| Автор: | Гамсун К., год: 1909 |
| Примечание: | Перевод Е. В. Кившенко. |
| Категория: | Рассказ |
| Входит в сборник: | Рабы любви |
| Связанные авторы: | Кившенко Е. В. (Переводчик текста), Саблин В. М. (Издатель) |
Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Закхей
Закхей.
Кнутъ Гамсунъ.
Переводъ Е. Кившенко.
I.
Глубокая тишина, царитъ надъ всей прерiей. На много миль кругомъ не видно ни домовъ, ни деревьевъ, только пшеница и высокая зеленая трава колышатся повсюду, куда только достигаетъ глазъ человека. Далеко, такъ далеко, что они кажутся такими маленькими какъ мухи, виднеются лошади и люди - это косцы. Они сидятъ на своихъ косилкахъ и косятъ траву - рядъ за рядомъ. Единственный звукъ, который слышится тамъ, это стрекотанiе кузнечиковъ, но когда ветеръ изменяетъ направленiе и дуетъ прямо, изредка раздается и другой звукъ - однообразный хлопающiй шумъ косилокъ где-то тамъ, далеко на горизонте. А иногда кажется, что этотъ звукъ раздается поразительно близко.
Это Вилиборiйская ферма. Она стоитъ въ совершенномъ одиночестве на дальнемъ западе, кругомъ нетъ ни соседей, ни какой бы то ни было видимой связи съ остальнымъ мiромъ, и ближайшiй городокъ отъ нея въ несколькихъ дняхъ ходьбы. Все постройки фермы походятъ издали на небольшiя скалы, поднимающiяся изъ безконечнаго и необозримаго моря пшеницы.
Ферма необитаема зимою, но съ весны до самыхъ позднихъ чиселъ октября тамъ живетъ более семидесяти человекъ рабочихъ, занятыхъ возделыванiемъ пшеницы.
Три человека работаютъ на кухне, - поваръ съ двумя помощниками, - а въ конюшняхъ стоятъ, кроме большого числа лошадей, двадцать ословъ. Но во всей Билиборiйской ферме нетъ ни одной женщины - решительно ни одной.
Солнце жжетъ при 102 градусахъ по Фаренгейту. Небо и земля какъ бы содрогаются отъ этой страшной жары, и ни единое, даже самое слабое дуновенiе ветерка не охлаждаетъ воздуха. Солнце имеетъ видъ какой-то огненной трясины.
И здесь, у построекъ, господствуетъ та же тишина; только изъ огромнаго, крытаго дранками сарая, служащаго одновременно кухней и столовой, слышатся голоса и шаги повара и его помощниковъ, которые, повидимому, сильно заняты своимъ деломъ. Они поддерживаютъ огонь подъ огромной плитой, подбрасывая въ него большiя охапки травы, и вместе съ дымомъ, поднимающимся изъ трубъ, вылетаютъ искры и пламя.
Когда пища готова, ее вливаютъ въ большiе цинковые сосуды и нагружаютъ на телеги. Затемъ въ эти телеги впрягаютъ ословъ, и поваръ съ помощниками везетъ рабочимъ обедъ въ прерiю. Поваръ - толстый ирландецъ летъ сорока, седой, съ военной выправкой. Онъ наполовину обнаженъ: воротъ его рубашки широко открытъ, и виднеющяся оттуда грудь походитъ на жерновъ. Весь светъ называетъ его Полли, потому что лицо его сильно напоминаетъ попугая.
