоязненнее на старости лет: если всё ему изменило, у него есть ещё на что положиться. Он вспомнил об этом решении, когда совершенно протрезвился, и сказал самому себе: ты делаешься лучше каждый день понемножку, подвигаешься хоть небольшими шагами, но подвигаешься вперёд. Паулина, может быть, и права в том, что время настало.

-- Слава Богу.

Эндре Польден с недоумением посмотрел на него. Он спросил:

-- А когда вы снимаетесь с якоря?

И шкипер ответил опять непонятно:

И Богу было это угодно. Рейерсен снялся с якоря, как решил раньше, и вышел из бухты. Тысячи мыслей теснились в его голове. Он знал каждый островок, здесь он пережил то, там - другое в дни его юности, во времена его блеска... Ах, теперь всё это прошло...

Рейерсен стоит у руля. Он смотрится в стекло компаса. Вдруг он выпрямляется, как адмирал какой, и говорит про себя:

-- На будущий год я попробую где-нибудь в другом месте. Не подавать же мне в отставку, чёрт побери!

1891