Поваръ былъ солдатомъ где-то на юге; онъ имеетъ склонность къ литературе и умеетъ читать, поэтому онъ взялъ съ собой на ферму песенникъ и старый номеръ газеты. Никому не позволяетъ онъ дотрогиваться до этихъ сокровищъ; они лежатъ у него на кухне подъ рукой, чтобы каждую свободную минуту иметь возможность пользоваться ими, и действительно, онъ съ безпримернымъ усердiемъ занимается ихъ чтенiемъ. Однажды Закхей, его негодный землякъ, - почти слепой и всегда въ очкахъ - завладелъ его газетой съ намеренiемъ почитать ее. Напрасно было бы предложить Закхею обыкновенную книгу, напечатанную мелкимъ шрифтомъ: маленькiя буквы расплывались передъ его глазами точно туманъ, но зато какое онъ испытывалъ наслажденiе, держа въ рукахъ газету повара и перечитывая объявленiя, напечатанныя такимъ крупнымъ шрифтомъ. Но поваръ сейчасъ же хватился своего сокровища, отыскалъ Закхея на его койке и вырвалъ у него изъ рукъ газету. И между ними произошла злобая и комическая перебранка. Поваръ называетъ Закхея черноволосымъ разойникомъ и собакой. Онъ щелкаетъ пальцами подъ его носомъ и спрашиваетъ, видалъ ли онъ когда-нибудь солдата, и знаетъ ли онъ, какъ выглядитъ военный фортъ внутри? Нетъ, онъ этого не знаетъ. Ну, такъ пусть будетъ поосторожнее!.. Да, видитъ Богъ, пусть онъ будетъ поосторожнее! И пусть держитъ языкъ за зубами! Сколько зарабатываетъ онъ въ месяцъ? Можетъ быть, у него есть дома въ Вашингтоне? Или не отелилась ли его корова?
Закхей молча выслушиваетъ все это, а затемъ принимается обвинять повара въ томъ, что пища всегда недоварена, и что онъ подаетъ хлебный пуддингъ съ запеченными мухами.
- Проваливай къ чорту и возьми съ собой свою газету! Онъ, Закхей, честный человекъ, прочелъ бы газету и положилъ бы ее обратно. - Не стой здесь и перестань плевать на полъ, ты, грязная собака! - И подслеповатые глаза Закхея, неподвижно устремленные на повара, кажутся на его распаленномъ гневомъ лице двумя стальными пулями.
Съ этого дня возгорелась смертельная вражда между обоими земляками.
Телеги съ пищей направляются въ разныя стороны прерiи, и каждая изъ нихъ должна накормить двадцать пять человекъ. Рабочiе сбегаются со всехъ концовъ, схватываютъ пищу и бросаются подъ телеги, даже подъ ословъ, ища на время еды хоть какой-нибудь тени, хоть намека на тень. Черезъ десять минутъ обедъ конченъ, все съедено. Надсмотрщикъ сидитъ уже въ седле и приказываетъ людямъ приниматься за работу, а телеги съ пустыми жестянками возвращаются обратно на ферму.
И въ то время, какъ его помощники моютъ и чистятъ жестянки, Полли сидить на воздухе, въ тени дома, и перечитываетъ въ тысячный разъ солдатскiя песни изъ драгоценной книги, которую онъ принесъ съ собой съ юга, изъ форта. И тогда Полли чувствуетъ себя опять солдатомъ.
II.
Къ вечеру, когда начинаетъ смеркаться, семь телегъ, нагруженныхъ рабочимъ людомъ, возвращаются изъ прерiи на ферму. Большинство рабочихъ моютъ руки на дворе, прежде чемъ приняться за ужинъ; некоторые изъ нихъ даже приглаживаютъ волосы. Тутъ собраны представители всехъ нацiй, даже нескольныхъ расъ, молодежь и старики, переселенцы изъ Европы и природный американскiй сбродъ - все более или менее бродяги, субъекты, выброшенные жизнью за бортъ. Более состоятельные изъ этой шайки носятъ при себе револьверы въ заднихъ карманахъ платья.
Обыкновенно ужинъ съедался съ большой поспешностью и въ полномъ молчанiи. Все эти люди боялись надсмотрщика, который ужиналъ вместе съ ними и наблюдалъ за порядкомъ. Какъ только ужинъ оканчивался, все рабочiе немедленно отправлялись спать.
Но сегодня Закхей хотелъ во что бы то ни стало выстирать свою рубашку. Она стала такой жесткой отъ пота, что шуршала на немъ, когда лучи солнца припекали его спину.
Была темная ночь, все уже улеглись. Изъ огромнаго сарая, исполняющаго роль общей спальни, раздавалось среди ночной тишины только неясное, заглушенное бормотанье.
Закхей направился къ одной изъ наружныхъ стенъ кухни, - въ ея тени стояло несколько ведеръ съ водой. Эта вода принадлежала повару, который тщательно собиралъ ее въ дождливые дни, такъ какъ вода въ Билибори была очень жестка, сильно насыщена известью и поэтому не годилась для стирки.
слегка насвистывалъ, чтобы придать себе бодрости.
Вдругъ поваръ открылъ кухонную дверь. Въ рукахъ у него была лампа, и широкоя полоса света осветила Закхея.
- Ага, - сказалъ поваръ и вышелъ изъ кухни.
Онъ поставилъ лампу на лестницу, подошелъ прямо къ Закхею и спросилъ:
- Кто далъ тебе эту воду?
- Я ее самъ взялъ, - ответилъ Закхей.
- Это моя вода! - заоралъ поваръ. - И ты, грязный рабъ, осмелился взять ее! Ты воръ, ты мошенникъ, ты собака!
Закхей ничего не возразилъ на все эти бранныя слова, онъ только опять повторилъ свое обвиненiе по поводу мухъ, запеченныхъ въ пуддинге. Шумъ, поднятый ими, вызвалъ любопытныхъ изъ сарая. Они стояли теперь группами во дворе, дрогли и съ величайшимъ интересомъ прислушивались къ этому словесному поединку.
Полли крикнулъ имъ:
- Ну, разве это не наглость со стороны этого маленькаго поросенка взять, какъ ни въ чемъ не бывало, мою собственную воду!
- Что жъ, получай обратно твою воду, - сказалъ Закхей, опрокидывая ведро съ водой, - мне она больше не нужна, я уже воспользовался ею.
Поваръ поднесъ къ его глазамъ кулакъ и спросилъ:
- Видишь ты это?
- Да, - ответилъ Закхей.
- Такъ вотъ я тебя сейчасъ попотчую имъ, попробуй-ка.
- Да, если посмеешь!
Вследъ за этими словами раздался звукъ быстрыхъ и частыхъ ударовъ, на которые въ ту же минуту последовалъ ответъ. Зрители испустили дикiй вой - это было выраженiе ихъ одобренiя и восторга.
Но Закхей не могъ долго выдержать натиска повара.
Подслеповатый маленькiй ирландецъ былъ разъяренъ, какъ тигръ, но его руки были слишкомъ коротки, чтобы наносить чувствительные и действительные удары высокому повару. Въ конце концовъ, онъ зашатался, сделалъ два-три шага назадъ и упалъ.
Поваръ обратился къ толпе.
- Вотъ онъ и лежитъ! Оставьте его лежать! Солдатъ победилъ его.
- Мне кажется, онъ умеръ, - заметилъ кто-то изъ толпы!
И онъ чувствуетъ себя передъ этой толпой зрителей великимъ, неотразимымъ победителемъ. Онъ высоко поднимаетъ голову и, желая придать себееще больше важности, впадаетъ въ литературный тонъ.
- Я предоставляю его чорту! - говоритъ онъ съ пафосомъ. - Не троньте его, пусть онъ лежитъ! Что онъ такое? Ведь онъ же не американецъ Данiилъ Вебстеръ! Явился неизвестно откуда и хочетъ меня учить, какъ запекать пуддингъ, - меня, готовившаго и на генераловъ. Да что онъ, спрашиваю я васъ, главнокомандующiй надъ прерiей что ли?
И все поражены его речью.
Въ это время Закхей поднимается на ноги и произноситъ темъ же злобнымъ и упрямымъ тономъ, какъ и прежде:
- А ну-ка, подойди ты, заячья нога!
Толпа опять воетъ отъ восторга, но поваръ только сострадательно улыбается и, пожимая презрительно плечами, говоритъ:
- Я могу съ такимъ же успехомъ драться съ этой лампой!
И, говоря это, онъ беретъ лампу и медленно, съ полнымъ сознанiемъ своего превосходства, возвращается къ себе на кухню.
На дворе опять темно. Все разошлись по своимъ койкамъ. Закхей беретъ свою рубашку, тщательно выжимаетъ ее и затемъ надеваетъ. Потомъ и онъ плетется за другими, чтобы отыскать свое место на нарахъ и, наконецъ, отдохнуть.
III.
На следующiй день далеко въ прерiи, въ густой граве, Закхей стоялъ на коленяхъ и смазывалъ свою косилку масломъ. Солнце такъ же ярко светило, какъ и накануне, и крупныя капли пота, катившiяся у него со лба, туманили стекла его очковъ. Вдругъ лошадь дернула и сделала несколько шаговъ впередъ. Можетъ быть, она чего-нибудь испугалась, или ее ужалило какое-нибудь насекомое. Закхей громко застоналъ и вскочилъ на ноги. Минуту спустя онъ высоко поднялъ левую руку и сталъ махать ою по воздуху. Другой рабочiй, занятый невдалеке просушиванiемъ сена, остановилъ свою лошадь и спросилъ:
- Что такое? Что случилось?
- Подойди сюда на минуту и помоги мне, - ответилъ Закхей.
Когда рабочiй подошелъ, Закхей показалъ ему окровавленную руку и сказалъ:
- Машина отрезала мне палецъ. Это только что сейчасъ случилось. Поищи мой палецъ, - я плохо вижу.
Рабочiй принялся искать и нашелъ палецъ въ траве. Это были, собственно говоря, два первыхъ сустава пальца: они уже омертвели и походили на маленькiй трупикъ.
Закхей взялъ палецъ, осмотрелъ его, точно удостоверяясъ, онъ ли это, и сказалъ:
- Да, это онъ. Подожди еще минуту, подержи его.
Затемъ онъ вытащилъ изъ штановъ рубашку и оторвалъ отъ подола две полосы: одной перевязалъ руку, другой обернулъ отрезанный палецъ и положилъ его въ карманъ.
Сделавъ это, онъ поблагодарилъ товарища за помощь и опять принялся за свою косилку.
И продолжалъ спокойно работать до самаго вечера.
Когда надсмотрщикъ узналъ о томъ, что съ нимъ случилось, онъ порядкомъ его выругалъ и послалъ домой.
закупоривъ бутылку, спряталъ ее подъ соломенный тюфякъ своей койки.
Целую неделю онъ пробылъ дома. Рука его мучительно болела, онъ должемъ былъ держать ее въ полномъ спокойствiи и днемъ и ночью. Его сильно лихорадило, приходилось лежать целые дии. И онъ лежалъ, страдалъ, горевалъ и безмерно сокрушался. Еще никогда во всю его жизнь не приходилось ему такъ долго быть безъ дела, даже тогда, - несколько летъ тому назадъ, когда взорвало мину, и его глаза такъ пострадали.
Какъ бы желая сделать еще более невыносимымъ и безъ того печальное положенiе Закхея, поваръ самъ приносилъ ему пищу и каждый разъ немилосердно дразнилъ раненаго и издевался надъ нимъ. Оба врага при этомъ часто вступали въ жестокiе словесные поединки, и не разъ случалось, что Закхей молча повертывался къ стене, сжимая зубы въ безсильной злобе, такъ какъ чувствовалъ себя совсемъ безпомощнымъ передъ этимъ великаномъ.
Мучительные дни и ночи наступали и проходили своии чередомъ, ползли и тянулись невыносимо медленiю. Какъ только Закхей почувствовалъ себя немного лучше, онъ попробовалъ сидеть на своей койке и днемъ, во время жары, оставлялъ открытой дверь, выходившую на прерiю. Часто сиделъ онъ передъ дверью, прислушиваясь съ разинутымъ ртомъ къ шуму машинъ, доносившемуся издалека, и тогда онъ вдругъ начиналъ громко разговаривать со своими лошадьми, точно оне стояли передъ нимъ.
Но хитрый и злопамятный Полли не могъ и тутъ оставить его въ покое. Онъ скоро являлся и съ шумомъ захлопывалъ дверь передъ носомъ Закхея подъ темъ предлогомъ, что сильно сквозитъ, а раненому не следуетъ подвергаться сквозняку. Тогда Закхей, вне себя отъ злости, пошатываясь, поднимался съ койки и бросалъ вследъ повару сапогъ или скамью, съ пламеннымъ желанiемъ изувечить его, сделать на всю жизнь калекой. Но счастье не благопрiятствовало Закхею: онъ слишкомъ плохо виделъ для того, чтобы хорошенько прицелиться, и никогда не могъ попасть въ цель.
На седьмой день онъ объявилъ, что придетъ обедать на кухню, но поваръ решительно ответилъ, что вовсе не желае,тъ его посещенiя и запрещаетъ ему являться на кухню. Закхею пришлось покориться и опять обедать на нарахъ возле своей койки.
Онъ сидитъ тамъ въ полномъ одиночестве и изнываетъ отъ скуки. Онъ знаетъ, что въ кухне теперь нетъ ни души, - поваръ и его помощники повезли обедъ въ прерiю. Онъ слышитъ, какъ они едутъ съ песнями и шумомъ и подтруниваютъ надъ несчастнымъ затворникомъ. И Закхей сползаетъ съ койки, пошатываясь, слезаетъ съ наръ и направляется въ кухню. Тамъ онъ оглядывается - книга и газета лежатъ на обычномъ месте. Онъ схватываетъ газету и, пошатываясь, идетъ обратно. Улегшись на койку, онъ тщательно протираетъ очки и принимается читать интересныя объявленiя, напечатанныя такими крупными буквами.
Проходитъ часъ, проходитъ другой. Какъ быстро проходятъ теперь часы! Наконецъ, Закхсй слышитъ шумъ возвращающихся телегъ, до него доносится голосъ повара, который приказываетъ своимъ помощникамъ мыть и чистить посуду. И Закхей чувствуетъ, что поваръ сейчасъ, вотъ сiю минуту хватится газеты; это ведь какъ разъ то время, когда Полли отправляется въ свою "библiотеку". Закхей раздумываетъ съ минуту, а затемъ поспешно прячетъ газету подъ соломенный тюфякъ своей койки. Но еще черезъ минуту онъ вытаскиваетъ ее оттуда и засовываетъ подъ свою рубашку. Теперь ни за что на свете не согласился бы онъ отдать газету.
Проходитъ минута. Вотъ слышатся тяжелые шаги, они приближнются, но Закхей лежитъ неподвижно и пристально смотритъ на потолокъ. Поваръ входитъ.
- Что это значитъ? У тебя моя газета? - спрашиваетъ онъ, останавливаясь посреди сарая.
- Нетъ, - отвечаетъ Закхей.
- Да, она у тебя! - злобно шипитъ поваръ и подходитъ ближе.
Закхей привстаетъ.
- У меня нетъ твоей газеты. Проваливай къ чорту! - говоритъ онъ, начиная беситься отъ гнева.
Но поваръ схватьгваетъ больного, ослабевшаго отъ раны человека, сбрасываетъ его на полъ и принимается обыскивать койку. Онъ поворачиваетъ соломенный тюфякъ, встряхиваетъ жалкое одеяло - все напрасно: онъ не находитъ того, чего ищетъ.
- Она должна быть у тебя! - упорно повторяетъ онъ и остается при своемъ мненiи.
Стся уже на пороге, онъ еще разъ оборачивается и повторяетъ:
- Ты взялъ ее. Погоди же, прiятель!
Закхей злобно и отъ всей души смеется надъ нимъ и говоритъ:
- Ну, понятно, я взялъ ее. Я нашелъ для нея хорошее употребленiе, грязный ты поросенокъ!
Похожее на попугая лицо повара багровеетъ, и въ его плутоватыхъ глазахъ появляется зловещее выраженiе. Онъ смотритъ на Закхея и бормочетъ:
- Ну, погоди же, прiятель!
IV.
повара.
Рабочiе остались дома. Одии занялись починкой мешковъ для зерна, другiе принялись за исправленiе рабочихъ инструментовъ и точку ножей, косъ и косилокъ.
Когда раздался призывъ къ обеду, Закхей поднялся съ наръ, на которыхъ сиделъ все утро, и хотелъ вместе съ другими отправиться въ столовую. Но на дворе его остановилъ поваръ, который несъ ему обедъ. Закхей принялся объяснять ему, что рана его почти зажила, лихорадка прошла, а поэтому онъ решилъ съ сегодняшняго дня обедать вместе съ другими. Поваръ ответилъ, что если онъ не желаетъ есть того, что онъ ему несетъ, то онъ ничего не получитъ и можетъ сидеть голоднымъ. Говоря это, онъ поставилъ на нары жестяную миску и прибавилъ:
- Можетъ быть, и это недостаточно хорошо для тебя?
Закхей долженъ былъ вернуться на нары и покориться своей судьбе. Конечно, разумнее есть то, что даютъ, чемъ сидеть голоднымъ.
- Что за свинское пойло настряпалъ ты сегодня? - ворчитъ онъ и принимается за миску.
- Цыплята! - отвечаетъ поваръ, и глаза его искрятся какимъ-то оеобеннымъ блескомъ злорадства, когда онъ повертывается и уходитъ.
- Цыплята, - бормочетъ Закхей и начинаетъ разсматривать пищу своими подслеповатыми глазами. - Чорта съ два! Цыплята... Ахъ ты, враль ты этакiй!
Въ миске какое-то мясо подъ соусомъ. И онъ естъ это мясо. Вдругъ ему попадается совершенно непонятный кусокъ: его нельзя разрезать ножомъ, - это кость, покрытая какимъ-то особенно жесткимъ мясомъ. Онъ съ большимъ трудомъ обгладываетъ одну сторону, затемъ подноситъ странный кусокъ къ глазамъ и осматриваетъ его.
- Эта собака можетъ сама глодать свои кости, - бормочетъ онъ, идетъ къ двери, где больше света, и опять разсматриваетъ странный кусокъ. Онъ повертываетъ его во все стороны и вдругъ бросается къ своей койке и принимается искать бутылку съ отрезаннымъ пальцемъ. Бутылка исчезла.
Закхей идетъ въ столовую. Смертельно бледный, съ искаженнымъ лицомъ, останавливается онъ въ дверяхъ и говоритъ такъ громко, что все слышатъ.
- Скажи-ка, Полли, это не мой палецъ?
И онъ протягиваетъ ему какой-то предметъ. Поваръ не отвечаетъ, но начинаетъ исподтишка посмеиваться. Закхей протягиваетъ теперь второй предметъ и говоритъ:
- Полли, не мой ли это ноготь, который сиделъ на пальце? Мне ли не знать его!
Все сидящiе за столомъ рабочiе начинаютъ обращать вниманiе на странные вопросы Закхея и смотрятъ на него съ удивленiемъ.
- Что съ тобой? Что случилось? - спрашиваетъ одинъ изъ нихъ.
- Я нашелъ мой палецъ, мой отрезанный палецъ въ моей еде, - поясняетъ Закхей. - Онъ сварилъ его и принесъ мне вместе съ едой. А вотъ это - мой ноготь.
Взрывъ смеха, похожаго на ревъ, вырывается изъ всехъ глотокъ, раздается со всехъ сторонъ. И все присутствующiе разомъ кричатъ:
- Какъ? Онъ сварилъ твой палецъ и заставютъ тебя съесть его?.. Да ты уже и откусилъ отъ него кусокъ, какъ я вижу... Ты обглодалъ одну сторону...
- Я плохо вижу, - отвечаетъ Закхей, - я не зналъ... Я ведь не думалъ...
Онъ вдругъ быстро повертывается и уходитъ.
Надсмотрщику стоитъ не мало труда возстановить спокойствiе въ столовой. Онъ встаетъ изъ-за стола и, обращаясь къ повару, сцрашиваетъ.
- Нетъ, - возражаетъ Полли. - Великiй Боже! Какъ, неужели я бы могъ сделать что-либо подобное! За кого же вы меня считаете? Я сварилъ его отдельно, въ отдельной посудине.
Исторiя со свареннымъ пальцемъ служитъ въ теченiе целаго вечера неизсякаемымъ источникомъ веселья. Все спорятъ и смеются, какъ безумные, и на долю повара выпадаетъ такой трiумфъ, какого ему еще никогда въ жизни не приходилось праздновать.
Но Закхей исчезъ.
Закхей ушелъ въ прерiю. Непогода все еще продолжалась, и въ прерiи негде было укрыться отъ дождя. Но Закхей все шелъ, дальше и дальше углубляясь въ прерiю. Его раненая рука была повязана, и онъ старался, насколько было возможно, защитить ее отъ дождя.
Онъ ничего не замечаетъ и идетъ все дальше. Наступаютъ сумерки, онъ останавливается, вытаскиваетъ часы и при свете молнiи смотритъ на нихъ, а затемъ возвращается темъ же путемъ, какимъ шелъ. Тяжелыми, размеренными шагами идетъ онъ по пшеничнымъ полямъ, какъ будто съ особенной точностью высчитывая и время и разстоянiе. Около восьми часовъ онъ достигаетъ фермы.
На дворе совсемъ темно. Онъ слышитъ, чтовсе рабочiе собрались въ столовую ужинать, и когда онъ заглядываетъ въ окно, ему кажется, что онъ видитъ тамъ и повара, и что тотъ особенно весело настроенъ.
Затемъ онъ подходитъ къ конюшнямъ, становится подъ ихъ прикрытiемъ и пристально всматривается въ темноту. Кузнечики молчатъ, все кругомъ молчитъ, только дождь продолжаетъ итти, и по временамъ молнiя цвета серы перерезываетъ небо пополамъ и ударяетъ где-то далеко, далеко въ прерiи.
Наконецъ онъ слышитъ, что рабочiе окончили ужинать и бегутъ къ сараю, служащему имъ спальней. Они проклинаютъ погоду и спешатъ укрыться отъ дождя. Закхей терпеливо, упрямо ждетъ еще целый часъ, затемъ направляется къ кухне. Тамъ еще светло. Онъ видитъ стоящаго у плиты человека и спокойно входитъ.
- Добрый вечеръ! - произноситъ онъ. Поваръ смотритъ на него съ удивленiемъ и говоритъ:
- Теперь ты уже не получишь ужина.
Закхей отвечаетъ:
- Хорошо. Но тогда дай мне кусочекъ мыла, Полли: я вчера вечеромъ плохо выстиралъ мою рубашку и хочу сегодня перестирать ее.
- Только не въ моей воде!
- Нетъ, именно въ твоей!
- Получу ли я, наконецъ, мыло? - говоритъ Закхей.
- Вотъ сейчасъ я тебе дамъ такого мыла!.. - оретъ поваръ. - Вонъ отсюда!
Закхей уходитъ. Онъ беретъ одно изъ ведеръ съ дождевой водой, переноситъ его подъ самое окно и начинаетъ въ немъ шумно плескаться. Поваръ слышитъ это и выходитъ изъ кухни.
Онъ чувствуетъ себя более, чемъ когда-либо, сильнымъ и важнымъ и грозно и решительно направляется къ Закхею.
- Ничего, - отвечаетъ Закхей, - я стираю рубашку.
- Ну, конечно!
Поваръ подходитъ совсемъ близко, наклоняется надъ ведромъ, какъ бы желая убедиться, действительно ли это его вода, и шаритъ въ ней рукой, ища рубашку.
Глухой, едва слышный звукъ выстрела раздается среди дождя въ эту сырую, мокрую ночь.
V.
Когда Закхей поздней ночью вошелъ въ сарай, где спали рабочiе, некоторые изъ его товарищей проснулись и спросили, что онъ делалъ такъ долго на дворе. Закхей ответилъ:
- Ничего. Я застрелилъ Полли.
Товарищи приподнялись, опираясь на локти, чтобы яснее слышать.
- Да.
- Вотъ такъ чортова штука! Какъ же ты въ него попалъ?
- Прямо въ голову. Я стрелялъ въ ухо, и пуля прошла въ черепъ.
- Ахъ, чортъ возьми! А где же ты его похоронилъ?
- Въ прерiи - туда на западъ. И я вложилъ ему въ руки его газету.
Затемъ товарищи укладываются поудобнее, чтобы опять заснуть. Черезъ минуту одинъ изъ нихъ спрашиваетъ:
- Онъ сразу умеръ?
- Да, - отвечаетъ Закхей, - ведь пуля прошла черезъ мозгъ.
- Ну, это самый лучшiй выстрелъ - какъ только пуля пройдетъ черезъ мозгъ, тутъ и смерть! - подтвердилъ товарищъ.
Надзиратель назначилъ новаго повара, одного изъ помощниковъ, который уже съ весны готовилъ подъ руководствомъ повара. И новый поваръ чувствуетъ себя очень счастливымъ, гордится своимъ новымъ званiемъ и очень доволенъ этимъ убiйствомъ.
И все опять вошло въ колею и пошло своимъ обычнымъ порядкомъ до самой жатвы. Никто не говорилъ больше о Полли. Бедняга былъ убитъ и похороненъ где-то среди пшеничнаго поля, тамъ где были вырваны колосья, - ведь для него все было кончено, и этого нельзя уже было изменить.
Когда наступилъ октябрь, все рабочiе отправились изъ Билиборiйской фермы въ соседнiй городокъ и, прежде чемъ разойтись въ разныя стороны, устроили тамъ прощальную выпивку.
- Я иду еще дальше, на западъ, - ответилъ Закхей. - Можетъ быть, дойду до Уоминга, но зимой пойду опять въ лесъ рубить дрова.
- Ну, такъ, значитъ, мы все тамъ встретимся. До свиданiя, Закхей! Спастливаго пути!
И товарищи расходятся по всемъ направленiямъ огромной родины янки. Закхей отправляется въ Уомингъ.
А безмолвная прерiя разстилается подобно безбрежному, безконечному морю, и октябрьское солнце разбрасываетъ по ней свои длинные, блестящiе, шилообразные лучи.